Ева
— Ты же останешься?
Я давно не верю в сказки и научилась ни на что не рассчитывать, чтобы не испытывать потом боль разочарования, поэтому не хочу давать пустых обещаний. Возможно, я всё-таки выполню свой план и смогу уехать в другой город с ребёнком под сердцем… а он останется здесь.
— В нашем случае присутствует слишком много «если», — отстраняюсь, чтобы заглянуть в тревожные бесконечно-антрацитовые глаза. — Думаю, ты и сам это прекрасно знаешь.
— Знаю, — глухо.
Провожу кончиком пальца по хмурой складке между его бровей и убираю со лба ещё влажные пряди:
— Побудь немного со мной. Сможешь?
Его взгляд меняется от мрачного к недоверчиво-удивлённому, а затем переполняется нежностью. Он как-то по-особенному бережно снова притягивает к себе, и мне чудится выдох облегчения:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что ты есть, — в тоне его голоса смешано слишком много эмоций, хотя он по-прежнему говорит тихо.
Укладываю голову на твёрдое плечо, растворяясь в тепле объятий. Прикрываю глаза и впитываю то, как его пальцы невесомо скользят по моим волосам и спине… осторожно гладят, заставляя тело томиться и признаваться себе в желании получить больше… дразнят и одновременно утешают.
— Ты голоден? — шёпотом, когда понимаю, что ещё немного и я сделаю то, что делать не стоит. Во всяком случае не так, не здесь и не сейчас. — Я ещё не успела поужинать и возможно ты…
— Мой голод несколько иного плана, — мне слышится тихий смешок и едва сдерживаемая улыбка, при этом Рэйнхарту приходится прочистить горло, потому что слова звучат слишком хрипло. — К-кхм… прости… с радостью разделю с тобой ужин, если позволишь.
Неохотно расцепляет руки, и я отворачиваюсь, чтобы он не успел прочитать эмоции на моём лице. Прикладываю ладони к щекам и чувствую жар собственной кожи.
— У меня пока нет кресел. Придётся сидеть на этих пуфах… — сбивчиво объясняю, пытаясь собственной болтовнёй унять волнение.
— Прости.
— За чт…
Вопрос тонет, потому что Рэйнхарт резко тянет меня обратно и ловит обрывок слов губами. Мягко, опасливо, словно спрашивает разрешение, но в то же время зарывается пальцами в мои волосы, чтобы удержать затылок… и не позволить отвернуться.
— Рэйн… — на грани слышимости и вплетая его имя в наше дыхание.
Крадусь кончиками пальцев к его шее, скольжу вдоль бьющейся венки, осторожно провожу ноготками вверх, отчего он вздрагивает и покрывается мурашками.
Судорожно выдыхает, сжимает ещё крепче и заставляет шагать назад, пока я не оказываюсь зажатой между стеной и его телом.
Тёплые пальцы ласкают мой подбородок, мягко нажимают, уговаривают разомкнуть зубы… сдаюсь, позволяю им победить…
Чувствую, как кружится голова… и теряется воздух.
Впитываю его возбуждение, тяжёлое дыхание и едва слышное рычание.
Он первым разрывает поцелуй и соединяет наши лбы… пытается выровнять сиплое дыхание, смотрит — глаза в глаза.
Мы разговариваем взглядом, касаниями кончиков пальцев, тяжёлым дыханием, своими телами.
— Я не знаю, как отпустить тебя, — сипло, сбиваясь, на резкий вдох, словно ему всё ещё не хватает кислорода.
— Не отпускай, — моя неуверенная улыбка застревает в уголках рта. — Пока не отпускай. Но если у нас ничего не получится, то я уеду из города и буду пытаться выстроить новую жизнь вдали от тебя…
Хочу добавить «чтобы однажды не увидеть тебя рядом с ней»… но слова застревают в сжавшемся горле.
Рэйнхарт замирает, а затем подхватывает меня на руки и несёт к столику с остывшим ужином:
— Сделаю вид, что не слышал этого, — он пытается придать голосу шутливости, маскируя этим растерянность и беспокойство.
Камин потрескивает и стелется по комнате золотыми бликами. За окнами слышится шум дождя.
Ужин давно остыл, но я не помню, когда в последний раз еда казалась мне такой вкусной. Возможно, всё дело в том, что он удерживает меня боком на своих коленях и кормит, аккуратно поднося к губам на вилке маленькие кусочки.
— Рэйнхарт?
— М?
— Что не так во́ронами?
— Во́роны? Мифические птицы?
— То есть… что значит мифические?
— Такие же, как гаргульи, мантикоры, золотые змеи. Как фальхен на твоём балконе… Существа из старых легенд.
Подвисаю. Разглядываю абсолютно серьёзное лицо темноглазого лорда.
— Хочешь сказать, что ты не видел воронов?
— Ну почему же, — запивает проглоченный орешек ещё тёплым травяным чаем. — В толстых книгах древних легенд много изображений воронов. Его образ символизирует мудрость и тайны мироздания. Ворон был покровителем старой церкви Анхелии.
— Расскажи, — затаив дыхание.
— О воронах или о церкви?
— Обо всём.
Пристраиваю голову ему на плечо, наслаждаясь звуком тихого, словно немного простуженного голоса.
