Хроники избранных Хранителей. Том 1

Глава 1 Фестиваль Цветов

— Да чтоб тебя! — Марвин громко выругался, отпрыгивая от середины дороги. — Здесь вообще кто-нибудь убирается⁈

Неприятный комочек медленно сполз с ботинка и упал обратно на землю. Мысленно покрыв Селву с ног до головы похожей консистенцией ещё пару сотен раз, молодой человек начал нетерпеливо вытирать обувь об траву. «Сегодня чёртов праздник. За что платят этому идиоту⁈» — недоумевал он внутри себя, параллельно оглядываясь, нет ли рядом таких же непредвиденных обстоятельств. Не то чтобы тот был слишком агрессивным или малоприятным человеком, просто, как и все члены его семьи, он был с детства приучен к порядку и не любил, когда люди не выполняли свои обязанности должным образом. Строгость к другим была следствием строгости к себе. Таким уж он был воспитан и, скорее всего, родился.

Разобравшись с недоразумением и убедившись, что похожих в ближайшее время не предвидится, он, наконец, выдохнул. Редко можно было застать Марвина Кузнеца в столь непринуждённом состоянии: обычно сосредоточенный и занятый своим делом, сейчас он просто оглядывался по сторонам, — слегка измазанная и запотевшая рубашка, свободные брюки, грубое телосложение и крупные кости, особенно отчётливо выраженные на лице, широкий лоб с первыми едва заметными морщинами, низко посаженные чёрные, будто сажа, брови в цвет растрёпанной шевелюры и тяжёлый, как материалы, с которыми он работает, серый взгляд. Эта фигура явно не вписывалась в мирное спокойное поле, зато отлично сливалась с неотёсанными камнями. Несмотря на внешнюю шершавость, напрасно было полагать, что этот суровый во всех отношениях человек замечал только холод железа. Внимание к деталям — это основа искусства любого мастера, даже если его призвание лежит в кузне среди жара и диких изделий.

Солнце сейчас было во второй половине зенита. Это когда ещё середина дня, но уже начинаешь чувствовать, что вечер приближается. В общем, практически самое интересное время суток. Рабочий день методично подходит к концу, скоро настанет время досуга, вечерних фонарей, прогулок, посиделок у камина. А сегодня вообще фестиваль цветов, значит, можно будет увидеть чуть больше чуда.

Где-то за дорогой и деревьями слышался смех детей, дополнявший возникшие на листве блики. Вообще, всё сейчас подозрительно гармонировало: песчаная дорога витиевато огибала кусты и уходила глубже в тёмно-изумрудный лес, словно отделяя его от небольшой опушки, которая была сплошь усыпана лавандовыми росяными лилиями. Марвин оглянулся и посмотрел на её: нежные цветы казались несколько потускневшими под солнечным светом, но вот аромат в полной мере передавал их мистическую силу, наполняя голову сладким запахом со слабым привкусом древесной сердцевины. Поговаривали, что эти цветы — слёзы одного из Великих, и поэтому они так редко встречались в природе. Кто знает, возможно, отчасти из-за близости к росяным лилиям и была основана деревня Марвина.

«Однако, пора», — подумал Кузнец и, выйдя из полуденного транса, зашагал дальше. До конца дня нужно было закончить работу и успеть к началу торжества, чтобы увидеть всё с первых рядов.

Он обогнул кусты и зашагал быстрее, погружаясь всё глубже в лес. Тёмные стволы и густая листва тепло окутали его со всех сторон и открыли спрятанную от внешнего мира жизнь небольшого поселения. Деревянные хижины, обитые мхом и окружённые аккуратными изгородями, стояли то тут, то там, сливаясь с окружающим миром. Он видел эти дома с самого рождения. Строго говоря, только такие дома он и видел.

Дети резвились рядом с пастушьим псом, который явно заскучал во время сна скота, а мамы деловито переговаривались в стороне. Вот сын пекаря показался с новой партией пирожков и устремился к чаще. И чем дальше шёл Марвин, тем больше людей встречал, оно и неудивительно: приготовление к фестивалю шло полным ходом. И хоть официально центральной площади или улицы в деревне не было, была эта песчаная дорога и древо глубоко внутри леса. Туда все и стремились.

Не обращая внимания на суету, Кузнец свернул к дому с каменной пристройкой.

— Селва, Шнерд тебя дери!

Невысокий тёмноволосый мужчина средних лет повернулся, услышав знакомый голос.

— Будь добр убрать с дороги козьи помои! — фыкнул Марвин и вошёл в кузницу, оставив недовольного Селву дуться и смиряться с судьбой.

В комнате пахло железом, жарой и потом. Казалось, годы идут, а она не меняется. Узкие окна на стенах пропускали достаточный минимум солнечного света, но выпускали явно недостаточно запаха, поэтому иногда Марвин и Хокке оставляли дверь открытой. Хокке был для Марвин кем-то вроде опекуна, хотя за все свои заслуги уже давно был радушно принят более пожилыми членами семьи как её неотъемлемая часть. Иногда было ощущение, что он до сих пор смущался этому факту.

Более крупные инструменты были разложены и развешаны в дальнем углу, недалеко от печи и наковальни, в противоположной стороне кузницы находился стол с огромным количеством ящиков, хранивших принадлежности для более тонкой работы. Рядом же находились массивные полки со смесями разных цветов. Из-за красивой легенды о слезах Великого, а может, из-за случайного стечения обстоятельств недалеко от деревеньки можно было найти множество редких растений, которые использовались для изготовления амулетов, оберегов и придания силы оружию. Насколько было известно Марвину, его семья занималась ремеслом уже парочку столетий точно, но даже бабушка Элла оставляла многие вопросы без ответа.

