Кинжал Немезиды

Глава 19

Месяцем позже. Год 4 от основания храма. Месяц седьмой, Даматейон, богине плодородия и сбору урожая посвященный. Время убывающей луны. Остров Родос.

Орда кораблей с воинами, прошедшими по здешним меркам полмира, прыгала от острова к острову, неумолимо приближаясь к родному дому. Пилос — Китера— Крит — Карпатос — Родос… Неделя пути. Мы ночевали здесь, и вот с рассветом я любуюсь на лучшую бухту в этой части моря и пытаюсь решить загадку: почему здесь живут крабы и дикие козы, а людей почти нет. Весь остров облеплен поселениями критян, лукканцев и ахейцев, а это место пустует. А ведь именно здесь должен стоять город Родос, который будет царить над востоком Средиземноморья. Надо бы исправить это упущение. Да и пиратов Лукки отсюда контролировать куда удобнее. Немного подправить очертания гавани щебнем и песком, и вуаля! У меня есть свой собственный непотопляемый авианосец. Жаль только взять его я пока не могу. Клятва не позволяет.

— Государь! — Кноссо, на смуглой физиономии которого было написано неописуемое удивление, подошел и приложил руку к сердцу. — Тут парни за водой пошли, так рыбаки говорят, что царицу Поликсо убили!

— Да ладно! — восхитился я. — И кто же сейчас в Линдосе правит?

— Никто, — ухмыльнулся Кноссо. — В ее дворце банда афинян засела, а родосцы их осаждают. Там же не крепость, скала отвесная. Двое мальчишек с палками целую армию остановят. Я вообще не могу понять, как они ее взять смогли.

— В Линдос! — скомандовал я. — Я хочу это видеть. Со мной идет когорта Пеллагона, этого будет достаточно. Остальные — домой.

Мы прибыли на место уже к полудню, и немудреное здешнее воинство прыснуло во все стороны, увидев, как в порту их городка выгружается легион. Дураков здесь нет, а потому и сопротивления тоже нет. Пираты для профессионала, обученного биться в строю — это не враг, а смазка для копья. Им и первого натиска не выдержать.

— Ну, пошли, что ли, — хмыкнул я, когда в Нижнем городе расставили стражу, а местных разогнали по домам.

Подниматься в эту гору — сущее мучение. А ведь родосцы сюда под ливнем стрел лезли. Неудивительно, что они просто перекрыли единственный путь к отступлению и выбрали осаду. Пробиться с богатейшей добычей в порт для афинян будет просто невозможно. Наверное, они меня ждали, иначе непонятно, на что они вообще рассчитывали.

Я оказался прав. Ворота крепости отворились, и мой отряд вошел внутрь, с любопытством оглядываясь по сторонам. Небольшая площадь у мегарона, утоптанная до состояния камня, домишки местной знати, прилепленные к стенам изнутри, и сам дворец, представляющий собой портик с четырьмя колоннами, а за ним — беспорядочное нагромождение комнат и кладовок, которое строил по мере надобности каждый последующий царь.

Тимофей и Феано стояли впереди, увешанные золотом и серебром сверх всякой меры. Увидев, что я смотрю на нее, Феано быстрым движением выдернула пальцы из его ладони и поклонилась. Афиняне же прижали руку к сердцу. Воин не кланяется никому, даже своему государю. Эта новая мода неудержимым пожаром понеслась по Великому морю, приводя в лютое бешенство царей и царьков.

— Та-а-ак! — протянул я, с ходу оценив ситуацию. — Дайте угадаю. Поликсо вы убили. Не знаю как, потом расскажете. В Египет ты, Феано, ехать не хочешь, но зато хочешь пойти замуж за этого парня. А он хочет попросить тебя в жены. Золота на себе ты отродясь столько не носила, потому что считаешь, что это достойно деревенщины. Значит, вы готовы в случае моего отказа пробиваться к кораблям с оружием. Так?

— Я же тебе говорила, ему все ведомо. А ты не верил, — заявила Феано, и растерянная пара переглянулась, пораженная моей невероятной проницательностью. А нечего было за ручки держаться, как школьники.

— Бог тебе шепчет, государь, — убежденно заявил Тимофей. — Все так и есть.

— Дай попробую угадать дальше, — веселился я. — Вы тут сидите давно. Значит, ты, Феано, чтобы я тебя в Египет не отправил, уже забеременела. Так?

— Так, государь, — смутилась она.

— Ты, наверное, подумала, что царь Египта женщину с двумя детьми за себя точно не возьмет, — расхохотался я.

— С двумя??? — повернулся к ней побагровевший Тимофей. — Как с двумя?

— Ой! — еще больше смутилась Феано. — А я разве не сказала тебе, милый? Ну, не сердись! Я просто забыла. Женщине в моем положении это простительно. Я теперь девушка богатая, он не станет тебе обузой.

