Мы будем первыми! Путь к звездам

Глава 10 Небо зовет

Пильщиков слыл большим любителем новостей, касающихся научных достижений. Особенно, если речь шла о космосе. В своём увлечении он перещеголял даже Быкова, а коронная фраза Романа Валентиновича о «ребятах-ленинградцах» ушла в народ и использовалась каждый раз, когда требовалось рассказать о людях, сделавших нечто выдающееся.

Его страсть студенты часто использовали в собственных целях, чтобы сорвать скучную лекцию. Вот и сейчас выпал такой случай:

— Роман Валентинович, а вы слышали, что китайцы успешно испытали вертикальную посадку возвращаемой ступени? — поинтересовался кто-то из робототехников.

— Разумеется! — Пильщиков вышел из-за кафедры и подошёл почти вплотную к первому ряду. — Успешное испытание, за них можно только порадоваться. Это большое событие для всего человечества.

— Как думаете, они скоро обгонят американцев?

— Не думаю, что их вообще возможно догнать. По крайней мере, если они сохранят финансирование космических программ и число пусков на прежнем уровне.

Ну, это мы посмотрим. Не стоит сбрасывать нас со счетов, ведь мы уже доказали, что умеем удивлять. Правда, обычай у нас такой. Мы сначала доведём всё до полного краха, а затем героически навёрстываем и преодолеваем трудности. Вот и с космосом, думаю, будет всё в точности также.

Да, сейчас мы одни из лидеров в области космоса, но особо не блещем новыми достижениями. Всё пока только в проекте. Но если подготовим достойную молодёжь, утроим усилия, то сможем поднять наше знамя над Красной планетой. Жаль, знамя не красное, но это я ностальгирую по прежней жизни. Наш триколор меня тоже очень даже устроит.

Роман Валентинович попятился назад, словно рак, и пришло время закидывать новую удочку, чтобы удержать его, пока он не устроился за кафедрой и не начал лекцию.

— А слышали, что в Китае планируют собирать солнечную энергию на высоте в триста шестьдесят километров и отправлять её на Землю в виде микроволнового излучения? Как думаете, этот проект имеет право на жизнь?

— Нужно разбираться что они там придумали, — произнёс Пильщиков. — Пока это звучит нелепо. Вы ведь понимаете что представляет собой свет? Это не только поток частиц, но и волна. Если им удастся направлять его в определённом диапазоне, я ещё поверю в реальность этой затеи. Но представьте какой будет потеря при передаче энергии!

— А почему бы не собирать энергию поближе к поверхности Земли? — подбросил дров в огонь другой парень.

— Нельзя, — покачал головой препод. — На счёт высоты я с китайскими коллегами согласен. Геостационарная орбита на высоте в тридцать шесть тысяч километров позволяет спутнику или любой другой установке вращаться одновременно с Землёй. То есть, установка будет постоянно находиться над одной точкой на Земле. Именно это и необходимо учёным, чтобы передавать энергию. Точная связь между сборщиком энергии и её наземным приёмником.

— А нас не поджарят? — поинтересовался парень с галёрки, который откровенно забавлялся происходящим.

— Забудьте! Хотя, не стоит отрицать, что такая установка может использоваться как орбитальное оружие. Но я думаю, что до этого не дойдёт. Всё-таки Китай — участник договора о неразмещении оружия в космосе, и выйти из этого договора не так-то и просто.

— А если…

— Довольно! — прервал дискуссию Пильщиков. — Кому интересно, можете задать вопрос после занятий, а сегодня нас ждёт важная тема по сопротивлению материалов.

Роман Валентинович вернулся за кафедру и открыл свою тетрадь, в которой от руки записывал лекции, а я ликовал. Да, тема у нас скучная до того, что выть охота, но это не повод срывать пару. И потом, знания по сопромату могут нам здорово пригодиться, так что я намерен внимательно слушать каждое слово. Вдруг я что-то упустил или забыл? Уже который раз сталкиваюсь с тем, что информация воспринимается иначе, когда слушаешь её через время и в другой обстановке. Так я смог заполнить некоторые пробелы в знаниях и даже продвинуться дальше.

В апреле начались полёты у студентов. Первыми приступили к практике лётчики, а следом за ними подхватили инициативу и мы. На смену Л-39, на которых мы летали с инструктором в том году, пришли двухмоторные Diamond DA42, знакомые нам по тренажёрам. Теперь настало время для личного знакомства.

Мы рассчитывали, что полетаем в первый же день, но нас ждало разочарование.

— Сегодня отрабатываем запуск и прогрев двигателя, а также руление по взлётной полосе, — произнёс Рязанцев.

— А как же полёты? — удивился Куприянов.

— Полетаете ещё! У нас впереди три месяца практики. Каждую пятницу будете здесь проводить.

Одновременно практику отрабатывали по три студента. На место Криницкого пришёл новый преподаватель Геннадий Фёдорович Старостин, который у лётчиков мгновенно получил кличку «Лысый» из-за того, что ходил с гладко выбритой головой. А ещё к концу года он получил права на инструктаж и обучение студентов. Я попал к Смирнову, с Рязанцевым оттачивал руление Золотов, а со Старостиным — Оля Федосеева.

