Экзамен для чародея: Кровавая ассамблея

Глава 20 Финский рынок, а также интересное положение графини Румянцевой

Финский рынок был полон народа. Голова так и шла кругом от всего того бурления, что царило здесь. Вокруг стоял нескончаемый гул, в котором сложно было разобрать отдельные голоса, а к продавцам приходилось обращаться криком, чтобы таким же образом получить ответ.

Прилавки, заполненные мясом — свежим, вяленым, соленым, копченым — мы прошли мимо, не задерживаясь. Молочные ряды нас тоже не интересовали, хотя у одного прилавка Катерина задержалась, чтобы выпить кружку кефира. Похвалила продавца и отправилась дальше.

В овощных и фруктовых рядах торговали в основном продавцы с южных земель, и в глазах здесь пестрило от изобилия. Не удержавшись, я купил пару дорогущих апельсинов, подумав, что Катерина этому страшно обрадуется, но она отнеслась к этому факту на удивление спокойно. Я бы даже сказал — равнодушно. Словно апельсины присутствовали на ее столе каждый день.

А может быть она просто не знала, что это такое, потому и не придала им никакого значения? Подумала должно быть, что это просто яблоки такие необычные…

Однако дыни нам нигде не встречались. Мы обошли все ряды, но не нашли ни одной. Тогда двинулись по рядам на второй раз, расспрашивая торговцев, но они в ответ только плечами пожимали: нет, мол, дыни. Купите лучше яблоки…

Один торговец, который очень коряво говорил по-нашему и был наряжен в полосатый халат, выслушал Катерину, вручил ей в подарок персик и объявил:

— Был у меня дыня. Сладкий, как твой голос! Вчера все продал.

— Все? — не поверила Катерина.

— До единой! — подтвердил торговец.

— И даже гнилых не осталось?

— Эй! — воскликнул торговец. — Зачем такой красивый девушка гнилой дыня⁈ Съешь лучше персик!

Катерина обернулась ко мне и покачала врученным ей персиком перед самым моим носом.

— Никогда не ешь на рынке не мытые фрукты, — сказала она строгим голосом. — Понял?

— Понял, — сказал я. — Не буду.

— Уважаемый! — вновь обратилась к торговцу Катерина. — Нас интересуют испорченные дыни. У тебя должны были остаться, я уверена. Мы купим их у тебя по цене одной нормальной дыни. — Она показала ему палец. — Одной, понял? Но только если на них есть плесень!

Торговец задумался на мгновение, произвел в голове какой-то подсчет и сразу зычно крикнул кому-то вдаль. К нему тут же подбежал мальчишка лет пятнадцати в таком же полосатом халате и занял его место за прилавком. А сам торговец направился куда-то меж рядов, поманив нас за собой рукой.

Мы двинулись следом, выбрались за торговые ряды и вскоре оказались у большой повозки, обтянутой серой парусиной. Из-под колес торчали деревянные клинья. От повозки пахло сладостью и забродившим соком. Внутри сидела сильно загорелая женщина с двумя детишками, мал мала меньше.

Недолго думая, торговец запрыгнул в повозку, они с женщиной перекинулись парой фраз на своем языке, а затем торговец вытащил наружу изрядно намокший снизу мешок, в котором что-то лежало.

— Дыни! — объявил торговец, глядя на Катерину. — Сладкий, как твой голос.

— Да слышала я это уже! — Катерина заглянула в мешок. Хмыкнула. — Плесень есть. Годится. Алешка, дай ему монетку!

Расплатившись с довольным торговцем и забрав у него мешок, мы вернулись к своему экипажу. Гаврила здесь уже жевал пирожок с капустой, перепачкав жиром свою рыжую бороду. Бросив мешок с дынями ему под ноги, я помог Катерине взобраться в экипаж, а затем и сам сел рядом.

Путь к особняку графа Румянцева был неблизким, потому я решил сперва заехать домой, оставить там Катерину с ее гнилыми дынями, а затем уже отправляться по служебным делам. Так мы и поступили. Правда, мне пришлось еще раз сбегать на рынок и купить бутылку уксуса и узелок рыбной муки, но на этом с покупками было покончено, и мы пустились в обратный путь.

По дороге я все-таки не выдержал — уснул, сложив голову Катерине на плечо. Она и не возражала. Так и добрались до дома.

