Хозяин рубежа. Книга l

Глава 15

Миссионер был взбудоражен. Подошёл, оглядываясь на улепётывавших бандитов. Выпалил:

— Сын мой, кто эти люди⁈ Это их видели в лесу? Мне сказали, у них было оружие!

— Да, несколько беззаконников ошивалось неподалёку. Как видите, я с ними разобрался.

— И отпустили их⁈ — поразился отец Филарет.

— А что ещё мне с ними делать?

— Предать в руки закона, разумеется!

Я вздохнул.

— Вы видите здесь полицию? Или, может, острог? Где держать пленников? И сколько? Нет, отец Филарет, я выбрал путь милосердия. Разве не сказано, что врагов нужно прощать?

На это миссионер не нашёл, что возразить. Тряхнул головой, словно отметая тему.

— Твоё право, сын мой, — сказал он. — Я подобное решение могу лишь приветствовать. Кто-нибудь погиб?

— К сожалению. Прошу вас завтра провести скромную церемонию погребения.

Священник кивнул.

— Да-да, конечно. Само собой. Я хотел предупредить, что съезжаю от тебя к Еремею. Там есть место, и мне хочется быть ближе к пастве. И ещё: не возражаешь, если Еремей будет служкой в церкви, когда она достроится? Мне понадобится помощник. А потом он, возможно, станет дьяконом.

— Вообще-то, возражаю, — просьба священника застала меня врасплох. — У меня на этого человека свои планы имелись. Он может оказаться полезным на управленческой должности. Я к нему пока присматриваюсь.

— Нужно ему поближе к Богу быть, — серьёзно и почему-то понизив голос, проговорил отец Филарет. — Не препятствуй, сын мой. А на должность ты его и так определить можешь. В церкви у него немного обязанностей будет.

Слова миссионера заставили меня насторожиться.

— Зачем это Еремею быть поближе к Богу? — спросил я. — Что вы о нём знаете?

Мой собеседник покачал головой.

— Связан тайной исповеди. Не имею права распространяться.

Так-так… Оно, конечно, ничего не значит. Отец Филарет похож на того, кто за любой проступок способен человека в страшные грешники записать. Но, с другой стороны, проигнорировать такие слова тоже нельзя. Придётся присмотреться к Еремею внимательней, чем я думал.

— Ладно, отец Филарет. Не возражаю. Малый толковый и будет вам полезен. Но больше людей не дам. Самому нужны. И коли Еремей мне понадобится — не обессудьте, но заберу. Если захотите расширять штат — ищите среди вольных. Когда приедут. А теперь простите, но время позднее, а у меня завтра много дел.

Отец Филарет забрал свой малочисленный скарб, умещавшийся в одном чемодане, и удалился на новое место жительства, чем меня весьма порадовал. Я же умылся и завалился спать. Дел завтра, и правда, предстояло немало.

Сяолун, как всегда, устроился перед дверью — сторожить.

Он меня утром и разбудил.

— Проклятье, сколько времени⁈ — осведомился я, пытаясь подавить зевок.

— Половина десятого, — отозвался камердинер. — Вы просили поднять вас именно в это время.

— Да, точно… Это я, конечно, погорячился. Ну, да ладно. Спасибо.

Сев на кровати, я продрал глаза.

— Ваш завтрак, хозяин, — Сяолун придвинул ко мне жутко дребезжащий столик на разболтанных колёсиках. Раньше его не было. Значит, камердинер успел наведаться в развалины и добыть новый предмет интерьера. — Аппетитные хрустящие хлопья с отрубями! — гордо возвестил он, лыбясь, будто получил приз за победу в кулинарном шоу. — Сытный завтрак — залог здоровья и бодрости на целый день!

Я подозрительно покосился на гору хлопьев, залитых лужицей молока. Ясное дело — сублимированного.

— Угу, класс! Спасибо.

— Зачитать вам состав с упаковки? — предложил Сяолун, хватая пачку. — Уверен, вы будете поражены, узнав, что всего в ста граммах этого завтрака содержится…

— Умоляю, избавь меня от подробностей! — прервал я его, беря ложку. — Так мне будет легче смириться с этим гастрономическим изыском.

