Инженер Петра Великого – 7

Глава 8

Две недели. Четырнадцать суток, на протяжении которых пьянящий восторг от взятой крепости медленно испарялся под холодным морским ветром, уступая место въедливой, ледяной тревоге. Каждое утро, поднимаясь на главный бастион, я направлял подзорную трубу на запад и вглядывался в дрожащее марево над степью, силясь разглядеть там не татарский разъезд, а отблеск имперского штандарта. Тщетно. Впереди простиралась лишь пустота. А с востока, со стороны моря, эта пустота в любой день могла обрести четкие очертания турецких парусов.

Тиски сжимались. На одной чаше весов лежал гибнущий в Прутском котле Государь, его гвардия и будущее всей моей работы. На другой — этот едва завоеванный, уязвимый Азов, ключ ко всему Причерноморью. Бросить его — и вся ночная симфония ужаса, вся пролитая кровь, жизнь капитана Хвостова — все пойдет прахом. Остаться — и безучастно наблюдать, как история моей страны катится к предсказанной мной же катастрофе.

Действовать приходилось на два фронта. Внешний я прикрывал блефом: по моему приказу вдоль прибрежных валов выросли уродливые силуэты фальшивых батарей — обмазанные глиной и укрытые рогожей бревна, издали неотличимые от настоящих орудий. По ночам же возобновлялся наш «концерт» — несколько уцелевших «дьявольских органов» и остатки ракет создавали на рейде оглушительный звуковой и световой барьер. Я надеялся всерьез напугать турок, рассчитывал на их здравый смысл: столкнувшись с непонятной, непредсказуемой обороной, любой адмирал трижды подумает, прежде чем соваться в прибрежные воды. Моя ставка была на осторожность.

Но главный фронт пролегал внутри. Людей отчаянно не хватало. Горстка имевшихся солдат таяла от болезней и усталости, а посланные по окрестным селам вербовщики возвращались с пустыми руками: напуганный войной народ прятался по хуторам и не спешил на государеву службу.

Развязка нагрянула с донесением разведки. Хмурый Орлов положил передо мной донесение лазутчика.

— В низовьях Дона, в Кагальницком городке, стоит со своим отрядом Игнат Некрасов.

Имя Некрасова было мне знакомо. Атаман-старовер, один из тех, кто не принял ни нового календаря, ни брадобрития, ни прочих государевых «немецких затей». К нему, как мухи на мед, слетались все недовольные с Дона: и раскольники, и беглые, и просто вольные казаки, не желавшие идти в регулярную службу. Хотя Некрасов и не числился открытым бунтовщиком, его городок жил по своим, старым законам, и царские указы там читали далеко не в первую очередь. Для власти он был занозой, я бы даже сказал — целым нарывом, который пока предпочитали не трогать, чтобы не вскрывать раньше времени. И тут еще в памяти всплыло совещание у Государя. А главное — сам Некрасов. Сподвижник Булавина.

— Сколько у него сабель? — спросил я, и внутри начала оформляться безумная идея.

— До тысячи, сказывают. Крепкие, битые, на государеву власть смотрят косо. Зато басурмана бьют справно…

Тысяча сабель. Целый полк закаленных в стычках бойцов. Однако цена казалась запредельной. Довериться будущему бунтовщику, врагу государеву, означало поставить на кон всю эту хрупкую конструкцию власти, что я выстроил в Азове.

Выбора, впрочем, не оставалось. Да и презумпцию невиновности еще никто не отменял. Надеюсь, в этой реальности удастся избежать восстания Булавина — знать бы еще когда оно будет — этого я не помнил.

Встречу назначил на нейтральной территории, в заброшенном рыбацком стане на полпути между Азовом и его лагерем. Некрасов приехал с десятком есаулов — широкоплечих, обветренных мужиков с тяжелыми, недобрыми взглядами. Сам атаман — невысокий, коренастый, с выцветшими, внимательными глазами и жесткой складкой у рта. На разбойника он не походил, скорее на волка, привыкшего выживать.

