Инженер Петра Великого – 7

Глава 6

Восемь недвижных вороненых стволов смотрели на меня из темноты. Время, летевшее с бешеной скоростью, застыло. В ушах гудела кровь, натужно выли сирены, где-то далеко ухали разрывы. Весь этот хаос служил идеальным прикрытием для тихой, бесславной смерти.

Стоя в центре этого кольца, я заставил свой мозг, вечного спасителя и главный инструмент, лихорадочно анализировать ситуацию. Вариантов было немного. Точнее, их не было совсем. Физически сопротивляться — безумие. Я не фехтовальщик и не гренадер, любая попытка выхватить пистолет закончится одним — залпом. Кричать? Бессмысленно. В этом аду никто не услышит. Единственный шанс — тянуть время. Говорить. Заставить их сомневаться.

Однако какая-то важная пружина во мне сломалась. Вместе с планом рухнула и вера в собственную непогрешимость. Глядя на упрямое лицо Сытина, на искаженное горем лицо артиллериста, я впервые по-настоящему усомнился в себе.

А что, если они правы?

Что, если вся моя гениальная конструкция — лишь плод тщеславия? Я, человек из будущего, возомнил себя демиургом, способным перекроить реальность по своим лекалам, и так увлекся инженерным изяществом замысла, что забыл о главной переменной — о людях. О Хвостове, что лежит на бруствере. Об отряде Разина, посланном по сути на убой ради красивого маневра. Об Орлове, который, возможно, уже мертв, уперевшись в стену, которой не было на моих чертежах.

Ведь я мог ошибиться. Мог. Вся моя разведка — лишь наблюдения в трубу. Заряды — кустарщина из подручных материалов. План — не более чем рискованная авантюра, построенная на допущениях. В то же время Сытин и его люди оперировали другим — опытом войн, осад, сотен таких же безнадежных ситуаций. Их тактика была проста и предсказуема, но, возможно, единственно верна: ждать. Да, это медленная смерть от болезней, однако мой путь привел к смерти быстрой и позорной.

На мгновение показалось, что все происходящее справедливо. Я заигрался. Поставил на кон чужие жизни, и ставка не сыграла. Теперь пришло время платить. Арест, унизительный финал под дулами пистолетов тех, кем я пренебрегал, — вот она, расплата. За Хвостова. За Орлова. За собственную гордыню.

Опустив руки, я давал понять, что не стану сопротивляться. Почти готовый принять их условия, подписать собственное отречение и уйти в тень, лишь бы прекратить этот кошмар, лишь бы остановить бессмысленную гибель людей Разина. Пусть командует Сытин. Пусть будет его медленная, но «правильная» война.

Я поднял на полковника глаза, готовый произнести слова капитуляции. И тут все изменилось. В его взгляде проступило нечто иное. Не забота об армии или боль за погибших, а плохо скрытое, хищное торжество старого интригана, который наконец-то дождался своего часа, чтобы унизить и растоптать выскочку, затмившего его. Он упивался моей неудачей.

Одного этого взгляда, одной этой искры злорадства хватило, чтобы мгновенно выжечь во мне все сомнения. Апатию и отчаяние вытеснила ярость.

Нет. Я не сдамся. Не ему. Не им.

Мой план мог провалиться, но он был единственным верным исходя из задач, поставленных Государем. Их путь — гарантированная гибель. И я не позволю им увести за собой всю армию. Пусть умру здесь и сейчас, но этой победы я им не отдам.

Я криво усмехнулся, глядя в глаза полковнику.

— Что ж, Сытин… Поздравляю. Вы дождались своего часа.

Моя усмешка, похоже, стала последней каплей. Лицо Сытина побагровело, а рука, державшая пистолет, дрогнула.

— Взять его! — рявкнул он, шагнув вперед. — И забрать оружие!

Двое офицеров, стоявших ближе всех, послушно двинулись ко мне: капитан-кавалерист с лицом, изрезанным шрамами, и поручик, старательно избегавший моего взгляда. Не двигаясь с места, я с холодным любопытством следил за приближением развязки. Еще секунда — и они схватят меня за руки.

— Господа офицеры, позвольте поинтересоваться, что здесь происходит?

Голос, прозвучавший из темноты за их спинами, был спокоен, я бы сказал, что даже ленив, но сталь в нем заставила всех вздрогнуть. Офицеры замерли на полушаге. Сытин резко обернулся, его лицо исказила гримаса досады.

Из мрака, неторопливо вышел поручик Дубов — тот самый, которому я поручил «Глас Божий», мой верный «охранник» из Игнатовского. В его руках было нечто, отчего у видавших виды штабных вояк глаза полезли на лоб. Компактное, хищное оружие из вороненой стали и темного дерева, не похожее ни на что из виденного ими ранее. Мой личный, единственный доведенный прототип — СМ-2 «Шквал», который я хранил в походном сундуке. Стырил, засранец?

Остановившись в нескольких шагах, Дубов обвел взглядом меня в окружении, восьми нацеленных пистолетов. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не выглядел испуганным или удивленным. Дубов выглядел человеком, который пришел на работу.

