Магазинчик грешницы. Забудь меня… если сможешь

Глава 26 Поэтический вечер

Ева

— Как я выгляжу, леди Флюмберже? — оборачиваюсь к ней.

— Чудесно, дорогая, но будет ещё лучше, если сделать вот так, — она распускает мои волосы, а затем ловко собирает часть прядей от висков и закрепляет их сзади, оставляя большую часть локонов струиться по спине. — И вот, возьми ещё это!

На раскрытой ладони миледи появляется маленькое зеркальце и коробочка с карминовым воском.

Для меня такой цвет слишком ярок, но если подушечкой пальца нанести на губы самую малость, то будет выглядеть так, словно к губам прилила кровь.

— Спасибо, — рассматриваю себя в маленькое зеркальце, довольствуясь светом, который просачивается сюда сквозь щель в тяжёлых бархатных занавесях.

Зато нас не видно со стороны гостиной. Очевидно, хозяйка дома — та ещё любительница незаметно подслушивать расслабленные разговоры своих гостей.

Любопытство соскальзывает с отражения собственных губ, просачивается в просвет между занавесей и устремляется вглубь комнаты, разыскивая темноглазого лорда.

В зале за играми в дархаш и неспешными беседами вальяжно отдыхают гости особняка Флюмберже. Компания знакомых леди расположилась возле камина, а лорды заняли соседние диваны. Выхватываю довольное лицо Валентайна Винлоу, задумчивый прищур Эмильена Эмильтона и мрачный профиль Рэйнхарта Константина Орнуа.

— Так как насчёт партии в дархаш, милорд? — обращается к Рэйнхарту незнакомый седовласый лорд.

— Благодарю, но я не играю, — Рэйнхарт откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди.

— Да брось, друг мой, одна партия ещё никому не повредила, — встревает в разговор Эмильен, перекладывая на столе игральные кости. — Если наши ставки тебе кажутся скучными, то я готов поднять их.

Рэйнхарт лишь молча поднимает бровь, давая понять, что предложения «друга» его не интересуют.

— Как насчёт клинка твоего деда? — как ни в чём не бывало продолжает Эмильен. — Я верну тебе фамильный клинок, который твой отец проиграл моему.

Рэйнхарт мрачнеет, но отвечает с нарочитым безразличием:

— Что было непонятного в моих словах о том, что я не намерен играть?

— Твой дед и отец очень ценили этот клинок, не так ли? — не унимается любитель «послушных девочек». — Им бы было приятно знать, что фамильная ценность вернулась в лоно семьи. Подумай. В случае своего проигрыша я не только верну клинок, но и покажу кое-какие документы, которые могут помочь в сам знаешь каком расследовании.

Рэйнхарт хмурится и смеряет Эмильена долгим задумчивым взглядом:

— И что же хочет за свою победу лорд Эмильтон? — скептично поднимает темные брови.

— Всего ничего, друг мой: если я выиграю, ты откажешься от борьбы за должность. Признай, у тебя и без того мало шансов, так что фактически ты ничего не теряешь!

— Эмильен, то, что у твоего отца большие возможности, ещё не означает, что ты сумеешь ими правильно воспользоваться… — Рэйнхарт равнодушно осекает Эмильтона, отпивая маленький глоток из практически полного бокала.

— Готова? — шепот Флюмберже раздаётся рядом с моим ухом.

— Да, — выдыхаю, расправляю плечи и шагаю в гостиную.

Моё платье слегка провокационное, так как приталено чуть больше допустимого. Вместо стандартного высокого воротничка шею охватывает, завязанная изящным бантом, полоска шёлка. Мои волосы струятся блестящими локонами почти до талии. И сама я больше не сутулюсь, ступаю мягко и улыбаюсь кончиками губ — уроки леди Тайлин не прошли даром.

Краем глаза успеваю отметить вскинутые брови Эмильена, растерянно приоткрытый рот Винлоу и дёрнувшегося в мою сторону Рэйнхарта.

К счастью, он по моему взгляду догадывается, что нужно проявить терпение, и не вмешивается в мой маленький спектакль. Когда я прохожу мимо, Рэйнхарт, как и все лорды, лишь вежливо кивает на моё приветствие, хотя провожает таким взглядом, что на несколько мгновений я забываю, зачем вообще здесь оказалась.

