Крестовый поход

Глава 11. Реймс

— О, друг мой Аглаек, как же я рад, что ты всё же вернулся в благословенный Богом Реймс! — воскликнул Пётр, опасно взмахнув бокалом вина, и принялся расспрашивать проповедника о его приключениях.

Все путешественники, не исключая русов, сидели за длинным столом в большом зале приёмов резиденции архиепископа Реймса. Кроме того здесь находилось больше двух десятков рыцарей, в основном фламандцев и лотарингцев, но также и из иных графств и герцогств Франции и Германии. Самого хозяина дворца, построенного на основе уже почти не узнаваемой виллы какого-то знатного римлянина, в пиршественном зале не было. Архиепископ уехал по делам. Однако его почётный гость, странствующий проповедник Пётр, встреча с которым так поразила и обрадовала Аглаека накануне, распоряжался здесь как хозяин. И из его поведения следовало, что чувствует он себя в этой роли превосходно. Тон, с которым он отдавал распоряжения слугам не допускал ни возражений, ни сомнений в праве их отдавать. Но этого человека нельзя было назвать заносчивым или тем более грубым. Он был приветлив и ласков с любым служкой. Улыбка его была не заискивающей и не отталкивающей, а искренней и доброй. Когда Аглаек представил ему после проповеди на площади своих спутников, то Пётр заговорил с ними не просто как старый знакомый, а как добрый дядюшка. Улыбаясь в свою очень густую, но аккуратно стриженую и недлинную бороду, он предложил им отведать пищу в гостеприимном доме местного владыки, на что они с благодарностью согласились. При этом его не смутил даже непрезентабельный внешний вид славян. Впрочем, и сам он был одет весьма скромно и походил внешне на простого монаха. Да собственно, именно монахом он и был.

Внимание и честь, оказанные в Реймсе Петру, объяснялись тем значением, которое он приобрёл за последнее время не только на своей родине, Севере Франции, но и почти по всему королевству Франков, а также землям Германии. Дело в том, что, будучи в паломничестве в Палестине, Пётр удостоился беседы с патриархом Иерусалима. Тот много жаловался на притеснения, говорил о нелёгкой судьбе и положении христиан под властью сарацин. А позже Петру по его уверениям, явился во сне сам Господь и повелел рассказать обо всех злоключениях христиан в Святой Земле понтифику Рима. Явившись к папе Урбану II, Пётр на удивление легко смог добиться аудиенции. Грезившему паломничеством в Святую землю понтифику важно было понять, что происходит и подходящий ли момент, чтобы отправить туда множество верующих. И информация, а также горящие глаза, отражавшие пылающее сердце Петра, оказали огромное влияние на Урбана. Почти сразу было принято, может быть, и поспешное, и эмоциональное, но искреннее решение — помочь христианам. Об этом просил уже неоднократно и император Восточной Римской империи. И помощь ему даже уже оказывалась. Здесь же, как уверился Папа, устами монаха вещал сам Господь.

Пётр отбыл на север в город Верчелли, а затем в Клермон, имея письма и благословение первосвященника. Повсюду его горячие проповеди собирали толпы, а верные папству священники, настоятели и епископы оказывали должную поддержку.

В самом начале этих событий, чем-то напоминающих концертный тур рок-звёзд Пётр и столкнулся с Аглаеком. Его, а также множество других монахов и мирян он сподвиг на самостоятельные проповеди в разных землях. Он отправил их повсюду нести слово Божье и призывы к походу. Сначала это были десятки людей, потом сотни. Проповедь была обращена уже не только к простым мирянам, но и к знати. Пока что никакой конкретики эти проповеди не несли. Людям лишь рассказывали о предстоящем Соборе всех епископов в Клермоне, бедствиях христиан и при этом о богатстве земель, в которые лежит путь паломников. Не сказать, что его последователи были столько же удачливы и красноречивы, как он сам. Но их количество делало своё дело. К самому же Петру стали присоединяться даже рыцари. Они взяли его под свою охрану. Некоторым из них он отдавал приказы, словно они его вассалы. Не высшая знать, но всё же вокруг Петра образовывалась определённая сила. Несколько десятков хорошо вооружённых рыцарей, которые поверх брони надевали балахоны монахов, сопровождали его в путешествиях уже постоянно, а часть отправились во Фландрию, где тоже происходили какие-то пока неясные события, связанные с проповедником.

