Городовой

Глава 14

Нужно было видеть лицо Катерины, когда она открыла дверь, но надо отдать ей должное — не растерялась, отошла в сторону, чуть поклонилась, потом так же быстро исчезла.

Мы вошли не через лавру, а с улицы — как правило, около этого входа была точка такси или, по-местному, извоза. Я специально их сюда организовал, вернее, Пахом по моему приказу, для того чтобы лишние люди не терлись. Например, вздумает кто-то поджидать меня около входа — но это не получится: таксисты или отоварят, или прогонят, ну или мне доложат через мальчишек. Так что вход был прикрыт.

Сегодня было немноголюдно — все почти были на деле, но Пахом каким-то образом уже был тут. Профи, что скажешь — видимо, просчитали маршрут и встретили уже тут. Я их видел, когда выходил, незаметно подмигнул — типа всё нормально.

Поднялись по лестнице наверх. Домой мне людей приводить было не стыдно — ремонт тут был вполне себе на уровне, не двадцать первый век, конечно, но довольно прилично. Гости рассматривали убранство. Не так давно я начал покупать искусство — в основном наших художников: Ге, Поленова, Саврасова и других. Так что кое-что висело, а что-то было убрано.

Я планировал собрать коллекцию всех возможных картин Фёдора Васильева — гения живописи, вспыхнувшего и тут же погасшего в двадцать три года. И, конечно, Куинджи — его работы стоили довольно дорого, но и мы люди не бедные.

А вот Репина я не любил — на наши деньги это яркий навальнист. Постоянно изображал, как на Руси всё плохо. У него нет ни одной картины каких-то русских достижений — везде какие-то бичи, убожество, нищета. Вот взять его «Бурлаков на Волге» — куча каких-то несчастных, изможденных бичей тащат лодку, надрываются изо всех сил. Не хватает надсмотрщика с кнутом, который их будет бить.

А между тем это обычная работа, за которую неплохо платили. И часто ей занимались женщины в свободное от работы в полях время. И тащить корабль не тяжело, так как нет сопротивления. Кроме того, в тех же Нидерландах такой вид деятельности просуществовал до двадцатого века — есть фотографии, где девушки тащат баркасы по каналам. Но это Запад — это другое!

Вот же сука! А наших бурлаков надо показать страдающими от барина нищими изодранными бичами — вот как люди при царизме-то страдают! Хотя мужики просто халтурили и подрабатывали. То-то его советская власть любила — везде перепечатывали. Идеологически верный товарищ. Эта тварь, кстати, активно поддержала февральскую революцию, был дружен с семейством Стасовых. Но ладно, об этом в другой раз как-нибудь.

Мои покои занимали весь второй этаж — комнаты в виде анфилады. Первая — личная гостиная, вторая — закрытый кабинет, и третья, можно сказать, алтарь и исследовательский центр. Первая дверь — это была входная корабельная переборка, вмонтированная в стену. Если ломать, то проще рядом пробить стену, но не дверь. На первом этаже была большая гостиная, комнаты Катерины и разные подсобные помещения.

— Хм, весьма оригинально. Остерегаетесь воров?

— Нет, воры сюда не полезут — тут сложная система.

Не стал я вдаваться в подробности — безопасность никогда лишней не будет. Открыл поворотом штурвального запирающего устройства, если по-научному, и первым зашёл в помещение. Чиновники с некоторой опаской последовали за мной.

— Весьма любопытно!

Они закрутили головами, разглядывая комнату. Тут была часть архива, документы, но в этом кабинете я в основном делал подготовительную работу — клеил ярлыки, папки. Поэтому не стал тут задерживаться и сразу пошёл к сейфу. А господа встали рядом, наблюдая за моими действиями — видимо, ожидая, что я достану им волшебного кролика из сейфа.

Но эта комната служила больше заглушкой — она была небольшая. Мы полностью сломали перегородку и построили новую, чтобы освободить место для основного кабинета, где я просиживал многие часы. А ещё тот кабинет был угловой, и света там было больше — соответственно, я мог дольше заряжать телефон.

Когда я открыл сейф, а тот оказался пуст, мои гости с удивлением посмотрели на меня. Но я знал, что так будет, и наслаждался их эмоциями. Ничего, сейчас ещё не так удивятся! И действительно — я открыл заднюю дверь сейфа и толкнул её. Открылся вход в Нарнию.

Тут уже брови гостей поползли наверх. Я протиснулся первый и сделал приглашающий жест. Чиновники переглянулись, и фон Валь, втянув живот, пролез внутрь, за ним — Плеве. Я закрыл за ними обе двери и дал им время насладиться увиденным.

Они стояли с открытыми ртами, разглядывая карты, сотни пометок на них, специальные ящики с уже, наверное, тысячами карточек. Работа в полиции значительно расширила мой доступ к недостающей информации.

На стенах была карта Питера с множеством пометок, карты Европы, мира, где цветными карандашами были закрашены контуры империй — причём часть официально, а часть нет. Учитывались различные доминионы, полуколонии, частные территории, протектораты — вследствие чего можно было понять, кто реально что держит и чем управляет.

