Фаберже-2. Новый горизонт

Глава 23

Майдель протянул руку, в которой держал конверт. Плотная бумага, гербовая печать с красным сургучом.

— Мне необходимо кое-что вам передать, — сказал он. — Это важно.

Я взял конверт, повертел в руках. Плотная бумага, дорогая. Печать изображала герб Майделей — щит, меч и геральдического ястреба.

— Приглашение от моего отца, барона Антона Яковлевича фон Майделя, — пояснил Эдуард. — Он желает встретиться с вами. Если возможно — как можно скорее. Мой отец настоял на том, чтобы я лично доставил приглашение…

В голосе незваного гостя сквозило лёгкое смущение. Я вскрыл конверт, развернул лист.

«Барон Антон Яковлевич фон Майдель просит господина Александра Васильевича Фаберже оказать честь посетить его в особняке по адресу Английская набережная, 28, дабы обсудить вопрос величайшей важности…»

— Согласен, — ответил я, складывая бумагу. — Когда?

Эдуард смущённо скользнул взглядом по часам.

— Боюсь, сейчас…

Мы с Леной удивлённо переглянулись.

— Не поздно ли для визита? — холодно улыбнулся я.

— Боюсь, моего отца не волнуют такие мелочи, — вздохнул Майдель.

Я устал — встреча с Дядей Костей, возвращение украденных ценностей, свёрток с изумрудом всё ещё за пазухой. Хотелось лечь спать, а не тащиться к барону-самодуру.

Но…

Аристократическая спешка означала серьёзность дела. Долг жизни тяготил семью Майделей. Сын считал себя обязанным человеку, спасшему его от смерти. Для дворян это было невыносимо.

Хотят разделаться с этим как можно быстрее.

А я хотел знать, что предложат.

Любопытство и деловая хватка перевесили усталость.

— Хорошо, — кивнул я. — Дайте мне пять минут. Сменю одежду.

Майдель облегчённо выдохнул:

— Благодарю. Буду ждать вас на улице.

Едва он вышел, Лена непонимающе уставилась на меня.

— Саша, может, утром?.. Ты же устал…

Я покачал головой:

— Всё в порядке, Лен. Вряд ли эта встреча продлится долго.

Я быстро прошёл в свою комнату. Достал ключ от сейфа, открыл тяжёлую дверцу. Аккуратно уложил свёрток с ценностями внутрь, затем сменил костюм и вышел в холл под укоризненный взгляд Лены.

Машина барона стояла у подъезда — роскошная, лакированная, с гербом на дверце.

Мы ехали молча. Эдуард смотрел в окно, наблюдая за ночным городом. Снег продолжал падать, покрывая улицы белым одеялом. Редкие прохожие спешили по своим делам.

Неловкое молчание тянулось всю дорогу. Наконец, машина остановилась.

Я выглянул в окно. Над нами возвышался четырёхэтажный особняк в стиле неоклассицизма с видом на Неву. Строгие линии, колонны у входа, балконы с коваными решётками. Во многих окнах ещё горел свет.

— Прошу, следуйте за мной, — сказал Майдель, выходя первым.

Мы поднялись по ступеням к массивной входной двери. Она открылась, впуская нас в просторный холл.

Мраморный пол был отполирован до зеркального блеска. Перед нами раскинулась парадная лестница с резными перилами, а хрустальная люстра искрилась под потолком.

На стенах висели портреты. Но их было немного — всего пять или шесть. Недавно приобретённое дворянство не могло похвастаться длинной родословной.

Горничная в чёрно-белом платье подошла, взяла моё пальто. Майдель кивнул ей и сразу же повёл меня на второй этаж. Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору с картинами и вазами и остановились у массивной двери из дуба.

Эдуард постучал:

— Отец, господин Фаберже прибыл.

— Пусть войдёт, — донёсся голос изнутри. Твёрдый, властный. Этот человек явно привык отдавать приказы.

Майдель-младший открыл дверь и отступил в сторону:

— Прошу, Александр Васильевич.

Я оказался в просторном кабинете с высокими потолками. Тёмное дерево везде — на стенах, полу, мебели. Книжные шкафы тянулись до потолка, забитые томами в кожаных переплётах, большинство из которых, судя по всему, ни разу не брали в руки.

Массивный письменный стол из красного дерева стоял в центре. За ним — камин, в котором ярко горели поленья. На каминной полке — часы, статуэтки, какие-то безделушки.

На стене висел портрет императора. Рядом — охотничьи трофеи: оленьи рога, чучело кабана, скрещённые сабли.

Пахло дорогими сигарами, кожей переплётов и коньяком.

Роскошь была везде. Но без вкуса. Всё слишком демонстративно, слишком нарочито. Словно владелец старался доказать всем вокруг: «Смотрите, я богат! Я аристократ!»

