Кинжал Немезиды

Глава 2

Год 3 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Октябрь 1173 года до н. э. Энгоми.

И все же чувство юмора у меня отменное. Мне об этом никто не говорил, я и сам знаю. Как и следовало ожидать, сотни пленных сидонцев, тирцев и библосцев их собственные цари выкупить отказались, о чем бедолагам с прискорбием и сообщили стражники. Несчастные люди уже смирились с тем, что их распнут на потеху горожанам, а тут выехал я во всем пурпурном и помиловал всех оптом. А взамен попросил сущую безделицу: принести клятву на жертвеннике, что они больше никогда не поднимут оружия против Народа Моря, кроме как для самозащиты. Я и статуэтки богов припас ради такого случая. У меня и Мелькарт имеется, и Баал-Хадад, и даже Дагон, если кто-то веровал именно в него. После такого неслыханного благодеяния моя небольшая просьба поработать годик-другой в каменоломнях, пока не достроим стены Энгоми, показалась этим замечательным людям не столь уж обременительной. Их ведь даже будут кормить.

Народ проникся моей добротой не на шутку и, судя по слухам, покатившимся по всему восточному берегу, царей после возвращения из плена ждет горячая встреча, с некоторой степенью вероятности несовместимая с жизнью. Я ведь купцов не тронул, города не тронул, и пленных пощадил. Ну а то, что я взял выкуп, выгреб все запасы строевого леса и оставил их без флота, так я в своем праве. Война же.

Финикийцы еще не понимали, как теперь будут вести дела, но уже догадывались, что ничего хорошего их не ждет. Я уничтожил все верфи, а мои эмиссары напропалую переманивали корабелов, оставшихся без работы. И помешать им было некому. Цари у меня в плену или убиты, воины поклялись в вечной дружбе, а военного флота у финикийцев больше нет. На верфях Энгоми заложили новые корабли, неслыханных размеров. Именно они будут возить товары по Великому морю, напрочь уничтожив всех конкурентов дешевизной тарифа. А еще они будут возить лес из Фракии, навсегда подорвав монополию финикийцев на поставки в Египет. Кедр теперь перейдет в разряд поделочного дерева, чрезмерно дорогого для того, чтобы тратить его на какие-то там корабли. Я сам буду выкупать его для своего дворца, для нарождающейся столярной промышленности и для капитального строительства. Кедровые балки не ведутся, а потому нет ничего лучше, если хочешь возвести многоэтажный дом.

То, что назревало в торговых кругах Средиземноморья, нельзя было назвать иначе, кроме как паникой. Все бизнес-схемы, существовавшие столетиями, рушились прямо на глазах. И во всем этом прослеживался один важный нюанс: интерес Египта, который совершенно не просто так размещал гарнизоны в беспокойном Ханаане. Неэквивалентный обмен. Вот что еще держало на плаву эту огромную страну, изнуренную войнами и мятежами после смерти царицы Таусерт. Колониальная схема, в которой товары периферии забирают задарма, а взамен поставляют дорогие товары метрополии. Схема надежная, как топор, и обкатана англичанами в Индии. Египтяне — не дураки, а потому вся торговля с ними идет под видом даров одного царя другому. И именно они решают, сколько дадут зерна за тот или иной товар. Рапану мне как-то сказал, что библосцы отгружают кедр в Пер-Рамзес примерно в четыре раза дешевле, чем другим. Такая вот завуалированная форма дани. Египет милостиво дарует пшеницу и ячмень изнывающему от засухи Ханаану, но при этом технично не дает его людям разжиреть, снимая все сливки. Не случайно ведь финикийские города по-настоящему поднялись только тогда, когда выгнали египетские гарнизоны. Даже великий Тир сейчас — относительно небольшой город, которому далеко до Сидона и Библа.

Привычный порядок вещей сломан. Поставки леса подо мной, поставки качественной бронзы тоже. Медь и олово египтяне получают в микроскопических количествах, и по тем слухам, что доносятся до меня, уже начинают нервничать. Они ведь очень неплохо заработали, пока Средиземноморье стонало от набегов морских разбойников. Всё награбленное, в первую очередь металлы, шло именно к ним, в обмен на зерно. А теперь те запасы, что были сделаны в годы мирового хаоса, подходили к концу. Слуги фараона привыкли получать дешевое сырье, а сейчас вынуждены довольствоваться только добычей Синая. И награбленного к ним больше не везут, поскольку именно я полностью контролирую торговое судоходство у берегов Дельты. И это значит, что им придется со мной договариваться.