— Как хотите, хозяин, — надулся Сяолун и отошёл в уголок. — Между прочим, эти хлопья выиграли ежегодный конкурс сухих завтраков. И они почти одинаковые по размеру. Разница составляет, в среднем, всего два и три десятых процента!

— О, ну прости, что сразу этого не понял. Теперь глотать их будет гораздо легче!

Камердинер немедленно просиял.

— Я знал, что вы оцените, хозяин!

Иногда было не ясно, действительно Сяолун не понимает сарказма или нарочно его не замечает.

— Я так понимаю, ты сам это сварганил? — спросил я, ковыряясь в хлопьях.

— Своими руками, хозяин. Поэтому мои чувства глубоко задеты вашим отношением к результату.

— Ну, не вини себя. А что с Марфой? Ты говорил, что теперь готовить будет она.

— Её сын пришёл в себя. Я отпустил женщину к нему. Видимо, зря.

— Да нет, всё правильно сделал.

Сяолун картинно вздохнул.

— Это слабое утешение, хозяин.

— Но о том, что мальчик очнулся, следовало сообщить сразу. Это важнее хлопьев, знаешь ли.

— Мне нет прощения, хозяин.

И ведь ни тени раскаяния у засранца. Андроиды первейшим делом считают заботу о владельце, а значит — о сохранности его тела. Всё остальное для них на втором и прочих местах.

Быстренько покончив с едой и утренним туалетом, я отправился проведать пациентов. Раз один из них пришёл в себя, значит, может рассказать, что случилось. По крайней мере, я на это надеялся.

В доме, где находился временный, импровизированный лазарет, я застал Протасову и Марфу. Едва увидев меня, докторша насупилась.

— Прошу прощения, ваше благородие, я понимаю, что вам не терпится расспросить мальчика о произошедшем, но он очень слаб и не может говорить. Во-первых, у него повреждены голосовые связки, а, во-вторых, минут пятнадцать назад я ввела ему успокоительное и обезболивающее.

Проклятье! А я так надеялся пролить свет на инцидент.

Парень, и правда, лежал неподвижно — спал.

— И вы даже не попытались расспросить его о случившемся? — спросил я, стараясь не показать раздражения. — Разве не понимаете, как это важно?

— Пыталась, — ответила докторша. — Само собой. Но, как я уже сказала, у него ожог горла. Гниль поразила речевой аппарат. Должно пройти ещё время.

Очевидно, что выяснять, не просили ли мальчика написать, кто напал на них с приятелем, бессмысленно. У нас с докторшей разные приоритеты. Мне нужно узнать, кто бродит по развалинам, а ей — вылечить пациентов. Увы, не могу винить её за это.

— Что ж, по крайней мере, я рад, что дети идут на поправку. Держите меня в курсе.

Протасова кивнула.

— Непременно, ваше благородие.

Я обратился к не сводившей с меня мокрых глаз Марфе.

— Сударыня, вы можете оставаться здесь, сколько захотите. Ваши обязанности кухарки подождут.

Женщина немедленно вскочила.

— Нет-нет! — почти испуганно воскликнула она. — Кириллушка спит, я ему сейчас без надобности. Да и главное, что лучше ему стало. Я век буду за ваше благородие Бога молить! Спаситель вы наш! Сейчас… — она бросилась к двери, но на пороге притормозила и, обернувшись, воскликнула: — Пойду обед готовить! У меня уж и мыслишка есть, что для вашего благородия сварганить-то! Камердинер ваш того… Малый, конечно, старательный, но куда ему разносолы придумывать! Всё будет в лучшем виде, не извольте беспокоиться!

И прежде, чем я успел что-либо ответить, она исчезла за дверью.

Что ж, надеюсь, всё это она не решит повторить Сяолуну. Впрочем, едва ли: каким-то образом камердинер вошёл среди кабальных, и особенно женщин, в исключительный авторитет, который с каждым днём лишь упрочивался.

— Когда я смогу побеседовать с мальчиком? — спросил я Протасову.