У камина стоял барон Антон Яковлевич фон Майдель собственной персоной.

Около пятидесяти лет, высокий, представительный, с аккуратной бородкой и цепкими тёмными глазами. Хоть и без мундира, но военная выправка чувствовалась сразу. Он был облачён в дорогой домашний халат из тёмно-синего бархата поверх белой рубашки.

Да уж. Встречать гостя в халате… Это многое говорило о его отношении к гостям.

Он обернулся ко мне и вцепился оценивающим взглядом. От меня не укрылось лёгкое презрение.

— Господин Фаберже, — произнёс он. — Наконец-то прибыли.

Сесть он не предложил.

Барон снова окинул меня взглядом с головы до ног. Оценил костюм, обувь, выражение лица.

— Итак, — сказал он, пригубив коньяк из бокала, — вы тот самый ювелир, который спас моего сына.

Слово «ювелир» он произнёс с лёгким, едва уловимым пренебрежением. Я промолчал. Ждал, что будет дальше.

Барон поставил бокал на каминную полку и направился ко мне.

— Полагаю, следует выразить благодарность.

Говорил он так, словно выполнял неприятную, но необходимую обязанность вроде визита к зубному врачу.

— Мой сын считает себя в долгу перед вами. — Он скрестил руки на груди. — Что, разумеется, недопустимо для нашей семьи.

Барон прошёл к письменному столу, достал из ящика плотный конверт и положил на стол передо мной.

— Примите эту благодарность. Десять тысяч имперских рублей.

Он вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая восторженной реакции.

— Полагаю, для человека вашего… положения… это весьма щедрая сумма.

Тон был покровительственным, высокомерным. Словно он бросал кость собаке. Я не шелохнулся и продолжал смотреть на старшего Майделя.

Барон продолжил:

— Вы, конечно, понимаете — дворянская честь требует… — Он начал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. — Дурной тон быть должным кому-либо… особенно недворянину.

Слово «недворянин» он произнёс с особым ударением. Словно речь шла о чём-то недостойном. Сам, небось, ещё помнил, как хлебал пустые щи в казарме, а сейчас строил из себя потомственного аристократа.

— Примите эти деньги, и мы сочтём долг погашенным. — Майдель остановился передо мной. — Вы ведь купец. Вам понятен язык денег.

Да уж, благодарность, которую было легко счесть за оскорбление.

Полтора века назад я был придворным ювелиром императора. Создавал артефакты для царской семьи. Мои работы хранились в Бриллиантовой комнате Зимнего дворца.

И этот выскочка смел смотреть на меня свысока?

Я посмотрел на конверт. Потом на барона.

— Верно ли я понимаю, ваше благородие, — я улыбнулся я, — что вы оцениваете жизнь своего единственного наследника в десять тысяч имперских рублей?

Мой тон был вежливым, но сарказм — очевиден.

Барон нахмурился:

— Что вы хотите этим сказать?

Я пожал плечами:

— Ничего особенного, барон. Впрочем, это ваше дело.

Я развернулся к двери, сделал несколько шагов, но остановился на пороге.

— Я спас вашего сына не ради денег. И уж точно не ради того, чтобы выслушивать лекции о дворянской чести от человека, который и сам лишь недавно стал дворянином.

Лицо барона начало багроветь.

— Пожалуй, я пойду, пока вы не уронили своё достоинство ещё ниже. Благодарю за приглашение, ваше благородие.

Я вышел.

За спиной взорвался крик:

— Как вы смеете? Что вы о себе возомнили, Фаберже⁈

Я шёл по коридору. Голос барона догонял меня:

— Вы пожалеете! Я не позволю какому-то купчишке…

Я спустился по лестнице в холл. Эдуард ждал внизу. Увидев моё лицо, он сразу понял — разговор не задался.

— Господин Фаберже… Я…

Я коротко кивнул.

— Всё в порядке.

Майдель опустил голову:

— Простите.

Горничная подала моё пальто. Я надел его и направился к выходу.

— Господин Фаберже, — окликнул меня Эдуард.

Я обернулся. Он стоял у лестницы, сжав кулаки. Лицо красное, взгляд пристыженный.

— Я… Мне жаль. За отца.

Я кивнул:

— Знаю.

И вышел на улицу.

Холод ударил в лицо. Снег всё ещё падал, словно решил завалить весь город до самых крыш.

К подъезду особняка Майделей подъехала ещё одна машина. Я скользнул по ней взглядом и хотел было направиться к набережной, чтобы там поймать такси, но дверца неожиданно открылась.

Из автомобиля вышла девушка в тёмном пальто.

— Александр Васильевич!

Я остановился и уставился на барышню. Её лицо было мне знакомо. Где-то мы уже пересекались, но где…

Точно! Одна из служанок графини Шуваловой. Кажется, её звали Дуняшей. Молодая, миниатюрная, с быстрыми движениями и умными глазами.