— Встретить вас, брат Пётр — это невероятная удача и для нас — присоединился к беседе Элезар, а Александр едва не поморщился, еле сдержав эмоции. Юноша был просто очарован проповедником. Не он один, но за остальных Александр и не чувствовал себя ответственным. Элезар же, ничего не замечая, начал восхвалять Петра, который скромно улыбался, возражая относительно отдельных эпитетов в свой адрес.

Пётр, казалось, решал все их вопросы. Он взялся вооружить их сопровождение в виде славян. Он взялся доставить их к папе Урбану, который, как выяснилось, собирал духовенство через несколько месяцев в Клермоне. Взамен же он ничего не просил, но как само собой разумеющееся подразумевалось, что они будут сопровождать и охранять его, присоединившись к прочим рыцарям.

Почему-то Александру очень хотелось возразить против такого варианта событий, но доводов он не находил. Да, немного откладывалась и их встреча с папой Урбаном и начало паломничества в Иерусалим. Однако неплохо зная историю, Александр смекнул, услышав про Клермон, что вскоре будет произнесена историческая речь папы Римского и будет объявлен Крестовый поход в Иерусалим. Подробностей он, к своему сожалению, как не тужился, не помнил, зная только, что тот будет удачным, хоть и кажется достаточно долгим, как бы не на год. В голове всплывали разрозненные сведения об осаде Никеи, Антиохии и, кажется, значительных грабежах по дороге, но в итоге крестоносцы возьмут Иерусалим.

Логично предположить, думал он, что раз поход будет долгим, то и трудным. Предстоят сражения, а отношение к христианам будет до и во время этих событий ужасным. Безопаснее и правильнее было бы присоединиться к походу, ждать окончания выйдет уж совсем долго, а пытаться сейчас отправиться самим — значит подвергнуться сильнейшей опасности в пути. С этой стороны предложения Петра, тем более способного подвести их к папе Урбану без всяких сложностей, тоже кажутся выгодными.

Так и не найдя доводов для возражений, Александр лишь непривычно молчаливо согласился с безальтернативным предложением войти в свиту Петра. Да его и не спрашивали. Элезар, похоже, всё решил. И хотя ранее юноша был отчасти даже послушен Александру, считая его чуть не святым, но сейчас, похоже, нашёл себе нового кумира.

Дар проповеди Петра, его одинаково искреннее участие и к простому крестьянину, и к богатому бюргеру или рыцарю, делали его объектом почитания не только для пылкого юноши. Ещё не минули в Европе времена, когда люди сдирали краску с икон, надеясь, что она исцелит от болезней или буквально поедали частички окладов, ели даже землю, где был убит тот или иной мученик, отчего образовывались не просто глубокие ямы, а настоящие промышленные карьеры. Неудивительно, что эти наивные люди почитали Петра живым святым.

До пути в Клермон Пётр собирался пройти ещё по городам севера Франкии, побывать в Париже, Орлеане, почти центре тогдашней жизни ближайших земель — Нормандии, а затем только отправиться к месту сбора духовенства и мирян. Учитывая, что им самим все эти путешествия не будут стоить ничего, так как они будут снабжаться местным духовенством, вариант выходил, как ни крути, наилучшим.

Обед тем временем затянулся, плавно перейдя в ужин. Пётр много размахивал бокалом, но почти не пил и очень мало ел. Рыцари же, дорвавшиеся до вкусной пищи славяне, да и сам Александр себя особо не ограничивали, а потому лишь некоторые из них разбрелись по выделенным комнатам. Бо́льшая часть присутствующих так и уснули перед столом, а то и под ним.

