Экзамен для чародея: Кровавая ассамблея

Глава 25 Сомнения генерал-полицмейстера

Кристоф проводил меня до самых ворот усадьбы, за которыми широкой полосой уходила во тьму хорошо накатанная дорога. Шагах в десяти позади нас следовал Кузьма со своим незаряженным мушкетом и что-то тихо ворчал себе под нос.

— Значит, теперь вы мой куратор, — проговорил Кристоф с мечтательными нотками в голосе. — Я и помыслить о подобном не мог! Но я так и не понял, Алексей Федорович, каким образом вы очутились в моей комнате? Это была какая-то магия?

— Магия, друг мой, магия, — ответил я, осматривая местность. — Мы называем это «тайная тропа». Разрыв в пространстве, который позволяет мгновенно переместиться из одного места в другое, будь оно хоть за сотню верст… Это высшая магия. Но старайтесь на людях как можно реже произносить это слово. И запомните: рану у себя на запястье вы получили во время нынешней нашей с вами дуэли. Этому было немало свидетелей, они смогут подтвердить, что у вас на теле имелось несколько ран. Я мог оставить ее вам, когда пытался выбить у вас из руки шпагу. Вы поняли меня, Кристоф?

— Понял! — с готовностью отозвался мальчишка. — Рана была получена на дуэли. Это мне нравится даже больше, чем то, что я сказал маменьке.

— А что вы сказали маменьке?

— Что оцарапался о ветку в саду.

— Черт… И когда вы ей это сказали?

— Пару дней назад, когда она сама заметила эту царапину.

— Черт! — снова повторил я. — Это не очень хорошо. Будем надеяться, что у вашей маменьки не особо хорошая память на очередность событий… Надеюсь, у вас хватило ума никому не сообщать, что у вас обнаружены магические качества?

Кристоф немного помолчал, всего несколько мгновений, но мне они показались вечностью.

— Ну!

— Хватило, — ответил Кристоф. — Ума.

— Точно⁈

— Точно.

— Это радует. Значит, есть надежда, что вы будете жить долго и счастливо, как говорит моя кузина.

— Кузина! — радостно воскликнул Кристоф.

Я поморщился.

— Друг мой, давайте определимся сразу… На самом деле Катерина мне никакая не кузина, если вы этого еще не поняли. Она вообще мне не родственница.

— Вот как? — изумился Кристоф. — Так у вас есть какие-то планы на эту девушку?

Я медленно покачал головой.

— Я не знаю, друг мой. Честно говоря, я даже не знаю, кто она такая, и каково ее настоящее имя… Но одно я знаю определенно: мне было бы неприятно, если бы у другого мужчины появились на эту девушку какие-то собственные планы. Я понятно объясняю?

Кристоф пятерней почесал макушку.

— Вполне, Алексей Федорович.

— Я рассказал вам об этом, Кристоф, потому как вы теперь мой неофит, мы с вами отныне связаны крепко-накрепко. Я буду обучать вас всему, чему научился сам… Скажите, вы не могли бы одолжить мне лошадь?

— Лошадь? — удивился Кристоф. — Ах, да, конечно — вам же надо как-то добраться до дома. — Он обернулся. — Кузьма, седлай Рыжего и веди сюда!

Кузьма поклонился, развернулся и побежал назад к дому, размахивая тяжелым мушкетом. Проводив его взглядом, я снова повернулся к своему неофиту.

— Будем считать, что это наше первое занятие, Кристоф. И вы уже весьма неплохо себя проявили.

Я поднял руку и сотворил на кончиках пальцев «лунный маяк». Плавно перекинул его на другую руку, а затем и вовсе заставил парить в воздухе, между собой и Кристофом. Мальчишка взирал на этот огненный шар с восхищением. Казалось, еще немного — и он завизжит от восторга, что щенок. И точно также задышит часто-часто, высунув наружу язык.

— Что это? — прошептал он с упоением. — Маленькое солнце? Оно не сожжет нам дом?

— Это «лунный маяк», — ответил я, качая головой. — Он не может ничего сжечь, элементарно не хватит температуры. Можете дотронуться до него, он просто теплый.

Кристоф осторожно прикоснулся к «маяку» одним пальцем и сразу же одернулся. Потом погладил его, как котенка.

— Смелее, — сказал я. — Возьмите его на ладонь. Только без резких движений.

Кристоф подставил под «лунный маяк» раскрытую ладонь, осторожно взял и поднес к своему лицу.

— Теплый… — прошептал он. — И мягкий.

— Мягкий, — согласился я. — А теперь проведите над ним рукой.