Особенно жирно выделялась Британская империя — я её выделил красным цветом, цветом пиратства. Вернее, я смотрел чуть дальше, и на карте изображено было Содружество — The Commonwealth. Пожалуй, самая замалчиваемая организация и одновременно сверхгосударство. Организация — колоссальная, государство — циклопическое. Организация и государство, управляемое всемирными мастерами дезинформации.

— Что это? — осипшим голосом спросил Плеве.

— То, что никто не должен ни видеть, ни знать об этом. Теперь вы являетесь носителями государственной тайны наивысшего порядка. Давайте присядем и начнём наш сложный разговор.

Я указал гостям на стол, отодвинув все дела и открытые папки, над которыми работал в последнее время. Там были исписанные страницы доклада о циркулярном розыске преступников — чистовик, который находился у меня в портфеле. Его я тоже положил на стол.

Гости всё ещё находились в прострации, читая корешки файлов, видя там знакомые имена, завороженно смотрели на карты с торговыми путями и разной статистикой. Хотя главным на мировой карте было расположение американских военных баз в будущем, благодаря которым они контролировали все мировые торговые потоки.

Теперь уже я чувствовал себя хозяином — я был в своей среде, в своём пространстве, на своей территории и мог действовать свободно.

— Я правильно понимаю, — спросил фон Валь, — что у вас тут собрана гигантская картотека, как вижу, разделённая по политическим партиям, странам? Значительная часть посвящена социал-демократическому движению и Интернационалу?

— Да, террористам у меня посвящено значительно информации, но это только часть. Тут очень много информации скрытой — без ключа несведущий человек не разберётся. Возможно, только узкие специалисты, профессионалы. А так вы правы — тут огромная база данных по очень многим личностям, организациям, явлениям.

— Но как это возможно? Когда и, главное, как вы смогли это всё организовать? Даже у нас — да я уверен, что в главном управлении и близко ничего подобного нет.

Плеве только подтверждающе качал головой.

— К сожалению, это так — я имею в виду, к сожалению, что у вас этим не занимаются так плотно. Но я вас сюда пригласил, чтобы дать ответ на ваш вопрос. А именно — что я делал до поступления в полицию.

Так вот, мой ответ — ничего. Меня здесь попросту не было.

Я поднял руку в успокаивающем жесте.

— Виктор Вильгельмович, вы смотрели моё дело — напомните, какие там первые данные обо мне?

Фон Валь выглядел немного сбитым с толку, нахмурил лоб, пошевелил бакенбардами и произнёс, вспоминая:

— Вас обнаружили голым в тряпичном сарае в Вяземской лавре. Без сознания, позже доставили в городскую больницу, где вы пришли в себя. Вот. Это первая запись о вас, по крайней мере реально подтверждённая свидетелями.

Он скептически поднял бровь.

— А какие-то странности, несоответствия отмечены в деле?

— Преизрядно! Не я один голову ломал. Ничего там не сходится! Не бывает таких бездомных у нас! — чуть повысил голос генерал.

— Всё верно. Только там есть неточность — очутился я в этом сарае не голым, а с некоторыми вещами, которые снял, припрятал и позже забрал. И теперь у меня вопрос к вам обоим: ещё раз осмотритесь вокруг — видите ли тут что-то странное, как будто не принадлежащее этому миру и этому времени?

Плеве указал пальцем на подоконник.

— Мы, как зашли, я сразу заметил — хотел позже спросить.

Я тяжело вздохнул — вот и подходит момент истины. Встал, взял с подоконника складывающуюся солнечную панель и павербанк, положил на стол и пошёл открывать сейф. Достал телефон. Тоже выложил на стол.

— Помните, я спрашивал вас, похож ли я на умалишённого? Вы ответили, что нет, не похож. Так вот, слушайте.

Ваши люди не нашли на меня информации, потому что её не существует. Потому что я появился здесь, у вас… в вашем мире, в мае этого года. В этом проклятом сарае. А перед вами доказательство этого. Я понимаю, что это трудно, невозможно принять.

Гости были бледны и переводили взгляд то на меня, то на странные вещи на столе. А я продолжал:

— Я был военным там, у себя. Воевал, попал под разрыв, но как-то не до конца — оказался в каком-то тоннеле, но это всё ощущения. Понятно, что никакого тоннеля не было, и меня выбросило как есть в этом сарае.

Первым нарушил молчание фон Плеве:

— То есть вы считаете, что умерли там?

— Сложно сказать. Возможно, а может, и нет — что-то послужило катализатором, и меня вырвало из того времени и закинуло сюда, к вам. Почему именно в это время — понятия не имею. Я много думал об этом и пришёл к выводу, что не умер — скорее всего, я просто исчез там. Я не верю в перенос сознания — слишком это сложная вещь. Хотя если подумать, перенос всего человека не менее сложная…

— Подождите, вы всё твердите про время…

— Две тысячи двадцать шестой год, — перебил я его.

— Господи…

Чиновники переглянулись. Они были бледны, сосредоточены и напуганы. Я пытался прочитать их эмоции — видно, что они были в шоке, но мужики битые, боевые, особенно генерал.