— Думаю, завтра, — ответила докторша. — Если, конечно, не будет никаких неожиданностей. Осложнений, например.

Плохо. Но ничего не поделаешь — придётся потерпеть.

— Не хочу показаться назойливой, но когда всё-таки можно рассчитывать на оборудование, ваше благородие?

Я уже собирался ответить, когда дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Жариков. При виде меня заметно смутился и застыл на пороге, словно не зная, войти или ретироваться.

— Евгений Степанович! — почему-то стушевалась Протасова и немедленно залилась краской до самых ушей. — А вы… зачем пожаловали?

О-па! Кажется, я что-то пропустил.

— Простите, Мария Игнатьевна, — скупщик бочком протиснулся в щель между дверью и косяком и встал сбоку возле стеночки, быстро переводя взгляд с меня на докторшу. — Я просто подумал — вдруг вам помощь требуется. Волонтёрская, так сказать. Вы ж тут одна совсем. Ну, то есть, я так думал. Вот и… того…

Ну, и ходок! Не знаю, какие уж у него отношения успели сложиться с выставившей его из дома Марфой, но времени Жариков не терял — это факт. И когда только успел к докторше подкатить? И ведь Протасовой явно нравился. Это почему-то казалось самым странным. Впрочем, кто поймёт женское сердце?

— Вы вовремя, — сказал я. — Как раз ухожу. Уверен, ваша помощь госпоже Протасовой не помешает. Моё почтение, Мария Игнатьевна.

Выйдя на улицу, я отправился на инспекцию. Банкомат был готов, электрогенератор почти достроен, а здания заметно подросли. Не знающие устали и не нуждающиеся в перерывах миньоны трудились денно и нощно.

Возле строящейся церкви я заметил отца Филарета и выстроившихся перед ним семерых тружениц самой древней профессии. Одна стояла прямо перед ним, а остальные — поодаль и явно дожидались своей очереди. Подойдя ближе, я сообразил, что проститутки исповедаются. И, судя по тому, что миссионер был совершенно пунцовый и, кажется, изо всех сил боролся с нервным тиком, грехи, в которых перед ним отчитывались, были отнюдь не заурядными.

Стоявшая перед ним девушка вскоре получила благословение, поклонилась и пошла мне навстречу. Я узнал в ней проститутку, которую Глухарёв недавно пытался мне «подарить». И она совершенно не пыталась избежать со мной встречи. Даже наоборот — немного скорректировала направление, чтобы пройти мимо меня. Метра за два притормозила и сказала, томно растягивая слова:

— Здравствуйте, ваше благородие. Вы тоже на исповедь?

— Увы, нет, сударыня.

— Обязательно сходите, — улыбаясь, сказала девушка. — Такой строгий батюшка нам достался! На всё, что ему ни скажешь на исповеди, один ответ: «Смертный грех!» Так и бормочет всю дорогу, да краснеет, как дитё малое. Ажно глядеть смешно. Исповедуешься, а сама думаешь: как бы не захихикать!

И она прошла мимо, будто невзначай задев меня краем платья.

Чтобы не мешать таинству, я заранее свернул и отправился на шахту.

Миньоны ползали по месторождению, как здоровенные металлические муравьи, и результаты их трудов были налицо.

Смарагд обычно залегает неглубоко, так что ещё денёк, и можно будет создавать рабочую технику и отправлять людей на добычу. Кстати, и склад для ресурса, чтобы хранить его перед отправкой, нужно будет поставить. Но это когда вышка разовьётся до следующего уровня. Пока же надо поглядеть на неугомонного соседушку. И попытаться понять, зачем ему непременно нужно меня убрать. Как говорится в одном здешнем трактате, познай своего врага.

Я уже собирался отправиться к Молчанову с визитом вежливости, когда вдалеке заметил приближающийся кортеж: два вездехода бодро катили по проложенной мобильной крепостью дороге. Похоже, ко мне гости. Значит, поездку к Молчанову придётся отложить. Разве только это он сам нагрянул…

Но нет. Когда машины остановились перед моей скромной обителью, сразу стало ясно, что ко мне пожаловала Татьяна Лобанова.

