Инженер Петра Великого – 7

Глава 20

У ворот наместника наш гвардейский эскорт встретил местный караул. Солдаты в ярких, почти театральных мундирах, с любопытством и легкой брезгливостью разглядывали нас — изможденных призраков войны, вернувшихся из небытия.

Едва карета замерла, сквозь толпу зевак ко мне кто-то рванул. Осунувшийся, заросший легкой щетиной — я не сразу признал Дубова. Лишь знакомая фигура да остатки мундира «Охранного полка» выдали моего верного поручика. Замерев в шаге, он жадно вглядывался в мое лицо; в горле нервно ходил кадык. Он было открыл рот, но голос, видимо, ему изменил. Криво усмехнувшись, я положил ему руку на плечо.

— Живой, поручик. И почти целый, — прохрипел я, удивляясь собственному голосу. — Докладывай по дороге.

Мой жест, кажется, вернул ему самообладание. Он выпрямился, и пока мы шли к дворцу сквозь расступающуюся толпу, Дубов начал отрывисто, по-военному, докладывать:

— В городе спокойно, ваше благородие. Государыня, слава Богу, оправилась. Наместник суетится, хотя приказы исполняет. Лазутчики доносят о движении татарских отрядов к югу, к городу не подходят. Ждали вестей. Любых.

Его короткий отчет подтвердил мои опасения: они сидели в информационном вакууме, не ведая о событиях на Пруте. Нас немедленно провели во дворец, где холеные слуги шарахались от моих гвардейцев, как от прокаженных. В главном зале, у накрытого яствами стола, нас ждали. Наместник Кантемира, лощеный вельможа, чье лицо выражало смесь показной радости и плохо скрываемой тревоги, тут же засуетился, явно не зная, как вести себя с человеком, которого мысленно уже похоронил.

В центре зала, в высоком кресле, сидела императрица. Екатерина Алексеевна выглядела значительно лучше: на щеках появился румянец, ушла болезненная бледность. Только на лице застыла такая тревога, что мне стало не по себе. Она впилась в меня взглядом.

Пройдя вперед, я остановился в нескольких шагах и склонил голову.

— Ваше Императорское Величество, — произнес я. — Спешу доложить. Армия Государя Петра Алексеевича прорвала окружение. Турецкие войска разбиты и в беспорядке отступают. Победа полная и безоговорочная.

Я тщательно подбирал слова, выстраивая из обрывков правды героическое полотно. Рассказывал о том, как мой полет на «Катрине» позволил провести разведку с невиданной высоты; как удар по ставке Великого Визиря обезглавил вражескую армию, посеяв в ее рядах хаос; как Государь, воспользовавшись этим смятением, повел гвардию в отчаянную атаку, решившую исход сражения. Цену этой победы, ловушку, в которую мы угодили, и собственную катастрофу я, разумеется, опустил. Стоявший рядом наместник, нервно теребивший жемчужную пуговицу на кафтане, мне не внушал доверия.

Эффект превзошел все ожидания. Напряжение лопнуло. Наместник залопотал что-то о великом гении Государя. Мои офицеры, сбившиеся у входа, одобрительно зашумели.

Слушавшая меня затаив дыхание Екатерина вдруг закрыла лицо руками, и ее плечи мелко задрожали. На миг я испугался, что ей дурно, однако, отняв ладони, она явила счастливую улыбку — она смеялась.

— Слава тебе, Господи! — выдохнула она и, вскочив с места, закружилась по залу, подхватив под руки двух своих фрейлин.

Вся ее царственная выдержка и строгость, которую она, без сомнения, поддерживала эти дни, слетела ненужной шелухой. Зал наполнился смехом и счастливыми возгласами.

Было как-то странно на это смотреть. Императрица же — а на деле, просто счастливая женщина. Видимо слухи об окружении войска здорово попортили ей нервы.

Я стоял посреди этого ликования чужаком. Им я принес радость, на моей же доле осталась тяжесть правды, которую еще предстояло выложить. Представление удалось на славу.

Всеобщее ликование угасло быстро. Оправившись от первого порыва радости, императрица внимательно наблюдала за мной. Ее привыкший к придворным играм ум уловил что-то в моем поведении и докладе. Женская интуиция, помноженная на опыт выживания в змеином клубке власти, подсказывала ей, что за фасадом победы скрывается нечто большее.

