Крестовый поход

Глава 14. Париж

— Увидеть Париж и умереть! — продекламировал Александр на латыни, когда их взором предстала небольшая площадь, от которой отходили улицы сразу в трёх направлениях. По периметру она была окружена деревянными строениями, хотя вдалеке и за рекой на острове виднелись «цивильные» постройки из камня и даже аналоги многоэтажек частично из дерева.

— Увидеть Неаполь и умереть!*— улыбнулся ему Элезар.

*лат. «Videre Napoli et mori» — в те времена это крылатое выражение, вероятно, звучало так.

— Пожалуй, оба варианта того не стоят — кивнул Александр, и они рассмеялись.

— Я слышал король в Париже, вот бы он принял нашего благодетеля у себя, а мы бы с ним… — присоединился к их беседе Аглаек.

— Вот скажи мне, мой пронырливый друг, откуда ты вечно всё знаешь? — задал ему вопрос, находящийся в превосходном расположении духа Александр. Рука почти не болела, и это его как раз и радовало, но он всё же берёг её, держа в самодельной подвязке, а конём управлял левой.

— Я просто очень умён и умею слушать, а не болтать языком попусту— философски и загадочно изрёк Аглаек, и молодые люди, переглянувшись, снова рассмеялись.

Их процессия, втягивающаяся в становящиеся узкими и тёмными улочки, вызывала немало внимания, хотя движение в город и из города было оживлённым. Но такого множества воинов в одном отряде сразу — не наблюдалось. Не обращая внимания на взгляды, они отправились направо, и дорога привела их к воротам через деревянную стену, в этот раз без оборонительного рва, выходящую к Сене и портовым сооружениям на берегу реки. Здесь они повернули налево к двум видневшимся мостам острова Сите. Видимо, Пётр действительно собирался остановиться, если уж и не во дворце короля, то, возможно, в одном из многочисленных аббатств Парижа, располагавшихся, как на центральном острове города, так и на левобережье.

Почти так оно и оказалось, только без удобств епископства Реймса. В итоге их принял Божий приют для путников и больных*, который хоть и располагался на острове Сите рядом с дворцом короля, однако был прямо-таки забит огромным количеством путников.

*Существует до сих пор, смотрите дополнительные материалы.

Их взяли на постой, как и всех паломников совершенно бесплатно, и даже выделили отдельный дом, но для них тот оказался мал. Элезара с Александром разместили на третьем этаже приюта в комнатушках, спать в которых можно было исключительно по очереди или уж совсем вповалку, так как для восьмерых здесь было тесно. Первый этаж выделенного им здания был каменным, а верхние с деревянными балками и покрыт материалом, который Александр для себя определил, как саман — смесь глины и соломы. Если не считать крайней тесноты и, как выяснилось позже, насекомых, то в целом жаловаться было особо не на что. Русичи тут же завалились на отдых. Элезар с Александром, Аглаеком и Утредом отправились снова на правый берег, где помимо порта были ремесленнические кварталы и многочисленные увеселительные заведения.

Как они вскоре убедились, большинство домов в городе было построены по тому же типу, что и выделенный им, лишь с некоторой разницей в архитектурных излишествах. Где-то были сильно выступающие над первым этажом вторые и третьи, предохраняющие посетителей торговых лавок от непогоды и помоев. Где-то каменными были пара этажей, а дома огорожены каменным же забором, образуя небольшие усадьбы, пригодные к защите от нападений. Порой в городе встречались и настоящие дворцы, а строгие аббатства и находящиеся в них церкви, непременно каменные, создавали интересное обрамление.