— Моя госпожа настаивает на вашем визите, Александр Васильевич.

Да они сговорились? Ночь на дворе, какого чёрта им всем не спится?

Я усмехнулся.

— Дайте угадаю — её сиятельство желает видеть меня прямо сейчас?

Дуняша молча кивнула.

Я вздохнул. Денёк выдался длинным. Сначала встреча с Дядей Костей на складе, возвращение украденных ценностей, теперь вот барон Майдель с его оскорбительным предложением.

А ночь всё не кончалась.

Но отказывать Шуваловой было бы глупо. В конце концов, она была нашим старым клиентом.

— Что ж, — сказал я, — поехали.

Дуняша открыла дверцу машины. Я забрался внутрь, она села на переднее сидение.

Водитель тронулся с места.

Я откинулся на сиденье, закрыл глаза. Усталость навалилась разом. Тело требовало отдыха. Голова гудела от событий последних дней.

И теперь Шувалова. Что ей нужно?

Через пятнадцать минут машина остановилась у знакомого дворца на Фонтанке. Дуняша открыла дверцу, приглашающим жестом показала на выход.

У входа нас уже ждал Анри — старый дворецкий графини. Он кивнул мне:

— Господин Фаберже, доброй ночи. Её сиятельство ждёт вас.

В огромном дворце было тихо, как в музее. Только редкие лампы потрескивали в коридорах, освещая путь.

Анри распахнул передо мной двери гостиной.

— Прошу вас.

Отступил в сторону, а я вошёл в зал.

Графиня Наталья Романовна Шувалова сидела в своём любимом кресле у камина, опираясь на вечную трость.

На дворе была глубокая ночь, но она выглядела бодрой. Одета в тёплый домашний халат, плед лежал на коленях. Огонь в камине ярко горел, отбрасывая танцующие тени на стены.

На столике рядом стояли чайник, чашки, тарелка с печеньем.

Графиня смотрела на пламя, не оборачиваясь.

— А, молодой Фаберже, — произнесла она. — Явились-таки. Располагайтесь.

Она указала рукой на пустое кресло напротив.

Я устроился в кресле. Графиня, наконец, повернула голову и уставилась на меня острым взглядом выцветших глаз. Да, она была стара, но ум не притупился с возрастом.

— Чаю? — спросила она.

— Благодарю.

Дуняша бесшумно подошла, налила чай из фарфорового чайника и подала мне чашку.

Я сделал несколько глотков и улыбнулся. Горячий, крепкий, с лёгким ароматом бергамота. То, что сейчас было нужно.

Графиня усмехнулась:

— Полагаю, встреча с Антоном Яковлевичем прошла… занимательно?

Я сдержанно ответил:

— Можно и так сказать. Удивлён, что вы за мной следили.

Шувалова фыркнула — сухо, но с явным весельем:

— Не за вами — за ним. Угораздило же в своё время мою племянницу выйти за этого выскочку. — Она поставила чашку на блюдце. — Без году неделя как барон, а гонору, как у Рюриковича.

Теперь понятно. Шувалова была старейшей женщиной обширного семейства. И ничего от её взгляда не ускользало.

— Что он опять выкинул? Небось, совал вам деньги? Пытался откупиться за сынка-остолопа?

— Его благородие сделал мне финансовое предложение, — уклончиво ответил я.

Графиня рассмеялась. Видимо, ситуация и правда её развеселила.

— Не юлите, молодой человек. Знаю я Майделя. Ничего, кроме денег, предложить не может. Антон Яковлевич у нас редкостный скупердяй, так что вряд ли дал много. Сколько, тысяч десять?

Я удивлённо приподнял бровь. Она точно угадала сумму.

Графиня удовлетворённо кивнула:

— Угадала? Всё с ним ясно. Чего уж тогда удивляться, что Эдик пошёл в его породу…

Я поставил чашку на столик.

— Я не согласился на его предложение, ваше сиятельство. Я помог Эдуарду Антоновичу не ради денег или благодарности. Он был в опасности, а у меня была возможность его спасти. Так должен поступать каждый порядочный человек.

Графиня внимательно смотрела на меня. Молчала несколько секунд, изучала, оценивала. Потом кивнула с одобрением:

— Что ж, молодой Фаберже. Вы в очередной раз доказали своё благородство. Редкое качество в наши дни, особенно среди молодёжи. И тем более среди купечества, не обижайтесь.

Я не обиделся. Она говорила правду — многие купцы считали только деньги.

Графиня откинулась в кресле, посмотрела на огонь:

— Эдик — мой внучатый племянник. Ему и ещё одному племяннику достанется всё это, — она обвела рукой воздух вокруг себя. — Всё моё состояние. И я должна беречь своих наследников.