— Так что? — посмотрел я на Тимофея, который превратился в статую. — Берешь ее в жены? Она ради тебя отказалась царицей Египта стать. Решай.

— Царицей Египта! Ишь ты! — не выдержал Главк. — Феано наша, и вдруг царица! Да убей меня гром! Ты чего раздумываешь, дурень! Хорошая ведь баба! А щенка, что она нагуляла, прокормим!

Воины, стоявшие полукругом, слушали, раскрыв рты. Такое можно до старости рассказывать, и за это еще и поить бесплатно будут. Да, у них любовь. Но ребенок… Афины — это не Фракия. В этом городе обычаи весьма суровы. Женщине с внебрачным ребенком выйти замуж очень сложно, только если за бедняка. А за состоятельного землевладельца — нечего и думать, ни одна семья не пойдет на это. И если у нее сын, то прав он никаких не иметь не будет, всю жизнь считаясь то ли приживалой, то ли батраком. Про наследование даже речь не идет.

— Царевич Мегапенф, ее сын, после смерти отца получит город Амиклы в Лаконике, — сказал я. — Он не станет претендовать на наследство твоих детей.

— Царевич? — ошалело переглянулись афиняне. — У него город свой будет? Так это что, нам царица вчера вино наливала? Ну, дела-а…

— Уф-ф! Отдай мне ее в жены, царь! — заявил Тимофей, который вышел из ступора. — Я за нее выкуп богатый заплачу.

— Сколько? — едва сдерживая смех, спросил я. — Она моя родня. Дешево не отдам.

— Двадцать мин золота! — гордо выпятил он грудь, и по всей площади разнесся протяжный вздох.

— Мало! — ответил я, введя людей в оторопь.

— Сорок! — выкрикнул Тимофей.

— Мало! — в тон ему ответил я.

— Сорок три! — в сердцах сказал Тимофей. — Это все, что у меня есть!

— Мало! — снова сказал я.

— Я еще столько же за себя дам, — скромно обронила Феано, и народ на площади начал искать, где находится сердце. Да я и сам не на шутку удивился. Сумма эта настолько чудовищная, что не каждый царь за дочь в приданое даст. Да и не у каждого царя она просто есть.

— Мало! — опять сказал я, и по лицу Феано потекли слезы.

— У нас больше нет ничего, — всхлипывая, произнесла она и крепко вцепилась в руку Тимофея.

— Мою долю возьми, царь, — вышел вперед Главк.

— И мою!

— И мою! — послышалось из строя афинян.

— Мне ваше золото без надобности, — ответил я, покачав головой. — Себе оставьте. Вы же Линдос оружием брали? Он по всем обычаям ваш. Вот его мне и отдайте. Честь по чести, по договору.

— Да забирай! — хором заорали афиняне. — Нам он все равно без надобности. Мы тут уже взяли что хотели.

— Целый город отдают за какую-то бабу! — простонал трибун Пеллагон за моей спиной. — Рассказать кому, не поверят ведь.

— Поверят, — успокоил я всех. — И не только город, но и остров к нему в придачу. Поликсо и Тлеполем отсюда Родосом правили. Договор на ступенях храма Великой Матери зачитают, а потом в камне выбьют. Чтобы никто не сомневался.

Зачем мне нужен был весь этот цирк? Пиар! Пиар, будь он неладен. Я еще песню своим школярам закажу. О великой любви Тимофея и Феано. Как безродный наемник, служа царю Энею, получил в жены ту, кто отказался ради него пойти за самого фараона. Он отдал за нее Родос, а она принесла в приданое целое царство. М-да… Над приданым мы еще поработаем, но после такого все пассионарии этого мира будут мои с потрохами. Успех одного сподвигнет на свершения тысячи, а мой град на холме засияет еще ярче. Еще несколько таких историй, и косный, застывший мир, где столетиями не меняется ничего, провернет ржавые шестеренки, проснувшись от вековой спячки. Ведь именно этого я и добиваюсь: перезапустить умирающую цивилизацию, где привыкли считать правильным только то, что делали деды и прадеды. Надо будет удвоить количество аэдов и подумать о переводе песен на лувийский и ханаанейский. Пора расширять аудиторию.

— Приданое будет достойным, — милостиво кивнул я. — Феано — женщина из царского дома. Она не пойдет замуж как нищенка.

Та-а-ак! Ведь я как знал, а потому запустил план Б еще до своего отплытия. В Энгоми уже привезли Лаодику, самую красивую из дочерей Приама. Ей семнадцать, она три года как вдова, и прямо сейчас ее усиленно натаскивают для будущей роли. Лаодика, конечно, схватывает не так быстро, как Феано, но тоже вариант вполне рабочий. Только с языками у нее куда хуже. Феано уже бойко лопочет на аккадском, египетском и ханаанейском, и даже умеет читать. Но зато во всем этом есть немалый плюс. Феано уж очень простовата для той роли, что была ей назначена. Тут царская кровь нужна.