Несмотря на высокий спрос и редкость растений, поселению так и не удалось разрастись. Вероятно потому, что здесь нечего было развивать и нечему было развиваться. Всё шло своим чередом по издревле установленному порядку.

— Марвин, это ты? Я уже начал переживать, — Хокке выглянул из-за ведущей в дом двери. — Передал амулет старейшине?

— Да, едва успел перед его уходом. Старик почти отругал меня за слишком поздний приход: праздник на носу, а мы без даров! — улыбнулся мужчина, надевая фартук и перчатки. — Но на его месте я бы так не ёрничал, в конце концов, мы никогда не нарушали своих обещаний.

— Будь снисходительнее, — мягко ответил мужчина, его лицо уже отдавало поздней зрелостью и оттого выглядело ещё более умиротворённым, хоть и по-прежнему озорным, — он всегда ставил традиции превыше всего.

— Да я понимаю, но можно ж было без лишних нравоучений, — Марвин принялся раздувать огонь из углей, — вот скажи мне честно, мы хоть когда-нибудь в чём-нибудь провинились? Не сдали работу к сроку, не выполнили заказ торговца или, может, поздно спохватились о цветении?

— Твоя молодость — это твой узник и твоя сила. Как и его старость, и моя зрелость, и бабушкина юность, — Хокке подмигнул, снимая молот с потолка, — постарайся воспринимать это так.

Хоть Марвин и думал было возразить, но решил этого не делать. Споры с Хокке редко приносили пользу, он был слишком спокоен и не пытался достичь истины в дискуссиях, как будто она совсем его не волновала.

— Ты уже сделал основу под рукоять? Если так, с утра она уже должна была пропитаться эликсиром, — Марвин взял небольшой кусок дерева и принялся формировать из него лезвие, параллельно следя за огнём.

— Ага, ну и запросы, конечно, у современных мамочек. Раньше дети тренировались на чём-то более безопасном, чем железо древнего леса, хотя бы на простых палках или, в крайнем случае, стрелах.

— И всё же они из города рыцарей. Знатный род, все дела. Готов поспорить, этого парня ждёт большое будущее, продуманное задолго до его рождения, — он методично бил молотом, обрамляя железное дерево в форму оружия, — кажется, это называют судьбой?

— Пусть думают, что хотят. На мой взгляд, никто, кроме тебя, не примет лучшее для тебя решение. Хотя, я могу быть слишком консервативен, — Хокке подошёл к большому тёмному чану и приоткрыл его крышку, вдыхая приятный аромат ели и шишек, — а желание заплатившего клиента — закон. Тебе ещё долго? Не хочу передержать рукоять.

Марвин поднял небольшой обожжённый кусок, покрутил его и вложил в небольшую выемку на наковальне. Его любимый этап изготовления оружия. Безусловно, были разные мастера, стили и школы, особо суровые воины предпочитали неотёсанные и грубые изделия, вроде булав, дубин, палец, дополнительно зазубренных чеканов, сабель и мечей. Чем больше лезвий — тем опаснее рана, рассуждали они. Однако для Марвина всё это казалось вопиющей дикостью. Такое оружие быстрее изнашивалось, было более цепким и едва ли облегчало процесс вынимания из врага. Иными словами, оно прекрасно подходило для бойни ради крови, не более того. К тому же такой стиль совершенно не подходил под благородные порождения древнего леса и его железного древа, из которого ковались здешние клинки. Наделённые природной силой и лёгкостью, они становились изящными осами в руках нападавших и в полной мере позволяли раскрыть военное искусство как сочетание тактики, силы и самоотверженности. Марвину приходилось держать в руках стальной меч. Слишком холодный, слишком плотный и слишком бездушный. В бою он не мог дать ничего, кроме очевидных глазу свойств. Железное же древо позволяло превратить даже искорку элементальной энергии в непредсказуемый вихрь испепеляющих атак, для этого даже не нужно быть мастером. Он знал об этом. Хоть сам и никогда не видел. Уверен он был в одном — оружие не может жить без души, а душа, коль уж она решилась использовать оружие, должна им закаляться.

Марвин примерился, слегка подвигал меч, чтобы тот припал плотнее к выемке, и принялся оттачивать его, методично водя небольшим молотом по наклону оружия. Чем дальше от сердцевины шла работа, тем меньше становился инструмент в руках кузнеца. Центр должен закаляться, как самые старые корни железных деревьев, внешняя форма быть твёрдой, как стволы, углы и узоры — изящные, как ветви, а удары — лёгкие, как листья.

Лязгающий звук вскоре сменился шершавым шорохом, и кузнец довольно поднял вверх результат своей работы. Края клинка всё ещё отдавали рыжеватым оттенком, как и небольшой аккуратный узор в форме треугольника у самого основания. Марвин довольно отложил в сторону тонкую иглу, которая когда-то была полным жизни зелёным листком.

— А знаешь, чего бы ни было на уме у той сумасшедшей мамашки, наше дело она, кажись знает, — он удовлетворённо хмыкнул, осматривая своё создание, — рукоять с примесью росяной лилии, конечно, не диковинка для здешних мест, но вот клинок под редколесный хек — это уже сюрприз-сюрприз. Нечасто клиенты заботятся о сочетаемости материалов.

Хокке равнодушно развёл плечами.

Марвин оглядел ещё раз свою работу и послушно передал её наставнику. Тот молча принялся рассматривать, то приподнимая, то опуская маленький меч для маленького рыцаря.