— Это… сто тридцать один год вперёд, — быстро посчитал Плеве.

Надо же, я бы так не смог посчитать.

— Но как это возможно?

— Понятия не имею. У меня первый раз такое, — улыбнулся я, чтобы сбавить напряжение.

— И вы как-то можете это доказать?

— Конечно. Начнём с доказательств в ваших отчётах. Я здесь чуть больше полугода, но уже кое-что сделал — пример та же лавра. Я немного вам рассказал про свою деятельность, приоткрыл завесу.

— А кем вы были там, в своём времени?

Я почесал лоб.

— Сложно так сразу сказать — и жнец, и чтец, и на дуде игрец, как говорится. Был предпринимателем, купцом по-вашему. Крутился, потом попал в тюрьму, из тюрьмы — на войну. Есть у нас такая функция.

— А за что вас арестовали? — чуть нахмурившись, спросил Плеве.

— У нас бизнес — это игра на грани. В будущем всё сильно поменялось. Честно им заниматься трудно — приходится изворачиваться, рисковать. Даже если ты на госслужбе, почти невозможно работать, не нарушая закон — это как минное поле. Столько законов и нормативов! Бывает так, что, чтобы выполнить какую-то задачу, приходится нарушать закон. Ну вот так и попал — треть жизни не хотел на это терять, предпочёл рискнуть и записался на войну. Там попал сначала в штурмовики — чудом выжил, потом в разведку, а потом к вам сюда. Параллельно со всем этим занимался архитектурой и историей, но это так, хобби, увлечения. Собственно, благодаря этому увлечению у меня и есть все эти данные, которые вы видите вокруг.

Гости оглянулись.

— У вас очень странный язык — множество заимствований, англицизмов. Это сразу бросается в глаза.

— Я знаю, — кивнул я. — С этим ничего не поделаешь — шпиона из меня не выйдет. Любой средний специалист вскроет моментально. А если стоять и подбирать слова, буду выглядеть идиотом. Кроме того, я не умею писать и считать по-вашему. Я имею в виду все эти сажени, пяди и всё такое. Писать более-менее научился, но лучше это никому не показывать. Все мои бумаги переписывает моя подруга Катерина — вы с ней встречались. Как видите, я с вами полностью откровенен. И ответил на ваш вопрос. Я понимаю, что это всё звучит фантастически, невероятно, но такова реальность.

— А что, в будущем другое письмо и счёт?

— Конечно. После определённых событий Россия перейдёт на метрическую систему и проведёт реформу языка. Вернее, они используют наработки из этого времени — проект по упрощению языка будет разрабатываться в 1904 году Академией наук, но так и не доведут до конца.

Я заметил, что и Плеве, и Валь смотрят на электронику.

— Что это?

— Так сразу достаточно сложно объяснить — уж слишком всё поменялось за это время. Вот это — телефон, вернее, смартфон. Устройство, в котором куча всего: книги, информация. С помощью этого устройства можно связываться с людьми. Расстояние не имеет значения.

Гости только покрутили головами.

— А как это всё умещается там?

— Да и я сам толком не скажу — а буду объяснять, ещё больше вас запутаю. Я лучше покажу кое-что.

Я включил айфон, разблокировал, включил видеосъёмку и направил на них.

— Скажите что-нибудь.

— Что говорить? — растерялись они.

— Этого достаточно. Хотя, думаю, вам будет интересно послушать свой голос со стороны.

Я проиграл им короткое видео, где фон Валь растерянный спрашивает: «Что говорить?» Проиграл несколько раз. Вконец ошеломлённые чиновники смотрели на своё изображение.

— Да… сегодня день открытий. Это просто невероятно.

— Я вас понимаю. А вот с помощью этих устройств я добываю и передаю электрическую энергию для работы. Только не спрашивайте, как это устроено.

— Вы говорили, что воевали, — спросил фон Валь, — и что с вами были ещё вещи. И с кем вы воевали?

— С кем мы воевали — давайте чуть-чуть отложим этот разговор. А вот вещи — сейчас покажу.

И я стал доставать из сейфа и складывать на стол свою амуницию.

— На самом деле не так много со мной провалилось — личные вещи, что были на мне, электроника, это вот эти вот приборы, и рюкзак, в котором были съестные припасы, вода, патроны и всякая мелочёвка.

— Это шлем?

— А это что?

— Боевой жилет с бронеплитами — против пуль и осколков.

— Какой тяжёлый, — фон Валь попробовал поднять.

Взрослые мужики, как дети, — всё щупали, разглядывали, трогали пластик, чуть ли не облизывали. Отдельное восхищение вызвала обувь — каждый военный знает, как ценна и важна хорошая обувь. А я обнаружил свои носки в одном из ботинок, свёрнутые в клубок — хорошо хоть постиранные! — запихнул их подальше.

— Вот ещё пистолет и патроны.

— Такие маленькие и острые, — Плеве поднёс патрон 5,45 к носу.

После того как всё было тщательно изучено, осмотрено, обнюхано, первым в себя пришёл фон Плеве.

