Инженер Петра Великого – 7

Глава 16

Безумная мысль не давала покоя. Я ее отгонял всеми силами.

Холод. Пробирающий до костей. Тело стало сплошным комком напряжения. Руки, вцепившиеся в плетеный борт гондолы, свело так, что пальцы не разгибались. Так, Смирнов, работаем. Что у нас есть?

Первым делом — оценка состояния. Я проверил гондолу: два бочонка «Дыхания» были надежно закреплены. Теперь аппарат. Потянувшись к рычагу горелки, я понял, что пальцы не слушаются — пришлось разжимать их второй рукой. Короткое, почти рефлекторное нажатие, и «Сердце Дракона» отозвалось утробным, сытым ревом. В купол ударил столб пламени, гондола дрогнула и с ленцой поползла вверх. Я отпустил рычаг. Зависли. Контроль есть. Минимальный, но все же. Немного погрел руки у горячего сопла. А ведь пламя сильно меня демаскирует. Радует, что маловероятен случай того, что кто-то будет пялится на звезды. Да и костры сильно мешают концентрироваться на что-то в небе.

Теперь вниз. Нащупав пеньковый шнур клапана, я дернул. Где-то высоко надо мной зашипел стравливаемый воздух. Началось падение, тоже медленное, инерционное. Быстрых маневров не будет. Эта штука — не истребитель, а груженый товаром дирижабль из старых фильмов. На подъем в сотню метров уйдет минуты три-четыре, не меньше. Снижение через клапан — еще дольше. Инерция чудовищная. Любой маневр нужно планировать минут за десять. Десять минут, Карл! За это время на земле полк перебьют.

А еще память подкидывала события сегодняшнего дня. Лопнувший канат. Один некачественный узел, одна прогнившая нить — и все расчеты полетели бы к чертям вместе с моими костями. В этот раз пронесло. Второго раза может и не быть. Какой там надежный корабль — я на пороховой бочке, летящей по воле случая.

И все же…

Внизу, во всех подробностях, расстилался огромный турецкий лагерь. Тысячи мерцающих костров, и тонкие струйки дыма от них, словно крошечные стрелки компасов, тянулись в одну сторону — на запад. Однако длинный конус-«чулок» Дюпре, висевший под гондолой, указывал совершенно в другом направлении — на юго-запад. Есть! Ветровой сдвиг. На разной высоте воздушные потоки жили своей жизнью. Я не мог рулить, не мог идти против ветра, зато, меняя высоту, мог ловить разные течения и выбирать направление дрейфа. Неточный, требующий колоссального упреждения и интуиции метод, зато он был.

Вся история войн, известная человечеству тактика и стратегия разворачивались на плоскости. Я же смотрел на них из третьего измерения. С этой высоты поле боя превращалось в систему, в живую, понятную схему. Линии обороны, расположение резервов, пути снабжения — все как на ладони. И в этой системе отчетливо выделялись два центра притяжения, уничтожение которых могло вызвать каскадный сбой всей вражеской машины.

Первый я нашел сразу, и находка вызвала кривую усмешку. Сколько же сил и времени ушло на допросы, на вычисление ставки Великого Визиря! Я-то искал нечто замаскированное, укрытое, защищенное — по образу и подобию походного шатра нашего Государя, ценившего функциональность, а не пышность. Каким же я был наивным, меряя Восток своей меркой. Ставка визиря не пряталась, а она кричала о своем существовании. В самом центре лагеря, окруженная тройным кольцом костров и шатров личной охраны, раскинулся чуть ли не передвижной дворец. Огромный, многоцветный, с несколькими «пристройками», шатер напоминал ярмарочный балаган. Это была не точка управления, а символ власти, демонстрация богатства и пренебрежения к опасности. Восточная ментальность во всей ее красе. Получалось, моя многодневная шпионская эпопея была бесполезной. Эту цель мог бы найти и слепой.

Вторую цель пришлось именно вычислять, и здесь помогла логика инженера, ищущего аномалии в системе. Если ставка визиря была самым ярким пятном на этой карте, то пороховой склад оказался самым темным. Долго скользя взглядом по россыпи огней, я наткнулся на обширную зону абсолютной черноты. Большой прямоугольник, внутри которого не горело ни единого костра, ни единого факела. Вокруг него кольцо охраны было плотнее, чем где-либо еще, за исключением ставки. Все сходилось: отсутствие огня — элементарная пожарная безопасность, усиленная охрана — ценность содержимого. Янычар на допросе не солгал. Вот он, главный арсенал, сердце, качающее порох по артериям этой огромной армии.

Разведка окончена. За какие-то полчаса в воздухе я получил больше информации, чем мог бы собрать за месяц работы на земле.