Девушка выбралась из вездехода, опершись на протянутую руку одного из телохранителей. Одета она была в то, что аристократы называют дорожным костюмом: шляпу-котелок, короткую твидовую куртку и свободные штаны, заправленные в высокие сапоги на толстой подошве. Прямо как будто на охоту собралась, честное слово.

— Господин Львов, доброе утро! — проговорила она с улыбкой, направляясь ко мне. — Так и думала, что вы ранняя пташка и уже встали.

— Ну, время не такое уж и ранее, — ответил я. — Рад вас видеть. Чему обязан столь неожиданному визиту, во всех отношениях приятному, если не сказать — лестному?

— О, не торопитесь себе льстить, господин Львов, — снова улыбнулась девушка. — Впрочем, я не хотела заставать вас врасплох.

— Тем не менее, у вас получилось.

— Знаю, являться без приглашения не комильфо, но мне ужасно хотелось поглядеть, что вы тут успели настроить. Не возражаете?

— Ни в коем случае. Позвольте провести для вас маленькую экскурсию. Впрочем, другой и не получится. Сами видите — мой участок в зачаточном состоянии.

— Ну, не совсем. Уже видны и планировка, и архитектурный стиль. Дайте-ка угадаю — брутализм?

Вот тут Лобанова меня удивила. Далеко не каждая девушка интересуется такими вещами. А определить архитектурный стиль строящегося здания — это вообще удел профессионалов. И то не каждого. Если Татьяна планировала меня заинтересовать, то ей это только что удалось.

— Вам не откажешь в проницательности, — сказал я, предлагая ей локоть для опоры. — Называйте меня запросто — Родион. Если хотите.

— Хочу. А меня тогда зовите Таней.

Мы двинулись через посёлок. Возле строящихся объектов притормаживали, и я пояснял, что именно возводят миньоны. Иногда заставлял схему будущего здания проявиться, так что в воздухе появлялись светящиеся очертания, по которым можно было составить представление об окончательном виде постройки.

— Почему вы выбрали именно брутализм? — спросила Татьяна, разглядывая мерцающие линии будущей гостиницы. — Этот стиль не назовёшь эстетичным. По крайней мере, большинство так считает. Слишком прямые линии, грубые формы. Да и отделки никакой. Кажется, он был относительно популярен в пятидесятых годах прошлого века. Удивлена, что вы вообще о нём вспомнили.

— Вы правы, — кивнул я. — По сути, это нагромождение геометрических форм. Для меня брутализм имеет символическое значение. Мне хочется подчеркнуть материал, из которого созданы здания.

— Анахронит? Что в нём особенного? По сути, тот же бетон. По крайней мере, внешне. Разве что не подвержен разрушению с течением времени.

— В этом и суть. На мой взгляд, очень символично, что здания на Фронтире строятся из магически переработанных материалов — иначе говоря, анахронита. Это как бы показывает, что новые границы империи не временное явление. Мы здесь навсегда.

— О! Как тонко. Да вы поэт в душе, Родион.

— Уверяю, это не так.

— Тем не менее, если у человека есть идея, это говорит о нём многое. Хорошее. Подчеркнуть с помощью архитектурного стиля прочность имперских границ — это не просто домиков понатыкать.

— Идея не то, чтобы моя. Великим империям нужны великие идеи. Например, борьба с Изломом и Гнилью. Это позволяет нам расширяться и укрепляться на новых территориях.

— Тем не менее, вы решили выразить это, Родион. Теперь мне очень нравится, что вы выбрали именно брутализм. Надеюсь увидеть, как ваши здания будут смотреться, когда достроятся.

— У вашего брата, кажется, тоже есть идея, — заметил я.

Мы двинулись к моему будущему особняку.

Татьяна усмехнулась.

— Я вас умоляю! — махнула она рукой. — Петя мнит себя кем-то вроде южноамериканского плантатора. Рабовладельцем. Он, конечно, в этом не признается, но так и есть. Курам на смех!

Тут я был с ней полностью согласен, поэтому деликатно промолчал.

— Не думайте, что брат прислал меня шпионить, — сказала вдруг Татьяна. — Мне самой было интересно приехать.

