Экзамен для чародея: Кровавая ассамблея

Глава 21 Новые версии и старые факты

Похоже было, что графиня ждала подобного ответа. Потому что сразу же закивала с очень невеселой улыбкой на губах.

— Это не более, чем слова князя Бахметьева, — заявила она немедленно. — И теперь, когда моего мужа нет в живых, он может сказать все, что ему угодно. Никто не посмеет ему возразить.

— Вера Павловна… — сказал я со всей осторожностью, на какую только был способен. — Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

— А все очень просто, камер-юнкер! Тому, кто убил моего мужа, было легче легкого убедить вас и других, что преступник в этом деле именно он. Но разве кто-то видел, как граф достает пистолеты и стреляет — сначала в князя, а затем и в себя самого?

— Нет, этого никто не видел, — согласился я. — Потому как именно звуки выстрелов привлекли мое внимание, но, когда я прибыл на место, все уже было кончено. Ваш муж был уже мертв к тому моменту, хотя и обнаружил я его несколько позже. А князь ранен в грудь.

— И настолько же серьезной оказалась эта рана? — со злой усмешкой спросила графиня.

Я уже начал понимать, к чему клонит эта женщина, которая вдруг стала казаться мне совершенно некрасивой, и даже какой-то… Нет, не уродливой, но появилось в ней нечто такое, что сложно описать словами. Злоба какая-то, что ли? И чувство это совсем не красило ее лицо, а наоборот — делало ее похожей на ведьму.

— Эта рана не была смертельной, — пояснил я. — Хотя пуля и угодила в область сердца. Князя Бахметьева спас нательный крест. Толщина серебра оказалось достаточной, чтобы остановить пулю и не пусть ее дальше ребер. Но предугадать подобное вряд ли возможно, ваше сиятельство.

— Отчего же⁈ — с вызовом спросила графиня, вновь превратившись из злобной ведьмы в обычную беременную женщину.

— Вера Павловна… — сказал я проникновенно и очень бережно, чтобы не допустить новой вспышки злости. — Я понимаю, что вы хотите мне сказать. По вашему мнению, хозяин ассамблеи сам отозвал вашего мужа в уединенное место, где заранее спрятал пару пистолетов. Затем, достав пистолеты из тайника, он застрелил вашего мужа, после чего выстрелил в самого себя, сделав это так, чтобы пуля намеренно угодила в нательный крест… Вы полагаете, так было дело?

— Именно! — воскликнула Вера Павловна.

Я вздохнул.

— Вера Павловна, голубушка… — я уже не находил слов, чтобы вернуть графиню на землю из мира ее фантазий. — Должно быть вы плохо себе представляете, что такое пистолет. Выстрел со столь малого расстояния просто порвал бы крест и не помешал бы пуле войти в сердце!

И тут графиня вдруг захохотала, да так закатисто, так искренне, что я почувствовал себя неуютно. А может Вера Павловна подвинулась рассудком после гибели мужа? Попросту свихнулась, и теперь все разговоры с ней не имеют никакого смысла?

Собственно, я бы даже не сильно удивился, если бы дело именно так и обстояло.

— Нет, камер-юнкер, это вы плохо представляете себе, что такое пистолет! — заявила графиня, закончив хохотать так внезапно, что мне даже стало не по себе. — Мой муж не просто любил стрелять, он еще и меня обучал этим премудростям. Если в пистолет насыпать пороха меньше, чем полагается, то пуля не полетит с достаточной силой. Нужно просто правильно рассчитать порцию пороха, чтобы выстрел не оказался смертельным даже с малого расстояния!

Я смутился. Потому как и в самом деле не учел этот маленький нюанс. Стрелять я, конечно, умел, и весьма неплохо, но пистолеты не особо жаловал, и больше предпочитал сжимать в руке рукоять шпаги… Но графиня была права!

Если князь Бахметьев действительно имел тайной целью убить графа Румянцева, но планировал представить это все, как самоубийство, то ему ничего не мешало проделать это все именно так, как сказала Вера Павловна.

Заранее подготовить пистолеты было делом пары минут. В один из пистолетов был насыпан обычный заряд пороха, а во второй — лишь столько, чтобы пуля могла вылететь наружу и нанести небольшую рану.