— В легендах говорится, что когда-то наши земли населяли древние существа. Они жили в гармонии с людьми. Гархалы и мантикоры охраняли покой людей, отпугивая зло, поэтому их образы так часто используют на барельефах дворцов. Грифоны и фальхены позволяли седлать себя, если находили своих ездоков. Говорят, на их крыльях можно было пересечь королевство от Илларии до южного побережья быстрее, чем полдень сменится полуночью.
— В легендах говорится, почему они пропали?
— Никто не знает. В древних трактах Анхелии говорилось, что они просто перестали рождаться, потому что наш мир захватила тьма. Эта тьма была не в небе, но в сердцах и умах многих. Это были времена больших войн.
— А вороны?
— Исчезли, вместе с силой Анхелии. Сейчас на всё королевство осталось лишь пара действующих древних храмов… но они мало кому интересны.
— Почему это произошло? Я имею в виду, что стало причиной прихода новой церкви?
— Голос Анхелии всегда был тих, в то время как Варрлата была очень громкой. Анхелия призывала к совести и умению слушать сердце… но что делать, если в сердце тьма? Как отличить хорошее от плохого, когда повсюду войны? Люди перестали понимать заветы старой церкви, но не перестали бояться кары богов. И тогда Варрлата предложила свои правила, пообещав защиту богов для тех, кто будет строго следовать наисвятейшим божественным конам. Правила освободили людей от необходимости думать и решать — теперь все знают, что они праведны до тех пор, пока строго следуют наисвятейшим правилам.
— Наисвятейшим? Коны Варрлаты не осуждают убийства!
— Не совсем так. Там написано, что церковь равнодушна к смертям неправедников, ибо сами боги отворачиваются от них. Проблема в том, что именно церковники решают, кто праведен, а кто нет… а я не верю в праведность самих церковников.
— Почему?
Нет, я тоже подозреваю, что церковь Варрлаты просто разводит людей, внушая им страхи и чувство вины. Просто приятно, что не одна я разделяю это мнение.
— Кхм… потому что мне приходится следить за церковниками…
Кажется, он хочет что-то добавить, но осекается и резко меняет тему:
— Лори… а что не так с твоей постелью?
— В каком смысле?
— Леди в особняке Флюмберже требовали Валентайна Винлоу рассказать, что именно не так с твоей постелью…
Хмм, запомнил, значит.
— Эта комната не только моя гостиная, но и моя спальня, — улыбаюсь, замечая, как он начинает озираться.
— И где кровать?
— Её нет, — пожимаю плечами. — Когда я вошла в эти комнаты, здесь была кровать, но когда я присела на неё… она развалилась. Не то, что в доме не было других кроватей, но все они довольно старые… В общем, я подумала, что заслужила выспаться в собственной новой постели. Мой маленький каприз…
— И?
— И мастерская фира Кришана задерживает мой заказ уже вторую неделю, — фыркаю. — Говорят, там большая очередь желающих получить его творения.
— Я поговорю с фиром, — улыбается кончиками губ.
— Не стоит беспокоиться.
— Стоит. Фир Кришан задерживает некоторые заказы не потому, что у него большая очередь, а потому что он… скажем так… слишком рьяно чтит традиции Варрлаты и осуждает женщин, живущих без опекунов.
Это что, шутка такая?
— Тогда почему он вообще принимает эти заказы от таких, как я? — приподнимаю обе брови.
— Ты леди. Аристократка. Он не может отказать тебе прямо, это был бы скандал. Поэтому он действует так, чтобы ты сама отказалась от заказа.
Вот же му… чудак и нехороший человек. Трусливый женоненавистник и поборник кривой морали!
Значит, морочить голову девушкам он не стесняется, а прямо в лицо своим ротом сказать, что не дождусь кровати… это не-е, такое мы делать боимся.
— Не злись, моя хорошая, — легко считывает мои мысли. — Даю слово, что фир Кришан завтра же займётся твоим заказом, — на мгновение в его спокойном голосе проскальзывает что-то зловещее.
— Спасибо, — утыкаюсь носом в изгиб его шеи и закрываю глаза, чувствуя лёгкие поглаживания по волосам. — Рэйнхарт… завтра я должна быть в загородном королевском дворце на праздновании Осеннего Благоденствия. Ты будешь там?
— Я собрался пропустить эту часть праздника… но теперь буду.
Растягиваю губы в улыбке, при этом едва сдерживаюсь, чтобы не зевнуть. Для одного дня сегодня было слишком много эмоций, и мой организм совершенно вымотан.
— Тебе нужно отдыхать, Лори. Уже глубоко за полночь.
— Ты уходишь?
— Хочешь, чтобы я остался? — со смешком и нежностью.
— У меня только один диван, — сонно улыбаюсь.
Он поднимается со мной на руках и шагает к моей «постели».
— Боги, этот диван короче тебя. Как ты здесь помещаешься? — продолжает держать меня.
— Он очень мягкий, — совершенно серьёзно. — После тюков с соломой на чердаке Ании спать здесь почти божественно прекрасно.
Он недоверчиво качает головой, но опускает меня на постель. Сбрасываю мягкие тапочки и прямо в домашнем платье забираюсь под одеяло, укладываясь на бок.
— Давай, я побуду рядом, пока ты не уснёшь, — садится на пол и кладёт подбородок на край дивана, совсем как в то утро, когда я проснулась на софе в его кабинете.
— Рэйн… расскажи мне древние легенды о чудищах. Ты знаешь их?
— Знаю. Расскажу, — невесомо касается моих губ. — Закрывай глазки.