С собой я взял Орлова и, в качестве диковины и своеобразного заложника, шевалье Дюпре с неизменным спутником — толмачом. Закутанный в мой походный плащ, француз держался с аристократическим высокомерием, с нескрываемым любопытством разглядывая этих «диких скифов».

— Слыхал я о тебе, бригадир, — заявил Некрасов без предисловий, сплюнув на землю. — Говорят, ты колдун. Бесовскими огнями басурман из Азова выкурил.

— Говорят, и кур доят, атаман. Я — инженер.

— Инженер, колдун… один черт. Дело сделал. Чего тебе от нас надобно? Мы люди вольные, царю не служим.

— Мне нужны твои люди, Игнат. А твоим людям нужен дом и дело. Азов — крепость богатая, правда беззащитная. Мне нужен гарнизон, который сможет удержать ее от турок, пока я буду решать другие государевы задачи.

Некрасов усмехнулся.

— За государевы задачи пусть его псы и воюют. Мы за свою волю кровь проливали. Хочешь, чтобы мы за тебя каштаны из огня таскали? А что взамен?

Его есаулы согласно загудели.

— Я предлагаю договор, — подавшись вперед, я посмотрел чуть прищурившись. — Ты и твои казаки становитесь хозяевами этой земли. Не государевыми служилыми людьми, а вольным Азовским войском. Вы защищаете крепость от внешнего врага, а внутри — живете своим казачьим обычаем. Земля, добыча, торговля — все ваше. Я даю вам оружие. Новое, какого у турок нет.

Атаман надолго замолчал. Его выцветшие глаза буравили меня, пытаясь нащупать подвох.

— И все это… за защиту от басурмана? — недоверчиво протянул он.

— За то, чтобы земля эта русской осталась. А кто на ней хозяин — мы аль царь — опосля разберемся.

Разговор оборвал крик. Один из казаков, стоявших в дозоре, скакал к нам во весь опор, отчаянно махая рукой в сторону моря. На кромке воды темнели точки. Турецкие галеры. Шли на веслах, низко сидя в воде, — десант. Прорвались.

Странно. Как они сумели проскочить? И почему именно здесь атака? Неужели кто-то понял мой замысел и настучал туркам? Но как?

— Басурмане! — выкрикнул Некрасов, вскакивая на ноги.

— Сколько их? — коротко бросил я Орлову.

— Галер пять. Человек триста, не меньше. Прямо на нас идут.

Волнения не было — лишь ледяная ясность. Сейчас, в этом коротком, жестоком бою решится все. Некрасов, к счастью, даже помыслить не мог, что турки здесь неспроста. На его месте я бы заподозрил бригадира Смирнова в пособничестве туркам, чтобы решить вопрос своевольных казаков — это если бы я был совсем отбитым и подозрительным отморозком. Некрасов же был верен, как это не странно, своим — русским людям.

— Атаман! — крикнул я, перекрывая шум. — Они идут и за твоей головой, и за моей! Предлагаю отложить наш ряд и для начала решить эту проблему. Вместе.

Некрасов на мгновение заколебался, однако вид приближающихся галер не оставлял выбора.

— За мной! — рявкнул он своим людям. — Покажем туркам, как на Дону гостей встречают!

То, что началось следом, было уже работой. Турки успели высадиться и, прикрываясь перевернутыми лодками, начали формировать плацдарм.

— Орлов, с гренадерами — в обход, по камышам! Зайдешь с фланга по моему знаку! — скомандовал я.

— Атаман, твои пусть свяжут их с фронта! В рубку не лезть! Отвлекайте!

Оценив маневр, Некрасов коротко кивнул. Его казаки с гиканьем бросились на турок, завязав яростную, демонстративную перестрелку. Пока все внимание янычар было приковано к ним, отряд Орлова уже растворился в прибрежных зарослях.

