Крестовый поход

Глава 10. Оснабрюк — Реймс

Оснабрюк был основан несколько столетий назад Карлом Великим. Прежде он имел статус епископской резиденции, но также являлся торговым, культурным и образовательным центром. Здесь основателем империи Каролингов была построена одна из старейших школ будущей Германии.

Город быстро вырос вокруг резиденции епископов и стал весьма богат. А где богатство, там в те времена быстро появлялись норманны. Дорого епископству обошлась политика отсутствия укреплений и упование на защиту Господа и короля. Соборы, школы, даже дома простых людей, с которых почти нечего было взять — всё было подвергнуто разграблению и сожжению. Однако место за столетие, что называется, было намолено и, как и всякое святое, долго не пустовало. Епископство восстанавливалось. Снова приходили норманны и всё уничтожали. И снова всё отстраивалось заново.

Последние полвека, когда на севере язычество окончательно уступило христианству, стало значительно спокойнее. К тому же теперь город мог рассчитывать не только на императора, но и на поддержку чрезвычайно влиятельного и сильного архиепископа Кёльна. Поэтому Оснабрюк этот средневековый Феникс, в которой раз воскресал из огня.

На месте старого горевшего несколько раз собора Святого Петра, частично с использованием сохранивших стен почти завершилось строительство нового. Ещё более величественного, крепкого и прекрасного. И не объяснить, как серый камень и угрюмое торжество геометрических форм может внушать благоговение. Да ещё и проёмы в стенах определённо напоминали бойницы, а не двери на небеса. Видимо, какие-то мысли о новых осадах в голове епископа всё же бродили. Однако же все жители города обожали свой Собор, гордились им и непременно крестились, проходя мимо, считая, что уж этот защитит их город от разрушения и простоит века.

Вокруг Собора были восстановлены здания школы, строились каменные, простые деревянные и пока что немногочисленные в этих местах фахверковые дома. Имелся даже огромный сад, немыслимая блажь. Но ещё позапрошлый ординарий епископства Бенно любил тишь и зелень. Он и сам выходил подстригать кусты, ухаживал за цветами, а его преемник Марквард, любивший тишину и покой не только расширил сад, но и приказал соорудить крытую галерею и поставить повсюду лавки под навесами, отчего изначально небольшой садик приобрёл вид парка из значительно более поздних эпох. Нынешний епископ, носящий победоносное имя Вихо, был человеком, в отличие от своих преемников более приземлённым. Доход, расход, строительство, покупки и продажи интересовали его больше, чем духовные размышления в тиши зелени. Но парк не зарастал, так как Вихо более всего прочего ценил порядок. И потому храмовые служки непременно выравнивали, поливали, следили и уберегали доставшееся от предыдущих епископов изумрудно-цветочное сокровище.

Чем отстраивающийся город обзавёлся в изобилии, так это церквями. Пока что в основном деревянными, но всё шло к тому, что многие из них вскоре должны были быть заменены каменными строениями. И первой такой, вероятнее всего, должна была стать построенная на пожертвования многочисленных торговцев церковь Святой Марии, возвышавшаяся рядом с рыночной площадью.

А вот стен не имелось. Оснабрюк снова уповал на Господа и защиту короны. И потому путешественники, заплатив небольшую пошлину за проезд через каменный мост, пересекли неширокую, но достаточно глубокую по весне реку, и оказались на неестественно узкой улочке между небольшой башенкой и домами. Буквально через мгновения та привела их на главную площадь. Помои по мостовым не лились и то хорошо. При воспоминаниях о загаженном отходами Бардовикке передёргивало даже Элезара. Напротив. Повсюду был образцовый порядок, и организация вывоза отходов и мусора, а вернее, всего слив их в речушку, были на высоте.

