Кортик: За честь и верность

Глава 3

В тишине библиотеки раздался грохот разбитой китайской вазы эпохи Цин. Хрустальные осколки рассыпались по паркету, сверкая в лучах утреннего солнца.

«Маменька бушует», — подумал Княжич Дмитрий, сжимая виски пальцами. Голова раскалывалась после вчерашней попойки с закадычными друзьями. В горле пересохло, а во рту стоял противный привкус дешевого портвейна, который они, смеясь, называли «кровью дракона».

— Димочка! — из-за двери донесся резкий голос. — Ну что, узнал, о чем я просила?

Княгиня Марфа Дубова ворвалась в комнату, словно ураган. Ее темно-синее платье с золотым шитьем трепетало от резких движений, а глаза горели холодным гневом.

— Мам, отстань! — Дмитрий застонал, отворачиваясь к окну. — Голова раскалывается, а ты тут со своими просьбами…

— Ну точно сын своего отца, Дуб дубом! — княгиня сжала кулаки. — И пьете без разбору, лишь бы настояно на дубовой коре!

Она говорила с истерическими нотками, но в ее голосе сквозила не просто злость — страх.

Дмитрий нехотя повернулся к ней:

— Ну, сделал, как ты сказала. Встретил этого внука лавочника — Степана Карасева. Наехал на него, заявил, что его дед делал халтуру, что шпаги подвели моего деда в бою…, сказал, что он мне теперь должен.

Княгиня схватилась за голову, словно от физической боли.

— Идиот! — прошипела она. — Я просила тебя подружиться с ним! Напоить, втереться в доверие, а потом выведать, где архив! А ты что сделал? Ты нажил себе врага! Если его дед узнает, что ты интересовался шпагами — быть беде!

Дмитрий фыркнул:

— Да что ты привязалась к этим шпагам? Они у отца в чулане пылятся. Дуэльные, по спецзаказу. Мне бы пригодились…

— Пригодились?! — княгиня резко подошла к нему вплотную, и Дмитрий впервые заметил, как дрожат ее руки. — Ты даже не понимаешь, что натворил твой дед…

Она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и начала рассказ, который Дмитрий слышал лишь в обрывках пьяных пересудов.

— Твой дед, князь Владимир Дубов, в молодости был горяч и глуп. Он заказал у тогда еще молодого, но уже известного артефактора Карасева — деда этого самого Семена — пару дуэльных шпаг. Специальные, магические…

— Знаю, знаю, — махнул рукой Дмитрий. — Парные, с зеркальными свойствами. Что-то сделал с одной — отразится на другой.

— Ты не понимаешь! — княгиня ударила кулаком по столу. — Твой дед вызвал на дуэль молодого офицера — Рязанова. Но струсил. Перед поединком смазал свой клинок ядом… И когда достал шпагу — один из клинков начал чернеть на глазах!

Дмитрий нахмурился.

— И что?

— А то, что он в панике заколол Рязанова еще до начала дуэли! Отравленным клинком! — княгиня закрыла лицо руками. — Это было убийство, Дима. Не дуэль. Позор. И если об этом узнают…

— Но ведь прошло столько лет! Кто теперь вспомнит?

— Весной князь Юрьевский заказал у Карасева похожие шпаги. И на приеме у императора предложил устроить выставку фамильного оружия! — княгиня сжала его руку. — Осенью все князья принесут свои клинки. А у нас — один из них черный. От яда. Император сразу поймет, что случилось. И тогда…

Дмитрий медленно осознавал масштаб катастрофы.

— Но… почему просто не выбросить шпагу? Или сломать?

— Потому что они магические, дурак! — княгиня резко встала. — Если сломаешь одну — на второй появится трещина. Если выбросишь — на второй будет метка. Карасев специально так сделал, чтобы подделок не было!

— Ну заплатили бы ему за дубликат…

— Он отказался! — княгиня заскрежетала зубами. — Каждое его изделие уникально, все описания хранятся в архиве. И ты думаешь, почему он сейчас в больнице?

Дмитрий впервые почувствовал ледяной ужас.

— Вы… подстроили?