Стоявший рядом Дюпре невольно подался вперед, его глаза блестели от профессионального азарта.

— Idiot! Ils se sont ouverts! (Идиоты! Они открылись!) — пробормотал он себе под нос, заметив, как турки, увлекшись казачьей атакой, оставили свой левый фланг без прикрытия.

Выждав момент, я подал знак. Из камышей грянул залп гренадеров, ударив туркам точно во фланг. Услышав сигнал, казаки Некрасова, имитировавшие атаку, с диким ревом ринулись в сабельную рубку. Началась резня. Зажатые с двух сторон, янычары дрогнули и побежали.

Мы сбросили их в море. Горстка уцелевших, бросая оружие, отчаянно гребла к своим галерам. Бой закончился. На песке остались лежать их и наши.

Тяжело дыша, ко мне подошел Некрасов. В его глазах больше не было недоверия.

— Хорошо твои ребята стреляют, командир.

— А твои хорошо рубят, атаман.

Он протянул мне руку — широкую, мозолистую, испачканную в крови.

— Дерешься ты как казак, бригадир. И думаешь, как лис. Может, с тобой и можно иметь дело. По рукам. Азов будет наш, русский. Но помни: обманешь — спрос будет по-нашему.

Я крепко пожал его ладонь. Наш пакт скрепила пролитая кровь. Дюпре, стоявший поодаль, смотрел на эту сцену с выражением полного изумления на лице. Для него, европейского аристократа, все происходящее было за гранью понимания: царский офицер, представитель цивилизации, только что заключил союз с диким вождем после совместной резни на берегу. Этот мир ломал все его представления о войне, политике и чести.

А для меня это был лишь первый шаг. Гарнизон у меня был. Теперь можно подумать и о Государе.

Еще ранее, до всей этой канители с Некрасовым, я бился над важной задачей — превращением своей армии из неповоротливого обозного чудовища в летучий отряд. Мне нужно было успеть к Государю — это не обсуждалось. Но и задачи стояли такие, что только диву даешься — как я все успевал.

Все решил случай. Именно он натолкнул на решение проблемы. Из Игнатовского речным путем пришла партия образцов проекта «Стандарт». Нартов не сидел сложа руки, как и наследник империи — мой ученик Алексей Романов. Интуиция подсказывала: возможность герметично упаковать что-либо может стать решающей. Среди бочек с порохом и ящиков с инструментами нашлось тридцать обитых железом сундуков.

Чтобы иметь хоть призрачный шанс успеть к армии императора, моя спасательная экспедиция должна была лететь, а не ползти. Однако за любой, даже самой стремительной армией, тянется хвост обоза — громоздкий, медлительный организм, который в весенней степной распутице стал бы якорем, а для татарской конницы — легкой добычей. Позволить себе эту роскошь я не мог: мои солдаты должны были нести провиант на себе. Тащить мешки с сухарями и зерном, чтобы каждый день тратить драгоценные часы на разведение костров и варку каши? Абсурд.

Всю ночь Азов не спал, напоминая в свете сотен факелов растревоженный муравейник. По моему приказу на главную площадь вынесли все трофейные запасы: бочки с солониной, мешки с вяленым мясом, круги бараньего сала и горы каменных сухарей. Азовские кузни и мастерские, где еще недавно чинили ятаганы, обратились в единую производственную линию. Собрав всех кузнецов и пленных ремесленников, я поднял над головой одну из банок, которую я соорудил в кузне.

— Вот лекало! — кричал я. — Мне нужны сотни таких коробов! Работа круглосуточная, в три смены. За каждую сотню годных банок — двойная плата и дополнительная пайка. Для всех. И для наших, и для пленных.

Одно дело — изготовить эталон в тиши игнатовских цехов, и совсем другое — наладить массовое производство практически в поле (а как еще назвать маленькие кузни в крепости). Первая же загвоздка — нехватка олова для припоя. Его запасы были ничтожны.