— В целом, неплохо, но сердцевина может оказаться тяжеловатой для воздуха или огня, — мужчина встал и положил клинок охлаждаться в эликсире, из которого недавно вынули его рукоять.

— Ты найдёшь к чему придраться, — с лёгкой улыбкой подметил Марвин и вразвалку сел на деревянный стул. — Работа отличная: выдержан элементальный баланс, особенности состава, размер пользователя…

Дай угадаю, баланс ты сам выверял? — с не менее ироничной ухмылкой подмигнул Хокке.

— Опять заведёшь свою шарманку?

— Так просто от нравоучений брюзжащего старика тебе не избавиться, — игривый тон наставника дружелюбно ознаменовал его победу в споре.

— Едва ли тебя осмелятся назвать стариком, — Марвин многозначительно посмотрел на закостенелого кузнеца.

— Ой да перестань, — отмахнулся тот в неизменном состоянии духа, — больше слушай старых дев!

— И их дочерей…

Нечестный «один» всё же намного лучше, чем честный «ноль».

День продолжал таять на глазах. Закат становился всё ярче и переливался множеством оттенков от тёмно-фиолетового до оранжевого. Лучи солнца всё слабее цедили сквозь вековые деревья, их кроны и ветви. Дневные птицы постепенно умолкали, уступая своё место ночным певцам и охотникам. Но что было особенно волшебно в каждом таком вечере и, в частности, в сегодняшнем — это ветер. Как много он видел? Где был и что принёс с собой? С чем он отправится дальше и когда встретится с тобой вновь? — Ни на один из этих вопросов у неё не было ответов, да она их и не искала. Ветер никогда не бывает одинаковым, даже в течение одного дня. Утром он сырой, днем — сухой, а вечером наполняется всеми раскрытыми за день ароматами. Даже в такой тихой и неповоротливой деревушке, как Вермалл, он всегда находил, чем удивлять. Сейчас опалённые закатом соседские дома выглядели, казалось бы, так же как и 50 лет назад, но запах. Запах, приносимый ветром, наполнял картину восторженным благоговением: смесью охлаждающей чащи, вырывавшейся из стволов смолы, стареющего сена и цветущих лилий. Запах этих цветов был поистине удивительным, особенно в первый день, когда они раскрывали бутоны. Не зря же в честь него ежегодно устраивали фестиваль цветов. Лавандовая росяная лилия — первенец среди расцветающих растений, жизнь, родившаяся из энергии, символ гармонии двух сущностей одного целого. Не будь этих цветов, кто знает, что стало бы с деревней, и существовала ли бы она. Да и вся та безмятежность, что сейчас царит в этих краях на границе древнего леса. И пусть беспечное неведение спасает от мук размышлений, ветер никогда не врёт, не врал и сейчас.

— Бабушка!

Глухой голос прозвучал на первом этаже и приближался к лестнице.

Элла спокойно выдохнула и в последний раз окинула взглядом округу.

«Как прекрасно»

— Бабушка! — Марвин вошёл в комнату, едва постучав. — Нам пора выходить, ты готова?

Окно комнаты бабушки Эллы было раскрыто, отчего впускало в себя, казалось, всю улицу и весь закатный свет. От такой неожиданной яркости Марвин невольно зажмурился и слегка протёр глаза.

«Да уж, это вам не жаркая провонявшая железом и травами кузня без единой щели в стене», — порой он так много времени там проводил, что забывал про просторы внешнего мира.

— А вы всё торопитесь, молодые люди, — церемонно заметила старушка, гляда на внука.

— Ха, не скажи, — он зорко подмигнул, — Хокке вот упорно мне доказывал, что из молодости у него разве что новая судорога в коленях.

— То ли ещё будет, — Элла едва улыбнулась краем губ. — Помоги бабушке донести вещи до фестиваля.

Марвин покорно поднял вязаную суму с увесистым содержимым. Внутри звонко брякнуло.

— Полагаю, для этого я пока тоже слишком молод?

— Это как посмотреть. Будешь хорошо себя вести — и бабушка тебя угостит.

— Пойдёт на выгодную сделку. А если буду лучшим внуком на свете?

Элла поднялась из кресла и принялась поправлять одежду и причёску, смотря на себя в зеркало.

— Не знала, что суровые кузнецы любят соложёное зерно диких роз, я думала вы больше по торфяным нотам.

Марвин довольно прикусил губу.

— Я жду только вашего разрешения, мадам, — саркастично выдал он.

Элла отвернулась от зеркала, взяла со стола небольшую сумочку, больше походившую на кошелёк, и направилась к выходу из комнаты. В своей светло-розовой накидке поверх нежно-персикового сарафана, невысокая и упитанная, но при этом весьма стройная, она выглядела по-настоящему домашней и тёплой. Даже её седые волосы наполнялись жизнью и светом под лучами уходящего солнца. Да и после его захода и в любое время дня в ней всё равно оставалась эта яркость. За ней всегда хотелось возвращаться домой и находиться рядом.

— Всё для тебя, дорогой.

Особенно ценна была её шаловливость, лёгкая игра, которую она использовала при общении с родными. Если Хокке пытался казаться мудрым и отстранённым, бабушка брала харизмой под соусом доброты.

Марвин пропустил бабушку вперёд себя из комнаты и закрыл дверь.

Хокке прислонился к стене холла у самого выхода и рассматривал причудливые настенные узоры, изображавшие не то колючий плющ, не то стебли нерасцветших роз, не то переплетения совсем уж чащобных растений. Марвин рисовал их будучи ещё совсем мелким, мало ли какие фантазии творятся в голове у детей.