Итак, данные собраны. Разведка завершена с непредвиденным успехом. Теперь — самое сложное. Решение. Мой мозг, работавший в режиме сбора данных, мгновенно переключился на просчет вариантов, выкладывая перед внутренним взором две четкие, но взаимоисключающие директивы.

Вариант первый, условно — «Яссы». Логичный, правильный, единственно разумный. Прямо сейчас, под покровом ночи, начать медленный дрейф на восток, ловя верхние воздушные потоки. Возвращение потребует много часов, возможно, целой ночи, однако вероятность успеха высока. Я бы вернулся, и не с пустыми руками. Бесценные сведения о численности и расположении врага позволили бы организовать оборону Ясс, опираясь на точные данные. Так поступил бы инженер-системотехник, думающий о сохранении проекта. Минимальный риск и локальный результат. Укрепить позиции, сохранив то, что имеешь. Правильный, безупречный выбор.

Вариант второй. «Прут». Путь авантюриста, игрока, поставившего на кон все. Продолжить дрейф и попытаться ударить по выявленным целям двумя моими зарядами. Риск не просто запредельный — он граничил с самоубийством. Точность сброса с такой высоты, даже при минимальном ветре, — величина почти случайная, промахнуться проще простого. А главное — после атаки меня бы, разумеется, обнаружили. Тысячи стволов открыли бы огонь по беззащитному шару, и вероятность уцелеть стремилась бы к нулю. Спасет только стремительный набор высоты. В случае провала я терял все: аппарат, разведданные и собственную жизнь. А отряд в Яссах, лишившись командира и надежды, был бы обречен. Безумный путь.

Решение казалось очевидным. Яссы. Ответственный командир думает о своих людях. Моя рука уже потянулась к рычагу горелки, чтобы начать подъем в верхние слои и поймать восточный ветер.

И тут я снова посмотрел вниз — просто чтобы в последний раз окинуть взглядом эту грандиозную, жуткую картину. Прищурившись, я попытался оценить скорость нашего движения. Приборов не было — только глаза и смекалка. Вытянув руку, я поднял большой палец и совместил его с одним из ярких костров. Начался отсчет по ударам пульса. Раз, два, три… Палец сместился. Замеры, повторенные несколько раз, мысленно усредненные и скорректированные на высоту, дали результат. Скорость дрейфа — около пяти-шести верст в час. Медленно. Убийственно медленно для побега. Но достаточно быстро, если…

Мой взгляд прочертил воображаемую линию от моего текущего положения. Воздушный поток, в котором я дрейфовал, нес «Катрину» не куда-то в сторону, не мимо. Он тащил ее медленно, но неотвратимо, по идеальной траектории, которая проходила сначала над огромным шатром визиря, а затем — над темным пятном порохового склада.

Нет. Глупости. Простое совпадение. Случайный порыв ветра, который через минуту сменится. Нужно возвращаться…

Но он не менялся. Снова и снова я делал замеры, сверяясь с положением «чулка» Дюпре. Поток был стабильным. Шар продолжал свой медленный дрейф к цели, словно ведомый невидимой рукой. Железная логика инженера трещала под напором этой иррациональной, но такой соблазнительной предопределенности.

Мой взгляд метнулся на восток, в сторону едва различимого, спасительного огонька Ясс. А затем на запад, где в огненном кольце умирала армия моего Государя, моя Империя. Выбора не было. Вернуться сейчас, упустив этот единственный, посланный небесами шанс, — значило бы предать саму суть того, кем я был. Человеком, который использует возможности и создает их из ничего. А сейчас мне дали готовую возможность на блюдечке. Отказаться?

Решение пришло само. Я не буду авантюристом. Я останусь инженером, в чьи расчеты вмешалась непредвиденная переменная — идеальные условия. И я обязан использовать эту переменную с максимальной эффективностью. Управлять шаром я не буду. Лишь рассчитаю момент, когда нужно будет разомкнуть пальцы и позволить двум моим аргументам упасть.

До шатра визиря — минут сорок. До склада — чуть больше часа. Идеально. Слишком идеально.

Я медленно потянул рычаг горелки, правда не для того, чтобы уйти на восток. А чтобы чуть-чуть, совсем немного, опуститься, выверяя траекторию дрейфа с точностью до метра и входя в самый центр воздушного потока.

Игра началась. Ва-банк.

Минуты тянулись. Гондола, подхваченная ровным течением, плыла над спящим вражеским лагерем.

Чтобы уменьшить время падения и снизить влияние бокового ветра, я коротким рывком клапана стравил часть горячего воздуха. «Катрина» послушно просела метров на триста. Теперь лагерь внизу перестал быть абстрактной картой, он обрел объем и детали. Внизу метались у костров часовые, доносилось далекое ржание лошадей. Ощущение власти нарастало с каждой секундой. Они там, внизу, жили своей жизнью, не подозревая, что над их головами, в недосягаемой черноте, застыл глаз циклопа, готовый извергнуть пламя.