— Где взять⁈ — сокрушался старый мастер-кузнец. — В Азове его отродясь не бывало, весь привозной.

Решение напрашивалось варварское.

— Дюпре! — позвал я француза, который с профессиональным интересом наблюдал за моей суетой. — Пройдитесь с Орловым по дому паши. Все, что блестит и не золото, — тащите сюда. Подносы, кувшины, блюда. Все пойдет в переплавку.

На лице шевалье промелькнуло изумление — кажется, он впервые увидел во мне вандала. Однако, как профессионал, он не мог не оценить изящества решения. Задействовать в этом вопросе шевалье — было моей своеобразной проверкой француза — насколько он гибок и способен на что-то полезное. У нас с ним был негласный уговор: он помогает мне в мелочах, посвящая в текущие реалии, а я не держу его под замком в темнице.

Вскоре в импровизированной литейке закипело тусклое, серебристое олово, добытое из предметов роскоши. Чтобы ускорить штамповку донышек и крышек, я набросал чертеж и заставил кузнецов собрать примитивный, эффективный рычажный пресс.

Следующий этап — начинка. Изобретать велосипед я не стал, взяв за основу простой, веками проверенный рецепт кочевников. Вяленое мясо и сухари толкли в огромных ступах до состояния крупной крошки, после чего смешивали с топленым салом и мукой. Получалась плотная, жирная, невероятно калорийная масса — «Степняк». В бывших покоях паши женщины из обоза и пленные турчанки, видя, что за работу хорошо кормят и не бьют, без устали набивали этой смесью жестяные банки.

Самое сложное ждало впереди: герметизация и стерилизация. Первые партии, запаянные наспех, пошли в брак. Через несколько дней банки начинали вздуваться — бомбаж. Содержимое портилось.

— Дьявол в них селится, ваше благородие! — крестились солдаты.

— Не дьявол, а микробы, — цедил я сквозь зубы.

Однажды вечером, когда я в очередной раз осматривал гору испорченных консервов, ко мне подошел Дюпре.

— Проблема в воздухе, — тихо бурчал я. — Твой соотечественник, мсье Папен, пытался сохранять мясо в сосудах, из которых он откачивал воздух. Но это сложно. Есть другой путь. Нагревание. Но простого кипячения недостаточно.

— Тогда нужно греть сильнее, — пожал плечами Дюпре, словно это было очевидно.

Я провел серию опытов. Соль. По моему приказу притащили огромные чаны, наполнили их водой из лимана и выпаривали до получения крутого соляного раствора, чья температура кипения была заметно выше, чем у пресной воды.

— Каждую банку кипятить не меньше трех часов! — отдал я новый приказ. — И следить, чтобы рассол покрывал их полностью!

Процесс пошел. День и ночь над Азовом стояли пар и гул. Крепость превратилась в огромную фабрику, производящую калории. Рядом с горами пустых банок росли горы готовой продукции. Каждая банка, остывая, издавала характерный щелчок — втягивающееся донышко свидетельствовало о создании вакуума. Победа.

Пришло осознание: я держу в руках ключ к спасению своей экспедиции. Эту бессонную ночь я провел, склонившись над чертежами. Я выводил на бумаге расчеты и схемы, но перед глазами стояла карта с излучиной Прута. Успею ли?

Нужно было использовать открытие, немедленно запустить его в промышленное производство.

При свете сальной свечи я подготовил три пакета документов, запечатав их сургучом с личной печатью.

Первый, самый подробный, я адресовал Андрею Нартову. В нем — чертежи примитивных станков, описание процесса пайки, точные расчеты по составу припоя и, главное, детальная инструкция по стерилизации. По сути, техническая библия нового производства.

Второй пакет предназначался Анне Морозовой. В нем — ни одного чертежа, только цифры, таблицы, расчеты: потребность в олове и жести, экономическое обоснование, логистические схемы поставок. Не что иное, как бизнес-план по созданию первой в России консервной мануфактуры, способной снабжать армию и флот, а также далекие уральские гарнизоны.