На другой день их провели в арсенал. Собственно, у архиепископа Реймса арсеналов было даже несколько. Им достался не самый богатый, а тот, что был рассчитан на набор ополчения и городской стражи, которые также находились в подчинении архиепископства.

Правда, так уж разгуляться им не дали, как и выбрать оружие и броню. Опытным взглядом оценив каждого из русичей, здоровенный монах, больше похожий на воина, безошибочно выдавал подходящую идеально стёганку с кожаными вставками, сделанными, похоже, больше для красоты. Больше всего эта куртка была похожа на толстый бронежилет, но длиннее и прикрывала ноги и частично предплечья. Судя по уверенному поведению русичей, никакого удивления у них такая броня не вызывала, да и Александру уже такие приходилось видеть во время путешествия, хотя вблизи рассмотрел и пощупал впервые. От такой брони он сперва хотел отказаться, так как пошёл с русичами из любопытства и за компанию, но его никто даже не спросил. Просто выдали стёганку, нож, чем-то похожий на обычный кухонный, но с круглой не очень удобной рукоятью, а также двухметровое копьё с коротким и широким листовидным наконечником.

— Бьют беги, дают— бери. — рассудил он и кое-как, перехватив полученное, отправился вслед за остальными на выход из полуподвального помещения.

Щиты им не дали, хотя в арсенале они имелись. Впрочем, благодарить стоило и за выданное, так как они хорошо сэкономили.

Вечером была устроена тренировка взаимодействия в строю, привлёкшая внимание рыцарей. Русичи под командованием Богдана встали во вполне организованный, хоть и маленький строй и стали отрабатывать синхронные удары. Причём вертлявый Мал, который был крестьянином из ополчения Киева, от профессиональных воинов ничем не отличался и лишним не выглядел. Привлекли к тренировке и Александра, втиснув между ратниками. Элезар же хоть и встал в строй, но с краю, так как одно из его копий, значительно более длинное, чем те, что раздали в арсенале, было предназначено для конной сшибки. А второе, с которым он учил обращаться в дороге монаха, напротив было короче на полметра, чем те, которыми орудовали славяне. Оно тоже имело листовидный наконечник, но более длинный и с оковкой почти до середины древка. Это значительно более тяжёлое копьё было более удобным для боя и надёжным, так как его не перерубить мечом или топором, но в строю действовать было лучше одинаковыми и к тому же более длинными. Поэтому Элезар возглавил отряд, встав справа по краю строя и перехватив управление строем у Богдана.