Резко оборвав смех, она властным жестом указала на дверь.

— Оставьте нас, — ее голос прозвучал достаточно тихо, но тембр голоса мгновенно превращал простую женщину в государыню. — И вы, ваше сиятельство, — добавила она, обращаясь к наместнику, — будьте любезны.

Наместник поклонился так низко, что едва не коснулся паркета лбом, и, пятясь, поспешил ретироваться. Мои офицеры тоже молча вышли. Створки тяжелых дубовых дверей сомкнулись, отрезая нас от остального мира. Праздник кончился.

Екатерина подошла вплотную. Прямой, требовательный взгляд.

— Говорите, Петр Алексеич. Что на самом деле произошло там на Пруте?

Передо мной сейчас стояла хрупкая женщина, пережившая страшную трагедию. В ней чувствовался внутренний стержень, позволявший ей быть ровней своему титаническому мужу. Такая заслуживала правды.

— Ваше Величество, — Я вздохнул, — победа была. Но это было чудо. Акт отчаяния. Мы оказались на волосок от полного разгрома.

Подойдя к столу с разложенной картой, я ткнул пальцем в излучину реки Прут.

— Государь шел сюда, уверенный в поддержке союзников, а угодил прямиком в ловушку. Всю эту операцию спланировали явно не в Стамбуле — там исполняли чужую волю.

Из походного планшета я извлек несколько трофейных бумаг, захваченных в ставке визиря (Государь передал их через меня Брюсу), и разложил их веером рядом с картой.

— Взгляните. Вот копия письма господаря Брынковяну: клятвы в верности, обещания провианта и свежих полков. А вот — донесение турецкой разведки с точнейшим маршрутом нашей армии, переданным им же за неделю до того.

Екатерина склонилась над столом, сцепив руки в замок. Она вчитывалась в строки с листами переводов.

— Предатель… — прошептала она. — Он продал нас.

— Он был частью замысла, сознательно заманив нашу армию в болота, в западню. А руководили им вот эти господа. — Мой палец указал на подписи под другим документом — подробной инструкцией по организации засады, написанной на чистом французском. — Европейские военные советники направляли каждый шаг турецких пашей.

Ее взгляд метнулся от бумаг ко мне.

— Значит… все это время… мы делали то, что хотели враги?

— Именно так. Мой удар с воздуха всего лишь дал Государю шанс на прорыв, которым он воспользовался. Он вырвался из котла, но цена этого прорыва огромна: мы потеряли тысячи лучших гвардейцев, израсходовали почти весь порох. Армия измотана до предела. Благо разжились трофейным провиантом и скарбом.

Медленно подойдя к окну, она уставилась на шумную городскую площадь.

— И эта игра не окончена, — продолжил я. — Государь сейчас горит желанием отомстить. Наказать предателей, развить успех, может, даже помыслить о походе на Константинополь. Он опьянен победой и жаждет расплаты.

Мои слова заставили Екатерину резко обернуться. На ее лице явные признаки неподдельного страха. Она, как никто другой, знала эту всепоглощающую, сметающую все на своем пути ярость своего мужа.

— Но ведь это безумие! — выдохнула она.

— Да. И именно этого от него будут ждать после всего этого, — подтвердил я. — Любая наша попытка закрепиться на Балканах, немедленно приведет к вмешательству Европы. Они не позволят России стать слишком сильной, не после славной победы над шведами. Они натравят на нас кого угодно. Откроют второй очаг войны, втянут нас в войну на истощение, которую мы не выдержим. Прутский котел — первый шаг. Поддайся Государь гневу, и они сделают второй, который станет для Империи последним.

В зале стало тихо. Екатерина смотрела на меня изучающим взглядом.

Императрица медленно опустилась в кресло, переведя взгляд в сторону. Она переваривала услышанное; я видел, как в ее сознании ломается привычная картина мира. Я дал ей эту минуту. Предстояло перейти от стратегических выкладок к самому сложному — к личному приказу Государя.

— Ваше Величество, есть еще кое-что. Перед моим отбытием Государь отдал мне личный наказ.

Она подняла на меня усталые глаза.

— Он приказал мне сопроводить вас в Санкт-Петербург. Он опасается за вашу безопасность здесь, в Яссах. Город слабо укреплен, а после всего случившегося оставаться здесь… неоправданный риск.