Третий пакет, дубликат для Нартова, я оставил себе. На всякий случай. Утром гонцы ушли на север.

Моим главным тактическим преимуществом стали горы просмоленных жестяных банок, аккуратно уложенные в походные сумы. Теперь пришло время для самого тяжелого — для решения, которое могло либо спасти Империю, либо окончательно ее погубить.

Военный совет я собрал в большом зале комендантского дома. За столом собрались все, от кого теперь зависела судьба Азова: мои верные Разин и Дубов, новоиспеченный майор Хвостов, мрачный и немногословный Орлов и, конечно, Игнат Некрасов. Атаман, явившись со своими есаулами, держался особняком, с независимым видом разглядывая трофейные турецкие ковры на стенах. В воздухе чувствовалось — грядет нечто важное. Не желая ходить вокруг да около, я развернул на столе карту южных земель и сразу перешел к сути.

— Господа, приказ Государя о взятии Азова выполнен. Однако война не окончена. Основные силы турок сейчас на западе, и наш долг — ударить им в тыл, перерезать пути снабжения и посеять смуту. Я принял решение о глубоком рейде на запад. На помощь Государю.

Одобрительный гул прокатился по рядам офицеров. Перспектива активных действий была куда привлекательнее гарнизонной службы. Я поднял руку, призывая к тишине.

— Азов мы оставить не можем. Поэтому армия будет разделена.

Вот тут в зале стало по-настоящему тихо. Разделять силы перед лицом превосходящего врага — такое противоречило всем канонам военной науки. Напряглись лица моих офицеров, особо сильно нахмурились Орлов с Дубовым.

— Часть армии остается здесь, для удержания крепости, — продолжил я, глядя на карту, а не на их лица. — В рейд же пойдет ударный кулак — отборные, самые мобильные части.

Я начал перечислять. В Азове остаются около четырех с половиной тысяч солдат: половина гренадерских полков, вся тяжелая артиллерия, не приспособленная к быстрому маршу, и все новобранцы, которых успели набрать. С собой я забирал пять тысяч лучших бойцов: полк Разина, остатки гренадеров, всю легкую полевую артиллерию и, главное, сотню своего «Охранного полка» во главе с Дубовым. И, конечно, «Лешего» — мой главный козырь, способный тащить орудия по любой грязи.

— Но как же быть нам? — подал голос майор Хвостов. — Оставить крепость с таким малым гарнизоном… это большой риск.

— Риск велик, майор. Поэтому и командование будет необычным.

Мой взгляд скользнул по троим: Хвостову, Орлову и Некрасову.

— Власть в Азове я передаю триумвирату. Майор Хвостов, — я посмотрел на него, — вы назначаетесь комендантом крепости. На вас — вся администрация, порядок, распределение припасов. Ваша задача — чтобы этот механизм работал без сбоев.

Хвостов выпрямился, гордый оказанным доверием.

— Василий Орлов, — я перевел взгляд. — Ты — мой заместитель по военной части. Командующий регулярным гарнизоном. На тебе — дисциплина, караульная служба, обучение новобранцев и вся тактическая оборона. Ты — мои глаза и уши.

Орлов недовольно кивнул. Он понимал, какую ответственность я на него возлагаю. Хотя, чует мое сердце, хотел бы со мной рвануть.

— И наконец, — я повернулся к казачьему углу стола. — Атаман Некрасов. Вы и ваше Вольное Войско отвечаете за внешнее кольцо обороны. Разведка, вылазки, беспокоящие удары по турецким разъездам. Вы — наш разящий меч и чуткий слух в степи. В дела гарнизона вы не вмешиваетесь, но в случае штурма все ваши силы подчиняются капитану Орлову.

— Ваше благородие! — вскочил капитан Разин, мой гренадер со шрамом. — Как можно доверять крепость… вольным казакам⁈ Они нам в спину ударят, как только мы за порог!