Кристоф послушно провел свободной рукой над шаром. Тот слегка качнулся.

— Вы это видели? — тихо спросил я.

— Видел… Он чувствует малейшее движение воздуха?

— Нет. Он вообще никак не взаимодействует с воздухом. Он покоится на силовых линиях магического поля, а вы сейчас перебираете эти линии, как струны гитары… Вот смотрите…

Я пошевелил пальцами над «лунным маяком», и он в такт их движениям стал покачиваться из стороны в сторону. Тогда я поманил «маяк» к себе, и он сразу сорвался с ладони Кристофа и подлетел ко мне. Медленным движением руки я отослал его обратно.

— Повторите, — приказал я.

Кристоф смотрел на «лунный маяк» словно зачарованный. Да и был он сейчас действительно зачарован этим зрелищем, причем без всякой магии. Когда «маяк» приблизился к нему, он растопырил пальцы и пошевелил ими. «Маяк» затрепыхался, а затем медленно поплыл в мою сторону.

— Сейчас вы затронули силовые линии, и шар на это отреагировал, — пояснил я. — Обычный человек на подобное не способен. Но в силах мага взаимодействовать с силовыми линиями Великого поля. И если выучить специальные «аккорды» для игры на этих линиях, то можно проявить в нашем мире немало чудесных вещей. Если же «аккорды» совместить с заклинаниями, которые также влияют на Великое поле особым образом, то можно стать поистине всемогущим.

— Всемогущим… — едва слышно повторил за мной Кристоф.

Плавно пошевеливая пальцами, он наблюдал, как «лунный маяк» реагирует на эти движения.

— А когда я сам смогу создавать подобные чудеса?

— Это элементарная эфирная магия, ничего сложного. На следующем занятии я научу вас делать это… Кстати, а вот и мой конь!

Быстрым движением сжав пальцы в кулак, я изничтожил «маяк» и двинулся навстречу Кузьме, который вел к нам великолепного рыжего скакуна с белыми прядями в гриве и в хвосте, и с такими же белыми «юбками» вокруг черных копыт. Мушкета при мужике уже не было — должно быть решил оставить бесполезное оружие.

Условившись о новой встрече для занятий «эфиркой» (Кристоф сразу именно так стал именовать эфирную магию), я пообещал вернуть коня на следующий день, и на этом мы распрощались. Я погнал скакуна по незнакомой темной дороге, ежеминутно рискуя свалиться в какую-нибудь яму. Но освещать себе путь с помощью магических огней, находясь в столице, было бы верхом безрассудства.

Еще несколько лет назад это не являлось чем-то необычным или запретным, и вид летящей в ночи кареты, с парящим над ним «лунным маяком», был весьма привычен. В богатые дома частенько приглашали магов, чтобы те устроили ночное освещение сада на время проведения ассамблеи или же какого-то иного мероприятия — званого ужина, например. Да и праздничные фейерверки в те времена смотрелись гораздо зрелищнее, нежели ныне, если устраивали их маги.

Но после смерти прежнего императора те времена ушли в небытие. Теперь магия стала не просто запретна, она стала преступна. Но почему — этого никто толком не понимал. Такова была воля нового императора. А воля государя — непреложный закон для его подданных…

На мою удачу, дорога оказалась ухоженной, и никаких неприятностей в пути не произошло. Но направлялся я сейчас не домой. Прежде всего я собирался навестить генерал-полицмейстера.

Из головы у меня никак не шел ужасный вид мертвого графа Румянцева, а также то, как из его приоткрытого рта вылетает едва приметная струйка пара. Собственно, ее можно было бы и вовсе не заметить в ночи, если бы она не источала тот самый не особо приятный запах. Запах тины.

Теперь я уже нисколько не сомневался: в графа была подсажена чужая сущность. Некий маг (а это мог быть только маг — уж это было совершенно точно) подселил в графа Румянцева постороннюю, а может и свою собственную, сущность. Сущность, которая могла управлять его действиями. Даже будучи достаточно сильным магом, граф не смог сопротивляться этой сущности и беспрекословно подчинялся ее приказам. А это означало, что подсадить ее мог только несоизмеримо более мощный маг. Вполне вероятно, имеющий степень магистра.

Подумав об этом, я едва с лошади не свалился. А ведь и то правда! Если верить графине (а не доверять ей у меня причин не было), незадолго до этой злосчастной ассамблеи граф Румянцев получил степень бакалавра. А это означало, что он не был новичком в магии вроде меня или тем паче Кристофа.