Хах! И какие-только метафоры не приходят, когда в крови бурлит адреналин!

Первая цель приближалась — пятно ставки Великого Визиря. Еще раз проверив крепления первого бочонка, я взялся за взрыватель. Наше с Дюпре гениальное в своей простоте творение — контактно-вытяжной запал. Стараясь не делать резких движений, я привязал прочный пеньковый шнур-чеку к силовому каркасу гондолы. Длина шнура, выверенная многократными тестами в Яссах, должна была обеспечить подрыв на оптимальной высоте.

А пульс-то у меня участился. Нервничаю. Ухмылка сама заползла на мою физиономию.

Ладно, теперь — ждать. Снова вытянув руку, я использовал большой палец как визир, совместив его с центром шатра. И ждал, отсчитывая пульс, мысленно внося поправки на параллакс и скорость дрейфа. Весь мой мир сузился до этого маленького пятачка света внизу и медленно смещающегося на его фоне пальца. Вот оно. Точка упреждения пройдена. Пора.

Не раздумывая, я перерезал ножом удерживающие веревки. Бочонок, качнувшись, ухнул в темноту. Шнур-чека размотался со змеиным шипением, натянулся до предела и с сухим, едва слышным щелчком выдернул воспламенитель.

Затаив дыхание, я смотрел вниз. Секунда. Две. Три. Мне уже показалось, что запал дал осечку, когда тишину разорвала беззвучная вспышка. Прямо над шатром визиря, почти в его центре, распустился ослепительный, нестерпимо-белый цветок. И следом еще. Когда вспышка расцвела над центральным куполом, я и сам не поверил своему везению. Ударная волна, словно невидимая рука, смахнула с земли десятки шатров и погасила сотни костров. Затем, с секундным опозданием, донесся глухой, утробный гул, от которого дрогнула гондола.

Получилось. Точно в цель. Мозг вражеской армии был уничтожен, центр управления превратился в выжженное, хаотичное пепелище. Внизу, должно быть, ад. А здесь, наверху, — тишина и холод. Странное чувство.

Воодушевление от успеха придало сил. «Катрина» продолжала свой медленный дрейф ко второй цели — темному, зловещему прямоугольнику порохового склада. В лагере началась суматоха: крики, беготня. Они еще не поняли, откуда пришла кара, наверняка списывая все на божественный гнев. У меня оставалось мало времени. Я с неудовольствием заметил, что курс чуть сместился в сторону. Я могу и не попасть в пороховой склад.

Мне казалось, что вся армия, все стотыщ турков сейчас смотрят на меня. Но вроде пронесло. Да и кто будет пялится в небо, когда взрыв-то на земле был?

Когда настало время, наклонившись ко второму бочонку, я взялся за механизм чеки, чтобы повторить процедуру, — и тут же нащупал неладное. Деревянная трубка воспламенителя перекосилась и сидела в гнезде криво. Попытка выдернуть ее провалилась. Удар рукоятью ножа — еще один — ничего не дал. Механизм сидел мертво. Попробовал поддеть острием — лишь содрал щепки. Проклятая сырость, проклятая спешка! Тщательно откалиброванный механизм превратился в бесполезный кусок дерева.

А тем временем темное пятно склада уже проплывало подо мной. Шанс уходил. Каждая секунда промедления — десятки метров, превращающие верное попадание в гарантированный промах. Взгляд метнулся вниз. После первого взрыва у склада началось какое-то движение: возможно, турки пытались рассредоточить запасы. Если не ударить сейчас, потом будет поздно. Они меня не видели.

Мысль пришла мгновенно. Выхватив фитиль, который хранился на гондоле в небольшом ящике с оружием, я поднес его к горелке и поджег. После, я наклонился над бочонком. Времени отвязывать чеку уже не было. Одним движением ножа я перерезал удерживающие веревки, а второй рукой, обжигая пальцы, поднес фитиль к короткому, торчащему из бочонка бикфордову шнуру.

Огонек жадно вцепился в просмоленную нить. Я со всей силы отшвырнул бочонок от себя.

Горящий бикфордов шнур стал идеальным ориентиром в темноте. Падая, он оставлял тонкий огненный след — указующий перст, нацеленный прямо на меня. Внизу, в турецком лагере, хаос мгновенно обрел вектор. Сотни глаз устремились вверх. Они меня увидели.

И через несколько секунд открыли огонь.

Небо вокруг гондолы прошили сотни огненных ос. Беспорядочный, панический, но оттого не менее смертоносный огонь из десятков мушкетов. Пули щелкали, проходя в нескольких метрах, глухо ударяли в плетеные борта.