— Да, Андрей Алексеевич, всего мы ждали, но не такого. С одной стороны, до сих пор не верится, с другой стороны, если смотреть на всё совокупно, то и не верить нельзя. Что скажете, Виктор Вильгельмович?

Тот растёр лицо руками:

— В голове не укладывается. Столько вопросов — аж голова раскалывается. Это что же получается — вы знаете грядущее? То, что будет происходить?

— В общих чертах.

— Почему в общих?

— Потому что я уже значительно его поменял — сейчас в любом случае уже будет не так, как в моём времени. Причём чем дальше и глубже изменения, тем вот это всё, — я обвёл взглядом картотеку и карты, — будет терять своё значение. Но главное всё равно останется — люди и, что самое важное, тенденции развития.

— А какое у вас воинское звание было?

— Срочную службу окончил младшим лейтенантом, так как у нас была военная кафедра. Ну и на войне дослужился до старшего лейтенанта. Это примерно штабс-капитан по-вашему.

— А ощущение, что беседуем с каким-то профессором.

— Наши общества очень сильно различаются. Ваше общество — гипоинформационное, то есть информации крайне мало. Обычный наш среднеобразованный человек забыл больше, чем ваш профессор будет знать за всю жизнь. У нас общество гиперинформационное. То есть нам мгновенно по запросу доступна любая информация на любую тему.

— Невозможно это представить. Это же какие возможности…

Я пожал плечами:

— Всё зависит от человека.

Фон Валь продолжал вертеть в руках Макаров:

— Надо же, какой удобный и маленький.

— Но если вернуться к главному, — продолжал тереть виски Плеве, — что будет дальше?

— Для начала хочу понимания в другом вопросе — что вы сейчас говорите не с городовым, а с человеком из другого времени и реальности. Поэтому я буду говорить просто, как есть, без чинопочитания и всего такого.

Плеве скривился и махнул рукой:

— Да оставьте! Какие чины! Скажите, что будет дальше?

Я посмотрел на них с некоторым сожалением. Ведь это действительно удар — все их усилия, труд всей жизни и жизни их предков из-за какой-то подзалупной плесени пойдёт прахом. И не только их жизни, но и жизни их детей и последующих поколений людей, которые всё отдали на благо своей страны.

— Вы все умрёте.

Наступила гнетущая тишина. Плеве посмотрел на пистолет в руках Валя. А я отошёл и достал одну из толстых папок по периоду 1904–1907 года, достал несколько первых листков и протянул им. Плеве буквально вцепился в него. После того как начал читать, взгляд его переходил с одной строчки на другую, пока не нашёл свою фамилию.

Хотя список там начинался с 1878 года — террористических актов, совершённых «революционерами» из «Земли и Воли».

«Только за один год (с октября 1905 года) убито и ранено 3611 государственных чиновников. К концу 1907 года число чиновников, погибших и искалеченных боевиками, превысило 4500 человек. К этому нужно добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц.

С января 1908 по май 1910 года отмечено 19957 терактов и экспроприаций, в результате которых погибли 732 должностных лица и 3051 гражданин, а 1022 чиновника и 2828 частных лиц получили ранения. Всего за 1901-11 гг. этот период террористами было убито и ранено около 4,5 тыс. государственных служащих различного уровня. "Попутно" было лишено жизни 2180 и ранено 2530 частных лиц. В общей сложности в 1901-11 годах жертвами террористических актов стали около 17 тыс. человек.»

На Плеве было тяжело смотреть — он смотрел в одну точку, руки его мелко тряслись. Фон Валь выхватил листы, ища свою фамилию, но не нашёл. Его можно понять — вся верхушка Империи была уничтожена, все, кого он знал. Я молчал, они тоже молчали — оглушённые этими цифрами.

Надо отдать должное — мужики сильные, серьёзные. Первым в себя пришёл Плеве.

— Как это возможно? Как это произошло?

— Это война.

— Кого с кем?! Мы же ни с кем не воюем!

Я покивал головой.

— Вот и большинство ваших современников так думают. Что является фатальной ошибкой. Большинство так ничего и не поняли. Жил человек, жил и умер, не приходя в сознание. Но если трезво смотреть на вещи и взглянуть внимательно, то вы увидите потери военного времени — не так ли, Виктор Вильгельмович?

— Да, безусловно. Но вы не ответили на вопрос — с кем мы воюем? С террористами? С теми, кто их спонсирует?

Я кивнул.

— Это лишь верхушка айсберга. Вообще, это долгий разговор — надо встречаться и обсуждать всё поэтапно. В противном случае, боюсь, мы только запутаем дело.

— Так надо же немедленно доложить императору! — вспыхнул фон Валь.

— Ни в коем случае. Вы хотите, чтобы нас приняли за сумасшедших?

— Но мы же вас не принимаем!