Надежно припрятать пистолеты в собственном парке тоже не составило бы князю особого труда. А дальше уже было нужно просто разыграть спектакль. Следовало в разгар фейерверка отозвать графа Румянцева в уединенное место, где им никто не мог помешать, и затем выстрелить ему в голову, чтобы смерть его была гарантированной. А уже после пустить пулю себе в грудь из пистолета с малым зарядом пороха. Когда же подоспеет помощь, то останется только обвинить во всем графа. Тем более, что ничего против он уже сказать не сможет…

Ай, молодец, Вера Павловна, молодец! Конечно, эта версия не отвечает на вопрос, зачем все это было нужно, но хотя бы переносит акцент с мертвеца, который заведомо на вопрос ответить не сможет, на живого человека. На князя Бахметьева. А живой человек вполне себе способен отвечать на заданные вопросы. В особенности, если они правильно поставлены.

Да-а, интересная версия. Я так и сказал графине:

— Очень интересная версия, Вера Павловна! Думаю, мне следует рассмотреть ее.

Тут графиня, неожиданно резво для своего положения, вскочила с кресла и подошла ко мне. Я тоже не замедлил подняться. Она схватила меня за руку и с жаром потрясла.

— Рассмотрите, камер-юнкер, обязательно рассмотрите! Я знаю, что весь свет уже решил, будто мой муж затаил некую тайную обиду на князя Бахметьева и решил коварно убить его, а затем и сам свел счеты с жизнью. Но я-то знаю, что это не так! — Она снова с силой встряхнула мою руку. — Я лично провожала его на эту ассамблею. Мы говорили с ним, обсуждали завтрашний день. Он обещал сильно не задерживаться, собирался лишь выразить признательность князю за приглашение! И уж совсем точно он не собирался лишать себя жизни… Алексей Федорович, голубчик, докопайтесь до истины, заклинаю вас!

После очередной встряски рукав моего камзола немного задрался и стал виден шрам на запястье. Тот самый, который оставил на мне раджа Матхай Мукержи во время нашей первой встречи. Сейчас он был уже едва заметен — лишь светлая полоска длиной в палец. Да и то различима она была, только когда свет падал под определенным углом.

Однако, должно быть, сейчас направление света было именно таким, потому что графиня вдруг замерла, глядя мне на запястье, а потом медленно подняла на меня глаза.

— Алексей Федорович, — произнесла она тихо, — вы — маг?

На мгновение я опешил. Но быстро взял себя в руки.

— Что за фантазии, Вера Павловна, право слово⁈ Мне кажется, что наша беседа вас изрядно утомила, и вам пора отдохнуть!

Я хотел забрать у нее свою руку, но она вцепилась в нее еще крепче. Поводила пальцем по шраму. Глаза ее округлились, но горечи и злости в них я уже не замечал, а загорелась там искра надежды. А вот на что именно графиня надеялась — я даже и не знаю.

— Алексей Федорович, голубчик… — забормотала она. — Вы думаете, я не знаю отчего бывают такие шрамы?

— Шрамы случаются по всяким причинам, — заверил ее я. — Тот, о котором вы говорите, я получил в прошлом году, оцарапавшись о ржавый гвоздь в своем имении под Новгородом.

— Оставьте! — шикнула на меня Вера Павловна. — У моего мужа был точно такой же шрам! Ему оставил его тот странный индийский раджа, что проживает в заброшенном доме. Вы должны знать, Алексей Федорович: у нас мужем не было тайн друг от друга! Раджа нашел в нем чародейские признаки и определил на обучение в «тайную академию». И не далее, как этой весной, граф успешно сдал последний экзамен и был удостоен степени бакалавра магии.

Такие вот дела, значит. Выходит, граф Румянцев был магом. И даже бакалавром. Ну надо же…

— Зачем вы мне это говорите, ваше сиятельство? — спросил я строго.

Аккуратно расцепил ее пальцы на своем запястье и освободил руку. Поправил рукав камзола.

— Чтобы вы поняли, Алексей Федорович, что мы с вами на одной стороне, — скользя взглядом по моему лицу, ответила графиня.