— Поручик, вы не вовремя, — прорычал Сытин, первым придя в себя. — Здесь военный совет. Вернитесь на позицию!

— Моя позиция там, где мой командир, господин полковник, — ровным голосом ответил Дубов и шагнул ближе, вставая со мной плечом к плечу. Затем, игнорируя направленные на нас стволы, обратился ко мне: — Ваше благородие, по приказу капитана де ла Серды, мы не спускали глаз с ваших недоброжелателей. Капитан предупреждал, что у ваших недругов нервы могут оказаться слабыми. Похоже, он как в воду глядел.

Де ла Серда. Моя служба безопасности. Так вот он, мой «рояль в кустах». Появление Дубова — не слепая удача, а срабатывание предохранителя, который я сам и установил. Офицеры переглянулись, их уверенность заметно пошатнулась. Одно дело — бунтовать против зарвавшегося фаворита, и совсем другое — идти против его личной, преданной до мозга костей охранной структуры.

Сытин, побагровев еще больше, промолчал. Дубов же, полностью его игнорируя, с неподдельным, почти детским любопытством повертел в руках «Шквал».

— Тяжелая штуковина, ваше благородие, — протянул он, взвешивая оружие. — Куда тяжелее, чем кажется.

Словно невзначай, он плавно повел стволом, и мушка его диковинного оружия замерла точно на переносице полковника Сытина. Движение было таким естественным, таким будничным, что стало от этого еще более жутким.

Среди мятежников прошел нервный ропот. Они не понимали, что это за оружие, но его вид, эргономика, уверенность, с которой оно лежало в руках Дубова, — кричало об опасности. Их громоздкие, однозарядные пистолеты вдруг показались неуклюжими, устаревшими игрушками. Тот самый молодой подпоручик, что прятал глаза, едва заметно опустил ствол своего пистолета.

— Вес обманчив, поручик, — ответил я, включаясь в игру и чувствуя, как возвращается самообладание. — Он нужен для баланса, чтобы отдача не уводила ствол при быстрой стрельбе.

Восемь пар глаз недоуменно уставились то на меня, то на Дубова, силясь понять суть этого странного диалога. У артиллериста на лбу выступила испарина, его взгляд прикипел к темному отверстию «Шквала», направленному на командира. Они попали в собственную ловушку: выстрелить первыми означало подписать смертный приговор Сытину, ведь этот сумасшедший поручик наверняка утащит его с собой на тот свет. А Дубов, казалось, никуда не торопился — наслаждался моментом.

Сытин, чья кожа пошла серыми, землистыми пятнами, наконец не выдержал этого психологического давления.

— Что за игры, поручик⁈ — прошипел он. — Уберите эту дьявольскую игрушку! Вы совершаете преступление!

Дубов медленно повернул к нему голову, однако ствол «Шквала» не сдвинулся ни на миллиметр.

— Преступление, господин полковник, совершаете вы, подняв оружие на старшего по званию во время боя. Я же лишь исполняю свой долг — защищаю командира. А насчет игрушки… — он снова посмотрел на меня, — ваше благородие, а ведь вы так и не рассказали толком, что это за диковина. Наслышан, но в руках держу впервые. И как она в деле?

Вот же хитрец. Он тянул время и устраивал демонстрацию технологического превосходства, призванную сломить волю мятежников.

— В деле хороша, поручик, — ответил я бесстрастно, словно на производственном совещании в Игнатовском. — Однако главное в ней не вес. Главное — темп.

— И каков же он, если не секрет? — с живым интересом подхватил Дубов.

— Восемь выстрелов, — я сделал паузу, обводя взглядом застывшие фигуры. — Один за другим. Быстрее, чем вы, господин полковник, успеете досчитать до трех. Кассета на восемь патронов, перезарядка по нынешним меркам — мгновенная.

Их лица изменились. Восемь выстрелов. Какое странное совпадение, однако. Эта цифра прозвучала как смертный приговор. Каждый из них, опытный вояка, мгновенно прикинул расклад. Стоявший за спиной Сытина офицер сделал едва заметный шаг в сторону, инстинктивно выходя из-под воображаемой линии огня.

— К тому же, — добавил я, усиливая давление, — она не боится сырости. Не даст осечки. В отличие от ваших пистолетов, господа, которые в эту промозглую ночь очень даже могут подвести.

Дубов удовлетворенно хмыкнул и медленно, демонстративно, перевел взгляд с винтовки на застывших мятежников, словно прикидывая цели.

— Восемь, значит… — протянул он задумчиво, пересчитывая их взглядом. — Какое удачное совпадение, господин полковник. Вас ведь тут тоже восемь. Рука у меня, конечно, не набита, но, думаю, если постараться, четверых зацеплю. — Он снова сфокусировал взгляд на Сытине. — Начну, пожалуй, с вас. Для гарантии. А там уж как пойдет.

В этот момент одна из сирен захлебнулась и замолкла. И в образовавшейся на несколько секунд относительной тишине слова Дубова прозвучали не в общем шуме, а оглушительно, отчетливо.