— Нам нужно было, чтобы его не было дома. Вор уже обыскал мастерскую — архив не нашел. А ты… — она посмотрела на него с презрением, — вместо того чтобы сделать Степана своим должником, настроил его против себя! Теперь он настороже. И если его дед очнется…

Она резко развернулась и хлопнула дверью так, что с полки упала еще одна ваза.

Дмитрий остался один, глядя на осколки.

***

Засиделись мы вчера... да какой вчера — сегодня! Легли уже с рассветом, когда за окнами оружейной лавки первые лучи солнца начали золотить крыши Петербурга. Заболтались, засиделись за чаем с сухарями — больше ничего сладкого в доме не нашлось. Хорошо было.

Но теперь, протирая глаза, я понимал — пора решать проблемы. Надо идти в министерство, подавать документы на статус вольнослушателя. Вчера с Семеном мы долго обсуждали мои перспективы, перерыли пол-интернета и даже нашли сканы того самого наградного приказа о кортиках.

"Оказывается, приказ был общий на все десять кортиков," — вспомнил я, завязывая галстук перед треснувшим зеркалом в прихожей. Мы перечитали его несколько раз и поняли, что статус вольнослушателя открывает интересные возможности. Министерство признало приказ, предложило три вуза на выбор. Но экзамены я могу сдавать только в одном — логично, диплом-то один. А вот посещать лекции могу во всех трех!

"Хотя как разорваться?" — размышлял я, надевая помятый, но еще приличный пиджак. Ходить на физподготовку к будущим офицерам? Или...

Тут вчера тихоня Семен выдал настоящий перл.

— Представь, пришел ты в медицинский... — прищурился он. — Вот ты куда пойдешь?

— Да никуда! Я вообще не хочу в медицинский! — возмутился я тогда.

Семен вздохнул театрально:

— Эх, нет в тебе романтики... Надо идти на фармацевтический! — он мечтательно закатил глаза. — И будешь ты там среди прекрасного цветника...

Я не понял:

— Что мне там, нюхать что ли? Ромашки?

— Сам ты ромашка! Нет, репейник! — Семен фыркнул. — Девушки! — воскликнул он. — Молодые, невинные девушки! И представь: ты такой, серьезный, скажешь, что еще и в магической академии обучаешься... И всё — они падают у твоих ног!

Он даже завистливо вздохнул:

— Мне бы такую возможность...

Я тогда смутился:

— Ага, падают штабелями... А потом меня самого уложат.

Но, признаться, идея засела в голове. Опыта с девушками у меня не было — ни времени, ни возможности в последние полгода. А тут вдруг такой шанс...

"Хотя сначала надо разобраться с министерством," — одернул я себя, проверяя документы в портфеле.

Семен, зевая, выполз из-за угла:

— Ты уходишь? — он потер глаза. — Подожди, я с тобой.

— Ты же сегодня дежуришь в лавке?

— Закрою на час. Не могу же я тебя одного отпустить в министерство! — он уже натягивал куртку. — Там же бюрократия, бумажки... Тебя запросто могут завернуть, если что-то не так оформишь.

Я хотел возражать, но он прав — один я бы точно запутался.

— Ладно, только быстрее, — кивнул я.

Семен на ходу запихивал в рот кусок хлеба и кричал что-то про "фармацевтический факультет", но я уже выходил на улицу, где яркое утро обещало...

Что?

Приключения?

Или очередную бюрократическую волокиту?

"Посмотрим," — подумал я, вдыхая свежий воздух.

Город ждал.

***

Как же хорошо, что я пошел с Семеном! Без него я бы точно сдался после третьего окошка. Всё утро превратилось в бесконечный квест:

— "Молодой человек, вам в 15-е окошко!"— "А где подтверждение дворянства?"— "Покажите кортик... Не тычьте, в меня своим штуцером!"— "Вольнослушатель? Да вы что, это же прошлый век!"

К обеду у меня уже дрожали руки от злости. Особенно запомнилась пожилая чиновница в 23-м окошке, которая, скривившись, заявила: "Ой, не врите, молодой человек, вы все врете!" — и демонстративно захлопнула окошко перед моим носом.