— Очень на это надеюсь. Но идти к Николаю пока рано, да и не в том мы все положении сейчас. Ну, смотрите: вот вы, Вячеслав Константинович, сейчас в некоторой немилости после этих еврейских погромов — вас немного отстранили от дел МВД. По какой причине попали в немилость вы, Виктор Вильгельмович, я не знаю, но вас сейчас снимают с поста градоначальника столицы и отправляют заведовать каким-то институтом благородных девиц, потом назначат Виленским губернатором. А вы нужны здесь, — я постучал пальцем по столу. — На ваше место назначат этого… забыл фамилию, кавалериста, лошадника. Который будет воровать как не в себя. Он на строительстве Троицкого моста столько украдёт, что говорить страшно — в итоге ему дадут пинка под зад и отправят на почётную пенсию. А надо бы на нары с конфискацией имущества. Там ещё история с яхтой будет — то ли он её украл, то ли в качестве взятки ему её дали. И с кем мне работать? Вот с этим, что ли? Понимаете? С такими картами на руках нельзя никуда идти. Да и не с чем пока.

Из чиновников как будто выпустили воздух. Да, тяжёлый у них сегодня день — а то ли ещё будет?

— Но не стоит отчаиваться. Я вот тут кое-что подготовил. Но в начале хочу сказать, Вячеслав Константинович, — если получится, примените всё своё влияние, чтобы оставить Виктора Вильгельмовича на своём посту. Я понимаю, что это какие-то великосветские разборки, и хотят просто поставить своего человека на жирную должность, но Виктор Вильгельмович нужен здесь. Вместе мы сможем противостоять этому.

Плеве молчал и кивал головой.

— А вас так или иначе сделают министром МВД, — я почесал под глазом, — правда, это проклятая должность, и люди там больше двух лет не живут, — усмехнулся я. — Но это можно поправить. У нас есть несколько лет до начала войны — можно многое успеть.

— Да что за война такая — с кем?!

— С Японией.

— С Японией?!

Удивлению чиновников не было конца.

— Формально с Японией, реально — с Великобританией.

— Вот как. А из-за чего?

— Как из-за чего? Посмотрите на карту.

Мы подошли к большой карте мира.

— Мы сейчас тянем железную дорогу во Владивосток — что это означает? В первую очередь, что мы сможем перебрасывать неограниченное количество войск на Дальний Восток. Это уже автоматически означает войну. Потому что тогда мы сможем контролировать Китай и Корею — то есть получим незамерзающий порт. Понимаете?

— Господи… ходили слухи, но никто всерьёз не воспринимает.

— Вот — одновременно и начнётся война на море и война в тылу, которую развяжут международные террористические организации. А по поводу того, слухи не слухи, — так это должна контрразведка работать и агентура в Японии, которой, я полагаю, нет.

— Но мы победим?

— А вы как думаете?

— Япония — это же пшик! Подгоним Тихоокеанскую эскадру, и им конец — раскатаем в блин! — фон Валь ударил кулаком в ладонь.

— Это нам конец. Эскадру потопят, а войну мы проиграем. Ну, почти проиграем.

— Это невозможно!

— По нам ударят с тыла — вы видели цифры потерь? Вот это война, — потряс я листком. — Выбьют всё руководство страны. А по поводу Японии — ещё раз говорю, что всё, что говорю вам я, должны докладывать люди из контрразведки. Япония — это просто пехота, которой будут воевать европейские державы. Японских флотских офицеров обучали голландцы в Голландской же военно-морской академии в Нагасаки, японскую армию создали и обучали французы, для чего в Японию были отправлены три французские военные миссии. Корабли для японского флота создали и построили британцы, высшие посты в правительстве Японии заняли люди, закончившие Лондонский университет по специальной программе.

Кроме того, мы не контролируем флот. Он предаст ещё до войны.

— Как это?! — в два голоса спросили раздавленные информацией полицейские.

— Прадедушка Николая, Николай Первый, потопил весь свой флот — и это его спасло. Вот если бы наш Николай потопил весь флот перед началом войны — глядишь, и вничью сыграли бы. Ну что вы так смотрите? Вы лучше сюда посмотрите — вот эта вся полка посвящена русско-японской. Вернее, не войне — мне это мало интересно, а саботажу на флоте. Мы фактически не контролируем флот — рычаги влияния находятся в другом месте. Ну и, кроме того, часть аппарата жандармерии и правительства точно так же играют против нас.

Плеве рухнул на стул. За ним и Валь. Я продолжал стоять и смотреть на них.

— Что же делать? — подавленно спросил Плеве.

— В первую очередь не отчаиваться. Ещё всё только начинается. У вас есть огромный ресурс, который, если грамотно использовать, можно побороться.

— Какой ресурс?

— Я и моя информация. И ещё вот это.

Я открыл портфель и достал папку.

— Что это?

— Ваш золотой парашют. Э-э-э… золотой билет.

Это проект реформы полиции. Вы такой примете в пятнадцатом году, но будет уже поздно. Сейчас может ещё рано, но можно попробовать. Тут нет имён — я предлагаю сделать так: вы подробно его изучите, переработайте, уберите что-то или добавьте по своему усмотрению. Только делать это надо быстро, пока Виктор Вильгельмович на посту. Вот с этим, — я помахал папкой, — уже можно идти наверх. Вполне возможно, что авторов подобной реформы повысят, и вообще вы займёте более прочное положение в иерархии власти.

— А вы?

— Что я?

— Что вы хотите для себя?