Хотя всю правобережную часть Парижа можно было обойти довольно скоро, если бы можно было просто идти прямо, однако узкие улочки и обилие людей делали это практически невозможным. Уличные торговцы, попрошайки, обычные жители, церковнослужители, сверкающие на солнце тонзурами — все они, казалось, собрались на какой-то праздник. Но на самом деле это был почти заурядный день этого города, который стараниями королей, превращался в истинную столицу Франции. Населения Парижа вряд ли было больше, чем в Реймсе, но плотность застройки и скученность создавали впечатление чуть ли не мегаполиса. Если Реймс был поделён на кварталы по сословиям, где священнослужители находились отдельно от королевского района, а торговцы были отделены от ремесленников, то в правобережном Париже застройка была хаотичной и можно сказать демократичной. Не во всём Париже было так. На острове Сите, разделявшем, как и река, город надвое, всё было благоустроено и упорядоченно королевской волей. На левобережье в основном были богатые аббатства. Но здесь, на правом берегу реки был настоящий средневековый город, каким его представлял себе Александр. В нём всё было вперемежку и не довлело строгостью. И этот Париж ему нравился. Проходя, словно ледокол мимо горожан, он чувствовал себя Д’Артаньяном, который в окружении друзей шествует по славному городу, хотя до эпохи мушкетёров были ещё века и века. Но атмосфера! Улыбающиеся девушки, возящиеся со своими делами горожане. И взгляды, заинтересованные взгляды.

Выйдя к речному порту, они расположились в уличной забегаловке, где столы стояли прямо под открытым небом. Впрочем, погода была превосходная, некоторую жару можно было компенсировать холодным пивом, а закусить блинчиками с начинкой из грибов. Несмотря на разгар дня и необходимость тяжкого, многочасового труда, почти все столы были заняты. Парижане весело смеялись, разговаривали и с видимым удовольствием наблюдали за теми, кто работал, перекатывая бочки из повозок под навесы, разнося какие-то и занимаясь всякими другими повседневными делами.

— Эх, жаль для сидра рановато. Нормандский сидр, скажу я вам, это лучшее, что есть в этом крае — почёсывая брюхо, отметил Аглаек, откидываясь на лавке, прислонясь к стене и довольно щурясь.

— Холодное пиво тоже в самый раз, — не согласился с ним Элезар.

— По-моему, главное — в какой компании пить — улыбнулся Александр.

— Вот за это и стоит выпить! — поддержали его дружно, кроме скромного Утреда, который тоже улыбался, явно радуясь, что оказался волей судьбы в компании этих крепких, серьёзных и мужественных людей.

После первых кружек беседа неторопливо потекла о городе, превратностях пути, недавно пережитых приключениях и проходящих мимо красотках. Александр, который в XXI веке считал, что в средневековье женщины были замухрышками или каким-то рыбоголовыми уродинами, был сильно удивлён тому, что это не так, когда оказался в этом мире. Впрочем, он не мог припомнить картины с портретами какого периода он видел раньше и из-за чего у него создалось такое впечатление. Возможно, речь шла уже об эпохе Возрождения. А тогда ведь, кажется, уже жгли всех красивых женщин, считая их ведьмами. Или не жгли. Этого он с уверенностью сказать не мог. А вот что даже более строгая по сравнению с Данией и землями славян женская мода франков не может скрыть прехорошенькие личики будущих француженок, он мог. Да и длинные, прямые, скрывающие фигуру и части тела платья, которые носили даже простолюдинки, тем не менее оставляли пространство для фантазии, так как многие девушки умели походкой, жестами и взглядами, в отсутствие даже намёка на косметику и пошлость, показать больше женственности, чем иные супермодели оставленного им мира. Потому, немного захмелев, он с огромным удовольствием поддержал беседу на тему, которая его без сомнения волновала. В какой-то момент он припоминал, что читал о том, будто все европейцы были обезображены оспой. И даже вспомнил название болезни на латыни «variola», но когда заговорил об этом, то такого слова никто из собеседников не опознал, а разговоры о болезнях быстро пресекли, так как это считалось плохой приметой.