Она помолчала. Я почувствовал боль старой женщины, пережившей своих детей.

— Эдик молод и горяч, порой глуповат. Но он не подлец. В нём есть благородство и честь, пусть пока он не всегда понимает их правильно. С возрастом это придёт. Важно, что нутро у него не гнилое. Вы спасли ему жизнь, Александр Васильевич. Если бы тот огненный вихрь убил его… Антон Яковлевич — пустое место. Но Эдик… Эдик мог бы стать кем-то стоящим. Если доживёт до зрелости и поумнеет.

Старуха посмотрела мне прямо в глаза:

— И за это я вам благодарна. Искренне. Дуняша! Принеси сюда ту зелёную шкатулку.

Дуняша кивнула, быстро вышла из гостиной. Я ждал молча, пока не понимая, к чему всё это шло.

Служанка вернулась через минуту с изящной малахитовой шкатулкой в руках. Поверхность переливалась природными зелёными узорами. Девица поставила шкатулку на столик перед графиней и с поклоном отошла.

Шувалова открыла крышку и придвинула ко мне.

Внутри на белом бархате лежало настоящее сокровище. Крупный изумруд.

Даже при мягком свете камина было видно — он великолепен. Насыщенно-зелёный, цвета весенней листвы. Прозрачный, без единого дефекта. Грани были идеально отполированы, ловили свет и разбрасывали зелёные блики.

Я невольно подался вперёд. Профессиональный интерес убил остатки усталости.

Графиня взяла камень и протянула мне:

— Изумруд весом десять карат. Исключительной чистоты. Добыт на Урале в конце восемнадцатого века.

Я взял его из рук старухи. Камень был тяжёлым, холодным. Поднёс ближе к свету камина и сосредоточился на ощущениях.

Магический фон — невероятно мощный, но стабильный. Структура кристалла идеальная. Цвет насыщенный, глубокий.

Это был шедевр природы.

— Фамильная реликвия рода Шуваловых, — продолжила графиня. — Принадлежала ещё моей прапрабабке. Екатерина Великая подарила его ей за… некие заслуги.

Она усмехнулась, не уточняя, какие именно.

Я продолжал изучать камень. Профессиональная оценка шла автоматически.

Десять карат. Высший порядок. Чистота безупречная. Магическая проводимость отличная. С таким камнем можно создать артефакт невероятной силы.

— Возьмите его. Это — моя благодарность вам за спасение Эдуарда, — сказала графиня спокойно.

Я поднял взгляд на неё.

— Ваше сиятельство…

— Вы спасли жизнь моему племяннику. Позвольте мне помочь спасти жизнь вашей матери.

Графиня усмехнулась, видя мою реакцию.

— Мне известно, что ваша матушка неизлечимо больна и ей нужен целебный артефакт. Навела о вас кое-какие справки. Я не хочу использовать его для себя — вы и так сделали мне хороший браслет. Так что пусть камень поможет спасти жизнь, а не лежит мёртвым грузом.

Я встал. Поклонился низко — искренне, от души:

— Ваше сиятельство… У меня нет слов.

Графиня махнула рукой:

— И не нужно лишней болтовни. Просто сделайте хороший артефакт и помогите семье.

Я снова посмотрел на изумруд. Тот камень из тайника на даче был на пять карат. Этот — на десять. Вдвое крупнее. И втрое мощнее. Редчайший самоцвет.

С таким камнем отец сможет создать настоящий шедевр. Не просто остановить проклятие мёртвого камня, а полностью излечить мать. Вернуть ей силы, здоровье, молодость…

Я аккуратно убрал изумруд в шкатулку.

— Благодарю, ваше сиятельство. От всей семьи Фаберже.

Шувалова кивнула:

— Значит, мы в расчёте. Завтра я подам заявку на перерегистрацию самоцвета на ваше имя, а пока возьмите расписку, — она положила сложенный вчетверо лист бумаги в шкатулку. — А сейчас ступайте. Меня наконец-то начало клонить в сон… И не забудьте о свадебном комплекте. Он должен быть готов точно в срок!

— Разумеется, ваше сиятельство. Работа уже вовсю идёт. Мастера превзойдут самих себя.

Она устало улыбнулась.

— Не сомневаюсь, молодой Фаберже.

Я вышел из гостиной. Анри проводил меня к выходу. Я сел в автомобиль. Водитель завёл двигатель, машина тронулась.

Я откинулся на сиденье, положил руку на шкатулку с изумрудом. Магия самоцвета ощущалась даже сквозь другой камень.

Ночь выдалась длинной, но зато какой итог!

От унижения к триумфу. От ярости к благодарности.

Машина ехала через ночной Петербург. Снег перестал идти. Небо на востоке начинало светлеть — близился рассвет.

Настало время хорошенько поработать.