Несколько собравшихся посмотреть на тренировку рыцарей вскоре не выдержали и удалились за бронёй, а позже присоединились. Другие посмеивались, но только до тех пор, пока Элезар не предложил им облачиться в броню и попробовать пробить строй. Враждебности не было. За столом вчера успели не только перепиться, но и сдружиться. Все были молоды. Среди рыцарей преобладали младшие дети землевладельцев, которым нечего было рассчитывать на наследство. Поэтому взыграл азарт на мужской спор. Вызов был принят. Копья быстро заменили деревянными палками, как и мечи рыцарей. И вот строй вооружённых крупными каплевидными щитами и палками рыцарей двинулся на изображавших копейщиков отряд. Рыцари стали двигаться неспешным шагом, держа строй и заставляя сердце Александра, забиться чаще, а руки вспотеть при виде монолитной приближающейся стены щитов. Когда же они подошли почти вплотную, то ринулись на длинные шесты копейщиков, надеясь смять их и пробиться для удара. И к удивлению не смогли! Открывшись при рывке и разорвав строй, они тут же стали получать отталкивающие, пусть и не наносящие вреда тычки копейщиков, которые попятились синхронно назад, но не пропустили рыцарей на расстояние удара, а попытки отбить их «копья» в сторону были парированы благодаря тому, что держали их двумя руками крепко и надёжно. Даже Александр, как самый неопытный сумел синхронно сделать шаг назад и удержать свой шест, когда по нему ударил меч, а затем ткнуть в грудь пытавшегося отодвинуть его копьё уже щитом рыцаря, который при этом открылся. Ещё через несколько секунд некоторым рыцарям всё же удалось продавить и разорвать строй копейщиков своими телами, облачёнными в кольчугу и толстые поддоспешники, а там и переведя учебный бой в быстро проигранные копейщиками одиночные схватки, но было понятно, что будь в руках копейщиков настоящее оружие, то рыцари сокрушительно проиграли бы схватку в первые мгновения, будучи пронзённые сильными ударами не смотря даже и на защиту. Хотя поражение и не было признано сразу, начался даже спор, но Элезар, которого пусть и не мгновенно, но свалил на землю Бодуэн, огромный, рыжий рыцарь из Фландрии, пошутил про то, что можно медведя остановить копьём, но не такую тушу. И когда Бодуэн громко расхохотался обстановка разрядилась. Начались шутки и подначки, а потом атаки несколько раз повторили. Примерно с тем же результатом. Когда же решили организовать атаку копейщиков на строй рыцарей, то из этого и вовсе ничего не вышло. Когда копейщики приблизились, то брешей в стене больших каплевидных щитов обнаружить не удалось, а рыцари смогли, синхронно двигаясь вперёд отбить попытки атак, и разбить не сумевших удержать строй копейщиков. Получалось и тем и другим удобнее было защищаться, а не атаковать.

В Реймсе они пробыли ещё больше недели. Александр потихоньку примирялся с мыслью о совместном путешествии с Петром и привыкал к совместным боевым тренировкам. Правда, и о молитве он не забывал, чем вызывал всеобщее уважение и, казалось, вернул близкое расположение Элезара, за которого переживал.

Пётр их к себе на обед более не приглашал, а пропадал на каких-то переговорах в сопровождении двух всегда одинаковых и наиболее доверенных монахов-рыцарей. Или проводил проповеди после служб, собиралось послушать которые становилось лишь больше и больше желающих. Как круги расходятся по воде, так и слухи о проповеднике расходились вокруг Реймса по окрестным селениям.

Лишь в начале июня они выдвинулись в Париж. Сборы прошли как-то буднично, но их уже фактически караван стал похож на купеческий. Несколько повозок, очень много лошадей. Однако и куча вооружённых людей при них. Не все в сопровождении Петра были войнами. Много было и простых крестьян, монахов, нищих. Пётр не гнал никого, но, похоже, какие-то указания на этот счёт получили сопровождавшие его рыцари. По крайней мере, так подумал Александр, когда те на первой же стоянке стали чуть не пинками прогонять простой люд. Возмущённые люди было стали взывать к своему кумиру, но тот молился в роще на удалении и не слышал их. Или делал вид, что не слышал, как опять же подумалось Александру, которому безобразная сцена была неприятна, но он посчитал себя не вправе вмешаться.

Дорога из Реймса до Парижа обычно занимала у путников несколько дней, но для их каравана она растянулась почти на две недели. Они останавливались в любом более или менее крупном поселении. Петра даже принял в своём замке граф Вермандуа.

