Фаберже-2. Новый горизонт

Глава 18

Остальные экзаменаторы тоже вскочили, но они были на трибуне — слишком далеко, чтобы успеть.

Я не думал. Просто действовал. Рванул вперёд, ударил ладонью в пол.

Земля откликнулась мгновенно. Каменная стена выросла между Майделем и вихрем — толстая, прочная, перекрывающая прямую линию.

Одновременно я схватил воздух вокруг вихря, разорвал его структуру. Спираль распалась на хаотичные потоки.

Огонь остался без основы. Я перенаправил энергию вверх, к потолку, где защитные барьеры могли её безопасно поглотить.

Вихрь коллапсировал за секунду. Пламя погасло. Осталось только тепло и запах гари.

Майдель упал на колени, тяжело дыша. Руки были красными — ожоги, но не критичные. Я стоял рядом, готовый вмешаться снова, если понадобится. Но страшное было позади.

Экзаменаторы прибежали через несколько секунд.

— Что произошло⁈ — Соколов склонился над Майделем. — Ваше благородие, вы в порядке?

Майдель кивнул, не в силах говорить. Глаза были широко раскрыты, лицо побледнело от шока.

— Вызовите лекаря! — приказал Соколов одному из помощников.

Через минуту в зал вбежал дежурный лекарь — мужчина средних лет с седой бородой. Он опустился на колени рядом с Майделем, начал осмотр.

Проверил руки, пульс, зрачки. Провёл ладонью над грудью барона, тестируя внутренние повреждения.

— Ожоги второй степени на обеих руках, — констатировал он. — Ничего смертельного, но болезненно.

Он посмотрел на меня:

— Без вашего вмешательства, господин Фаберже, было бы намного хуже. Наверняка летальный исход…

Майдель медленно повернул голову, посмотрел на меня.

В его взгляде была сложная смесь эмоций. Благодарность — очевидная. Унижение — тоже. Злость на себя за провал. И осознание долга жизни.

Соколов выпрямился, посмотрел на барона строго:

— Барон фон Майдель, экзамен провален. Вы продемонстрировали недостаточный контроль над стихиями. Более того — создали опасную ситуацию, угрожающую не только вам, но и окружающим. Боюсь, вы будете отстранены от сдачи экзаменов на шесть месяцев. Господин Фаберже, — экзаменатор повернулся ко мне, — пожалуйста, проводите его благородие на скамью для отдыхающих. Мы должны завершить экзамен.

Майдель кивнул, опустив голову. Говорить он не мог — то ли от боли, то ли от стыда. Я протянул руку бывшему врагу, помогая подняться. Он взялся за неё — осторожно, из-за ожогов — и встал на ноги.

Я отвёл его к скамье у стены. Майдель опустился, облокотившись спиной о холодный камень. Лекарь начал тут же обрабатывать ожоги мазью, накладывать повязки.

Мы долго молчали. Наконец барон с трудом выдавил:

— Я… в долгу перед вами, господин Фаберже.

Я покачал головой:

— Не стоит благодарностей. Любой бы поступил так же.

Майдель посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Нет. Не любой. Особенно после… После того, как я вызвал вас на дуэль.

Я промолчал. Что тут скажешь?

Майдель продолжил, с трудом подбирая слова:

— Вы спасли жизнь человеку, который вызывал вас на поединок. Который… желал вам зла.

Я пожал плечами.

— Потому что это было правильно. Смерти я вам никогда не желал.

Майдель закрыл глаза, откинув голову назад.

— За мной теперь долг жизни, — пробормотал он. — По правилам моего сословия — я у вас в долгу. Навсегда. Или до тех пор, пока вы не сочтёте мой долг выполненным.

Экзамен продолжался. Соколов вызывал следующих кандидатов. Но атмосфера в зале изменилась, все стали осторожнее, внимательнее. Инцидент с Майделем напомнил всем, что магия — не игрушка.

А я сидел рядом с бароном, которого спас. И который теперь считал себя мне должным.

Пусть и прошло полторы сотни лет, пусть времена изменились, но аристократия крепко держалась за свои правила, традиции и кодекс чести. Долг жизни был самым тяжёлым испытанием для аристократа, особенно если он задолжал не себе подобному, а человеку низшего сословия.