Я ожидал чего угодно, однако ответ прозвучал мгновенно и категорично.

— Я не поеду, — отрезала она. Выпрямившись в кресле, она снова превратилась из растерянной женщины в императрицу. — Мое место здесь, рядом с ним. Сейчас, когда он один, окруженный предателями, я должна быть его опорой, мне надо попасть к нему. Я не могу прятаться в столице, пока он здесь рискует жизнью.

Твердое, осознанное решение. Прямой приказ не сработает, она его попросту проигнорирует. Нужно заходить с другой стороны, апеллировать не к ее долгу императрицы… и жены.

Тяжело вздохнув, я разыграл на лице скорбь.

— Я понимаю вас, Ваше Величество. И не смею спорить. Мой долг — оставаться здесь, пока существует хоть малейшая угроза вашей жизни.

Подойдя к столу, я начал медленно собирать трофейные документы, будто готовясь к долгому и безнадежному ожиданию.

— Жаль только, что Игнатовское так далеко, — обронил я тихо, словно про себя. — Государь был так воодушевлен… Считает, что только новое оружие, воздушный флот, сможет уберечь его армию от подобных ловушек. «Щит в небе» для себя и для гвардии. Требовал начать немедленно, не теряя ни дня.

Пауза. Пусть слова осядут.

— Однако его приказ о вашей безопасности, разумеется, первостепенен. Проект придется отложить. Я напишу Нартову, дам указания… хотя без меня они с такой задачей быстро не справятся. Потеряем драгоценное время. Но что поделать. Приказ есть приказ.

Я замолчал. Ловушка была расставлена. А что? Я всего лишь констатировал факты, превращая ее в невольную виновницу промедления в деле, от которого зависела безопасность ее мужа. Екатерина смотрела на меня, на лице отражалась напряженная работа мысли. Она понимала, в какую западню я ее веду. Желание быть его опорой здесь, на месте, мешало мне ковать для него щит там, в Игнатовском.

Она долго молчала, хмурилась.

— Вы хитрый человек, Петр Алексеич, — наконец произнесла она с кривой усмешкой. — Очень хитрый. Вы не оставили мне выбора.

Поднявшись, она заявила:

— Хорошо. Я поеду. Если мое отсутствие здесь поможет вам быстрее создать то, что защитит его… я поеду. Готовьте все необходимое. Выступаем, как только сочтете нужным. Нельзя терять ни дня.

Я склонил голову, скрывая облегчение.

Спустя несколько дней наш разросшийся до внушительных размеров караван покинул Яссы. По моему настоянию, путь в столицу лежал через Азов. Этот крюк был стратегической необходимостью: мне нужно лично убедиться, что созданная наспех конструкция власти не рассыпалась в мое отсутствие. Екатерина, уловив мои опасения, согласилась без возражений. Для нее это была возможность воочию увидеть крепость, ставшую первым символом нашей прутской победы.

Чем ближе мы подъезжали к Дону, тем сильнее меня охватывало беспокойство. За спиной осталась гремучая смесь из регулярных офицеров, вольных казаков и вчерашних бунтарей, скрепленная лишь моей волей и общей угрозой. Что, если этот хрупкий баланс развалился?

Появление на горизонте знакомых, подлатанных бастионов принесло облегчение. Крепость жила своей новой, бурной жизнью: над стенами рядом с имперскими штандартами пестрели казачьи бунчуки. И все же что-то было не так. Нас встречал одинокий майор Хвостов со своим караулом. Ни Орлова, ни Некрасова рядом — дурной знак.

— С прибытием, ваше благородие! — отрапортовал Хвостов устало.

— Где остальные? — спросил я прямо.

Хвостов помрачнел.

— Арестованного допрашивают. Купчишку одного. Казаки Некрасова вчера накрыли, к туркам шел. Атаман его по своим законам судить хочет, на месте вздернуть. А я, как комендант, требую суда по уставу, имперскому. Орлов на моей стороне. Вот и сидим, друг на друга волками смотрим. Еще чуть и до поножовщины дойдет. Они еще не знают, что вы в Азове, Петр Алексеич. Я встретил дозор, они и рассказали о вас. Да и казаки небось видели, скоро доложат атаману.