— Праведного вечера, — улыбаюсь леди, которых лишь несколько часов назад приветствовала в собственном доме. В их взглядах читается радушие.

Натренированным плавным движением присаживаюсь на край дивана, так, чтобы было удобно наблюдать за Валентайном Винлоу.

Рифмоплёт нервно ёрзает, и я даже догадываюсь, что его беспокоит. Ему бы теперь как-то сделать вид, что мы близко знакомы, да вот незадача — он ещё не придумал, как именно.

— Лоривьева, сыграете с нами в дархаш? — предлагает Розали, которая оказалась в этой компании лишь потому, что в своё время разорвала помолвку с влиятельным лордом, а тот приложил все усилия, чтобы она осталась в старых девах.

— К сожалению, я не знаю правил, — пожимаю плечами.

На низком резном столике горкой выложены игральные кости. Внешне игра похожа на китайский маджонг, но с какими-то своими особенностями.

— Вы Шутите? Все играют в дархаш! — снова Розали.

— Мы просто обязаны вас научить, — подхватывают другие леди.

— Я вам не помешаю? — лорд Винлоу нарушает нашу идиллию, уверенно берёт мою руку и подносит к своим губам. — Всего лишь хотел лично поприветствовать леди Милс.

Какой шустрый, однако. Вытягиваю руку обратно, не позволяя удерживать её дольше приличного.

— И свет её подобен сумрачной звезде,

Что мани́т к себе грёзы грешника.

Она приходит к нему во сне,

Утешая мучительной нежностью.

Винлоу замолкает, явно ожидая увидеть моё смущение, восхищение и весь тот суповой набор эмоций, какой положено испытывать юной деве из провинции, когда её удостаивает вниманием любимчик столичной публики.

— Очаровательно, милорд! — растягиваю губы в улыбке, чтобы не разочаровать тонкую организацию поэта. — Весьма наслышана о ваших страстных стихах. Не согласитесь ли прочесть нам что-то более… темпераментное? Как же там? — делаю вид, что пытаюсь вспомнить. — Ах да… Спит сладко грешница моя в своей постели… верно?

Самоуверенности во взгляде Валентайна Винлоу резко убавляется.

— Да, милорд! Мы до сих пор под впечатлением от тех чувственных строк, прочтите нам, пожалуйста, ещё раз, — поддерживают меня леди.

— О, мы были бы так рады вновь услышать ваше страстное творение! — с азартом включается Розали.

— Да-да, лорд Винлоу! Не откажите в нашей маленькой просьбе! — подхватывает леди Брижелин.

— Так вы порадуете нас? — добавляю в голос каплю наивной томности, немного подаюсь вперёд и склоняю голову набок.

Взгляд Валентайна Винлоу успевает невзначай скользнуть по слегка натянувшемуся на груди платью:

— Что ж, если леди так желают…

Желают. Ещё как желают. Ради такого дела я даже пару раз кокетливо хлопаю ресницами.

Валентайн окидывает нас неуверенным взглядом и понимает, что проще прочитать, чем объяснить, почему он не может:

— Спит сладко грешница моя в своей постели,

Её плеча касается моя ладонь.

В лучах рассветных волосы алеют,

И я боюсь… тревожить её сон.

Останавливается, словно на этом стихотворение заканчивается.

— Мне кажется, там было что-то ещё, — выручает меня Розали.

— Не останавливайтесь, лорд Винлоу… — полушёпотом и заглядывая ему в глаза. — Я хочу услышать всё!

Быстро облизывает пересохшие губы и продолжает:

— А в памяти всплывает пылкость ночи,

И с мягких губ слетевший тихий стон,

И то, как пальцы тонут в рыжих кудрях,

И то как пляшет в локонах огонь…

Он делает паузы, чтобы тихо сглотнуть, и говорит, не отводя от меня глаз.

В гостиной наступает тишина, которую странным образом прерывает хруст стекла. Брошенный в сторону звука взгляд успевает выхватить треснувший в руке Рэйнхарта бокал.

Сам Рэйнхарт будто не замечает этого, остаётся неподвижным и даже не моргает. Единственное, что выдаёт в нём жизнь — ритмично расширяющиеся ноздри и взгляд, который не обещает ничего хорошего.