Благородные старались всеми силами сбросить этот груз. Чаще всего откупались — деньгами, дворцами, автомобилями. Эдуард фон Майдель оказался в неприятной ситуации. Мало того что завалил экзамен, так ещё и сделал свою семью моим должником. Иронично, учитывая предысторию нашего с ним знакомства.

Экзамен завершился, и теперь наша группа сидела в коридоре, ожидая результатов. Время тянулось медленно, кофейный автомат не работал, люди вокруг нервничали.

Майдель ушёл сразу после инцидента. Ему не нужно было ждать результатов — его экзамен завершился провалом и спасением.

Я откинулся на спинку деревянной скамьи, анализируя свою работу.

В теоретической части я не сомневался — всё расписал подробно и точно. А вот практическая часть во многом зависела от мнения комиссии.

Земля — отлично. Все задания выполнены безупречно, даже те дополнительные, которыми придирчивый экзаменатор пытался меня завалить.

Огонь — хорошо. Температурная точность, вращение сферы, всё было под контролем.

Воздух — на пределе, но справился. Это моя слабая стихия, но я продемонстрировал достаточный уровень.

Комбинированное задание — выполнил то, что другим даже не предлагали. Три стихии одновременно, сложная балансировка.

Предвзятость комиссии была очевидна. Но я прошёл все испытания. Завалить меня у них просто не было оснований. И всё же они могли попытаться.

Дверь в коридор открылась.

Я поднял голову, ожидая увидеть Соколова с результатами, но вошла… Алла Самойлова.

Я удивлённо встал:

— Алла Михайловна? Приветствую. Что вы здесь делаете?

Она остановилась, слегка смущённо улыбнулась:

— Я… решила заехать. Поддержать вас. К тому же как раз нужно было забрать копию сертификата.

Она кивком поприветствовала остальных и подошла ближе, поправляя шарф. Я жестом кивнул в сторону выхода — будет уместнее поговорить там, где меньше глаз и ушей.

— Вы поддержали меня на моём экзамене, — смущённо улыбнулась девушка. — Сегодня моя очередь. Надеюсь, не помешала?

Я покачал головой:

— Нет, конечно. Спасибо за внимание. Я тронут.

Алла села рядом на скамью. Сняла перчатки, убрала их в сумочку. Выглядела элегантно — тёмно-синее пальто, изящная шляпка, лёгкий макияж.

— Как прошёл экзамен? — спросила она тихо, чтобы не мешать другим.

— Сложно, — признался я. — Комиссия была… требовательной.

— Придирались?

— Можно и так сказать.

Алла посмотрела на меня с сочувствием:

— Но вы справились, я уверена. Я ведь сама видела, на что вы способны.

— Скоро узнаем, Алла Михайловна.

Мы сидели рядом, ожидая. Алла рассказывала последние новости, и её приятный голос звучал, как ручей:

— Родители очень довольны, что мне удалось получить четвёртый ранг. Мама даже устроила небольшой приём в честь этого. Пригласила родственников, друзей семьи. Все поздравляли, дарили цветы.

Она улыбнулась:

— Отец сказал, что гордится мной. Это было… приятно слышать. Он очень редко нас хвалит.

— Вы заслужили эту похвалу, — отозвался я.

Алла повернулась ко мне:

— Это всё благодаря вам, Александр Васильевич. Без вашей помощи я бы не справилась. Вы научили меня… верить в свои силы. Мои инструкторы великолепны, я очень благодарна им. Но именно ваше участие заставило всё работать. Это как недостающий кусочек мозаики. Понимаете?

Я пожал плечами:

— Понимаю. Но главную работу проделали вы, не забывайте.

— Не преуменьшайте свою роль, — возразила она мягко. — Вы были терпеливым учителем. И хорошим другом.

Наши взгляды встретились.

Короткая пауза. Что-то неуловимое повисло в воздухе — лёгкое напряжение, едва заметная искра.

Алла первой отвела взгляд, слегка покраснев, и тут же поправила мнимую складку на пальто.

Дверь открылась — на этот раз действительно вышел Соколов. В руках у него была папка с документами.

Все вскочили, напряжённо ожидая.

— Господа, — начал председатель комиссии, — я уполномочен сообщить вам результаты экзамена на шестой ранг.

Он открыл папку, зачитывая по списку:

— Воронихина Мария Сергеевна — экзамен сдан успешно. Шестой ранг присвоен.

Чиновница облегчённо вздохнула, даже перекрестилась.