— Для себя и своих людей я хочу только иммунитета от политического и уголовного преследования. А так мной движет желание помочь стране и поквитаться с врагами. Так что мы все в одной лодке.

В этот момент на улице раздался какой-то шум, потом свист, потом в стекло прилетел камешек. Я аккуратно выглянул из-за занавески.

— Ваши архаровцы какую-то бучу устроили — видимо, вас потеряли.

— Да что б им пусто было! — выкрикнул Плеве. — Выпустите меня, поговорю с ними!

Мы вышли на улицу, и нас тут же обступили со всех сторон. На противоположной стороне и по краям здания увидел своих людей. Ага, значит, часть уже вернулась. А дом взяли в кольцо.

— Ч-что такое?! П-почему беспокоите?!

Плеве был просто в ярости. Видимо, его подчинённые ещё ни разу не видели его в таком гневе.

— В-вам донесение — сообщают, что беспорядки на заводе Торнтона и на табачной фабрике Лаферм. Есть убитые и раненые. И… у вас всё хорошо? Вас долго не было.

Усы фон Плеве как будто жили своей жизнью — в итоге он взорвался.

— Без меня разберутся! Не беспокоить! Не мешать! — рявкнул он, развернулся и стремительным шагом зашёл обратно.

Фон Валь молчал, но взглядом испепелял подчинённых. Когда процедура с проникновением в мой полубункер повторилась и мы снова оказались за столом, Плеве спросил:

— Вы что-нибудь знаете об этом?

— Да.

Я вздохнул, не зная, как начать. Пожал плечами и сказал:

— По сути, революционные беспорядки только на табачке Лаферма — социалисты подняли там мини-восстание. А ладно, — я про себя махнул рукой, — всё равно узнают рано или поздно.

А Торнтон — это моя операция.

Оба гостя уставились на меня недоумевающе.

— Только не против государства, а против террористов. Вернее, социалистов, хотя это одно и то же. Это большой поэтапный план — вам не стоит беспокоиться, всё под контролем. Мы как раз выбили там одну крупную террористическую ячейку. Сейчас действуйте обычно — арестуйте всех, кого сможете. Это всё дело рук Ульянова, вернее, его кураторов и его фиктивного «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Чуть позже я дам вам все материалы по этому делу.

— А в расследовании мы не выйдем случайно на вас?

— Не думаю — я там никаким боком. Только если кого-то из моих исполнителей схватите, но это вряд ли. Наоборот, они пойдут на сотрудничество.

Фон Валь покачал головой. А я продолжил:

— Вот вы только что прочитали бумаги — это крупица от общей информации, и прямо перед вами всё это начинает реализовываться. — Я кивнул. — Вон война буквально у вас за окном.

Плеве растёр лицо руками.

— Это что-то невероятное — до сих пор не могу поверить.

— Я предлагаю на сегодня завершать — у вас был тяжёлый день, который ещё не закончился. Как будете готовы, назначайте следующую встречу. Предлагаю встретиться после пресс-конференции по лекарствам. И ознакомьтесь с моим проектом — с этим надо выступить как можно быстрее. И поборитесь за свои места. Вы нужны здесь, в Петербурге, на службе. Потому что все события только начинаются. И помните о сохранении в тайне того, что вы тут услышали и увидели. Это важнее всего.

— Да, мы понимаем. Вы правы, Андрей Алексеевич — несомненно, мы будем молчать. И спасибо вам большое за всё.

Плеве пожал мне руку.

— Увидимся в самое ближайшее время — Виктор Вильгельмович уведомит вас.

Распрощавшись и проводив гостей, я остался стоять на тротуаре, буквально считая секунды, пока они уедут. Как только последняя повозка скрылась, ко мне подбежали парни.

— Тихо! Все внутрь! Быстро!

Короткий доклад — и по существу.

— В целом всё прошло по плану — завод мы контролируем. Люди Аристарха там, Панкрат разгромил и сжёг коттеджи правления. Ценности мы все вывезли, часть людей на охране, остальные схоронились. Боцман и Малыш захватили их главного и где-то держат — пока от них связи не было.

— Потери?

— Трое убитых и шестеро раненых. А тех революционеров мы всех положили.

Я покачал головой.

— Всех наших забрали?

— Естественно — привезли в госпиталь.

Я покивал.

— Журналисты здесь?

— Да, извелись все — вас ждут.

— Всё, я к ним. Вы продолжайте работать по плану. Фома тут? Всё нормально?

— Да, он сейчас больше всех знает — всё к нему стекается.

— Охраняйте его! Всё, работайте. Если что-то срочное — сразу ко мне!

— Ну что, господа, все в сборе? Давайте начинать.

Я разложил перед каждым по пачке бумаг, копий.

— Вот тут наша версия событий на этот час.

Я заметил, как менялись их лица, когда они читали текст.

— Но день ещё не закончился — пока напечатайте это по горячим следам. Вечером, возможно, будет более ясная картина. Так что как запустите это в печать, часам к девяти приходите — возможно, ещё что-то появится уже для утренних новостей.

Потом подумал и сказал:

— По-хорошему, это вы мне должны платить за такой эксклюзив, а не я вам.