— Порою шрам, Вера Павловна — это просто шрам. Я думаю, вам нужно отдохнуть, дабы не подвергать опасности вашего ребенка. Но я обещаю вам провести следствие со всей возможной тщательностью. И вашу версию произошедшего также обещаю отработать.

Графиня безвольно опустила руки. Кажется, силы оставили ее, потому что она закрутила головой по сторонам в поисках кресла, и мне пришлось подхватить ее за плечи. Тут подоспела и служанка с дворецким, и они помогли мне усадить ее в кресло.

— Вам нужен отдых, Вера Павловна, — снова сказал я, положив руку беременной женщине на плечо.

И почувствовал, как устремилась по силовым линиям магического поля, протянувшихся вдоль моей руки, живительная энергия. Она быстро напитала собой ослабевшее тело графини. Увидев, что ей стало значительно лучше, я поторопился убрать руку.

С беременными в этом плане следовало быть осторожнее. Если часть энергии напитает плод, то неизвестно еще как это может отразиться на его поведении. Никто специально опытов не ставил, но теоретически ребенок может стать настолько активным, что может вызвать собственные роды.

Вера Павловна смотрела на меня с благодарностью. И опять же с надеждой. Вот только теперь я знал, на что она надеялась.

Попрощавшись с графиней, я покинул ее дом и вернулся к своему экипажу, где Гаврила, дымя трубкой, вел беседу с каким-то мужичком в парадном кафтане. Был он излишне упитан и вид имел глуповатый, но при этом смотрелся опрятно, да и начищенные до блеска сапоги его говорили о том, что служит он лицу весьма знатному.

Завидев меня, мужичок сразу поклонился в пояс и отошел от экипажа на почтительное расстояние.

— Домой, — скомандовал я, усевшись на сиденье.

— Хорошо, барин, — отозвался Гаврила.

Он взмахнул поводьями, и экипаж тронулся с места. Я заметил, что мужичок в кафтане провожает нас взглядом, помахивая рукой.

— Кто это был? — спросил я у Гаврилы.

— Так это кучер Румянцева, мы вчерась вместе у ворот дожидались. Вот и познакомились. Егором зовут, коли интересно.

— Хм… И о чем же вы с Егором говорили? Вчерашнее происшествие поди обсуждали, как бабы у колодца?

— И вчерашнее тоже, — не стал спорить Гаврила. — Поди не каждый день графья в себя пулю пускают.

— Это верно, не каждый, — согласился я. — И что же думает Егор по поводу происшествия?

Гаврила мне долго не отвечал, и я решил было, что за топотом копыт он не расслышал моего вопроса. Но спустя минуту Гаврила вдруг вновь заговорил:

— Егор считает, что граф не мог сам в себя выстрелить, да и в сиятельного князя стрелять он нужды не имел. Пистолетов при графе не было, это Егорка знает точно. И задерживаться долго на ассамблее граф не собирался. Он сказал Егорке, что пробудет недолго, и чтобы тот не отлучался никуда, а ждал его снаружи.

— И что же — он все это время ждал графа у ворот? — спросил я.

— Не-е, от ворот его прогнали! — хохотнул Гаврила. — Как и меня. Слишком много экипажей прибывало на ассамблею, разместить всех рядом с воротами никак не получилось бы. Вот он и отъехал подальше, остановился неподалеку от меня. Так мы вместе почти до утра и проторчали. Было время поговорить. Половину моего табаку выкурили!

— Ты же сказал, что Катерина запретила тебе курить табак, — заметил я с усмешкой.

— Так ты ей не рассказывай, барин, а то заругает! А она знаешь, как ругать умеет? Ой-ей! Уж на что твой батюшка ругаться умел, но и ему у Катерины еще поучиться следовало бы!

— Не расскажу, — пообещал я. — Ты давай, докладывай, о чем вы еще с Егоркой языки чесали?

— Да и не только с Егоркой, — поправил меня Гаврила. — Много кто к нам подходил, табачком угоститься да новости обсудить. Только один кучер очень неприветливым оказался. Волком на меня зарычал, когда я сам к нему подошел и заговорить попытался.

— Кто таков? — полюбопытствовал я. — Чей он кучер?