Так они и сидели, разговаривая о самом разном. Речь каким-то неведомым образом зашла о наследном принце короля Франции Людовике. По мнению Аглаека, тот был достойным мальчиком, который мудро управляет вверенным ему графством, а изрядно захмелевший Утред утверждал, что тот лишь марионетка в руках престарелого Ги де Понтье. Этот бессмысленный и непонятный ни Элезару, ни Александру спор быстро им наскучил. Отсев чуть в сторону, они тихо переговаривались короткими фразами о прохожих. Вероятно, это было последствием недавно пережитых событий, от которых обоих стало отпускать лишь сейчас, но они испытывали небывалый покой и единение друг с другом. Можно сказать, умиротворение накатывало на них мягкими волнами, и прежняя, чуть потерявшая близость крепкая дружба и взаимная приязнь вернулась сызнова. Желая не потерять, а усилить этот момент, Александр решился на серьёзный разговор.

— Помнишь в доме у епископа Сигурда я обещал, что обязательно расскажу тебе больше о себе?

— Да, конечно.

— Я думаю…. Только сначала хотел бы рассказать тебе о том, что ждёт…ну не нас конкретно, но мир в будущем.

— О чём ты? — Недоумённо спросил Элезар.

— Я знаю, чем закончится собор в Клермоне. И даже то, что произойдёт дальше.

— Но откуда?

— Об этом я тебе тоже расскажу. Но сначала всё же озвучу по порядку, что будет. — Александр вздохнул и опустил взгляд, припоминая школьную программу и всё, что он читал о Крестовых походах — Папа Урбан произнесёт речь и призовёт христиан к походу на Иерусалим. Он призовёт к освобождению Гроба Господня и христиан Востока от власти захватчиков. И люди со всего христианского мира откликнутся на этот призыв. Поход будет долгим и трудным. В нём поможет император Византии. Между отправившимися в поход рыцарями, которые будут называться крестоносцами, так как у них на одеждах будет вышит крест, будут и разногласия. Многие погибнут. Но Иерусалим всё же будет взят и освобождён. Я не знаю, что будет с нами самими, но то, что я тебе рассказал — будет. — монах поднял взгляд на Элезара и увидел два изумруда, горящие фанатичным, голубым пламенем.

— Ты пророк! — воскликнул хриплым шёпотом юноша — Я знал, что ты пророк!

— Нет, я не пророк, мой друг — улыбнулся в ответ Александр и пожал протянутую ему горячую ладонь. — Я не знаю, поверишь ли ты мне и не знаю, как это объяснить, но я из будущего. Я родился через тысячу лет. Я действительно из страны русов, но уже из другой. Той, что будет существовать на тех землях через много, много времени. Я действительно инок, действительно служил в монастыре и сын священника. Я не обманул тебя. Но Господь, верю, что не кто другой, как именно Он, перенёс меня сюда. В этот мир. Для чего? Не знаю. Но, мне кажется, для того, что бы я помог тебе Элезар. Чтобы я был рядом с тобой и поддерживал. Для того, чтобы ты мог исполнить свою клятву, а я исполнил свою, идя рядом с тобой к этой цели. О том, что будет, я читал. У нас это глубокая, древняя история, о которой сохранилось мало сведений, и я не так уж много чего помню и знаю.

Александр снова взглянул в глаза Элезара и понял, что тот верит ему и что важнее, понял о чём тот говорит. А его восхищение никуда не ушло, перейдя в принятие. Элезар же был хоть и в смятении, но услышав о том, что сам Господь послал ему помощь в клятве отцу, снова вспыхнул желанием скорее исполнить её. Желание это, никогда не проходившее, поблёкло всё же в последнее время, сменившись на желание следовать за Петром, которого юноша считал чуть ли не апостолом, вдохновившись его речами и магнетическим природным обаянием, добротой, кротостью. Но теперь старая клятва вспыхнула новым искренним порывом.

— Давай помолимся — предложил он.

Они в два голоса, не сговариваясь, стали читать Отче наш на латыни, а затем и двадцать второй псалом, подходивший их настроению. Слова о путешествии через долину смертной тени с особым смыслом звучали в их душах. «Не убоюсь зла, потому что Ты со мной» — звучало в унисон. И в возникшей между ними невероятной связи настоящей мужской дружбы и любви не было ничего ни пошлого, ни грязного, ни чего-то, что может хоть как-то запачкать абсолютную белизну и чистоту искренних чувств. Поистине, если и есть в мире бескорыстная, не требующая и не копящая долгов любовь, то им ей — настоящая мужская дружба. Молитва же лишь укрепила её, как клятва.