Мощное укрепление со рвом, высоким валом и деревянными стенами, из которых выделялись бочкообразные каменные башни — замок в Шато-Тьерри, принадлежал графу с именем Гуго и титулом графа Вермандуа, герцога де Валуа. Гуго был младшим братом короля Франции Филиппа. Александру было очень интересно посмотреть на младшего сына предыдущего короля Франции Генриха и русской княжны Анны Ярославны, дочери самого Ярослава Мудрого. Но графа Гуго удалось увидеть лишь издалека, так как сопровождение Петра никто никуда не приглашал. Граф резко выделялся из своего окружения тем, что носил лишь усы, и был чисто выбрит. Усы были огромные, чем-то похожие на таковые у запорожских казаков. Мужчина был высок и явно силён. Однако он благочестиво поклонился Петру, хоть и не стал ни вставать на колени, ни целовать ему руку, как делали многие почитатели монаха. А затем они зашли в замок, и более ничего Александр увидеть не смог, так как их не только не пустили внутрь, но даже и не соизволили покормить. Пришлось всем вставать на постой в домах жителей, так как места в маленьком гостином дворе им не хватило.

В Шато-Тьерри они провели целых три дня, а потом, похоже, Пётр хозяину замка просто наскучил. По крайней мере, Пётр пришёл к своим спутникам и дал распоряжения собираться в явно расстроенных чувствах, что не укрылось от немного позлорадствовавшего этому Александра. Потом он, правда, устыдился своих чувств и помолился за их предводителя. Элезар же, в отличие от Александра, не замечал ничего. Он просто искренне радовался возвращению Петра, которого юноша, сам себе не признаваясь, уже ассоциировал с отцом. Поэтому он с радостью исполнял все его поручения и стремился войти в ближний его круг наряду с двумя другими суровыми войнами, что вновь, после возвращения Петра из замка, заняли место теней за спиной проповедника.

Лишь 20 июня они, наконец, достигли пригородов Парижа, остановившись в местечке Бонди. Городок или скорее селение, было окружено глухими лесами и ничем не примечательно, кроме развалин старой римской усадьбы. Среди развалин этой усадьбы отправился перед сном побродить романтично настроенный Элезар, пока его друзья готовили ужин в разбитом на поляне рядом с Бонди лагере. Стоя у развалин и смотря на звёзды, он всё же услышал, как кто-то идёт за стеной, которая его прикрыла. Юноша уже было хотел окрикнуть нечаянного соседа, подумав, что, наверное, Александр ищет его, чтобы позвать перекусить, но услышал незнакомые голоса двух человек. Видимо, второй ждал подошедшего. По счастью, бродящего по ночам романтика Элезара они не услышали и не замечали.

— Ну что, они там собираются спать? — задал грубым, хриплым голосом на франкском вопрос один из двух незнакомцев.

— Да, уже жрут. Да и в пиве себе не отказывают. Спать будут как убитые. Точнее убитыми и будут — хохотнул своей довольно глупой, но показавшееся самому себе остроумной шутке второй.

— Тише ты! Не хватало, чтобы Габриэль узнал о нашей маленькой подработке. Он чётко сказал, что монаха трогать нельзя. Но мы и не будем. Только избавим от серебра — сам же довольно громко засмеялся «хриплый»— Расскажи лучше, не будет ли опасна охрана?

— Броня и оружие в повозках. Повозки стережёт один юнец, который и на воина-то непохож, больше на монаха.

«Это они об Александре» — догадался Элезар.

— Отлично. Тогда ближе к рассвету тихонько прихлопнем дурня, когда он уснёт. А если сменится и сторож спать не будет, то у Гастона арбалет, а у костра сторожа видно как на ладони. Справимся и так. Затем берём спящих в ножи. Главного их, который в шатре, не трогать! Уводим повозки и лошадей и дать дёру до заимки. Всё выгорит!

— Всё будет отлично, Хриплый, как всегда.

Элезар даже усмехнулся, что прозвище разбойника, а это явно были именно они, совпало с тем, как он называл его в мыслях.

Когда шаги этих двоих стали удаляться, то юноша рванул в сторону лагеря. Однако не успел он сделать и десятка шагов, как скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то находится сзади. Начав оборачиваться и уже хватаясь за кинжал, он ещё успел услышать свист рассекаемого чем-то воздуха, но уже не увидел, как кто-то обрушил на его голову дубинку, так как мгновенно потерял сознание.