Разумеется, выкладывать эту версию Шепелеву я не собирался. Я не смог бы объяснить ее появление, не признав собственных магических качеств, а делать этого я тоже не собирался. Не дуралей же я, в самом деле!

Но была у меня еще одна зацепка, которая никак не давала мне покоя. Та самая необычная черная карета, которую видел Гаврила возле усадьбы сиятельного князя Бахметьева.

Кому она принадлежала? С какой целью туда приезжала? Почему пассажир из нее так и не вышел? Но самое интересное: почему она уехала сразу же после того, как произошла стрельба?

Всем этим я и собирался поделиться с генерал-полицмейстером. У него сегодня должен был состояться нелегкий разговор с государем-императором, и тот наверняка потребовал от Шепелева скорейшего раскрытия преступления. Шуточное ли дело — сам президент коммерц-коллегии ни с того ни с сего в разгар светского мероприятия пытается убить ее устроителя, а потом и самого себя лишает жизни!

Такой поступок высокопоставленного подданного и на самого государя может бросить тень.

У дома генерал-полицмейстера я спешился и безжалостно задолбил кулаком в двери. Ждать пришлось недолго — одна из створок немного приоткрылась, и в нос мне уткнулось дуло мушкетона. Оружие было заряженным и готовым к выстрелу — это я почувствовал моментально.

— Чего надо? — послышался недовольный голос дворецкого. — Чего тарабанишь, как сдуревший? Барин почивать изволит, и если ты его, бесов сын, разбудишь, он с тебя три шкуры спустит!

— Аркашка, не дури! — весомо ответствовал я, отводя от своего лица дуло мушкетона. — Это я, Алешка Сумароков. Дело у меня к барину твоему, по службе нашей общей.

— А почему ночью? — грозно спросил Аркашка, но я понял, что он уже сдался.

— На службе государевой нет дня и ночи! — не менее грозно оповестил я. — Впускай меня скорее, пока я тебе нос не попортил!

Мушкетон исчез, и я отступил от двери, позволяя ей открыться. Аркашка — высоченный детина с плечами такой ширины, что сам он едва ли смог пройти в образовавшийся проем — впустил меня в дом. По гостиной плясали тени от пяти свечей, горящих в подсвечнике, который Аркашка держал в своей огромной руке.

— И ходят по ночам и ходят! — проворчал Аркашка. — Спать не дают!

— Коня напои, — как ни в чем не бывало приказал я. — Я его у входи привязал.

— Да напою я коня твоего, куда ж я денусь, — отмахнулся Аркашка. — Сам вон на стул садись да воды выпей.

— Воды? — спросил я с усмешкой. — Неужели вина для гостя дорогого не найдется?

Не то, чтобы я очень хотел вина — просто чувствовал надобность зацепить Аркашку. Но тот был непробиваем.

— Вино с водкою теперича под замок прячу, — оповестил он. — Дабы не было у барина лишних соблазнов. Доктор так велел.

На лестнице засверкали свечи, и я сразу задрал голову. Наверху стоял сам генерал-полицмейстер, опираясь на перила, и мрачно взирал вниз. Одет он был в богатый расшитый мехом халат с широченными рукавами. А вот привычного парика на голове у него не было, и в гладкой лысине поигрывали отблески свечного пламени.

— Никак ты, Алешка? — спросил Шепелев. — Ночь на дворе, а ты болтаешься! Али новости какие привез?

— Точно так, Яков Петрович! — отозвался я снизу. — Есть новости. По делу графа Румянцева.

— Тогда подымайся в мой кабинет! — Шепелев махнул мне рукой. — Там все и обсудим.

Я поднялся по лестнице, и мы с генерал-полицмейстером проследовали широким коридором к самой дальней двери, за которой находился рабочий кабинет. Ранее я бывал уже здесь неоднократно, раза три, а может и четыре.

Был кабинет не особо большим, но и не маленьким — в самый раз. Две стены его от пола до потолка были заняты книжными полками, и уставлены они были сплошь пестрыми томиками, как новеньким, так и изрядно потрепанными. В основном это были французские и немецкие издания, однако встречались и английские.

Пройдя в кабинет и указав мне садиться в кресло за широким столом, Шепелев старательно запер дверь на ключ, поймал мой удивленный взгляд и зачем-то приложил к губам палец: тише, мол. Сунул ключ в карман халата, проследовал к стене, на которой висела огромная картина в тяжелой раме, чуть приподнял ее от стены и пошарил позади нее рукой. Достал оттуда небольшой бронзовый ключик и уселся за стол в широченное кресло, устеленное подушками. Потом этим самым ключиком открыл дверцу стола.