Путники выехали по левую сторону от центрального входа в Собор и потому пересекли всю площадь, прежде чем добрались до многочисленных и сразу каменных, основательных хозяйственных построек. Но вот место для ночлега путников при резиденции епископа, а также конюшня были деревянными. Оба здания были почти одинаковыми и напоминали просто большие сараи. Там путники за небольшое пожертвование смогли расседлать и оставить животных, сбросить в отделённой перегородкой комнатёнке свои личные вещи, а также оружие. И хотя всем хотелось перекусить, сперва они направились в церковь, чтобы присутствовать на службе.

В соборе Святого Петра было многолюдно, несмотря на середину недели. Служба уже шла, и как раз начиналось причастие. У входа стояли женщины, пытающиеся успокоить плачущих младенцев, но когда путники заходили в храм, то прихожанки бодро ринулись вперёд, как только к двум священникам выстроилась длинная очередь страждущих приобщиться Тела Христова. Александр заколебался было, стоит ли ему принимать Причастие по западному католическому обряду, ведь, как он знал католики причащаются только хлебом. Православные же принимают вино и хлеб вместе, веря, что те становятся истинными Кровью и Телом Христовыми. Но тут он рассмотрел, что священник макает кусочки хлеба в чашу с вином и только после этого кладёт их в рот прихожанам. Видимо, никакого разделения на то, что прихожан можно причащать только хлебом, без вина, здесь ещё не существовало, а практика католической Церкви была подобна той, что веками до и после использовали на Востоке, в том числе на Руси. Поэтому подумав, что по сути раскола окончательно ещё не произошло, Александр смело встал в очередь. Когда черёд дошёл до них, то Александр принял Причастие в рот, а вот стоя́щий после него Элезар принял хлеб в руки и часть хлеба откусил, а часть завернул в небольшой плат. Александр обратил внимание, что так делают довольно многие, в том числе и Аглаек. В монахе проснулся семинарист, требующий увещевать неразумных.

— Эй, ты чего творишь? — возмущённо зашептал он на ухо Элезару, когда они отошли в сторону — Разве можно так обращаться с Причастием?

Аглаек и франк недоумённо уставились на него.

— В дороге можно принять — сказал Аглаек.

— Утром хорошо понемногу, натощак… — неуверенно поддержал его Элезар.

— Ты же сын священника, друг, стыдно! — чуть не забывшись, где он находится, воскликнул монах — вы хоть понимаете, что это не просто кусочки хлеба с вином, а истинная кровь и плоть самого Бога?

Аглаек с Элезаром, не понимая, в чём их обвиняют, неуверенно переглянулись и кивнули.

— Ну и как вы себе представляете, не оскорбляете ли и не оскверняете ли вы Господа, заворачивая его величайший дар в грязную тряпицу и лапая его своими руками? А то, что кровь Господа впитается в тряпицу, а ты её потом наверное выбросишь или используешь как-то ещё?

Оба задумались. Затем Элезар достал тряпицу и аккуратно съел хлеб из неё. Аглаек чуть помедлив, повторил его действия. Оба при этом выглядели расстроенными.

— Так-то лучше. Не переживайте. Вы же делали это из благочестивых побуждений, а не чтобы оскорбить Господа — улыбнулся им Александр, и те повеселели, успокоенные его словами.

Компания стояла в сторонке у стены, и на них особенно не обращали внимания. Да и не сказать, что они сильно выделялись. Были здесь и другие люди в одежде, достойной непростого происхождения, а были и оборванцы, вроде русичей, хоть и успевших привести себя в порядок, но не обзавёдшихся новой одеждой. Однако и нельзя было сказать, что совсем никакого разделения не существовало. Люди побогаче смело проходили вперёд. Многие сидели на скамеечках, а двое самых ярко разодетых и, видимо, самые благородные, и вовсе в резных креслах. Однако и в толпе богатых выделялось пару нищих, стоя́щих на коленях даже во время чтения молитв и мешающих остальным, как действиями, так и запахом. Удивительно было, что хотя некоторые из благородных господ хмыкали носом на дурно пахнущих и выделяющихся соседей, но терпели.