А внизу раздался второй взрыв. Но это был уже не триумф. Из-за задержки и ручного подрыва, я промахнулся. Да и маршрут сместился. Бомба легла у самого края склада. На воздух взлетели несколько сторожевых вышек и часть земляного вала. Удар был мощным, но цепной реакции не последовало. Когда дым рассеялся, темное пятно склада осталось на своем месте, лишь слегка подпаленное с одного бока. Кто-то из коллег Дюпре поработал на славу: порох хранился в раздельных, углубленных в землю и обвалованных погребах. Мой удар лишь сковырнул верхушку айсберга.

Удар получился сильным, но мимо. А цена за него оказалась чудовищной. Я раскрыл себя и стал мишенью.

Инстинкт выживания взял верх. Единственная мысль, стучавшая в висках набатом, была до примитивности проста: вверх. Уйти из зоны обстрела, подняться туда, куда не достанет мушкетная пуля, раствориться в спасительной черноте. Рука сама до упора дернула на себя рычаг горелки.

«Сердце Дракона», работавшее в щадящем, импульсном режиме, взревело. Система, собранная на скорую руку в пыльном амбаре Ясс, не была рассчитана на такие пиковые, запредельные нагрузки. Я требовал от нее невозможного, и она ответила.

Сначала — резкий, вибрирующий гул, от которого задрожала вся гондола. Затем — сухой, щелкающий треск, похожий на звук ломающейся кости. Удар в лицо струи горячего, маслянистого пара с едким запахом спирта не оставил сомнений: лопнул топливопровод. Одна из медных трубок, наспех припаянных местными мастерами, не выдержала давления и вибрации.

Горючая смесь — густой коктейль из спирта и животного жира — хлестнула прямо на раскаленный докрасна кожух горелки. К счастью, открытое пространство под куполом не дало парам скопиться для объемного взрыва. Произошло нечто не менее фатальное: мощное, неконтролируемое возгорание. Вся горелка мгновенно превратилась в ревущий, чадящий костер, изрыгающий клубы жирного черного дыма. Схватив тяжелую кошму, единственное, что было под рукой, я попытался не затушить — бессмысленно — а перекрыть лопнувшую трубку, зажать рану. Обжигая руки сквозь грубую ткань, я вжимал ее в место утечки, но напор был слишком силен. Пропитавшись горючим, кошма тут же вспыхнула, и я отшвырнул ее прочь. Тогда я и замер. Бесполезно. Абсолютно. Машина умирала на моих глазах, и я ничего не мог поделать. Оставалось только смотреть. И думать.

Управление было потеряно. Полностью. Теперь я пассажир на борту неуправляемого, горящего факела. Подстегнутая адским пламенем, подъемная сила стала неконтролируемой. «Катрина» рванулась вверх с яростью подбитого зверя. Земля стремительно уходила вниз, огоньки турецкого лагеря превращались в крошечные, далекие искорки. Я уходил из зоны обстрела — единственное что радовало.

Огонь добрался до оболочки. Затрещала пропитанная казеиновым клеем ткань. Сначала одна дыра, потом другая — нижняя часть моего небесного корабля занялась огнем. Через образовавшиеся прорехи с шипением стал вырываться драгоценный горячий воздух. Подъем сменился резким, проваливающимся рывком вниз.

Рано радовался.

Шар перешел в быстрое, неконтролируемое снижение. Цепляясь за борт, я смотрел, как земля несется мне навстречу. Страха не было. Какой-то фатализм. Зачем-то мозг начал иронизировать. Проект «Вознесение» не пережил первого полета. И «Катрина» сгорает в первом же полете. Мои летательные аппараты, похоже, обладали фатальной склонностью к саморазрушению. Великий конструктор, мать его.

Падая, я видел, как внизу организуется погоня. Огонь, пожиравший мою гондолу, превратил меня в идеальный ориентир, в падающую звезду, указывающую путь. Отряд турецкой кавалерии, человек пятьдесят, не меньше, несся во весь опор к месту моего предполагаемого «приземления». Их факелы плясали в темноте, как стая голодных огненных волков, спешащих на пир.

Сама гондола не пострадала от огня, в отличие от купола. Но это мало утешает.

Даже если я переживу удар о землю, что почти невероятно, меня ждут враги. Плен — в лучшем случае. В худшем — быстрая смерть от ятагана, как только они поймут, кем я могу оказаться.

Земля приближалась с пугающей скоростью, уже проступали отдельные деревья, контуры холмов. Последняя мысль, ввинтившаяся в мозги за мгновение до того, как гондола с оглушительным грохотом врезалась в склон оврага, была лишена всякой надежды.

Я переоценил свою машину и, кажется, недооценил законы физики.