Я наблюдал за всеми этими телодвижениями с некоторым удивлением. Заметив это, Шепелев усмехнулся и извлек из стола небольшой пузатый графинчик с водкой и пару рюмок на длинных ножках. Вытащив из графина пробку, Яков Петрович наполнил рюмки, поднял одну и кивнул мне:

— Чего уставился, Алешка? Пей давай, поддержи начальство!

Он в один присест опустошил рюмку, сладко почмокал, словно это и не водка была вовсе, а некий нектар, и убрал графин со своею рюмкой назад в стол. Пожав плечами, я тоже выпил. Шепелев тут же отобрал у меня пустую рюмку и спрятал ее. Снова закрыл стол, потом вновь вернулся к картине на стене и спрятал ключ на прежнее место. Я смотрел на него приоткрыв рот.

— Такие вот дела, Алешка, — сказал Яков Петрович, снова усевшись в свое кресло. — В собственном доме водки выпить не дают. Доктор, зараза, запретил, так Аркашка сразу лютовать начал. Все под ключ закрыл, даже подкупить его не получилось. Обещал барыне нажаловаться. А она знаешь у меня какая? Ух! — он потряс крепко сжатым кулаком. — Всю душу вынет.

Я молчал, не зная, что на это можно ответить, и тогда генерал-полицмейстер милостиво разрешил:

— Ну давай, выкладывай, чего у тебя там! Что успел нарыть, сыщик?

Прочистив горло, я изложил ему первые две свои версии. И сразу же обозначил двух виновников преступления. В первом случае им был сам граф Румянцев. Во втором случае преступником был назначен пострадавший князь Бахметьев, и стоило мне об этом упомянуть, как Яков Петрович недовольно нахмурился и покачал головой. Впрочем, ничего не сказал. Он вообще не любил разрушать мои версии только оттого, что они не нравились ему самому или же смотрелись как-то не очень красиво. Ему нужна была не красота, а доказательства. Но этого у меня сейчас как раз и не было.

— Считаете это пустыми домыслами, Яков Петрович? — осторожно спросил я.

Шепелев потарабанил пальцами по столу.

— А сам-то ты как считаешь, Алешка? Хочешь, чтобы я обвинил сиятельного князя в трусливом убийстве графа Румянцева без всяких на то доказательств? Зачем ему было это делать, а, Сумароков? Вот главный вопрос! Скажи мне зачем, и я с любой твоей версией соглашусь. Ну⁈ Скажешь, сучий кот, или молчать будешь, как рыба?

— Не скажу, Яков Петрович. Потому как и сам того не знаю. Но есть у меня и третья версия…

— Что еще за версия? Говори давай! По глазам вижу, что напоследок что-то интересное припас.

Тогда я придвинулся поближе к столу. Заметив это, Шепелев сделал такое же движение.

— Ну?

— Дело в том, Яков Петрович, что во время ассамблеи за воротами усадьбы князя Бахметьева произошло еще кое-что. На первый взгляд это ничего не значащее событие, но если вдуматься… Еще задолго до рокового фейерверка к усадьбе подъехала некая карета, но у ворот останавливаться не стала, а сразу же отъехала подальше, словно не желая, чтобы на нее обращали внимание…

— Что за карета? — сразу спросил Шепелев.

— Черная такая карета, с черными же колесами.

— Алешка! — вскричал Яков Петрович и коротко стукнул кулаком по столу. — Ты только что мою собственную карету описал! Половина Петербурга на таких разъезжают! Мода, Сумароков, мода! — потянувшись через стол, он довольно чувствительно потыкал мне в лоб пальцем. — Это ты привык черт знает на чем ездить… Так чей там был герб, говоришь?

— А не было на ней герба, Яков Петрович, в том-то и дело! — ответил я, потирая лоб в том месте, куда начальство мне тыкало пальцем. — Просто черная вся, и окна узкие.

Генерал-полицмейстер глубокомысленно почесал себе подбородок.

— Узкие говоришь? Интересно… А какие-то другие приметы у того экипажа имелись?

— Точно так, имелись! Решетка у нее на крыше была, какие порой бывают на почтовых, куда багаж складывают.

Последнюю фразу я начал говорить быстро, но заметив, как изменился в лице мой начальник, закончил ее уже едва-едва, сильно понизив тон.

— Что-то не так, Яков Петрович?

— Не так, Алешка, — тихо проговорил Шепелев. — Совсем не так.

Глаза его так и бегали, ощупывая пространство где-то перед мои лицом, но совершенно не глядя на меня самого. Он словно вспоминал что-то, и это «что-то» не было особо приятным воспоминанием.