— А, уже спустились! Элла, как ваше настроение?

— Замечательно, голубчик, спасибо, что спросил, — бабушка просияла в улыбке, — нутром чую, что в этом году фестиваль преподнесёт нам что-то особенное, — последняя фраза была сказана полушутливо-полузаговорчески.

— Ага, я даже догадываюсь, что, — Марвин победно потряс сумой.

Элла и Хокке переглянулись.

— Тогда нам точно стоит поторопиться, не знаю, как вы, а я обожаю наблюдать с первых рядов.

Жители потихоньку завершали свои дневные дела — как раз лучшее время, чтобы выйти немного раньше остальных и пристроиться вокруг Древа, которое так же старо, как здешние традиции. Песок с требухой изредка подлетал на сельской дороге, но потом тут же оседал обратно, а солнце уже едва-едва виднелось за плотной зелёной стеной, кое-где за окнами редели огоньки. Марвин шёл впереди привычным ему размашистым шагом, наставник и бабушка же нерасторопно прохаживались, поглощая взглядом всё вокруг себя.

— Хорошая погода, не находите?

— Да, ты прав, просто удивительная, — Элла мечтательно смотрела по сторонам.

— Давненько у нас такого не было, ещё и в последние дни весны, — мужчина задумчиво поднял глаза в небо. — Обычно ужасно душно, а тут словно второе дыхание открылось.

Она едва заметно переменилась в лице, её по-прежнему мечтательные черты омрачились потухшим взглядом, как будто она проснулась от волшебного видения и только вернулась в реальность, не теряя ощущения от произошедшего.

— Древние духи шепчут, Хокке. Как бы это второе дыхание не стало предвестником свободного падения, — её голос звучал сухо и жёстко.

— Говорите загадками, как и всегда.

Она лишь улыбнулась и довольно хмыкнула. Или иронично. Даже в эмоциях она сохраняла пространство для тайны.

— Ветер никогда не меняется просто так, уж поверь старой ведьме.

Теперь была его очередь довольно хмыкать. Или иронично.

— Вы думаете, что-то произойдёт?

— О, непременно.

— Не просветите?

— Это лишь мои догадки, сынок. Лишь мои догадки. Едва ли они смогут рассказать и половину правды.

— И всё же.

Его тон прозвучал настойчиво, хоть взгляд был скорее испытующим.

Она лишь смиренно вздохнула и взглянула на кроны и всё, что простиралось за ними.

— Холодные ветра — это память прошлого, потухшее пламя, сменившее всепоглощающую ярость на сухой расчёт. Они говорят лишь за мёртвых и спящих.

Между ними повисла немая опустошающая пауза.

— Но… — Хокке сглотнул. — Если они уже на том свете, то как они могут говорить?

Дорога меж тем уже потемнела и окончательно погрузилась в сумерки вечернего леса. Ветви невысоких деревьев переплетались вокруг тропы — когда-то их намеренно сюда посадили и обозвали тенистым коридором, то ли для красоты, то ли для защиты — даже у окраин леса были свои границы, и Древо было их главным символом, а тенистый коридор — единственным путём к нему. И пусть эта местность считалась ещё относительно безопасной, без оружия или по одиночке ходить здесь не рисковали. Трава становилась всё темнее, а очертания стволов за пределами рощи толще и массивнее, как будто обретали положенное им хозяйство и власть над ним.

Солнце окончательно скрылось из виду.

— Эй, вы там скоро? — Марвин вальяжно разлёгся на одном из деревьев. — Улитка быстрее станет Великим, чем вы соизволите куда-то дойти.

— Молодёжь всё торопится, а? — старый кузнец крепко хлопнул ученика по плечу. — Не оскорбляй улитку, она намного лучше этих засранцев.

— Благодаря одному из них мы себя кормим, я хотел проявить каплю уважения.

— Ха. Да я скорее поверю, что Шнерд — благородное создание, — Хокке недовольно сплюнул. И хоть Марвин думал поспорить, всё же осёкся. Ему и самому не нравились Великие, слишком загадочные и непонятные, но при этом приносящие до кучи лишних проблем. Если они делали что-то минимально полезное, их славили и возносили, если создавали хаос — боялись и молились. А идея несменяемости такой капризной власти кому угодно поперёк горла встанет.

Меж тем тенистый коридор окончательно расступился, открыв взор на редкое и удивительное творение природы — лощину неидеальной овальной формы. Маленький ручеёк, бравший своё начало где-то в глубине леса, здесь распадался на две части, обвивавшие старое раскидистое дерево, которое почти целиком закрывало небосвод над лощиной. Там, где его крона заканчивалась, лиственную пелену перенимали соседние деревья, формируя природный потолок по почти всей низине. По самым близким к земле ветвям были развешаны праздничные фонари, часть из них была щедро распределена по всей лощине. По кругу почти от всех её краёв к центру, немного не доходя до ручья, тянулись ряды ступеней из железного дерева, на которых рассаживались селяне. Пусть со временем оно всё больше напоминало мягкую землю, нежели твёрдый металл, своих свойств отнюдь не утратило. К Древу тянулся единственный навесной мост, который тоже заботливо украсили разноцветными лентами. От всех ярких красок и света фонарей сама вода, казалось, превращалась в жидкое золото, хотя даже этот металл в лучшие моменты не мог сверкать столь живо и ярко. Но поистине главным здесь был не он, и даже не Древо, а хаотично и совершенно непринуждённо прораставшие то тут то там лавандовые росяные лилии. Множество росяных лилий. Их отстранённо-лиловый цвет контрастировал и дополнял обжигающие фонари, а застывшие капельки волшебно сверкали на лепестках. Цветы звучали медово-хлебными ароматами с привкусом щепотки соли, что спасало их от губительной приторности. Марвин невольно усмехнулся: сколько раз он встречал этот праздник, и каждый он словно опять оказывался всего лишь мальчишкой в ожидании чуда. Будто не прошло уже больше 20 лет. Будто он всё ещё верит в сказки и вот-вот из леса выпрыгнет семихвостый олень или стадо багровых кабанов. И всё же хороший кузнец в разы лучше и полезнее незадачливого воина, да и работёнка будет понадёжнее, чем сражаться за очередного герцога или королевство, а того и лучше — простаивать сутками в карауле, вылавливая Шнерд-знает-какого любовника непорочной принцессы. Увольте. Моё дело отбивать клинки, а не разбираться, куда их дальше воткнут.