— Так я, барин, знать не знаю. А он и не сказал. Я же говорю: неразговорчивый попался. А когда я колесо у него на карете покачал — показалось мне, что оно как-то криво стоит — так он и вовсе на меня плеткой замахнулся. «Поди, — говорит, — прочь отсюда, покуда плетки не получил». А у самого один глаз кривой и какой-то желтый, как будто грязный. Обидно мне так, Алешка, стало! Хотел я его поколотить, да сдержался. Потому как тебе это лишней заботой могло обернуться, ежели барин у этого грубияна очень значимый окажется.

— И хорошо, что удержался, — похвалил я, с силой схватившись за края экипажа, поскольку дорога пошла плохая, и нас принялось раскачивать из стороны в сторону. — И кто же барин у этого наглеца?

Я заметил, как Гаврила мотает рыжей головой.

— Это мне неизвестно. Из кареты так никто и не вышел, хотя они подъехали позже нашего, и даже у ворот не останавливались, а сразу в сторону проследовали. Я это точно говорю, потому как подумал тогда: «А почему это из кареты никто не вышел?»

— А может ты просто не заметил? — предположил я.

Рыжая шевелюра снова отрицательно замоталась.

— Глаз у меня примечательный, барин. И если бы точно не знал, то и не говорил бы… Я эту карету еще издали приметил, потому как вид у нее уж больно интересный.

— В самом деле? У кареты? И чем же он интересен?

— А с виду она вроде бы и богатая, барин, а вот на крыше специальная решетка приделана, куда багаж можно складывать. Будто почтовая. Черная вся, даже колеса. И окна на дверцах узкие, через такие много света внутрь не попадет.

— Но зато если кто внутрь захочет заглянуть, то много и не увидит, — предположил я.

— Это точно! — согласился Гаврила. — Я так сразу и подумал. К тому же герба на ней не было никакого, а лакей на запятках стоял. Правда был он весь в плащ закутан, с ног до головы. И шляпа у него такая большая, что и лица не видно. Как только они подъехали, лакей этот сразу соскочил с запяток и пошел к воротам. Там он пропал из вида, но примерно четверть часа спустя вернулся и сразу сел в карету.

— Лакей? — не поверил я. — Сел в карету?

— Точно так, барин! Не вру нисколько! Я тоже подумал сперва: «Куда ж ты полез, окаянный⁈» А он сразу же захлопнул за собой дверцу, но пробыл там всего пару минут. Потом он снова вышел, огляделся и… ушел!

— То есть как это — ушел? — не понял я. — А на запятках кто поехал потом?

Гаврила повернул ко мне лохматую голову, и я увидел, что он довольно улыбается.

— В том-то и дело, что никто! — отчего-то радостно объявил он. — А из кареты той никто больше не выходил, и никто не в нее не садился. Но и уехала она не сразу, а только тогда, когда фейерверк закончился.

— Когда закончился фейерверк… — шепотом повторил я, потирая щеки. — Черная карета без герба и с узкими окнами… Эй, Гаврила! Ты видел, как она отъехала?

— Нет, барин, не видел. Я за фейерверком наблюдал, как он над деревьями взлетает да искрами сыплет. А когда все закончилось, так у меня еще пятна цветные долго перед глазами плавали. А потом глаза протер, повернулся — а кареты черной уже и нет! Укатила незаметно.

Странно это как-то. Очень странно. Неизвестная карета прибывает к усадьбе, в которой проводится ассамблея. Лакей с запяток для чего-то проходит за ворота, отсутствует четверть часа, а затем возвращается, но вместо того, чтобы снова встать на запятки, он садится в карету. Пробыв там некоторое время, он покидает карету и уходит прочь.

Так может он и не лакей вовсе? И как он прошел за ворота, если вход на ассамблею был только по пригласительным билетам? Пожалуй, полезно будет расспросить об этом дворецкого Силантия. Возможно, он и прольет немного света на эту подозрительную карету.

А что же далее? А далее приходит время фейерверка, по окончании которого князя Бахметьева находят с пулей в груди, а графа Румянцева с пробитым черепом. А черная карета после этого отбывает в неизвестном направлении.

Есть в этом какая-то связь, или же Гаврила просто нагнал мне тень на плетень? И то и другое вполне возможно.

А значит, на этот момент у меня есть уже три рабочие версии произошедшего.