— Встречал я уже такую карету, — сказал он наконец. — И знаешь где встречал?

— Где?

— Возле конюшен Тайной канцелярии!

Вот так вот. Как-то не очень приятно все это попахивает. Какого беса Тайная канцелярия ошивалась около усадьбы Бахметьева? Ни государь, ни члены царской семьи на ассамблее той не присутствовали, ровно как и не было там иностранных послов. Никакие государственные интересы там не были затронуты. Что по мне, так это была обычная грандиозная гулянка, не более того. Слово же «ассамблея» в пригласительных билетах было вставлено, чтобы придать излишний вес этому сборищу.

Нет, совсем не в компетенции Тайной канцелярии была эта ассамблея. Тайная канцелярия ведает делами, которые могут представлять опасность для власти государевой, а руководство ею осуществляет князь Стародубский, весьма суровый человек, нужно сказать. А за дела Тайной канцелярии ответ он держит только перед светлейшим князем Черкасским.

— И что было дальше с каретою той? — прервал мои размышления генерал-полицмейстер. — Кто из нее вышел?

Я встрепенулся.

— Да в том-то и дело, Яков Петрович, что не вышел из нее никто! Только лакей с запяток соскочил и сразу проследовал за ворота. Но отсутствовал не особо долго, вернулся потом и сел в карету. Пробыл там считанные минуты, а когда вышел, то и вовсе удалился.

— Удалился? — Шепелев уставился на меня недоуменно. — Странный какой-то лакей, ты не находишь?

— Я тоже так считаю. Да и одет был соответственно — весь в плащ закутан, и шляпа на нем большая была, так что и лица не видно даже. Вот я думаю: может это и не лакей был вовсе?

— Может и не лакей, Алешка. Может и не лакей.

Шепелев подумал с минуту, потом вздохнул, быстро сходил к картине на стене, достал из-за нее заветный ключик и снова наполнил водкой рюмку, на это раз только одну. Выплеснул ее себе в рот и проглотил, даже кадыком не шевельнув. Словно и не заметил.

— Постой… — сказал он вдруг, подняв на меня глаза. — А кучер? На козлах должен был сидеть кучер!

— Был кучер, — согласился я. — Гаврила, слуга мой, даже заговорить с ним пытался, но в ответ услышал только ругательства. Плеткой отходить обещал. Злой, в общем, кучер оказался. И один глаз у него кривой. И цвета почему-то желтого, как будто грязного…

Я сказал это и даже напугался в первое мгновение, потому что Яков Петрович схватил вдруг себя за горло и странно засипел, глядя на меня вытаращенными глазами. Я подумал было, что с ним случился удар, и что сейчас он рухнет под стол замертво.

Но генерал-полицмейстер не рухнул. Он схватил со стола графин с водкой, сделал прямо из него пару большущих глотков и замахал на меня рукой.

— Ты знаешь, кто это был, Алешка⁈ — вскричал он. — Знаешь⁈

— А вы скажите, Яков Петрович — глядишь и узнаю, — ответил я осторожно.

— Это Батур, старый слуга светлейшего! Он ходит за ним как тень! Где светлейший, там и Батур, а если ты где-то встретил Батура, значит, и светлейший где-то неподалеку… Уж я-то это знаю, Алешка! Уж я-то знаю… И пусть Гаврила твой бога благодарит, что не ударил его Батур плеткой своей, потому как я сам видел, как он одним ударом этой плетки теленку шею сломал!

— Так что же это получается? — я поерзал в кресле. — Вы полагаете, что в той карете сидел сам светлейший князь Черкасский?

Шепелев мне не ответил. Он вышел из-за стола и прошелся по кабинету, нервно теребя пояс своего шикарного халата. Его шаги по толстенному персидскому ковру звучали очень монотонно: «Шорк-шорк-шорк… Шорк-шорк-шорк…»

Лицо генерал-полицмейстера сделалось красным, почти пунцовым, и я подумал, что доктор не напрасно приказал все вино и водку в доме спрятать под ключ.

Я терпеливо ждал. Минуту, две, три. Потом Шепелев остановился и воззрился на меня пустым взглядом.

— Вот что, Алешка… Ступай-ка ты домой. И без моего приказа ничего не предпринимай, ясно тебе?

— Точно так, Яков Петрович.

— Повтори, паскудник!

— Без вашего приказа ничего не предпринимать! — гаркнул я, вскочив на ноги.

Шепелев покивал:

— Вот теперь вижу — понял. Все, проваливай.