— Я только рад показать вам свои скромные владения.

— Владения у вас совсем не скромные. Напротив, этот участок — лакомый кусочек. Целый город в руинах. Даже не представляю, сколько можно здесь понастроить!

— У меня большие планы.

— Брат уже предлагал продать часть стройматериалов?

— Было дело.

— Не соглашайтесь.

— Вы не на его стороне?

— Я на стороне здравого смысла. Всегда. На Фронтире нужно брать всё, что только можно. И ничего не отдавать. Таков негласный закон приграничья.

— Спасибо, что просветили. Кстати, вы же, наверняка, бывали у нашего соседа — Молчанова. Как у него дела? Я собирался сегодня съездить к нему с визитом вежливости — представиться, познакомиться.

Моя собеседница внезапно брезгливо поморщилась. Как будто я предложил ей подержать змею или жабу.

— Прошу, не упоминайте при мне этого человека! Никогда!

Ого! Какая неожиданная и интересная реакция.

— С удовольствием, но не могу не спросить: почему? Поймите, Таня, это не праздное любопытство. Я хотел бы знать, чего, скажем так, ожидать от этого господина.

— Всего, что угодно! — запальчиво ответила девушка. — Любой подлости! — она замолчала, и я уже решил, что на этом тема окажется закрыта, но Лобанова вдруг продолжила: — Вы правы, Родион. Я не должна держать вас в неведении. Но обещайте, что это последний раз, когда мы обсуждаем этого человека!

— Даю слово.

Татьяна тряхнула головой, будто решаясь.

— Видите ли… Ярослав Молчанов две недели назад сделал мне предложение. Руки и сердца, — зачем-то сочла она нужным уточнить. — Я ему отказала.

— Не смею спрашивать, почему.

— Всё очевидно: он мне не нравится. С тех пор господин Молчанов чинит моему брату всяческие препятствия. Какие только может. Он очень подлый и совершенно беспринципный человек.

— Спасибо за откровенность. Я непременно учту вашу характеристику.

Тем более, она не противоречит моему собственному представлению о соседе.

— Может, вы считаете, что я предвзята, но у меня нет иного мнения о Ярославе Молчанове, — твёрдо сказала девушка. — Но вы всё равно съездите. Посмотрите на него. Только заклинаю — будьте осмотрительны!

Ну, тут я бы обошёлся и без совета. Но беспокойство Татьяны Лобановой о моей скромной и малознакомой ей персоне трогало. Интересно, зачем она приехала. Вряд ли просто, чтобы поглядеть, что я тут строю. Тем более, очевидно, что похвастать мне пока особо нечем. Шпионить тоже, вроде, не за чем. Да и с дронов всё видно. Если, конечно, их запускал над моим участком её брат. Можно было бы, конечно, заподозрить в девушке сердечный интерес, но я не так самонадеян. Впрочем, женская душа — потёмки. Главное — чтобы этот неожиданный визит не был совершён ради того, чтобы натравить на меня Молчанова. Если рассказанное Татьяной правда, то как сосед отреагирует на её приезд к молодому и, что уж греха таить, симпатичному помещику, которому достался лакомый участок? Или это было завуалированное предложение объединиться против Молчанова?

Ясность с мотивами прекрасной гостьи отсутствовала.

Когда мы осмотрели посёлок, Татьяна засобиралась домой. До обеда оставалось ещё далеко, так что предлагать ей задержаться повода не было.

— Я желаю вам удачи, Родион, — сказала на прощанье девушка, протянув мне руку. Но не для поцелуя, как принято у дворян, а для пожатия. — Надеюсь, вы тут задержитесь.

— Уверяю, это целиком и полностью входит в мои планы, — ответил я.

Пока её кортеж ехал к лесу, ко мне подкрался Сяолун. Распростёр надо мной свой проклятый зонтик.

— Прекрасная девушка, если позволите заметить, хозяин, — сказал он. — Вы уже влюблены? Женитесь на ней?

— Больно ты быстрый, — ответил я. — Подгони-ка машину. Поедем к Молчанову. Посмотрим на несостоявшегося жениха.