— … Когда две милых родинки у основанья шеи

с ума сводили, разгоняя кровь,

Когда по бледной обнажённой коже

Скользили мои губы вновь и вновь…

— Браво, милорд, — возвращаю внимание к поэту и несколько раз тихо хлопаю в ладоши. — Это было действительно… чувственно. И кому же вы посвятили это стихотворение?

Мгновение он колеблется, но затем самоуверенно вскидывает подбородок:

— Тебе, душа моя.

Винлоу Решает пойти ва-банк и окончательно убедить всех в наших отношениях, но это именно то, чего я от него ждала.

— Как мило. Особенно этот момент про родинки… Вы же имеете в виду те, что находятся здесь? — говорю нарочито медленно и слегка откидываю голову назад, проводя пальцем вдоль кромки воротника. — Эти родинки?

— Да… — его взгляд упирается мне в шею, и я даже не уверена, что он осознал мой вопрос.

Медленно тяну край завязанного на бант воротничка.

В гостиной становится ещё тише.

Бант распускается, обнажая шею, ярёменную впадину и часть ключицы, а я поднимаю подбородок чуть выше.

— Но у меня здесь нет родинок… как странно, да?

Слышу едва сдерживаемые смешки тех, кто начал догадываться об истинной цели моего маленького спектакля.

К скулам Винлоу приливает кровь, а томная поволока во взгляде сменяется злостью.

— Родинки… это лишь для слога, ты же знаешь, дорогая, — он пытается держаться дерзко, но едва ли ему это поможет.

— Вот как, милорд? — приподнимаю брови. — Значит, истина прячется в остальных строках, в которых вы заявляете, что были в моей постели? Тогда вы, безусловно, сможете напомнить нам… хмм… Розали, что бы вы хотели узнать обо мне у лорда Винлоу?

— Какого цвета стены в комнатах Лоривьевы? — Розали явно получает удовольствие от происходящего.

— Эм… бежевого? — нарочито самоуверенно тыкает пальцем в небо поэт. — Леди обожают бежевый…

За женским столиком раздаются откровенные смешки.

— Да, многие леди предпочитают светлые тона, но леди Милс для своих стен выбрала смесь чёрного дерева и серого шелка, — с лёгкой улыбкой включается в разговор Флюмберже, и Винлоу незаметно сжимает кулаки.

— Ещё вопросы⁈ — обращаюсь к леди.

— Что не так с постелью леди Милс? — снова Розали.

— В какой части особняка находится её спальня? — леди Брижелин.

— Куда выходят окна её комнат?… — начинают сыпать вопросами остальные.

Винлоу зло пятится, понимая, что ему не оставят шанса выкрутиться из этой западни.

— Похоже, наш поэт перепутал грёзы с реальностью, — лениво констатирует факт Розали.

Смешки становятся все менее сдержанными, а Винлоу сжимает зубы и делает очередной шаг назад, натыкаясь на высокую консоль с пышным красным папоротником в большом цветочном горшке. Консоль вздрагивает, но возвращает себе устойчивое положение.

— Это не… вы всё не так поняли! — поэт картинно откидывает со лба светлые волосы.

— Признайте, лорд Винлоу, вы придумали этот гнусный стишок, рассчитывая, что он никогда не дойдёт до моих ушей, не так ли? — на моём лице широкая улыбка. — Маленький лгунишка! Совершенно очевидно, что вы залезли мне под юбку лишь в своих снах.

Мои слова встречает новая вспышка смеха, а дальше мозг едва успевает фиксировать происходящее.

Рэйнхарт резко поднимается. Винлоу по-женски взвизгивает и бросается в сторону дверей, но на этот раз всё же задевает фигурную ножку высокой консоли и падает на четвереньки. Горшок с цветком, похожим на красный папоротник, тоже падает и раскалывается с оглушающим звоном.

Едва Винлоу начинает подниматься, Рэйнхарт хватает его за шиворот… но покачнувшись, сам цепляется за злополучную консоль.

Винлоу выкручивается и сбегает под общий взрыв хохота, а Рэйнхарт хмурится и недоумённо моргает, прикладывая руку к голове. На его пальцах алеет кровь из-за осколков треснувшего бокала.

Самым неожиданным во всём происходящем оказывается то, что Рэйнхарта заботливо подхватывает лорд Эмильтон и провожает обратно на диван.

— Мой дорогой друг, не стоило так злоупотреблять хмелем, — голос Эмильена звучит нарочито ласково.

Хмелем? Да он только что был трезв!