Бабушка Элла самозабвенно двинулась к первым рядам. Её облик так подходил под окружающую обстановку, что создавалось ощущение, будто она принадлежит этому миру, а не тому — пресно-деревенскому. Хотя зачем врать — даже дома одно её присутствие могло воодушевить. Уже у самого ручья её фигура встретилась с другой, такой же невысокой и не менее опытной. Старейшина Йир уже не один десяток лет стоял во главе поселения. Кажется, когда Марвин только родился, тот уже был глубоко в летах. Его белоснежные волосы сливались с такого же цвета пушистой бородой. При первом взгляде легко можно было бы спутать с каким-то лесным духом, но то ли природная неуклюжесть, то ли возрастная неповоротливость делали его более человечным. И пусть он казался абсолютно безобидным, в споры с ним вступать никто не любил. Видимо, тяжкие долгие годы управления деревней на окраине Древнего Леса давали знать о себе: характер старика не терпел споров и пререканий, да и сложно было это делать, учитывая его положение. Седовласый пройдоха был не так прост — единственный маг на поселение как-никак. Не то чтобы он был особенно сильным, но учитывая всё более плачевное состояние их численности, умей он просто переносить воду без вёдер — его бы уже глубоко ценили. Марвин нехотя спустился вниз по вековым ступеням. Надо же отдавать дань традициям, даже если считаешь их невыносимо придирчивыми.

— Марвин, мальчик мой, молодец, что пришёл, — голос старика звучал как скрипучая дверь.

— Рад, что вы так же бодры, как с утра.

— Ваше семейство как всегда самое первое. Я бы удивился, приди Элла хотя бы на четверть часа позже. Помню, в былые времена она с первыми лучами заката взашей загоняла сюда твою маму с дедом.

Бабушка смиренно улыбнулась.

— Не могу упустить возможность перекинуться словечком с верным другом. Теперь всё дела да дела, и минутки на беседу не выделяешь.

— Что ж, для того праздники и нужны, чтобы собирать людей вместе. Жаль, они не каждый день, — это откапывание семейных ценностей всегда было невероятно ностальгическим и скучным. — Впрочем, зачем о грустном, погода сегодня шепчет… Элла, Марвин-дружище, вы простите меня, нужно готовиться, а я и так слегка припозднился, — Йир откланялся и пошёл к корням древа. И к лучшему, в тишине и без лишних разговоров праздник становится заметно веселее.

Кузнец вернулся к ступеням и сел на одну из них. Раз делать пока было нечего, а бабушка с Хокке благополучно общались с соседями, грех было не вздремнуть хотя бы на четверть часа. Всё-таки изнурительная жара вкупе с физическим трудом даёт о себе знать. Марвин закинул руки за голову и посмотрел наверх: ни неба, ни облаков, только крона раскидистого древа, редкие птицы, кое-где гнёзда, шум разговоров, надвигающаяся влага, огни ламп и ленты. Мир застыл. «И что не понравилось старику в моём клинке? Материалы гармонируют, руна универсальная — идеально под первые тренировки. Ну а что под воздух и ветер хуже подходит — бред. Не бывает универсальных орудий. И какие-то там граммы силу не перекроют, даже ребёнку. Маразм какой-то. — Марвин глубоко вздохнул и прикрыл глаза. — Из материалов универсальна только росяная лилия, и то клинка из неё не сделать, только напитать. Хек — невысокая местечковая ель, как раз под ребёнка. Дуб и кедр — под землю, ива и лиственница — под воду, сосна или обыкновенная ель — под огонь, клён и тополь — под воздух. Есть ещё вязы, липы, пихты, кустарниковые, даже каштан можно под лекарей приспособить, но универсального нет. Смиритесь. А размешивать древесину или, чего хуже, делать сплав для ребёнка — увольте, коли жизнь дорога. Сначала решаете судьбу, потом получаете клинок. 'Подо всё» — не ответ, а дилетантство. Нет, может академические крысы и изучали свойства древнего леса, и, бесспорно, находили в нём особые свойства, писали фолианты на тему супа из железной древесины, но на практике не пробовали. А если и да, то едва ли выживали. Лес создан таким, какой он есть, без примесей и смешения. И создан он таким не академиками, не Великими и даже не Шнердом будь он неладен. Да даже если и ими, что-то нечасто к нам захаживают уважаемые господа, что уж говорить про августейших академиков. На то они и свитковые крысы, что все таланты только на бумаге. А эти рыцари? — Тоже мне эксперты пошли: какой материал надо, какой не надо, какой лучше, где не трогать, — живут за гористыми степями в своих крепостях и только и знают что воевать да биться. Хотя дело денежное, что говорить, коли они династиями плодятся и детей с пелёнок на камни в стойку ставят. У этих наоборот: сплошное невежество, мускулы, ноль этики. Что сработало удачно в бою — на то и спрос. Вот взять пару лет назад: у одной мамаши дитё трёх лет прыснул водой, когда играл с кедровым ножом, — и мы до прошлой зимы повально на них заказы получали. Хотя ещё не факт, что малыш просто не испустил срам. И всё же люди туда идут в поисках золочёных и славы. И ладно бы идут, ведь не возвращаются, — Марвин снова вздохнул, освежающий воздух мягко проник внутрь, — и ни вестей, ни новостей, ни гостей. Только торгаши эти.