Александр произнёс:

— Я с тобой, Элезар. С тобой, чтобы ни случилось. Мы дойдём до Иерусалима, мы преклоним колени там же, где преклонил их Спаситель. Если надо будет за это сражаться, то я буду сражаться рядом с тобой. Надо будет терпеть лишения, претерпим их вместе. Клянусь, что так и будет.

— Я принимаю твою клятву и тоже клянусь тебе, что не оставлю тебя в этом мире, чужом для тебя, в одиночестве. Буду рядом, и ты всегда можешь рассчитывать и на мой меч, и на мою руку, которой я поддержу тебя в невзгодах. Мы вместе. Ты мой брат отныне.

Александр снял свой крест и протянул его другу, а Элезар отдал ему свой. Они крепко пожали друг другу руки, схватившись с силой и горячностью за запястья.

Затем они как бы выплыли из пузыря, который невидимой стеной отделил их от океана окружающего мира, и увидели, что мир совсем не заметил их признаний и клятв. Солнце медленно садилось за очертания города на другой стороне реки, окрашивая небо в причудливые золотисто — синие и ярко-фиолетовые тона. Горожане потихоньку стали пропадать с улиц и уже не выглядели ни весёлыми, ни беззаботными, а лишь усталыми. Аглаек же с Утредом и вовсе прилично набрались и уже не спорили, а наперебой интересовались, кто из них кого больше уважает.

С улыбкой Элезар подхватил проповедника, а Александр подростка, и они отправились в предоставленные им комнаты, чтобы обнаружить, что спит там лишь один из русичей по имени Василий, а остальные куда-то отправились. По всей видимости, последовали примеру своих вожаков и решили выпить. Поэтому разместившись с относительным удобством, все быстро уснули.

Утро было хмурым. Опьянение прошло и наступило пусть не сильное, но ощущающееся неприятной головной болью и некоторой тошнотой похмелье. Душная же комната, где вповалку поместилась всё же вся их дружная компания, включая русичей, вернувшихся ночью, лишь усугубляла состояние.

Александр не жалел ни о том, что сделал признание, ни о клятвах, хотя ему и было как-то неловко от произошедшего. Будучи продуктом другого времени, где не принято было даже между отцом и сыном произносить слова любви, чтобы не вызвать какого-то подленького и грязного подтекста, он глупо стеснялся своих искренних чувств к юноше, который так быстро стал для него настоящим другом. И всё же был рад, что высказался. Однако конкретно сейчас хотелось пить и так сказать наоборот. Что он и проделал на улице, для питья с некоторой опаской воспользовавшись бочкой с дождевой водой.

С нужниками в Париже была не то, то чтобы проблема. Их просто не было. Может быть, кроме замков и усадеб. Несмотря на то, что город не был так уж загажен, уже было с чем сравнивать, однако до маленьких городков ему было далеко, и на некоторые вещи власти, видимо, просто закрывали глаза, чтобы не портить себе нервы невозможностью заставить людей перестать быть животными. Александру нелегко было приучить себя справлять нужду чуть ли не открыто посреди улицы. Но иных вариантов почти и не было. Заходя в подворотню, можно было изгваздаться посильнее, чем в каком-нибудь старом деревянном туалете рядом с автострадой в XXI веке. Куда потом попадали эти нечистоты сквозь почву — он старался не думать, ведь многократно видел, что питьевую воду брали прямо из Сены. При этом вроде бы никто не травился и людей не тошнило. Но как только он начинал думать о чистоте воды…. Пожалуй, именно от этого его коробило больше всего. И он часто благодарил Бога, что впервые очутился в этом мире не в каком-нибудь крупном городе, а в деревне, где «правили бал» викинги, да славяне, отличающиеся большей чистоплотностью, привычками мыть руки и даже ходить в бани. Причём в этом они даже его переплюнули.