Проводив Катерину, вместе с ее дынями и прочими дарами Финского рынка, я велел Гавриле отвезти меня в особняк Румянцевых. По пути снова задремал, но это пошло мне только на пользу. Хоть какой-то отдых, а то сознание у меня уже порой само собой отключалось, и я не в силах был распознать, где находится явь, а где сон.

Иной раз казалось мне, что в экипаже рядом со мной сидит куратор Амосов и приговаривает: «А не забыл ли ты, Алешка, что нынче вечером у тебя экзамен по эфирной магии? И потому после заката тебе надобно явиться в дом раджи Матхая Мукержи, чтобы он переправил тебя в условленное место?»

А я отвечал: «Помню, Петр Андреевич, как же не помнить?», хотя понимал, что сейчас нахожусь в своем экипаже и направлюсь в особняк графа Румянцева, и никакого Амосова рядом со мной быть не может.

Но второе видение мне понравилось гораздо больше. Потому что привиделась мне на этот раз Катерина. Одета она была не голубое платье с туго затянутым корсетом, а всего лишь в полупрозрачный розовый пеньюар, сквозь который я почти видел округлые контуры ее девичьих форм. На груди он слегка оттопыривался ее напряженными сосками, но, ниспадая ниже, прилипал к животу, так что была видна затененная впадинка ее пупка. А в просвет между стройных ног, повторяющий очертания внутренней стороны ее бедер, я даже заглянуть боялся. Потому как сердце у меня вдруг принялось долбиться в грудную клетку с такой силой, будто и вовсе пыталось выскочить наружу.

«Что ж ты, Алешка отворачиваешься от меня? — говорила Катерина баюкающим голосом. — Отчего смотреть больше не хочешь? А может ты думаешь, что встретишь кого-то, кто будет для тебя более желанной? — Тут я услышал ее мелодичный смех. — Нет, Алешка, не встретишь!»

И внезапно оказалась совсем рядом со мной, лицом к лицу. Я даже почувствовал ее запах — очень женский, настоящий, возбуждающий. Она нежно погладила меня по щеке. Потом еще раз погладила. А потом вдруг схватила за плечи и встряхнула так, что у меня голова заболталась.

— Барин, чтоб тебя! Проснись, приехали уже! Эк тебя разморило-то…

С трудом разлепив глаза, я увидел перед собой озадаченной лицо Гаврилы. Запах Катерины моментально улетучился, остался только табачный Гаврилин дух.

— Ну слава тебе, господи, очнулся!

Растерев лицо, я высунулся наружу и осмотрелся. Особняк Румянцева располагался вдоль набережной Невы и был самым настоящим белокаменным дворцом в три высоченных этажа. Над широким парадным входом нависал длинный округлый балкон, похожий на челюсть какого-то гиганта.

Желтый шнурок сигнального колокольчика был толстым и очень жестким, словно и в самом деле был свит из настоящего золота. Подергав за него, я дождался, когда чопорный дворецкий откроет передо мной украшенные множеством узоров двери.

— Сыщик сыскного приказу Алексей Сумароков, — представился я. — С опросом о происшествии, случившимся вчера на ассамблее в усадьбе князя Бахметьева.

Дворецкий без лишних вопросов пропустил меня в дом, проводил к огромному пустому камину, у которого расположилось несколько шикарных кресел, ничем не хуже тех, что стояли в кабинете государя-императора. Промеж кресел притаился столик, столешница которого была сплошь усыпана мельчайшими рисунками, рассматривать которые можно было бесконечно.

Я сел в одно из кресел, и дворецкий сразу удалился. Ждать пришлось недолго. Уже скоро я услышал звонкий цокот шагов по холодному мрамору пола и увидел приближающуюся ко мне через длинный зал женщину лет двадцати семи — тридцати. Длинные русые волосы ее были скручены в спираль и небрежно уложены на самой макушке. Лицо ее было бледным, но вовсе не выбеленным, как это любили делать некоторые модницы при дворе — бледность эта была естественной, и ее даже пытались скрыть румянами на скулах.

Была ли она красивой? В другое время я мог бы сказать, что это несомненно так, но сейчас лицо ее было настолько сникшим, серым и каким-то безразличным, что сказать подобное у меня не повернулся бы язык.

К тому же дама была в положении, причем явно на одном из последних месяцев, а потому надето на ней было просторное платье без всякого корсета, которое совсем ее не красило, а делало слегка похожей на куклу, какие надевают сверху на самовары.