Осталось совсем немного. Я должен хотя бы на время прервать их собственную добычу меди. Тогда они мои с потрохами. Подергаются, конечно, не без этого. Но с учетом всех привходящих обстоятельств, им конец. Это они попадут в сети неэквивалентного обмена. Нужно положить последний пазл в этой картинке. И сделать это должен афинянин Тимофей. Интересно, как у него идут дела?

В то же самое время. Иерихон.

Пусть на юг и впрямь оказался непрост. Тимофей вел свой отряд короткими переходами, не рискуя. Он мог и неделю, и две просидеть в каком-нибудь отдаленном селении, выведывая безопасный путь. Эту землю князья разорвали на куски, а поскольку власть фараонов в Ханаане становилась все более и более эфемерной, то и безопасность на путях становилась эфемерной тоже. Афиняне уже прошли через Хамат, Хамас-Савбу, Кадеш, Дамаск и Раббат-Аммон[1]. Но в последний город проводники-арамеи, нанятые за серебро, идти отказались наотрез. Только ткнули рукой вдаль и повернули своих ослов назад. Дураков нет совать голову в пасть льву. В городе этом жили аммонитяне, верные почитатели Молоха, каменное сердце которого радовали только человеческие жертвы.

Впрочем, отсюда до Иерихона, в окрестностях которого, по слухам, кочевало племя иври — день-два пути. Потому-то Тимофей, который и до этого крупные города старался обходить по широкой дуге, заночевал в деревеньке на отшибе, в которой заодно взял еду. И при этом за серебро взял, отчего удостоился недоуменного взгляда и самих крестьян, и собственных воинов. Зачем платить, если можно получить даром, мужиков убить, баб попользовать, а деревню сжечь? Весело же! Недалекие пастухи-афиняне жили не то чтобы одним днем… Одним часом! И такая незатейливая мысль, что по следам тех, кто разорил деревню, пойдут десятки колесниц, им просто не приходила в голову. Они и так дважды попали в серьезную переделку, а потому до цели из пятидесяти человек дошло чуть больше тридцати.

Афиняне переправились через Иордан, пугливо поглядывая по сторонам. Они слышали, что тут еще водятся водяные быки, которых и Тимофей, и Главк, видевшие их в Египте, боялись до дрожи. Жуткая тварь, напоминающая пузатый кувшин, могла перекусить лодку пополам. Впрочем, сегодня или боги были на их стороне, или зловредных тварей уже извели под корень.

— Это сюда мы столько времени шли? — Тимофей озадаченно смотрел на убогий городишко, оседлавший высокий холм. Он ждал чего-то другого. Даже Дамаск и Кадеш ни в какое сравнение не шли с этой дырой. А уж про Пер-Рамзес или Энгоми и говорить нечего.

Иерихон изрядно наказали здешние боги, что любят трясти земную твердь[2]. Стена его — шесть локтей в самом высоком месте, а кое-где — не выше четырех. Верхний ее край идет волной, как будто к ней подошел великан, наклонился и откусил немалый кусок. Кладка из крупных булыжников чередовалась небрежными заплатками из кирпича, высушенного на солнце, а башен было всего четыре. Одна из них заодно служила воротами, представляющими собой калитку, в которой даже невысокий Главк едва ли встал бы, раскинув руки. Две повозки, запряженные ослами, не разъехались бы в них нипочем. Да тут, наверное, и не случалось такого. Как могут встретиться целых два осла одновременно в таком унылом месте?

— Ну и задница! — подтвердил мысли друга Главк, поглаживая бороду, которая за время пути отросла так, что доставала ему почти до пупа. — Нам точно сюда?

— Точно, — кивнул Тимофей, который уже поинтересовался этим у местного пастуха, которого поймали неподалеку. Впрочем, племя иври — ребята суровые, поэтому с пареньком поговорили вежливо и даже подарили медное кольцо, которое тот с удовольствием напялил на грязный палец.

Надо сказать, и язык иври, и повадки, и одежда не выделяли их из других ханаанеев ничем. Длинные рубахи ниже колен, платки, обмотанные вокруг головы, и сандалии на кожаной или деревянной подошве носят все от Синая до Угарита. И фраза «Шалом леке», «Мир тебе» звучит почти одинаково и здесь, и в Сидоне.