Хотя… что их винить. Даже мы не суёмся дальше древа, что уж говорить о другом мире, для которого мы — точка на зелёном пятне карты. Лес древний и беспощадный. Насколько? — Шнерд его знает, мы ж не суёмся, только сказки передаём, и проверять эти сказки, честно говоря, нет никакого желания. Особенно после историй про мёртвых солдат, изувеченные тела и потерю сил от неправильного обращения с оружием из железного дерева. Шнерд с ними со сказками, но если этот лес способен людей молниями рассекать, лучше в него не соваться. Пусть в нём и спрятаны несметные богатства, мне неважно, оставлю их пикси, друидам, эльфам и всем остальным тварям из тех же сказок. Вымышленные клады — вымышленным созданиям. Из реального там только опасность и смерть, хоть в этом мы все сходимся во мнениях'.

Голоса вокруг становились всё громче, а жара заметно отступила, оставляя только приятное тепло. Марвин прислушался, не открывая глаз. Вот женщины деловито обсуждают свои пряжи, одна из них, кажется, училась у его бабушки и до сих пор дарит ей свитера в качестве благодарности. В отдалении мужчины спорят, какая крепость лучше: Никад или Элато. Обе в относительной близости, обе славятся своими воинами, разве что по слухам уклад жизни там разный, а в остальном — одна мишура. Дети радуются, что смогут позже пойти спать и во что-то играют. Старики сдержанно смеются, спасибо бабушкиному пиву. Хокке, судя по всему, тоже задремал и даже похрапывал, но на фоне других голосов это не звучало раздражающе, Марвин бы и не заметил, не сиди он столь близко. Шум-таки вынудил его открыть глаза, всё равно скоро просыпаться. Вокруг всё было в точности как он и представлял.

Дети кричат, мужчины спорят, женщины — про пряжу. А вот и та, с чепчиком, которая училась у бабушки. Волосы светлые, глаза большие и по традиции голубые, улыбка приятная, хороша, одним словом. Можно было бы пообщаться после фестиваля, если дядя её ещё не приметил. Ещё ребёнком она была такой себе, а сейчас подросла и вошла в период ранней цветущей юности. В такую и влюбиться бы не грех, да только не кузнечное дело это: ну где стоит он со своим железом, травами и молотком и она со своим романтизмом и кружевной пряжей. Так, на раз приятно и интересно, надолго — надоест. А такие непременно остаются надолго, потому что не отстают. Взять дочь трактирщика до замужества: тоже красавица, а изводила будущего супруга и до, и после женитьбы. Сначала поэзией и розовыми облаками, сейчас бытом и капризами, а спит по опыту прошедших лет в итоге с мельником. Откуда Марвин это узнал? — От дяди Хокке, не уточняя источника знания.

Толпа принялась мерно рассаживаться по свободным местам: закат завершался, наступало время ночи. Бабушка Элла появилась тихо и незаметно, сев рядом с внуком, дядя проснулся сам как по крику петуха, отряхнулся, осмотрел присутствующих и направил взгляд к древу.

Без солнечного света оно сияло особенно волшебно: фонари, ленты и листва играли совсем другими красками, — они словно создавали новое небо, только с более яркими звёздами и зелёным сводом. Кажется, не один Марвин это заметил, потому что разговоры почти совершенно затихли — люди смотрели и заворожённо ждали. Да, фестиваль каждый год, но всего раз, а в повседневной жизни, когда у тебя перед глазами только деревня и грядка, такие краски едва ли можно встретить. Удивительная всё-таки вещь — сознание: его способны захватить какие-то сочетания цветов, чувств или мыслей и угнать в совершенно другой мир.

Старик Йир чинно поправлял рубаху и осматривал пришедших, таким образом как бы усмиряя тех, кто ещё не погрузился в забвенную тишину. Его морщинистые глаза наполнились глубокой мудростью, и он направился к центру сцены древнего амфитеатра. Последние голоса тут же смолкли, не осталось даже перешёптываний. Старец огляделся ещё раз, как бы проверяя порядок, и, сложив руки, начал.

Дорогие друзья. В этот вечер мы с вами празднуем великий день. День, когда в нашем с вами мире появились первые цветы, и деревья научились расти и плодиться сами. День, когда Великие смогли объединить свои силы и создать нечто, способное самостоятельно олицетворять собой и жизнь, и энергию по праву рождения. Много лун и много солнц минуло с той поры, многие поколения Великих сменились, многие последователи пытались превзойти это достижение, но так и не смогли этого сделать.

Деревенские заворожённо слушали Йира, как будто бы впервые. Марвину даже показалось, словно он опять ребёнок и его только-только впервые сюда привели. Всё-таки торжественность иногда затмевает разум. Старейшина глубоко вздохнул.

— Без цветов наша жизнь в её текучем и изменяющемся состоянии была бы невозможна. Мы бы стали пустыми сосудами, обречёнными на унылую вечность. И стала бы она нашим приговором.

Он вновь сделал многозначительную паузу и нахмурил седые брови, слегка поджимая губы.