Отдельно встретился с Костиным, главредом моей газеты «Россия сегодня». Ему я отдал более толстую пачку. Там была полная версия событий и подавалась именно в нужном мне ключе. Задача была, чтобы одновременно вышли несколько газет с разными материалами, освещающими деятельность социал-демократов именно как террористическую, а то их по ошибке принимали за философов-мыслителей, учёных. Позже они напишут, что боевиками-социалистами было убито больше тридцати рабочих, разгромлено заводоуправление, убит директор и управляющие с семьями. Чудовищная трагедия, устроенная боевиками-марксистами. И всё в таком духе.

Теперь мы будем долбить это годами — в этой и во всех моих СМИ, которые я планирую открыть, столько, сколько это возможно. Основная задача нашей пропаганды — связать марксизм, социализм и социал-демократию с террористами и убийствами. Что это дело рук не непонятных эсеров, а конкретных марксистов и социалистов — через пять-десять лет эти слова станут синонимом убийцы и террориста. Чтобы до самого тупого крестьянина это дошло.

Кроме этого, ярко, со всеми подробностями, мои журналисты написали, что это именно марксисты убивали рабочих на фабрике, избивали их.

Мы же разбросали там свои листовки — ещё больше, чем оригинальных. И там как раз было большими чёрными русскими буквами: «Смерть рабочим, выступающим за поддержку капитала!» И тому подобное. Рабочие и так ненавидели всю эту левацкую сволочь за то, что не давали и мешали им работать. Конечно, агитаторам удавалось заплести мозги самым тупым, бывшим крестьянам. Но это немногочисленная прослойка. Почти все рабочие воевали с советами после семнадцатого года, и почти все погибли — работать потом было некому. Да и вообще, смешно — в партии рабочих и крестьян не было ни одного рабочего и ни одного крестьянина. Как, собственно, и русских там не было. Вернее, из всей РСДРП русскими были только два человека — сумасшедший Потресов и Плеханов. Чудны дела твои…

К работе над первым выпуском я привлёк нашего уголовного старичка-боровичка Потеху, который был мастером анекдотов, шуток, приколов — короче, такой местный профессиональный стендапер. Я положил ему хорошую зарплату — теперь не надо было корячиться на площадях и отбиваться от конкурирующих бригад скоморохов. Сиди себе в кабинете да придумывай и записывай свои шутки. Я, кстати, многие из них не понимал, но местные ухохатывались. Мне того и надо было.

Все эти революционные газетёнки для рабочих — бред сивой кобылы. Сидит какой-то мудила в Швейцарии и пишет заумь про марксизьму-ленинизьму и карлу-марлу. Рабочему это ни в пень не сдалась читать. Ему было просто неинтересно, поэтому все их прокламации и газетёнки не имели никакого успеха. Хотя народ был тут очень тёмный и в плане пропаганды фактически стерильный — верят всему, что написано. Но я понимал, что нужно простому рабочему человеку — юмор и бабы. Поэтому к новой газете мы подошли совершенно с иным подходом. В начале — кликбейтный заголовок, например: «Социалисты убили более тридцати рабочих на фабрике Торнтона». Как думаете, будет ли такая газета пользоваться спросом? Забегая заранее, скажу, что весь наш тираж просто оторвали с руками. Мы допечатывали новые выпуски почти неделю без перерыва, добавляя новые подробности и меняя кричащие заголовки. Я загнал в типографию людей, и все работали в три смены 24/7.

Понятно, что потом выяснилось, что убитые рабочие были не совсем рабочие, но это, разумеется, мы упомянули вскользь и мелким текстом. Но главное было сделано, и волна запущена. Наши материалы уже за деньги перепечатывали другие издания — и понеслось.

На обложке нашего первого выпуска мы поместили большую иллюстрацию — огромная голова Карла Маркса с бородой в виде щупалец, которые тянутся к России, хватают и давят рабочих, рушат заводы. В общем, такой лавкрафтовский Ктулху, который навис над Россией.

В самом тексте мы собрали избранные цитаты Маркса и Энгельса про Россию. Решили сразу зайти с козырей и использовать такие громкие цитаты, как, например: «Славяне — раковая опухоль Европы», «У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться варварскому игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы — Россию», «Кронштадт и Петербург необходимо уничтожить» и тому подобное. Ребята дали на себя столько материала, что на годы вперёд хватит. Будем сцеживать информацию постепенно, но регулярно, с такими же систематическими повторами, чтоб от зубов отскакивало. Проблема, как я уже говорил господам чиновникам, — что люди живут при отсутствии информации. Маркса мало кто читал, потом его и вовсе запретили. Это придавало нашим материалам почти гарантированный успех. Это как радио «Голос Америки» в пространстве СССР, где всё глушили.