Отряд подошел к крошечному городку, который разметался у подножия акрополя. Из лачуг с плоской крышей, разбросанных в полнейшем беспорядке, выбегали перепуганные бабы, а на воротной башне суетились какие-то люди, которые тыкали пальцами прямо в афинян. Убогие клочки земли, на которых уже собрали ячмень, прижимались к заросшему тростником берегу реки. Тут и там росли оливы и виноград, которым люди обвивали древесные стволы. В Ханаане еще не знают шпалер, которые вовсю используют на островах Великого моря, и на которых ягод вызревает куда больше, чем на лозе, вынужденной бороться за солнце с раскидистым деревом. Стада овец и коз крикливые мальчишки погнали куда-то в даль, за холмы, а их отцы уже стояли со щитами и копьями, готовясь прикрыть отход в крепость своих семей.

— Здесь ждем, — скомандовал Тимофей, которому до смерти не хотелось резаться со здешними пастухами. Народ тут злой и отчаянный, незачем людей терять по пустякам.

Они простояли недолго. Видимо, люди в городе уверились, что нет у гостей злых намерений, и выслали к ним гонца. Всклокоченный мужичок лет тридцати, в серой от пыли рубахе, подпоясанной веревкой, остановился шагах в десяти и выжидательно посмотрел на них.

— Мир дому твоему, мир тебе и мир всему, что твоё! — поднял руку Тимофей. — Мы не таим зла.

— Мир и тебе, гость, — произнес положенные слова гонец. — Чего ты ищешь в земле Израиля?[3]

— Я ищу человека по имени Иисус бин Нун, — ответил Тимофей. — Или Навин. Я не знаю, как правильно он зовется на вашем языке.

— Тебе нужен шофет? — выпучил глаза гонец.

— Шофет? — задумался Тимофей и нашел ответ тут же. Топет, суфет, шафат. Так на восточном берегу Великого моря называли судей или избранных вождей.

— Да, он и нужен, — уверенно кивнул афинянин. — Скажи ему, что мы послы от царя Энея, правителя Алассии, Угарита и других земель.

— Следуй за мной, — кивнул гонец. — Будь благословен Господом, путник. Ты гость, и ты теперь под нашей защитой. Войди в мире.

Почет и впрямь оказался небывалым. Самые уважаемые люди Иерихона, их жены и дети омыли афинянам ноги, а потом посадили их за стол, который молчаливые служанки тут же забросали свежайшими лепешками, блюдами с козьим сыром и зеленью. Принесли молоко, вино и чистую воду. А где-то вдалеке раздался истошное блеяние овец, которые пойдут на стол для нежданных гостей. Невероятная честь в этой скудной земле, которую племя иври по непонятной причине называло «обетованной». Теперь ясно, откуда они пришли, если даже здесь для них рай земной.

— Благословение богов призываю на этот дом! — произнес Тимофей, но удостоился укоризненного взгляда сурового старца лет семидесяти с молочно-белой головой и живыми, пронзительными глазами. Это и был Иегошуа бин Нун, вождь двенадцати племен иври, которые начали заселять эту землю.

— Мы почитаем бога, имени которого не поминаем всуе, чужеземец, — произнес он. — Мерзость Баала, Молоха и Астарты противна нам. Порази молния тех, кто поклоняется нечестивым идолам!

— Нам они тоже противны, — спешно исправился Тимофей, который вспомнил предупреждения насчет верований этих людей. — Мы ненавидим тех, кто продает свое тело в храмах и льет на жертвенниках людскую кровь. Кстати, мясо свиньи мы не любим[4]. Баранина куда вкуснее.

— Тогда мы будем друзьями, — поднял кубок Иегошуа. — Сначала пир, а дела потом.

Их беседа затянулась далеко за полночь. Подарки, что привез Тимофей, попали точно в цель. Здесь живут бедно, и далеко не в каждом доме есть одежда синего или красного цвета. Нечасто встретишь и серебро на женщинах. Его носят лишь жены вождей. Мало хорошего оружия, а потому, когда афинянин вручил свой последний подарок, судья народа Израиля лишь озадаченно крякнул и надолго замолчал. Пятьсот железных наконечников для копий — бесценный дар, которым можно вооружить целое войско.

— Мне нечем одарить в ответ твоего царя, Тимофей, — сказал он наконец. — Я мог бы дать ему лучших овец и коз, но думаю, они ему не нужны. И наши ткани — ничто по сравнению с тем, что привез ты. Мое сердце пребывает в печали.