— Да как ты смеешь, щенок! — взорвался Сытин, окончательно теряя самообладание. — Я тебя сгною в кандалах!

— Возможно, господин полковник, — невозмутимо согласился Дубов. — Если доживете…

Словно в ответ на его слова, вой сирены возобновился с новой силой. И тут же из темноты за спиной Дубова бесшумно выросли еще четыре тени. Бойцы из его команды. В их руках были уже знакомые мятежникам, но от этого не менее смертоносные винтовки СМ-1. Они просто стояли, держа оружие наизготовку, их молчаливое присутствие окончательно изменило расстановку сил.

Теперь это было противостояние пяти стрелков с многозарядным оружием против восьми человек с однозарядными пистолетами. Итог был очевиден для всех.

Полковник Сытин обвел взглядом своих людей, его уверенность испарилась, уступая место осознанию унизительного провала. Он попал в собственную ловушку. Первым не выдержал артиллерийский подполковник — он медленно опустил пистолет. Следом нервно сглотнул кавалерист со шрамом, его взгляд забегал от Дубова к его бойцам. Бунт захлебнулся, не успев начаться. Они проиграли в войне технологий и нервов. Теперь пришло время платить по счетам.

Опустив винтовку, Дубов не убрал ее. Насмешливый тон сменился жесткостью. Игровое настроение улетучилось, уступая место суду.

— Господин полковник, — отчетливо обратился Дубов. — И вы, господа офицеры. Ваша забава окончена. Вы обвиняетесь в мятеже против старшего по званию во время битвы. — Он сделал паузу. — Сие деяние карается одним — смертью. Тем более, на поле боя.

Сытин дернулся, хотел что-то крикнуть, но Дубов не дал ему и рта раскрыть.

— Однако, — продолжил он, — бригадир Смирнов — человек отходчивый и, возможно, примет во внимание ваши прошлые заслуги. Посему, я даю вам один шанс. Один. Вы немедленно кладете оружие на землю и сдаетесь. В противном случае, я буду вынужден привести приговор в исполнение. И начну, господин полковник, как и обещал, с вас. Решайте. Время пошло.

Он не шутил. Вся его фигура излучала абсолютную готовность действовать. Сытин смотрел то на него, то на меня, то на своих колеблющихся офицеров. Его лицо было полотном, на котором смешались ярость, унижение и запоздалое осознание бездны, в которую он завел себя и своих людей. Он еще пытался сохранить остатки достоинства, рука сжимала пистолет, но хватка ослабевала. Выхода не было. Его мятеж провалился.

И в этот миг невыносимого, звенящего напряжения земля содрогнулась.

Глухой, мощный, направленный удар пришел из самых недр земли. Короткий, но такой силы, что почва под ногами качнулась, а на столике задребезжали мои водяные часы.

Все, как по команде, обернулись в сторону крепости.

Взрыв оказался оглушительно эффективным. У основания одного из угловых бастионов, именно там, где я и рассчитывал, вспучилась земля. Из-под кладки вырвался сноп спрессованного дыма, и стена тяжело, со скрежещущим стоном, просела. Ее нижняя часть, лишившись опоры, сползла вниз, образовав удобный для штурма пологий склон. Из пролома с секундным опозданием ударил второй взрыв, глуше, но шире, — сдетонировал малый пороховой погреб, расположенный прямо за этим участком.

Мой план сработал. Орлов справился. Нашел уязвимость, заложил заряды. Точечный, хирургический удар. Эдакое вскрытие консервной банки.

Медленно повернув голову, я посмотрел на Сытина. На его лице застыло выражение непонимающего ужаса. Он смотрел на дело моих рук, и в его глазах читалось крушение целого мира. Он был окончательно и бесповоротно раздавлен.

Его пистолет с глухим стуком упал на землю. Следом за ним, один за другим, посыпались пистолеты его офицеров. Это больше не были бунтовщики. Они стали потрясенными, испуганными свидетелями чуда. Или кошмара.

— Взять их под стражу, — ровным голосом приказал я Дубову.

Пока его люди вязали руки обессилевшим офицерам, я подошел к поручику. Улыбка, которую я так долго сдерживал, расползлась по лицу — улыбка облегчения, усталости и безграничного триумфа. Я протянул руку.

— Спасибо, поручик. Ты спас и меня, и всю нашу операцию. Этот «Шквал» — твой. Когда вернемся, лично сделаю для тебя лучшую его версию. Мой подарок. А пока — носи с честью.

Дубов крепко, пожал мою руку, на его лице тоже играла усмешка.

— Служу Отечеству, ваше благородие, — ответил он смущенно. Затем, кивнув в сторону зияющего пролома, спросил: — А что же там все-таки рвануло так знатно? Я думал, мы просто стену немного поковыряем.

Мой взгляд упал на пролом, в который уже должны вливаться штурмовые отряды — Орлов должен был это организовать, на мечущиеся фигурки на уцелевших стенах.

Я усмехнулся.

— Представь, поручик, что Азов — это огромный вражеский корабль. Так вот, Орлов только что взорвал у него крюйт-камеру.