Если сам Александр заплетал волосы в хвост и завязывал шнурком, то его юный друг посвящал по утрам процессу приведения себя в порядок прилично так времени, занимаясь расчёсыванием и плетением красивых косичек. Но со своим уставом он в «чужой монастырь» не лез, принимая ухаживания за внешностью со стороны многих мужчин, кстати, не только викингов, как должную привычку эпохи. И даже в чём-то стал её одобрять. Особенно глядя на своих условных предков — славян, которые хоть и были чистоплотны, но всклокоченные бороды и волосы, особенно у пронырливого Мала, на фоне ухоженных европейских мужчин вызывали улыбки. Мал же вообще напоминал Страшилу из «Волшебника изумрудного города» с торчащими во все стороны волосами-соломинками. Тем более и цвет волос как раз напоминал рыжеватую, пусть и не яркую, потемневшую солому. А вот их десятник Богдан, казалось, решил компенсировать прибывание в рабстве, где он осунулся, был грязен и не ухожен. Он постоянно следил за своей одеждой и всем внешним видом. Будучи мужчиной не старым, а скорее в самом расцвете сил, он быстро превратился из угнетённого и почти отчаявшего раба в уважающего себя статного и опытного война, каковым в общем всегда и был.

За размышлениями о внешнем виде своих спутников его и застал отвратительно бодрый Элезар, предложивший размяться упражнениями с мечом и копьём.

Общались они, кстати, на франкском, упражняясь заодно и в языке, который сильно напоминал как вульгарную латынь, так и старонемецкий, который монах уже худо-бедно освоил, потихоньку вынуждено становясь полиглотом.

За упражнениями, в которых Элезар даже не запыхался, а Александр получал не столько болезненные, сколько обидные тычки и удары по всему телу кроме больной руки, они болтали. Элезар, видимо, чуть более полно переварил информацию о том, что его друг является настоящим пришельцем из будущего, и с юношеским любопытством принялся расспрашивать о жизни в XXI столетии. Александр же с удовольствием говорил о своём прошлом, и будущем для этого мира. Рассказал он и о самолётах, и о поездах, о железных кораблях, смартфонах, фотографии и, конечно, автомобилях и женщинах будущего. Незаметно тренировка, как и беседа, затянулись и прекратились только лишь, когда к ним присоединились их соратники. Однако очень быстро отрядом, производящим тренировки с оружием не так уж далеко от королевской резиденции заинтересовались местные стражники, и пришлось окончательно прекратить и отправиться уже по времени обедать.

Часть рыцарей служила сопровождением Петру, который наносил какие-то визиты в монастыри по своим делам, а вот их отряду заняться было совершенно нечем. К ним присоединился и здоровяк Бодуэн, которому тоже было скучно. Он-то и предложил поучаствовать в турнире, который должен был начаться как раз сегодня в честь прошедшего накануне Рождества святого Иоанна Крестителя. По сути это был такой немного карнавальный праздник с увеселениями, как для черни, так и для знати, проводившийся за городом. И им, как людям, опоясанным мечами, вполне дозволялось принять участие даже в конной сшибке, коль они пожелают. Как понял Александр, понятия благородства были довольно размыты и по сути любой воин побогаче и поудачливее вполне мог претендовать на звание чуть ли не рыцаря. Хотя всё же рыцарство уже сложилось как каста. Но всё ещё очень открытая. И тот же Элезар своим видом, кольчугой и оружием даже сомнений не вызывал у прочих благородных спутников Петра в праве быть с ними на равных. Как-то и он сам попал в число привилегированных господ в их глазах, хотя являлся иноком. Но сам всё же от участия в турнире отказался из-за раны. Однако желание участия выразил юный Утред. Его спутники уже знали, что отец юноши был тэном или даже эрлом, и поддержали желание юноши, не думая, что это будет какое-то опасное для него мероприятие.

Что же. Решение было принято, и все они отправились экипироваться для турнира.