— Но что мы о грустном, — Йир резко изменился в лице и широко улыбнулся, — в конце концов, сегодня праздник. И празднуем мы с вами не только создание первых цветов, хотя я и отметил их важность. — Старик подмигнул, и по толпе прошёл ободряющий смешок. — Сегодня ночью также начнётся цветение наших, ну, моих, в частности, любимых лиловых росяных лилий. Созданные, как мы ведаем, по воле случая, они единственные в своём роде цветы, дружественные к любому элементу и магии. И по счастливой случайности или воле неведомых нам сил, как я уже сказал, именно сегодня они выпустят семена и продолжат свой род маленькими саженцами. Так давайте встретим новый день с должным торжеством и радостью и даруем Древу великие подношения в знак нашей благодарности природе.

Йир развернулся и подошёл к небольшому пеньку, на котором лежали всякие безделушки. Среди прочего там был и амулет, заготовленный Хокке и Марвином специально под праздник. Рядом лежали глиняный кувшин с молоком, сноп пшеницы, скворечник, венок, плетёная рубаха, вязяные варежки, миска с зёрнами, тарелка с мясом и сырами, резные игрушки и куча другого самодельного добра. Считалось, что Древо — это пограничная территория между людьми и лесом, которую последний щедро уступил в частичное пользование. В обмен — джентльменское соглашение о ненарушении границ, та самая чёткая граница и взаимоуважение. И хоть формально земля и была людской, считалась последним рубежом, прямо по окончании которого начинались чужие владения. Чьи именно — не так важно, важно, что не наши. А находиться в каких-то метрах или даже дюймах от этого «чего-то» — идея малоприятная. Потому к древу ходят редко. А коль скоро ходят, приносят дары, чтобы не дай Шнерд не убили. Удивительным образом наутро после празднований все подношения куда-то пропадают. Можно подумать, крадут, но, во-первых, за многолетнюю историю традиции никто пойман не был, а во-вторых, суеверия настолько сильны, что тебя сожгут либо лесные твари, либо собственные соседи. Сегодняшние дары не отличались каким-то особенным составом, старейшина собрал их и отнёс на другую сторону дерева, невидимую со стороны сидевших и обращённую в лес. Вернувшись, он подошёл к своему прежнему месту.

— Дары отданы. Солнце зашло. Да начнётся празднование! — с этими словами он закрыл глаза и поднял руки вверх. Следуя его движениям, из речонки поднимались тысячи мельчайших капель воды. Играя с цветами лент и фонарей, они отбрасывали вселенные из бликов и расползались по всей листве древа, от этого воздух наполнился лёгкой свежестью и ярчайшим светом, который только сейчас показывал всю свою силу. До назначенного часа оставались мгновения. Растянувшиеся в маленькое облако капли зависли на грани листвы, словно бы река превратилась в пыльцу и взмыла в воздух. Старик принялся издавать глубокие звуки и раскачивать руками, будто волнами. Его глаза оставались закрытыми, а голова была запрокинута вверх, остальное тело и ноги были неподвижны. Под его утробное заклинание и переливы цвета росяные лилии распахнули лепестки шире обычного, внутри них, казалось, зарождались маленькие светлячки. Йир понизил голос мерно поднял руки выше, вместе с ними возвысились и капли, уходившие всё дальше в крону. Они оставляли после себя мокрые линии на листве, отчего та заблестела, а приятная свежесть в воздухе усилилась запахом Древа. Вместе с тем «светлячки», зарождавшиеся внутри лилий, превратились в едва весомые шары света — семена, через которые прекрасные цветы продолжали существовать. Поляна вокруг ствола древа стала золотисто-жёлтой и словно бы невесомой от их сияния. Блеск семян отражался в реке и на листьях, отчего пространство вокруг превратилось в сияющий золотой коридор. Некоторые обычные лилии способны давать сотни семян, эти же не более пары десятков. Часть из них, увы, неизбежно погибает за пределами леса и близлежащих территорий, они просто не выживают в другой среде. Но сейчас, в момент, когда они только-только зарождались, это не было важно.

Старик закончил петь — теперь вместо него это делала вода, своебразный дар красоте и торжественности, не несущий смысла. Вы знаете, как поёт вода, особенно когда она растекается по свежей листве? — Мягко, глухо, отрывисто, повторяя то, что в неё вложил заклинатель, и таких голосков были тысячи. Они шли вразнобой, с разной силой и звуком, но сливались в единую песнь. Так они как будто сопровождали семена в начале их пути.

Маленькие шарики неспешно и мягко начали разлетаться — кто-то вверх, кто-то в сторону, и золотой коридор теперь целиком состоял только из их света. Люди сидели бездыханные: происходило нечто древнее и необъяснимое, но при этом абсолютно реальное и даже осязаемое — протяни руку и вот «светлячок» уже у тебя. Многие так и ловили немного семян, а потом высаживали рядом с домами. Была особая магия, никому непонятная, в том, чтобы унести частичку праздника с собой. И хоть это чувство испарялось за пару дней, а лиловые росяные лилии становились обыденностью, даже его мгновение стоило тысяч высаженных цветов. Светящиеся семена разлетались вместе с лёгким ветром, задевали ленты и касались людей, метались из стороны в сторону, взмывали ввысь и плыли по реке, собирались в вихри и распадались. Они жили своей новой жизнью, пока ещё не ограниченной корнями и одним местом. Хотя кто знает, поговаривали, что душа цветка никогда не пропадает, а перерождается в его семенах. Марвин отвлёкся и решил поближе рассмотреть лица людей — безоговорочно очарованные практически все до одного. Маленькие дети тянулись ручками к светлым пятнам в воздухе, подростки молча наблюдали и пытались незаметно прихватить семена, родители помогали отпрыскам ловить «светлячков» и тоже очарованно наблюдали за их танцем. И всё это сливалось с песней воды. Где-то на окраине леса поднялся такой же неукротимый вихрь. Если в чаще цвели лилии, оттуда тоже должны были лететь золотистые семена. Этот поток сам по себе был живым существом, и он искал себе пристанище. Постепенно световые шарики стали просачиваться сквозь кроны и деревья и начали редеть, некоторые из них оседали тут же, некоторые пропадали в чаще, другие — летели вверх или в сторону деревни. Цветение лилий официально началось.