Первый сбой. Система, выстроенная мной, столкнулась с реальностью: конфликт юрисдикций, столкновение двух правд — вольной казачьей и государственной.

В комендантском доме Орлов и Некрасов стояли друг против друга. А между ними, зажатый этой враждой, — перепуганный купец. Увидев меня, Орлов облегченно выдохнул; Некрасов хмуро кивнул, уступать он явно не собирался.

— С приездом, ваше благородие, — буркнул Орлов. — Вот, надобно рассудить, а то тут до греха недалеко.

Я не стал торопиться. Оставив их, я прошел в соседнюю комнату, где уже располагалась Екатерина. Она все слышала.

— Что думаете, Ваше Величество? — спросил я. — Как бы Государь поступил?

Она на мгновение задумалась, оценивая ситуацию.

— Петр бы вздернул всех троих, — криво усмехнулась она. — Купца — за измену, атамана — за самоуправство, а коменданта — за то, что допустил. Но мы не можем себе этого позволить.

Она вошла в зал, погладывая на вскочивших мужчин, даже купчина подпрыгнул. Императрица обратилась к Некрасову.

— Атаман. Я, императрица, благодарю тебя и твое войско за верную службу и бдительность. Этот изменник понесет заслуженную кару. Но судить его будет не казачий круг и не военный трибунал. Судить его буду я. Именем Империи.

Получилось. Не сильно рассчитывал на то, что на это решится, но скучная поездка, да и мое прямое обращение за советом сыграли свою роль. Мне нужно было, чтобы Некрасов был у меня в друзьях, или хотя бы не врагом — с учетом того, чей он будущий товарищ. Поэтому игра стоила свеч.

Некрасов опешил, спорить с государыней не посмел. Гениальный ход. Она не приняла ничью сторону, а подняла ставки до уровня трона, где ее авторитет был абсолютен. Воля императрицы оказалась выше и казачьего круга, и военного устава. Когда гвардейцы моего эскорта увели купца, напряжение спало.

Пока Екатерина отдыхала, я провел несколько часов за проверкой дел. Система, несмотря на трения, работала. Хвостов оказался прекрасным администратором. Орлов держал гарнизон в кулаке. А Некрасов был незаменим в степи. Три разные, плохо подогнанные шестерни, которые со скрипом, но все же вращали один механизм.

Перед отбытием, пополнив запасы, я собрал свой триумвират еще раз.

— Вы справились, — сказал я им. — Но запомните: поодиночке вы — ничто. Ваша сила — только в этом хрупком союзе.

Они молчали. Урок был усвоен.

Уезжал я все же с тяжелым сердцем. Система работала за счет двух опор: моем личном авторитете и общем страхе перед врагом. Убери одно из этих звеньев — и вся конструкция рухнет. А ведь Орлов мне нужен в Игнатовском. Придется ждать пока сам Государь решит, что делать с Азовом. Идти на конфликт с казаками я не хочу. А Петр смоет разрулить этот момент.

Дорога от Азова на север разительно отличалась от моих прошлых скитаний. Наш путь лежал по главному государеву тракту, а присутствие в караване императрицы превращало простое передвижение в событие государственной важности. Слухи о нашем возвращении и о победе на Пруте летели впереди, обгоняя самых быстрых гонцов. В каждом городе нас встречали хлебом-солью, колокольным звоном и делегациями от местного дворянства и купечества.

Поначалу эти задержки вызывали у меня зубовный скрежет. Каждую минуту, потраченную на витиеватые речи, я считал украденной у будущего воздушного флота. Однако Екатерина, с ее тонким политическим чутьем, быстро дала понять, что происходит нечто куда более важное.

— Вы видите в них помеху, Петр Алексеич, — сказала она мне однажды вечером в Воронеже. — А я вижу, как сшивается лоскутное одеяло Империи. Они встречают символ того, что власть не дрогнула. Каждая наша остановка — это гвоздь, который мы вбиваем в крышку гроба всех заговоров и смут. А то, что в столь молодом возрасте носите звание генерала — для многих яркое свидетельство того, что Государь судит по делам подданных.

Слушая ее, я осознавал собственную узость инженера, для которого главное — эффективность. Она же видела мир глазами правительницы, для которой символы и ритуалы — такие же инструменты власти, как армия и казна. И это женщина была когда-то просто Мартой Скавронской — вот что значит ежечасно быть в змеином клубке интриг.