— За своим приглядывай, служивый! — тут же рявкнул один из есаулов Некрасова. — Мы слово держим, не то что ваши генералы!

Воздух заискрился от назревающей ссоры.

— Молчать! — мой голос резко оборвал шум. Подойдя к Разину, я положил ему руку на плечо. — Твоя доблесть мне известна. Но сейчас нам нужна хитрость. Атаман знает степь лучше нас всех. Его люди — наши глаза и уши. — Затем я повернулся к Некрасову. — Атаман, твои казаки как волки. Но и волкам нужен крепкий тыл, чтобы было куда возвращаться с добычей. Майор Хвостов и капитан Орлов обеспечат этот тыл. Либо вы работаете вместе, либо вас поодиночке передушат турки.

Некрасов усмехнулся.

— Понятный ряд, бригадир. Не шибко я доволен. Ведь уговор же не таким был…

— Уговор в силе. Азов надо сохранить, но для этого нужно сжать кулак, дабы нанести удар. А поодиночке — мы как пальцы.

Некрасов хмыкнул и бросил:

— По рукам.

Когда совет разошелся, в зале остался лишь мой ударный отряд — Разин, Дубов и еще с десяток офицеров. Приказав часовым никого не впускать, я свернул карты.

— Господа, — тихо начал я, и голос мой зазвучал в наступившей тишине гулко. — Теперь, когда мы одни, забудьте про «рейд по тылам». Это сказка для всех остальных.

В комнате не шелохнулся ни один мускул.

— Мы идем спасать Государя. Он в ловушке, на реке Прут. И если мы не успеем, от Российской Империи останется одно название. Этот поход — прямое самовольство. Опоздаем или провалимся — всех нас ждет плаха. Я никого не неволю. Кто не готов поставить голову на кон, может остаться. Честь не пострадает, и слова дурного я не скажу.

Тягучее молчание нарушил Разин.

— Мои гренадеры пойдут за тобой и в пекло, командир. Скажешь — пойдем.

— Мои люди тоже, — кивнул Дубов, сжимая «Шквал».

Один за другим, каждый из них подтвердил свою готовность. Это были соратники, осознанно идущие со мной на смертельный риск.

Когда я вернулся в кабинет, там меня ждал Дюпре со своим неизменным спутником — молодым поручиком-толмачом. Француз уже делал заметные успехи в русском, но для сложных бесед предпочитал переводчика, чтобы не упустить ни единого оттенка смысла.

— Мсье бригадир, вы создали химеру, — донес до меня перевод слов шевалье. — Этот триумвират пожрет сам себя. Этот атаман… он предаст вас при первой же возможности.

— Возможно, шевалье. А возможно, и нет. Я даю ему то, чего он хочет больше всего, — волю. И связываю его с остальными общей угрозой. Хрупкий баланс, но он продержится. Какое-то время.

Развернув на столе новую карту — подробный план степей к западу от Дона, я жестом подозвал его.

— А теперь мне нужен ваш совет. Как инженера.

Дюпре подошел ближе, на его лице отразился профессиональный интерес. Он рассматривал мои пометки и стрелки. Поручик приготовился переводить.

— Ваш план… гениален в своей дерзости. Но ваш «Леший», — Дюпре ткнул пальцем в карту и, чуть помедлив, произнес по-русски, тщательно выговаривая слова: — Я видел как вы с ним управлялись, видел сколько он… требует топлива. Много топлива. Где вы будете… брать… уголь или дрова в этой… пустой… степи, когда за вами погоня?

Вопрос был точным. Он вскрыл самую неочевидную уязвимость моего плана. Я посмотрел на француза.

— Вот это, шевалье, мы и обсудим по дороге.

Я принял рискованное решение — формировал ударный кулак. И оставил за спиной сложную, взрывоопасную политическую конструкцию, которая могла рухнуть в любой момент.