— Пеллагон! — повернулся я трибуну. — Ты же родом отсюда. Города на Родосе должны либо принести мне присягу, либо их придется разрушить. Их жителей я изгоню, а на их место завезу людей с Кипра. Лучше договорись по-хорошему, я не хочу понапрасну лить кровь. У тебя три месяца. Если мы этого не сделаем, получим новое пиратское гнездо, еще хуже прежнего. С Поликсо у меня хотя бы договор был, с этими же нет вообще ничего. Их старейшин потом ко мне привезешь. Буду с ними пить и дарить им подарки.

— С людьми покойной царицы что делать будем? — спросил трибун. — Они с моря живут, государь. Их на землю не посадишь.

— Не можешь предотвратить — возглавь, — ответил я подумав. — Кноссо пусть их к себе заберет. Корабли в царский флот зачислим, их самих поставим на довольствие. Грабить будут, как прежде, но только по моей команде. Доля, что шла Поликсо, теперь пойдет мне. Ведь я законный царь Родоса. Я его только что на Феано поменял. У меня и договор с печатью будет, и пусть кто-нибудь попробует его оспорить.

Неделю спустя. Энгоми.

Как узнать, что моя жена опять родила дочь? Правильно, по глазам. Они у нее красные, как у кролика. Креуса ревет уже какую ночь, и даже то, что я вернулся, не слишком сильно исправило ситуацию. Она свой долг понимает буквально. Царица должна рожать воинов, и точка. Девки — это ее личный позор, производственный брак и провал на семейном фронте. И даже то, что Клеопатру я люблю до безумия, никак на ее личные представления о жизни не влияет. Долг женщины царского дома перед династией вколочен в нее намертво. Он для нее куда важнее, чем личное счастье и любовь к детям. Может, это и правильно. Может, это я чего-то не понимаю…

— Иди сюда! — шепнул я, движением ладони прогнав служанок из спальни и прижав ее к себе. — Ну чего ты ревешь? Родишь еще сына, какие твои годы. А мне и девочка в радость. Я может, всегда дочь хотел, а теперь у меня их аж две.

Я ведь не вру. Я действительно всегда хотел дочь, но не дал бог. Этого не понять тому, кого не обнимала маленькая девочка, которая любит тебя всей душой. Любит не за что-то, а просто так. Ни с чем этого чувства не сравнить.

— Тебе других жен нужно взять, господин мой, — твердо произнесла Креуса. — У царя Сидона дочь в возраст вошла. И у царя Библа целых две. А если с Египтом все получится, то и оттуда пришлют царевну. Они этого не любят делать, как я слышала, но за корабль меди согласятся точно. А если уж и так не выйдет, возьмешь кого-нибудь из моих племянниц. Там уже подрастает несколько.

— Даже речи быть не может, — решительно произнес я. — Большую кровь хочешь получить, царица? Хочешь увидеть, как после моей смерти дети страну в клочья разорвут? Забудь.

— У нас один сын, — вздохнула она. — И боги могут забрать его к себе в любое время.

— Тогда нужно будет передать трон зятю, — ответил я ей. — Так у хеттов заведено было. Да не изводи ты себя. Имя не придумала еще?

— Не посмела без тебя, — удивленно посмотрела на меня Креуса.

— Пусть будет Береника, — ответил я, подумав, и она равнодушно кивнула. Ей без разницы. Что-то меня продолжает тянуть в сторону Египта. И неудивительно.

Креуса хорошеет, и даже роды не портят ее. Ей ведь всего-то двадцать, и из робкой, стеснительной девчонки она превратилась в зрелую, очаровательную женщину. Моя жена бледна, как и все знатные дамы, а ее милое личико с огромными глазами, опушенными длинными ресницами, покрыто дорожками слез. Она вздохнула и крепко обняла меня, а высокая грудь кормящей женщины крепко прижалась, отвлекая от вопросов наследования и высокой политики. Я не выдерживаю и тащу ее на кровать. Я соскучился.

Еще одно небольшое водохранилище закончено за время моего отсутствия. Бедная наша речушка! Летом ее почти что не видно, и только зимой она превращается в бурный поток, с гулом несущий свои воды в сторону моря. Каждая деревня, стоящая на ее берегах, растаскивает эту воду, заполняя свои цистерны. Ведь впереди лето, а летом тут стоит такая сушь, что даже яровое зерно не вызревает. Сеют лишь озимые, которые обильно проливают зимние дожди. Только это нас и спасает.