Наконец, священник прочитал небольшой отрывок из Евангелия со своим пояснением, рассказал прихожанам о том, чем им следует помочь сегодня храму, и литургия благополучно завершилась. Почти все потянулись к выходу. Однако Элезар, напротив, приблизился к алтарю и о чём-то зашептался со служкой. Тот сначала помотал головой, после чего франк приблизился к нему и стал ещё что-то объяснять. Наконец, служка кивнул и убежал в алтарь.

Через некоторое время из него вышел священник. Взглянув на Элезара, он подозвал того жестом и что-то ему сказал. Элезар поцеловал его руку и вернулся к спутникам.

— Я договорился о встрече с епископом. Он сегодня не принимает, но для меня и Александра, как посланников в Рим обещали сделать исключение. Предлагаю пойти, пока привести себя в порядок с дороги и перекусить. Не думаю, что у местных прислужников будут проблемы с тем, что бы найти нашу компанию.

— Боярин, нам бы нормальную одёжу раздобыть, а? — обратился один из бывших владимирских ратников по имени Ратмир к Александру.

— И с оружием надо что-то решить, бронёй. — Поддержал его десятник Богдан.

— Вскоре мы должны встретиться с епископом. После этого займёмся одеждой.

Ратники благодарно загудели.

В том же здании, где разместились путники, монахи после мессы кормили голодных, коих было достаточно много. За небольшую плату паломников посадили за отдельный стол и принесли не полупустую бурду из лука в воде, а вполне себе съедобную овсяную кашу с прожилками мяса и даже обильно разбавленного водой вина. Позавтракав, сильно разбредаться, не стали. Кто-то занялся перекладкой вещей, кто-то пошёл посмотреть, как ухаживают за животными, а Элезар с Александром сходили умыться и переоделись. Монах надел подрясник и рясу ещё из XXI века и головной убор, который назывался клобук и произвёл при первой встрече сильное впечатление на Элезара. Он давно заметил, что местные реагируют на его хоть и не самое плохое, но и далеко не сверхдорогое одеяние, как на епископские одежды. Если бы она была просто хлопковой или шерстяной, то, наверное, удивления не вызвала, а вот не мнущаяся, гладкая на вид и ощупь, блестящая и глубокого, тёмного цвета синтетика здесь была столь необычна, что сразу вызывала ассоциации с дорогими восточными тканями, вроде шёлка.

После этого они вышли прогуляться по площади.

Пространство перед Собором ровным квадратом примерно в несколько сотен квадратных метров замостили камнями. Эту площадку окружили в основном зданиями, которые являются церковными. Торговцам здесь ставить лавки не разрешали, для этого была отдельная, торговая площадь через улицу. Но всё же здесь можно было кое-что купить. Не нечто нужное путникам, но то, что и ожидаешь найти в церквях. На противоположном конце площади, фактически уже после входа в переулок притулилась церковная лавка со всякой мелочёвкой, от маленьких плетёных верёвочек до свечей и даже книг. Рядом с ней столпились вышедшие после литургии горожане и некоторое количество великовозрастных школяров, которые, видимо, тоже присутствовали на службе. Напротив, также уже в переулке довольно много места занимала мастерская по изготовлению надгробий и крестов. У входа в неё стоял молодой человек со скрещёнными руками, опершись на высокий чёрный обелиск у входа, и с непонятной усмешкой смотрел на толпу у лавки напротив.

Александра заинтересовал этот юноша, и он даже решился подойти и обратиться к нему.

— Здравствуйте. Простите, с моей стороны не будет слишком наглым поинтересоваться, чем вас развеселили эти люди?

— О, вы знаете, я каждое утро после службы получаю истинное наслаждение от созерцания глупцов.

— Глупцов?