Долгие вечера в пути сблизили. Она расспрашивала меня об Игнатовском, я же с интересом слушал ее рассказы о придворной жизни, о расстановке сил между старыми и новыми родами. Это был диалог двух разных, правда одинаково нацеленных на результат мировоззрений. Однажды, проезжая мимо покосившейся, убогой деревеньки, она задумчиво произнесла, глядя в окно:

— Ваши мануфактуры далеко, генерал. А здесь люди все так же живут, как при дедах. Когда ваши чудеса дойдут до них?

— Когда мы построим дороги, чтобы возить товары, и создадим рынок, чтобы они могли их покупать, — ответил я не задумываясь. — Всему свое время, Ваше Величество. Сначала — хребет Империи, потом — мясо на нем.

— Вы говорите о людях, как о мясе на костях, — в ее взгляде, когда она повернулась ко мне, мелькнул укор. — Иногда мне кажется, что и солдат вы воспринимаете лишь как винтики в ваших машинах. Заменяемые детали.

— Незаменимых деталей не бывает, — отрезал я, пожалуй, слишком резко. — Есть лишь детали разной степени важности. И сейчас важнее всего — выживание всей конструкции. Если сломается она, все винтики рассыплются в пыль.

Ответом мне был тяжелый вздох. Она отвернулась к окну. Спора не вышло, однако в воздухе витала фундаментальная разница в наших подходах. Я мыслил системами, она — людьми.

К моему облегчению, Екатерина сама пресекала попытки местных властей превратить ее визит в череду празднеств. Понимая, что время для меня на вес золота, она вежливо отказывалась от балов. Молебен, короткая аудиенция, смотр гарнизона — и снова в путь. Она умела быть и милостивой государыней, и ценящим время командиром.

Наблюдая, как она с царственным достоинством и легкой усталостью принимает поклоны очередного воеводы, я осознавал, что рядом со мной рождался мой самый могущественный и, возможно, самый непредсказуемый союзник.

Наконец, после долгого и изнурительного пути, на горизонте показались золотые шпили Санкт-Петербурга. А город быстро строится. Въезжая в столицу, я будто попадал в другой мир. После пыльных дорог и деревянных городков строгие линии проспектов казались декорациями к грандиозному спектаклю. Город кипел своей, неведомой мне жизнью.

У дворца нас встречала шумная, суетливая придворная толпа. Они окружили Екатерину, наперебой выражая радость и преданность, пока я стоял в сторонке, наблюдая за этой сценой.

Перед уходом в свои покои Екатерина отыскала меня взглядом в толпе. Придворные почтительно расступились, когда она подошла.

— Петр Алексеич, — ее голос, в отличие от голосов ее окружения, звучал искренне и тепло. — То, что вы сделали, я не забуду никогда. Мои двери для вас открыты. Знайте, вы всегда можете рассчитывать на мое благоволение. Всегда.

Даже так — больше чем благодарность. На глазах у всей элиты она публично вручила мне карт-бланш. Обещание могущественного союзника. Может врагов поуменьшится, или наоборот. Ох уж эти царственные особы — не поймешь, помогли они тебе или нет.

Я склонил голову.

— Служу Империи, Ваше Величество.

Проводив ее, я не поехал ни в Инженерную Канцелярию, ни в Адмиралтейство, ни к Брюсу. Я кожей чувствовал, что меня там ждет. Там будет сплошная бюрократия. В этих бумагах можно утонуть на месяц. Вся эта мышиная возня казалась мелкой и несущественной рядом со шпилем Адмиралтейства, напоминая, что приказы не строят дирижаблей.

Мой главный фронт — в Игнатовском, среди дымящих труб и грохота молотов. Только там можно выковать настоящий, весомый ответ на все угрозы, нависшие над Империей. Все остальное — лишь следствие.

Отдав короткий приказ вознице, я откинулся на подушки. Свой долг я выполнил: пережил ад, вернул императрицу и обрел в ее лице союзника. Теперь пора было заняться тем, что имело реальное значение.

Карета, развернувшись, покатила прочь от дворцовой роскоши, на восток, по знакомой дороге — в Игнатовское.

— Да уж, съездил в отпуск, — буркнул я.