Несомненно, это была вдова графа Румянцева, и теперь я понимал по какой причине она вчера не явилась на ассамблею вместе с мужем. В ее положении сделать это было бы не просто трудно, но даже небезопасно. Но шла она при этом довольно быстро, и пухлощекая служанка за ней едва поспевала.

Увидев графиню, я сразу поднялся с кресла и обозначил почтительный поклон.

— Графиня… Позвольте принести вам свои соболезнования. Я был невольным свидетелем той трагедии, которая произошла вчера на ассамблее. Генерал-полицмейстером Шепелевым мне поручено опросить родных и знакомых графа, чтобы установить причины, сподвигшие его на столь страшный поступок… Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

Сейчас, вблизи, я ее узнал, хотя не встречал при дворе уже довольно продолжительное время. Но изменилась она — если не считать огромного выпирающего живота — не особо сильно. Разве что лицо ее, а в особенности нос, выглядели несколько опухшим, что для беременных было вовсе не такой уж редкостью.

Кажется, она меня тоже вспомнила, потому что сказала, указав на кресло:

— Можете сесть, камер-юнкер, я отвечу на ваши вопросы.

И с этими словами сама опустилась в кресло — служанка едва успела подхватить полу ее платья, чтобы не смялось. Я вернулся в свое кресло. Немедленно подошел дворецкий, выставил на столик перед нами чайные пары. Умело и красиво разлил чай по чашкам.

— Угощайтесь, — коротко позволила мне графиня.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, — я взял чашку за тонкую позолоченную ручку и сделал маленький глоток. Чай оказался очень горячим.

— Я помню вас, Алексей Федорович, — сказала графиня, глядя на меня полными слез глазами. — Мы неоднократно виделись в императорском дворце. К сожалению, камер-юнкерство нынче не в почете у государя. Все ближние к царской особе посты ныне заняты людьми светлейшего князя Черкасского.

— Все именно так и есть, — согласился я. — Однако вы не возражаете, если я сразу приступлю к делу?

— Наоборот, — ответила графиня. — Не в моем состоянии затягивать нашу встречу. Можете задавать свои вопросы, камер-юнкер.

— Вам уже известно, что произошло вчера на ассамблее у князя Бахметьева? — спросил я. В конце я хотел назвать графиню по имени-отчеству, но вдруг понял, что совершенно его не помню. И потому концовка фразы у меня вышла какой-то смазанной, словно не законченной.

Но графиня этого не заметила. Кивнула.

— Мне уже рассказали весь этот ужас. Наш кучер Егор да лакей Митька, что на запятках ездит, были вчера там, дожидались графа у ворот. Они же и доставили его тело домой… — Графиня тихо всхлипнула и отвернулась. Я заметил, что она утирает с глаз слезы.

— Вы можете что-то сказать об отношениях графа с князем Бахметьевым? — Тут я наконец вспомнил ее имя и после небольшой паузы добавил: — Вера Павловна!

Графиня покачала головой:

— Не было у них никаких отношений! Обычное придворное общение, все больше о делах и о погоде. Да и не особенно часто это случалось.

— То есть, вы хотите сказать, что у графа не было ни малейшей причины стрелять в князя Бахметьева?

Тут графиня взяла свою чашку и глотнула из нее. И должно быть обожглась, потому что сразу одернула голову и неодобрительно покосилась на дворецкого, стоящего чуть позади сбоку от нее. Тот заметно напрягся. Графиня вернула чашку на столик.

— Если какие-то причины и были, то мне о них ничего не известно, — сказала она. — Но могу вас заверить, Алексей Федорович: граф никогда не стал бы просто так стрелять в безоружного. Он дворянин, а не разбойник. Если бы он имел претензии к князю Бахметьеву, то и решил бы их, как полагает дворянину!

— Совершенно я вами согласен, — ответил я, кивая. — В том-то и странность этого дела… Скажите, Вера Павловна, граф держал в доме пистолеты?

Графиня раздумывала всего мгновение. Потом подняла вверх руку, и дворецкий тут же подошел к ней.

— Капитон, сходи в кабинет князя, возьми из его стола шкатулку с пистолетами и немедленно принеси сюда! — строгим тоном приказала Вера Павловна.

Капитон моментально исчез. А графиня снова взялась за чашку, подула в нее и осторожно отхлебнула.

— Мой муж умел и любил стрелять, — известила она меня, глядя при этом в сторону. — И пару пистолетов держал не только на случай дуэли, но и для того, чтобы иметь возможность практиковаться в стрельбе. Так что стрелял он достаточно метко, уверяю вас.