— Дай мне проводников к медным копям царя Египта, и мы в расчете, — сказал Тимофей. — Вы же знаете те места?

— Знаем ли мы их? — удивленно поднял седые брови Иегошуа. — Мы знаем там каждый куст. Я родился в Египте, недалеко от города Пер-Атум[5]. Мой народ ушел оттуда и много лет кочевал по Синаю. Но теперь та земля бесплодна, там больше нет корма и воды для нашего скота. Великая сушь наступила. И вот я, старик, вижу, как начинают сеять ячмень люди, отцы и деды которых пасли овец. Пророк Моше заповедал нам идти сюда, он сказал, что сам бог отдал эту землю народу Израиля.

— Я слышал от людей, что какая-то блудная баба сдала вам этот город? — весело оскалился Тимофей.

— Мы всех женщин, что отдаются чужеземцам в храме Астарты, считаем блудницами, — спокойно ответил Иегошуа. — Но если ты говоришь про Раав, то она и ее семья живут в покое и уважении. Она приняла завет, и бог простил ее прегрешения. Никто теперь не посмеет смотреть на нее косо. Когда-то я пришел сюда из пустыни, чтобы увидеть своими глазами Землю Обетованную, но меня посчитали лазутчиком. Я тогда гостил у нее в доме. Раав укрыла меня от людей царя и тем спасла мне жизнь. Да и как могло бы быть по-другому? Гость издревле священен в этих землях, и она просто исполнила свой долг.

— Но ты ведь и был лазутчиком, — задорно подмигнул ему Тимофей, и вождь лишь усмехнулся в белоснежную бороду.

— Зачем тебе нужны медные копи царя? — спросил его Иегошуа, и Тимофей не стал врать.

— Ограбить хочу, — признался он. — Там много меди, а моим парням нужна добыча.

— Вас слишком мало, — покачал головой Егошуа. — Я расскажу тебе, Тимофей, как ведутся там дела. Медь добывают в двух местах: на востоке и на западе. На восточных копях работают люди царя Эдома, но их охраняют воины фараона. Рудники от порта — в дне пути, и медь оттуда увозят по морю. Чтобы попасть на западные копи, нужно пересечь весь Синай и его пустыню. Там идет основная добыча. И на западе есть не только медь, но и бирюза. Копи охраняет крепость и храм богини Хатхор. Сотни воинов стерегут это место. Там можно взять хорошую добычу, и племена пастухов-шасу частенько нападают на караваны, которые идут в Фивы. Но у тебя ничего не выйдет, мой друг. Вы чужаки, вам там не продержаться и недели. Вы все умрете в песках, а ваши кости развеет ветер. Пустыня убьет вас.

— Вот дерьмо, — расстроился Тимофей. — Мне позарез туда нужно.

— Не волнуйся, мы пойдем с вами, — усмехнулся Иегошуа бин Нун. — Я хорошо помню времена царя Мернептаха. Мы еще не забыли, сколько крови моего народа пролили воины Черной Земли. Мой господь сказал: «Мне принадлежит месть и воздаяние»[6]. И кажется, он прислал тебя к нам, чтобы мы могли исполнить его волю.

— Ну и, конечно, чтобы вы могли немного медью разжиться, — расхохотался Тимофей.

— Конечно, — спокойно кивнул Иегошуа. — Медь и бирюзу мы заберем, а египтян перережем. Ибо заповедано предками: «Когда подойдёшь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир. Если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдётся в нём, будет платить тебе дань и служить тебе. Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его. И когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нём весь мужеский пол острием меча. Только жен и детей, и скот, и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой. Так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих.»[7]

— А с теми городами, что рядом с вами, как поступить надо? — не на шутку заинтересовался афинянин.

— А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, — продолжил судья, — не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: хеттеев и аморреев, и хананеев, и ферезеев, и евеев, и иевусеев, и гергесеев, как повелел тебе Господь Бог твой[8].

— Суровые вы парни, — с немалым уважением посмотрел на судью Тимофей. — Я так понял, слухи о вас не врут. Даже хеттов, и тех… Ну надо же! А мне вот интересно, хетты вам что сделали? До них же целый месяц идти!

— Вы выйдете на следующей неделе, — спокойно ответил шофет. — Я уже стар для такого. Мой сын Шамму поведет вас.