— Конечно, а разве вам самому не кажется глупым заботиться о том, что бы попасть в рай и тратить на это вполне земное серебро?

— Думаю серебро, которое они отдают за свечи, иконы и прочие необходимые им для спасения души вещи, лишь выражают то, что именно является для них наиболее ценным.

— Дерево и воск? — усмехнулся юноша.

— Господь, Богоматерь и все святые. Они копят своё богатство там, где считают наиболее надёжным его хранить — на Небесах — не поддался Александр.

— Ни Бога, ни благосклонность Святых не купить за деньги. — покачал головой парень- А уж посмертие в нашем мире для всех будет одинаковым, сколько бы монет они ни опустили в монастырскую казну и как бы их не зарыли на кладбище, в дубовом ли гробу или простой мешковине, каждого съедят черви.

— Это не попытка купить чью-то благосклонность, а жертва на храм. Эти люди просто так отдают Богу Богово.

Юноша покачал с сомнением головой.

— Вы уверены в своих словах? Возможно, вы лично считаете и понимаете, что, отдавая деньги в храме и получая взамен распятье, вы покупаете не Христа, а лишь совершаете милостыню, вы, я вижу учёный человек и, кажется, священнослужитель? Язычники же развешивают ленточки, оставляют чашу со снедью за печкой, ставят молоко в мыльне, но я вам гарантирую, что также поступают и эти добрые христиане. И здесь они тоже просто исполняют некий языческий обряд. Я отдам что-то монастырю, а взамен получу что-то от Господа. Воздаяние делающему вменяется по долгу, а не делающему вера его вменяется в праведность — немного неточно процитировал юноша послание Римлянам.

В этот раз Александр не спешил с ответом. Он и сам наблюдал несколько раз у местных христиан языческие обычаи, да и в бытность своей алтарнической жизни в далёком будущем наблюдал полное непонимание смысла покупки свечей или написания записочек за упокой и за здравие близких. Причём не только у людей, случайно оказавшихся в стенах церкви, но и у воцерковленных и исправно посещающих службы. Казалось, у каждого есть какой-то свой Бог, с которым он надеялся договориться, ожидая не милости, а возврата долга.

— А имеет ли это значение? — наконец вздохнул он — В конце концов, даже если у них и есть желания, чаянья, надежды на помощь Всевышнего, то нет ничего плохого в том, что они надеются на то, что этому поможет их трата в храме. В результате это реализация их ожиданий, а что же не есть вера, как уверенность в невидимом, как в видимом и в желаемом и ожидаемом, как в настоящем?

— Браво! — похлопал в ладоши юноша. — Это самое понятное объяснение веры, которое я слышал. Пожалуй, тут мне нечего возразить.

— Не моё, я лишь читал такое толкование на слова апостола — не стал приписывать Александр себе определение из написанного лишь спустя много веков катехизиса Филарета Московского, знаемого наизусть любому семинаристу.

— И тем не менее вы поразили меня в самое сердце, лишив радости насмехаться над окружающими и спустив моё самомнение с купола храма на камни площади. За такие гадости я привык платить не менее, чем кувшином вина!

— Признаться, и вы доставили мне немалое удовольствие, а потому я приму вашу оплату — улыбнулся монах.

— Что же, так идёмте сейчас же!

Но здесь Элезару с Александром приблизился храмовый служка и сообщил, что их готовы принять и ожидают в саду. Извинившись и договорившись встретиться с юношей вечером, они отбыли к епископу.

Под довольно широким навесом за столом с постными, но довольно разнообразными блюдами их встретил уже достаточно пожилой человек. Тонзура его была окружена редкими седыми волосами, взгляд был полон усталости, но всё ещё внимателен и остр.

Оба путника приблизились с поклоном, затем приложились к предложенной для поцелуя руке и представились.

— Чего же вы хотели от меня, дети мои?

Элезар изложил уже стандартную их историю о посланцах епископа и перешёл к просьбе.