— Объявляю празднование фестиваля цветов открытым! — старейшина Йир завершил магическую тишину. Ответом стали восторженные овации: впереди была ночь, полная развлечений и веселья. Мужчина чтенно поклонился и перешёл мост, направляясь к бабушке Элле.

— Как я выступил?

— О, превосходно, мой дорогой, намного динамичнее, чем в прошлый раз, — бабуля подмигнула.

— Старейшина Йир, позвольте выразить вам глубокое уважение и благодарность за представление. Пение вашей воды — это что-то с чем-то, — Хокке поклонился.

— Ох, ну будет, — маг озорно улыбнулся, — не нагружать же мне музыкантов в праздник работой, я и сам пока в силах что-то сообразить. Жаль только, что молодёжь на замену всё сложнее подбирать. — Он безучастно оглядел собирающихся односельчан. — Сейчас больше уезжают, чем остаются тут. Ваш Марвин — большое исключение, — старик похлопал кузнеца по плечу.

Компания отошла к середине амфитеатра и принялась смотреть на уходящих.

— На то они и молодые, что мир посмотреть хотят. А коль не получится — возвратятся сюда, и такое бывает, — Хокке улыбнулся.

— Полно вам брюзжать о буйных детях, — бабушка Элла прервала случайную меланхолию, — есть дела и поважнее. Вроде недопитого пива. — Она настойчиво помахала увесистой бутылью. — Не зря же мы Марвина напрягали сей тяжёлой ношей. Внучок, разлейка-нам, что осталось, — старушка протянула ему напиток, — для ваших заунывных историй есть трактир, моё пойло только для праздников и приятных бесед.

— Ох-ох-ох, старая брюзга разошлась! А доселе как вчера ещё на девок ворчала.

— Цыц, хрыч старый! — бабушка заливисто рассмеялась, остальные подхватили этот настрой лёгкими улыбками. — А вот и наше пиво!

Марвин завершил розлив и протянул каждому по кружке, которые скорее походили на стаканы, но какая теперь была разница. Ночь обещала быть лёгкой и приятной, а вопросы кружек, детей, их мамаш и переселения — это уже завтрашний день. Редкие семена продолжали летать по воздуху, теперь их было не отличить от светлячков. Ветер шептал, влага забрала дневную духоту, а капли уже совсем умолкли.

— За нас, друзья!

— За нас!

— За нас!

Первый глоток отдал освежающей горечью в горле. Всё-таки бабушкино мастерство не пропьёшь в прямом смысле. Не только ж ей пряжу вязать. Все дружно облегчённо выдохнули и стёрли пену.

— Ну, можно и к развлечениям, — старейшина довольно зашагал к тропе.

— Йир, погодите, тут, кажется, трещина, лестницу немного шатает, — Хокке схватил старика за руку.

— Странно, за сегодня никто не жаловался.

— Эта трещина очень велика, — бабушка Элла стояла чуть поодаль, — даже я её чувствую.

— Амфитеатр треснул? — раздался голос кого-то сверху.

— Да он весь дрожит, Шнерд его дери!

— Быстро! Бегите!

Но никто не успел.

То, что сначала приняли за трещину, в несколько мгновений разрослось в приближающийся земной гул, который шёл со стороны чащи. Земля под ногами затряслась вместе с амфитеатром, двигаться было невозможно из-за мощных вибраций. Мы с Хокке молниеносно схватили стариков и сбились в кучу. Все вокруг сели на корточки или прижались к земле, кто-то кричал в ужасе, кто-то просто молился о спасении, где-то раздался детский крик. Видимо, гул дошёл и до деревни. Стало очевидно: это не обычное землетрясение. Да и откуда ему тут быть. Там было что-то, под землёй. И это что-то надвигалось. Поднять голову было невозможно, но было слышно, как вдалеке шумели деревья. Либо кто-то шёл, либо их поднимали. Золотистые семена беспорядочно заметались: вместе с гулом следовал и сильный ветер, отчего все окончательно повалились наземь. Наконец, оно появилось. Это был проблеск света под землёй, точнее, его волна, которая молниеносно пронеслась под нами и возвысилась ближе к Древу. Оно впитало её. Так показалось на секунду. Люди едва перевели дух и попытались встать, чтобы отбежать подальше. Я подал руку бабушке и подставил ей плечо, как вдруг Древо издало гул, каких я не слышал: что-то среднее между горном и криком раненого зверя. От этого звука прошла ещё одна ударная волна, после чего вновь появилось подземное свечение. Приближалась вторая волна, чтобы это ни значило, мы спешно пошли к деревне, иногда оглядываясь. Когда оставались последние ступени, гул прекратился. Я едва обернулся, чтобы осмотреть Древо, но увидел лишь яркую вспышку. Внезапно я ощутил невыносимую боль, будто натянули все мышцы, и удар в грудь. Пару секунд я не чувствовал земли, после чего наступила кромешная тьма.