— Громов Пётр Иванович — экзамен сдан успешно. Шестой ранг присвоен.

Военный кивнул, лицо оставалось бесстрастным.

— Фаберже Александр Васильевич — экзамен сдан успешно. Шестой ранг присвоен.

Соколов продолжил зачитывать остальных. В итоге семеро провалились — им предложили пересдачу через три месяца.

— Прошедших прошу подойти для получения сертификатов, — объявил Соколов.

Я подошёл к стойке регистратора вместе с Воронихиной и Громовым. Алла тактично отошла к стене.

Регистратор — та самая строгая женщина в очках — достала из ящика три сертификата. Протянула первый мне:

— Александр Васильевич Фаберже. Пожалуйста, проверьте данные.

Я взял сертификат. Плотная гербовая бумага с водяными знаками. В верхнем углу — витиеватая печать. Внизу — подписи всех пяти членов комиссии.

Текст был напечатан чёткими буквами:

«Сим удостоверяется, что Александр Васильевич Фаберже успешно сдал ранговый экзамен и ему присвоен шестой магический ранг шестой. Рабочие стихии: земля, огонь, воздух…»

Соколов подошёл, посмотрел на меня строго, но с едва заметным уважением:

— Господин Фаберже, вы показали высокий уровень владения стихиями. Несмотря на… сложности экзамена.

Лёгкая пауза — намёк на предвзятость одного из экзаменаторов.

— Теперь вы можете подать заявку в квалификационную комиссию Гильдии артефакторов. Наверняка вы собираетесь получить право работать с самоцветами…

— Именно. Благодарю.

Я отошёл от стойки, держа сертификат.

Алла подбежала, лицо сияло:

— Я знала, что вы справитесь! Поздравляю!

Она импульсивно обняла меня, но тут же отстранилась.

Я улыбнулся:

— Спасибо за поддержку, Алла Михайловна.

Мы вышли из здания вместе. На улице похолодало, падал снег. Крупные хлопья медленно опускались на землю, покрывая город белым покрывалом.

Алла подняла воротник пальто:

— Ну что ж, теперь у нас обоих новые ранги. Я — четвёртый, вы — шестой.

— Да, — согласился я. — Хорошая неделя выдалась.

Пауза. Мы стояли на ступенях, снег падал вокруг.

Алла посмотрела на меня:

— Тогда до встречи в «Ливерпуле»?

— Конечно. Надеюсь, Обнорский не соскочит в последний момент.

Мы разошлись к своим машинам. Алла села в элегантный чёрный автомобиль с шофёром. Я — в свой.

Перед тем как завести двигатель, я посмотрел в её сторону. Она тоже смотрела через окно. Наши взгляды встретились, и девушка улыбнулась.

Я тоже улыбнулся и поехал домой через заснеженный город.

Паб «Ливерпуль» на Знаменской улице был точной копией традиционного английского заведения — настолько точной, что казалось, будто его целиком перевезли из Британии и собрали заново в центре Петербурга.

Стены были обшиты дубовыми панелями, пол из массивных досок, барная стойка из того же дуба тянулась вдоль всей левой стены. За ней — ряды бутылок: виски, эль, портер, джин.

Мебель добротная — кожаные диваны тёмно-зелёного цвета, массивные столы, кресла с высокими спинками. На стенах висели викторианские гравюры и фотографии.

Запах витал характерный: табачный дым, пиво, жареное мясо, старое дерево.

За столиками сидели не простые выпивохи, а творческая интеллигенция: журналисты, писатели, художники, профессора университетов. Тихий гул разговоров смешивался с негромкой джазовой музыкой.

Это место славилось как точка сбора мыслящих людей. Здесь проходили закрытые литературные вечера, дискуссии о политике и искусстве, встречи единомышленников. Неудивительно, что Обнорский выбрал именно его.

Я выбрал угловой столик — спиной к стене, с обзором на вход. Старая привычка — всегда контролировать пространство.

Подошёл официант в белой рубашке с чёрным фартуком:

— Добрый вечер. Что будете заказывать?

— Виски без льда.

Он кивнул и ушёл. Через минуту принёс тяжёлый хрустальный стакан с янтарной жидкостью. Я поставил его перед собой — для виду. Пить не собирался, нужна ясная голова.

Алла появилась через пять минут. Элегантное тёмное платье, пальто, небольшая кожаная сумка с документами. Выглядела она собранной, деловой — никаких светских улыбок, только сосредоточенность.