Но Семен не сдавался. Он то уговаривал, то шутил, а в какой-то момент даже достал из кармана старинную серебряную монету и как бы невзначай положил ее на стойку перед очередным чиновником. И — о чудо! — бумага внезапно оказалась подписана.

Когда к вечеру я наконец получил заветную гербовую бумагу с золотой печатью, то не поверил своим глазам:

"Вольнослушатель, дворянин Черноморской Губернии, Егоров Петр Иванович"

— Ну что, надо бы это отметить! — радостно потирал руки Семен, когда мы вышли из министерства.

Я устало улыбнулся:

— Я смотрю, ты больше меня радуешься.

— Конечно радуюсь! — Семен вдруг стал серьезным. — У меня теперь в Академии будет друг. Я же могу тебя называть другом?

— Естественно, друзья, — кивнул я, чувствуя неожиданное тепло в груди.

Но тут же вернулся к насущным проблемам:

— Надо решить, где я буду жить. Завтра в Академию, потом в другие вузы — студенческие билеты оформить...

Семен перебил меня:

— Живи у меня. Дед все равно в больнице, его не пускают. Кухарка, я уверен, уже наготовила еды на три дня вперед.

Я хотел возражать, но Семен махнул рукой:

— Не благодари. Кстати, как тебя по батюшке? И деда как зовут?

— Дед — Степан Федорович Карасев. А я — Семен Юрьевич, — ответил он. — Но мы же друзья — просто Семен.

— Договорились, — я крепко пожал ему руку.

По пути мы заскочили в кондитерскую на углу. Семен с азартом набрал целый пакет булочек:

— Ватрушки с творогом — для мозговой активности! С яблочным повидлом — для настроения! Бублики с маком — для бессонных ночей! — он подмигнул. — Чувствую, у нас их будет много — с чаем, книгами и разговорами.

Неся драгоценный пакет с выпечкой, я вдруг осознал: этот день, начавшийся так неудачно, стал одним из самых счастливых за последние полгода. Впереди была учеба, новые знакомства и… кто знает, может быть, те самые фармацевтки из мечтаний Семена.

Но главное — у меня теперь был друг.

И ключ от его дома в кармане.

***

Возле лавки стояла черная машина с зеркальными тонированными стеклами, такая же мрачная и неестественная, как ворон на фоне белого снега. Когда мы проходили мимо, бесшумно открылась задняя дверь, и оттуда вышел мужчина в идеально сидящем пиджаке, под которым угадывалась атлетическая фигура. Его движения были слишком плавными, слишком точными — словно не человека, а хищника, привыкшего рассчитывать каждый шаг.

— Добрый день. С вами желает поговорить моя госпожа, — произнес он, и в его голосе не было ни вопроса, ни просьбы — только констатация факта.

— С нами? — переспросил Семен, на мгновение растерявшись. — С нами двоими?

— Да, с вами двоими, — мужчина едва заметно улыбнулся. — Присядьте в машину. Никто вас не съест.

Мы переглянулись. В воздухе витало что-то тяжелое, почти осязаемое — как перед грозой. Но отступать было поздно.

В салоне пахло дорогим кожаным салоном и едва уловимым ароматом жасмина. Напротив нас сидела женщина, лицо которой скрывала тонкая вуаль. Но даже сквозь нее я разглядел острый подбородок, алые губы и холодный блеск глаз. Ее пальцы, унизанные кольцами с темными камнями, неторопливо перебирали складки платья.

— Семен, — ее голос был мягким, но в нем чувствовалась сталь, — вашему другу можно доверять? При нем можно вести деловой разговор?

— Можно, — Семен ответил без колебаний, но его пальцы незаметно сжались в кулаки.

Женщина кивнула и продолжила:

— Я знаю, ваш дед в больнице. На его лечение, наверное, нужны деньги. Она сделала паузу, будто давая нам осознать вес этих слов. — Я хочу купить вашу лавку. Мне она... очень срочно нужна. Готова заплатить за срочность и за все ее содержимое. У меня есть подающий надежды артефактор, и я хотела бы, чтобы он работал именно здесь. Кроме того, — ее голос стал чуть тише, — мне нужны наработки вашего деда. За отдельную плату, разумеется.