Чахлые палочки будущих лесополос окружают русло с двух сторон. Так хоть немного уменьшится испарение. Но сейчас я здесь не для того, чтобы смотреть, как колесо наполняет желоб, несущий живительную влагу в сторону разбитого неподалеку сада. У меня есть дело поважнее. Я подъехал к каменному сараю, из которого раздавался такой знакомый звук. Это же пилорама. Как будто назад попал.

Мощная пила с крупными, хищными зубьями ходит вверх-вниз, распуская в длину сосновое бревно. Его срубили зимой в верховьях Педиеоса, а потом, увязанное в плот сплавили вниз, до самой запруды. Отроги Троодоса покрыты густым лесом, и его хватит надолго. А потом, когда склоны изрядно полысеют, я велю высадить его вновь. Так, как уже приказал сажать кедр в горах Угарита.

— Государь! — Анхер поклонился, сияя, как новая тетрадрахма. — Получилось у нас. Все по твоему слову сделали.

Огромное колесо провернулось, подняло рычаг, а потом опустило его, сделав пропил. За ним еще один, а потом еще… Заточенная пластина опускается и поднимается, пока два потных мужика подсовывают бревно под зубья пилы. Тут что-то не так…

— Анхер, — сморщил я лоб. — Нужно еще кое-что сделать.

— Слушаю, государь!

Кажется, он не на шутку расстроен. Смуглое лицо бесстрастно, но в глазах мечутся какие-то нездоровые всполохи. Он только что был безумно горд собой, а тут я…

— Твоя работа великолепна, — подсластил я пилюлю. — Но нужно добавить пил. Пусть их будет четыре или пять. Я хочу, чтобы бревно распускалось на доски за один проход. И доски должны быть разной толщины.

— О-о-о! — выдохнул он, а потом осторожно произнес. — Думаю, это возможно, государь. Если сделать раму помощнее… Несколько сменных рам… Тогда да.

— И еще, — вспомнил я. — Бревно должно само к пиле ехать.

— Но как? — растерянно посмотрел на меня он.

— Кривошип, — напомнил я ему. — Ты уже сделал ножной привод для прялки?

— Сделал, господин, — кивнул он. — В этом ничего сложного нет.

— Вот его и примени. А еще используй зубчатую рейку, — величественно изрек я и пошел дальше. А то вдруг он меня спросит что-то конкретное, а на этом мои познания в данном вопросе закончились. В голове у меня крутится слово «каретка», но вместо чего-то, связанного с техникой, возникает ассоциация с маленькой каретой. Той самой, из «Золушки», запряженной мышами.

Это уже третья запруда с мельничным колесом. Одна мелет зерно, вторая поднимает кузнечный молот, а эта вот пилит доски. Мне нужно будет поставить такую же во Фракии, и тогда Египет, вечно задыхающийся от дефицита леса, станет куда более податлив. Он сейчас, после стольких побед, находится на пике своего могущества. Урожаи пока хороши, да и толпы рабов-пришельцев попали в каменоломни и в храмы. Но с деревом у них все равно туго, и даже оккупация Ханаана не слишком сильно это меняет. Кедр растет высоко в Ливанских горах. Как ни крути, а доставить его в порт обойдется недешево. Да и вырубка его ведется хищнически. Все, что поближе к побережью, уже давно извели под корень, и лесорубы с каждым годом идут дальше и дальше, поднимаясь к самым снегам.

— Возвращаемся! — кивнул я охране, и мы развернули коней в сторону города. У меня еще куча дел.

— Государь! — наклонился к моему уху новый начальник охраны. — Госпожа Кассандра гонца прислала. В храм Великой Матери заявился какой-то оборванец. Он вцепился в статую богини и нипочем не хочет уходить. Мы бы кому-то другому накостыляли по шее и выгнали, но этого тронуть не можем. Он говорит, что находится под защитой твоей клятвы.

Феано стояла в храме Немезиды, гордо глядя в жутковатое лицо богини. Сейчас она не боялась ее. Не боялась совсем.

— Спасибо тебе, Приходящая в ночи, — сбивчиво произнесла она. — Месть свершилась, и я возвращаю перо из твоего крыла. Славься по всей земле, Дарующая справедливую месть.

— Ты исполнила волю богини, Феано, — из темноты храма вышла пожилая жрица в темном одеянии. — Она благосклонна к тебе. И ты сможешь один раз попросить ее помощи.

— Волю богини? — растерялась Феано. — Какую еще волю?

— Ты покарала отступницу, — снисходительно пояснила жрица, — ту, которая дала клятву верности Наказующей, и нарушила ее. Именно для этого тебе и был дарован этот кинжал. Ты услышала ее, и теперь богиня довольна тобой. Когда тебе станет так тяжело, что жизнь повиснет на волоске, Безымянный придет к тебе. Но он придет как друг и союзник. Он подаст тебе руку помощи. Только дай весть.