— Из знакомых пистолетов, — добавил я.

— Само собой, — согласилась Вера Павловна. — Алексей Федорович, а вы и в самом деле такой опытный сыщик, как о вас говорят в свете, или же это просто слухи?

— Вероятно, просто слухи, — достаточно сухо ответил я. — Но мне приходится им соответствовать. Чтобы не терять лицо, знаете ли…

— Значит, то громкое дело об отравлении княжича Власова действительно раскрыли именно вы? — теперь графиня Румянцева глядела на меня сквозь очень узкий прищур, словно вдаль всматривалась. Мне даже как-то не по себе сделалось от этого взгляда.

— Не буду скромничать: я действительно приложил к этому руку. За что получил благодарность государя и проклятие рода Власовых.

— Вот как? — удивилась графиня. — В самом деле?

— В этом нет ничего удивительно, — пояснил я. — Младший брат злодейски отравил старшего, но и сам был предан гражданской казни и отправлен на Камчатку до скончания дней. В результате Власовы остались вовсе без наследников. А вину за это они возложили на вашего покорного слугу… — Я коротко кивнул. — Весьма удобная позиция, не правда ли?

— Но ведь вы просто выполняли свой долг! — заметила Вера Павловна, промокая платком под глазами невидимые слезы.

Должно быть ребенок в ее утробе в этот момент начал толкаться, потому что она внезапно замерла и вцепилась в живот обеими руками. Служанка, ожидающая в сторонке, так и подалась к ней, но в последний момент замерла на месте. Я напрягся.

— С вами все в порядке, ваше сиятельство?

Графиня сидела неподвижно еще некоторое время, затем облегченно выдохнула, расслабилась и откинулась в кресле.

— Да, все хорошо, Алексей Федорович. Мне еще две недели ходить, не меньше.

— Тогда, ради бога, не пугайте меня так больше!

Вера Павловна с горечью улыбнулась.

— Я полагала, что вы не из пугливых.

— Открою вам секрет, ваше сиятельство: все мужчины становятся пугливыми, будто лани, когда при них из женщины начинают выскакивать дети.

— «Выскакивать»? — с усмешкой переспросила графиня. — Сразу видно, что вам пока не доводилось присутствовать при родах!

— Да, это так, — не стал спорить я.

Тут вернулся дворецкий Капитон с деревянным ящиком на вытянутых руках. Толщиной он был с ладонь, а в длину немногим меньше полутора локтей. Ящик был покрыт черным лаком, а на крышке имел вырезанный замысловатый герб со львом и леопардом, удерживающими прямоугольный щит, под которым была видна латинская надпись: «Non solum armis». Означала эта фраза: «Не только оружием».

Подойдя, дворецкий очень бережно поставил ящик на стол.

— Открой шкатулку, — приказала Вера Павловна.

Капитон послушно сдвинул замысловатую защелку и поднял крышку. Повернул ящик сначала к Вере Павловне, а затем и ко мне, чтобы мы оба могли убедиться: пистолеты лежат внутри.

Это были французские пистолеты мастера Лепажа с шестигранными стволами и полным набором инструментов для их обслуживания и зарядки.

— Как вы сами можете видеть, наши пистолеты лежат на месте, в целости и сохранности, — ледяным тоном заметила графиня. — А теперь скажите мне, Алексей Федорович, положа руку на сердце: если бы мой муж задумал то гнусное злодеяние, которое ему приписывают, неужели бы он использовал для этого чье-то чужое неизвестное оружие, коль уж у него имелись собственные пистолеты? Хорошо знакомые и тщательно пристрелянные. Из которых он промаха не давал ни разу, и даже спорил на это счет со своими друзьями… Как вы полагаете?

Зерно здравого смысла в ее словах, несомненно, имелось. Конечно, никакие слова не могли опровергнуть того факта, который я видел вчера собственными глазами. Причем, при множестве свидетелей.

А, впрочем… Вчера я прибыл на место преступления первым, и видел лишь раненного князя. Все остальное — лишь цепочка умозаключений, не более того.

Хотя…

— Князь Бахметьев сегодня пришел в сознание и поведал генерал-полицмейстеру о том, как все произошло, — сказал я. — Он утверждает, что в него стрелял именно ваш муж, Вера, Павловна. Перед тем, как выстрелить в самого себя.