Девушка устроилась напротив и заказала чай.

— Готовы? — тихо спросила она. — Все документы с собой?

Я кивнул на лежащую на столе папку:

— Всё здесь.

Пока мы ждали Обнорского, я мысленно прокручивал то, что узнал о журналисте за последние дни.

Алексей Викторович Обнорский. Пятьдесят два года.

Тридцать лет в журналистике. Начинал как военный корреспондент во Второй Русско-японской. Знал пять языков: русский, английский, французский, немецкий, японский.

После войны вернулся и занялся расследованиями. И… стал занозой в заднице у всех нечистых на руку чинуш.

Раскрыл коррупционную схему в Министерстве путей сообщения. Выяснил, что чиновники завышали стоимость строительства железных дорог в три раза. Разница оседала в карманах министра и его заместителей. После публикации — отставка министра, суд, приговор: три года каторжных работ.

Затем расследовал поставки некачественного продовольствия на военных складах. Солдатам поставляли гнилое мясо, разбавленную муку. Подрядчики экономили, делились прибылью с интендантами. Публикация вызвала скандал по всей империи. Император лично назначил комиссию. Смена руководства интендантской службы, несколько уголовных дел.

После этого разоблачил земельные махинации в Смоленске. Губернатор продавал казённые земли своим родственникам по заниженным ценам, а те перепродавали с огромной прибылью. После публикации — отставка, уголовное дело, конфискация имущества.

Обнорского боялись и ненавидели в высоких кругах. Его называли «грозой чиновников» и «совестью империи». Особенно его боялись те, кому было что скрывать.

И не зря боялись.

На него совершались покушения. Три раза.

Пять лет назад — попытка отравления мышьяком в ресторане. Выжил благодаря случайности: в тот вечер у него был желудочный грипп, почти не ел.

Ещё через год — нападение возле дома. Трое с ножами. Спас телохранитель, которого Обнорский нанял после первого покушения.

И ещё спустя полгода — поджог квартиры ночью. Обнорский успел выбраться через окно, получил ожоги, но выжил.

После этого журналист стал осторожнее, но не остановился. Продолжал копать, писать, публиковать.

Именно такой человек нам был нужен. Если кто и мог помочь тягаться с Хлебниковыми — так это он.

Дверь паба открылась, вошли четверо.

Первым — высокий мужчина лет пятидесяти. Обнорский собственной персоной.

Рост около ста восьмидесяти пяти сантиметров. Худощавый, но жилистый — была видна сухая мускулатура под костюмом. Седые волосы коротко острижены, почти под ноль. Проницательные серые глаза за очками в тонкой золотой оправе.

На левой щеке — шрам. Тонкий, старый, но заметный. Память о покушении.

Одет просто, но качественно. Тёмный костюм без излишеств, белая рубашка, галстук серого цвета. Никаких украшений, кроме простых часов на запястье.

Двигался он уверенно. Спина прямая, шаги чёткие. Взгляд цепкий — окинул зал за секунду, отметил все выходы, людей, потенциальные угрозы.

За ним шли трое.

Молодой человек лет тридцати с блокнотом и футляром для камеры — помощник. Худой, в очках, нервный.

Двое крепких парней в штатском — охрана. Оба под два метра, широкоплечие, с внимательными глазами. Руки держали в карманах — явно на рукоятках оружия.

Обнорский подошёл к нашему столику. Остановился, посмотрел сначала на меня, потом на Аллу.

— Господин Фаберже? Графиня Самойлова?

Голос глубокий, спокойный, с лёгкой хрипотцой курильщика.

Я встал, протянул руку:

— Александр Васильевич Фаберже. Рад встрече, Алексей Викторович.

Рукопожатие получилось крепким, сухим. Обнорский пожал руку, оценивающе глядя в глаза.

Он повернулся к Алле:

— Ваше сиятельство.

Девушка кивнула:

— Благодарим за то, что согласились встретиться.

Обнорский сел напротив нас. Помощник и охрана остались у барной стойки — на расстоянии, но в пределах видимости.

Журналист снял очки, протёр платком, надел обратно. Посмотрел на нас внимательно — изучающе, профессионально.

— Итак, приступим, — сказал он ровным тоном. — Время — ценный ресурс для всех. Предлагаю не тратить его на церемонии. Давайте сразу к делу?