Она наклонилась вперед, и свет от уличного фонаря скользнул по ее вуали.

— Ваша цена!

Семен замер на секунду, но ответил твердо:

— Ни за какую. Это дело нашего рода. Семейные секреты не продаются. В отсутствие деда я уполномочен только продавать содержимое лавки. Он сделал паузу, и в его голосе появились нотки вызова. — И, если уж на то пошло, с дедом все хорошо. Да, он в коме. Но я верю, что он придет в себя. Медицина творит чудеса.

Женщина медленно откинулась на спинку сиденья.

— Даю вам неделю на размышления. — в ее тоне появилась опасная сладость. — Кстати... — она намеренно затянула паузу, — чем дольше ваш дед в коме, тем меньше у него шансов очнуться. А если очнется... будет инвалидом. Это не угроза, увы, — медицинская статистика.

Ее пальцы сомкнулись вокруг сумочки.

— Я бы настоятельно рекомендовала вам, молодой человек, продать лавку и обеспечить деду полноценное лечение. Я даже могу поспособствовать, чтобы его осмотрел именитый специалист Империи, профессор Пирогов Николай Иванович... вне очереди. Она улыбнулась. — Но он берет дорого.

В салоне повисло молчание.

— Что ж, до свидания, молодые люди. Мне пора.

Мы вышли на улицу, и дверь бесшумно закрылась за нами. Машина тронулась, исчезнув в потоках вечернего города так же внезапно, как и появилась.

Мы стояли, оглушенные этим разговором.

— Что это было?.. — наконец выдавил я.

Семен молчал, но в его глазах горел огонь — смесь ярости и решимости.

— Это была война, — наконец сказал он. — И она только началась.

***

Мы вошли в лавку в гнетущем молчании. Даже привычный скрип старых половиц под ногами звучал сегодня как-то зловеще. На кухне Семен механически достал из холодильника кастрюлю с тушеными ребрышками - видимо, кухарка приготовила их с утра. Аромат мяса с чесноком и лавровым листом постепенно заполнил кухню, но не смог развеять тягостную атмосферу.

Ребрышки были идеально золотистыми, мясо буквально отваливалось от костей. Свежий салат хрустел на зубах. Мы ели молча, лишь изредка переглядываясь. Только когда опустели тарелки, Семен не выдержал:

"Ну не стерва ли она?!" - он швырнул вилку на стол с таким звоном, что я вздрогнул. - "Как будто это не она подстроила тот 'несчастный случай' с дедом! Машина-то скрылась, и полиция даже не пытается искать..."

Его руки дрожали, когда он наливал нам по кружке крепкого чая. Я заметил, как тщательно Семен выбирает слова, пытаясь сохранить самообладание:

"Это предложение... Оно смердит. И эти их 'медицинские статистики' - чистейшая угроза. Да кому сдалась наша лавка?!" - он нервно провел рукой по волосам. - "А архив... Наши наработки... Дед входит в научный совет артефакторов Великого Новгорода! Без его одобрения ни один новый артефакт не признается оригинальным!"

Я осторожно спросил о полиции, и Семен только горько усмехнулся:

"Прошла неделя - тишина. Видимо, придется звонить старым друзьям деда. Есть там один брюзгливый старик... Они вечно ругались, но уважали друг друга. Завтра позвоню."

Когда он спросил, не нужна ли мне помощь с вузами, я поспешил его успокоить. Опыт сегодняшнего дня в министерстве сделал меня почти профессионалом в бюрократических вопросах.

Внезапно резкий звук сигнализации заставил нас вздрогнуть. На одном из бронированных окон остался след красной пыли - кто-то бросил кирпич. За окном во тьме не было видно ни души.

"Предупреждение," - глухо произнес Семен, разглядывая грязь на пуленепробиваемом стекле. - "Они знают, что простым кирпичом здесь ничего не добьешься. Это послание лично мне."

Я положил руку ему на плечо: "Пойдем спать. Утро вечера мудренее." Но в душе я понимал - эта ночь будет долгой, а утро принесет новые испытания. Ветер за окном выл, как предвестник бури, и где-то в темноте затаилась неведомая опасность...