— Отче, для нашей миссии нас снабдили достаточной суммой, достаточно у нас было и собственных. Однако в дне пути отсюда мы встретили торговца иудея, который перевозил в том числе рабов с Востока, из земель славян, и мы посчитали богоугодным делом выкупить у него несколько христиан, попавших в плен к язычникам и затем проданных ему в Польше. Денег у нас осталось совсем немного. Могли бы мы взять для нашей богоугодной миссии заём в 2 тыс. пфеннингов.

Епископ Вихо поднял на него свои почти серые глаза и пристально взглянул.

— Могу ли я быть уверенным в возврате и чем ты можешь поручиться в этом, сын мой?

— Отче, я не могу точно сказать, когда мы вернёмся в эти места из Святой Земли, но в том, что мы вернёмся не позднее чем через три года может послужить залогом не только верность моего слова, но и земля моего отца в Хайтебю. И…Вы знали его. Мой отец, священник Пётр служил в этих землях перед своим подвижничеством в земли славян на севере. Насколько мне известно, по его рассказам вы оба были помощниками казначея в монастыре Святого Мартина.

— О! А я всё смотрю на тебя и думаю, где же я видел твоё лицо? — сразу же очень тепло улыбнулся ординарий. — С твоим батюшкой мы в молодости выпили немало монастырского пива, сваренными искусными монахами нашей обители. Он писал мне о тебе… Что же…. Господь заповедал: «Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся»… Епископство может занять тебе две с половиной тысячи пфеннингов.

Элезар благодарно склонил голову и снова приложился к руке епископа, благословившего его.

— А сейчас сядь со мной, отобедай, вместе со своим другом и расскажи о своём отце.

— Батюшка умер, отче — печально сказал Элезар, а затем присоединился к трапезе и поведал о последнем времени земной жизни отца.

После трапезы обоих проводили в церковному казначею, который отсчитал им две с половиной тысячи пфеннингов и составил закладную на имущество Элезара. Пятьсот из полученных тут же были записаны Элезаром в качестве пожертвования епископству, поэтому на руки они получили запрошенные изначально две тысячи. Процентов Святая Церковь за бескорыстную помощь ближнему не брала, но никто не запрещал ей получить пожертвование от благодарного прихожанина. Забавно, что даже самых ярых адептов аскетизма и установления строгих монастырских порядков эта совершенно обыденная практика совершенно не волновала.

Полученные деньги помогли прикупить кое-что для согласившихся пуститься с ними совместно в путь спутников. Но основные покупки решили оставить до Парижа, где торг и выбор был богаче, а цены благодаря этому ниже. Особенно на оружие, которое в землях франков делалось не в пример больше, чем у саксонцев.

Вечер же они с удовольствием провели в своей компании и с новым знакомым в остроумных пикировках и духовных беседах, попивая крепкое рейнское вино и восхваляя друг друга в здравницах.

Выехав на утро, путники с удивительным спокойствием за неделю добрались до Реймса, резиденции архиепископа, когда-то столицы королевства Франков и места коронации королей. Александр очень хотел посмотреть на старинный в его времени, а сейчас, должно быть, совершенно новый Рейнский собор, но несмотря на то, что в городе были и соборы, и множество величественных церквей, ничего похожего на то, что он несколько раз видел по телевизору и в интернете он не нашёл. Город встретил их какой-то тишиной и малолюдностью. Вскоре стали понятны и её причины. По всей видимости, почти все местные жители, а может многие с окрестных селений, собрались послушать проповедь какого-то нищего, окружённого толпой.

Даже стоя достаточно далеко, друзья слышали его мощный голос и вскоре поняли, что говорит он очень знакомые им слова. Проповедник несомненно вещал и призывал к походу на Иерусалим.

— Это он — прошептал с каким-то благоговением и торжеством Аглаек.

— Кто? — спросил Элезар.

— О, друзья мои. Это сам Святой Пётр!