Вернёмся к структуре нашей газеты. Основной материал — это сенсация, то есть какая-то свежая новость, например забастовки на фабриках, но поданные под нужным углом. Далее идёт материал с пояснениями, где чётко, конкретно проговаривается, что произошло и кто виноват. В газете немного рассказали про Ульянова, про его поездку за границу, с кем он там встречался. Рассказали и про Волькенштейна, упомянули Крупскую и её старые дела — как её выперли из училища за лесбийские приставания к девушкам. Но главное — постоянно проговаривали основные тезисы, что за ними стоит Интернационал — международная террористическая организация леворадикального масонства. Прямо выделяли это жирным шрифтом. В конце мы размещали анекдоты и комиксы — героями комиксов были Энгельс, Маркс, Плеханов, Дейч, Аксельрод и прочие. Потеха придумывал смешные истории, а студент-художник всё это рисовал. Кстати, нашим студентом был не кто иной, как Петров-Водкин — он как учился в Академии художеств, и, как любому студенту, ему остро нужны были деньги. Вот я и подбрасывал ему регулярную халтуру.

Так вот, все эти революционеры изображались самым комическим образом — постоянно пытались вредить рабочим, а те их раскусывали и проучали. Немудрящий юмор для работяг и крестьян, понятный даже неграмотному. Среди рабочих заходил просто на ура — это было наше ноу-хау. Но с идеологической стороны это наносило огромный урон революционерам и их пропаганде. Какого-нибудь Плеханова рабочие знали только так: «А, это тот, что с метлой в жопе бегал? Знаем, знаем». Поэтому когда к рабочим приходили со статьями этого самого Плеханова, его просто поднимали на смех, хохотали над ним. Со временем Маркс и вся эта шобла превратились во что-то типа Микки-Мауса. Все нижние слои населения знали их именно в этой роли и серьёзно не воспринимали, а тех, кто пытался им объяснять, что это большой учёный, считали просто дураками.

В своё время умные американцы похожим образом избавились у себя от марксизма, куда англичане пытались его инспирировать — тоже профанировали всё это через цирковых сестричек Клафлин и Вудхаус. Позже я расскажу эту историю.

Ну и вишенка на торте — мы печатали в журнале одну пикантную картинку барышни. Пока рисунок, но позже перейдём на фото. Что-то вроде пин-апа. На грани цензуры того времени, разумеется. Если бы нашего, то нас бы сразу запретили. И вот это уже было действительно серьёзно. Потому что рабочие и солдаты, а также студенты и многие другие стали охотиться за газетами, чтобы поскорее вырвать этот листок и проделать с ним известные действия в уединении, ну или просто повесить у себя на стене. Разумеется, там ничего такого не было, даже обнажёнки — просто нарисованы кокетки в полуприличных позах.

В связи с этим, конечно, были и скандалы — мол, как так, печатать похабщину в уважаемом журнале. Но любой скандал вокруг издания, особенно если это касалось такой пикантной темы, тут же приводил к повышенному спросу — люди бежали купить номер, чтобы посмотреть, что же там такое, из-за чего столько шума. Когда скандалы утихали, мы вбрасывали новую информацию через мои другие издания-спутники, которые якобы конкурировали между собой.

Весь этот комплекс мероприятий превратил мою газету в самую успешную и продаваемую в Петербурге, а позже — в России. Я тут же вложился в организацию нескольких типографий, потому что одна не справлялась с работой — просто ломалось оборудование от нагрузки. Костин мгновенно стал богатым и уважаемым человеком. Остальные же мои журналисты рвали волосы, что мямлили-сиськи и не вызвались возглавить газету первыми. Постепенно газета превратилась в журнал — вернее, мы продолжали выпускать новостную газету, но весь жир был в журнале, а стоил он, естественно, дороже. Зато постепенно мы выходили за счёт моей инсайдерской информации на невиданные тиражи. Открывали филиалы по всей России.

Сразу после событий с фабрикой Торнтона несколько революционных газет выпустили свои материалы, как они считали, разгромные — где костерили на чём свет и мою газету, и всё остальное, пытаясь доказать, что они розовые и пушистые. И рабочих они не убивали. Но это вызвало только ухудшение ситуации. Я воспользовался моментом и ликвидировал верхушки этих газет, обставив как месть и бунт рабочих. На следующий день мои газеты вышли с заголовками: «Месть марксистам за убитых рабочих». А всё оборудование и помещения я отжал себе через полицейские связи и, поставив туда главными редакторами своих журналистов, которым я подсказал брать интервью у очевидцев происшествий на табачной фабрике и заводе Торнтона. Там они писали, как марксисты били их железными прутами, палками, ломали оборудование и тому подобное. Всё это имело большой общественный резонанс и создавало благодатную почву для расширения штатов полиции.

Так на страницах моих журналов постоянно в конце острых статей добавлялось: куда смотрит полиция и жандармерия. Что не хватает средств и надо бы увеличить и финансирование, и штаты полиции. Что, естественно, добавляло в читатели и полицейских, которым всё это грело кровь. Таким образом я потихоньку подтачивал систему и подталкивал к нужным мне изменениям. Готовил общественное мнение. СМИ — это страшная вещь и настоящее оружие в умелых руках.

Были и газеты умеренно либеральные, которые что-то вякали. Мы их тут же обзывали марксистами, социалистами и оправдателями убийц русских рабочих. После такого многие затыкались и писали уже самооправдательные статьи.