Каждый студент прозанимался по два часа и закрыл поставленную задачу. Теперь оставалось дождаться конца следующей недели, чтобы подняться в небо.

Мы договорились приезжать по трое на полёты. Какой толк торчать на аэродроме целый день, если полетать получится всего пару часов? Да, можно посмотреть как летают другие и поучиться на чужих ошибках, но через пару часов понимаешь, что принципиально ничего нового не увидишь. Правда, Рязанцев всыпал нам нагоняя за своеволие и заставил прибыть группу в полном составе.

Мне выпало летать со Смирновым, чему я здорово обрадовался. Рязанцев, конечно, профессионал своего дела, но находиться с ним в одной кабине просто невозможно. Любая ошибка вызывает у него бурю эмоций. А вот Степаныч куда спокойнее, хоть обычно и ему эмоций не занимать.

— Мишка, сегодня хорошо отлетали, — похвалил меня Смирнов после вылета. — Вот только скучно с тобой.

— Это почему? — заволновался я.

— Да потому что мне в кабине делать нечего. Взлетаешь сам, круги нарезаешь без моей помощи, на посадку тоже сам заходишь. Скукота. Вон, погляди на Льва Михайловича — красный как рак из самолёта вылез.

Я посмотрел на Рязанцева и понял, что этот полёт получился не самым спокойным. Коля Золотов шёл от самолёта, втянув голову в плечи. Чувствую, досталось ему по первое число.

На самом деле, с Рязанцевым действительно тяжело летать. Прежде всего, эмоционально. Находишься в постоянном напряжении и в любой момент ждёшь, что он набросится на тебя с критикой и отчитает за любую, даже малейшую ошибку или промедление. Я понимаю, что техника не любит промедления или нерешительности, но с критикой тоже нужно быть осторожнее, иначе можно так запугать студента, что ему полёты будут сниться в кошмарах, а когда нужно действовать, он будет паниковать и мысленно ждать нагоняя. Эмоциональная составляющая в нашем деле тоже многое значит. К счастью, в прошлой жизни у меня были хорошие учителя. Фронтовики, которые имели десятки боевых вылетов за плечами и сотни часов налёта в гражданской авиации.

— Ладно, на следующем занятии что-нибудь придумаем! — хитро улыбнулся Степаныч и подмигнул мне, пока Рязанцев отчитывал кого-то из ребят.

И не подвёл! На следующей неделе он сам выбрал меня для полёта, а когда мы набрали высоту, озвучил свой план:

— Миша, давай восьмёрку нарисуем! — предложил Смирнов.

— Так ведь нам же по кругу летать нужно.

— Да надоели уже эти круги! Давай восьмёрку. Осилишь?

— Не вопрос!

Я выполнил фигуру и нарисовал в небе горизонтальную восьмёрку. Это одно из базовых заданий, элементарных вещей, которые должен выполнять даже начинающий лётчик, поэтому проблем с этой задачей у меня не возникло.

— А теперь вираж с креном в сорок пять градусов! — Смирнов вошёл в азарт, и мне это совсем не нравилось. Да, я уверенно чувствую себя за штурвалом, но техника не обкатанная. Как бы не выбросила какой неприятный фокус в ответственный момент.

Лично для меня сложность виража с креном заключалась в том, чтобы не потерять землю. До этого я летал по горизонатльной плоскости и никаких кренов не делал, а тут нужно учитывать угол наклона и не запутаться.

— Хорошо, хорошо, давай ещё чуток… Достаточно! — командовал Смирнов, страхуя меня во время выполнения задачи. — Гляжу, нервишки щекочет, правда? Вон, как побелел! Может, взять на себя управление?

— Нормально, просто с непривычки.

— Давай ещё разок? Начали!

К концу занятия у меня голова шла кругом от виражей и восьмёрок, которые мы рисовали в небе. Только когда самолёт коснулся посадочной полосы, я немного ослабил хватку и понял, что у меня жутко болели руки от напряжения, затекла шея, а ещё меня всего трясло. И это я в прошлой жизни летал! А что же будет с остальными, кто впервые будет вытворять такие фокусы? Да, небо для сильных духом, но и горячим головам здесь не место.

— Отлично, Мишка! — хлопнул меня по плечу Степаныч, когда самолёт остановился. — На следующем занятии закрепляем, а потом попробуем выполнить спираль и боевой разворот.

Что-то Смирнов действительно разошёлся. Хочет, чтобы в концу второго курса я ему выдал всю базу начальной подготовки лётчиков? Так я ведь не на лётном факультете учусь, а на инженера и часов практики у меня куда меньше. Нет, мне самому до жути хотелось выполнить эти задания, но уж слишком Степаныч торопится. Всему своё время.

— Иван Степанович, что это вы там в небе устроили? — набросился Рязанцев на моего инструктора.

— Опережаем программу, — с улыбкой отозвался Смирнов.

— Вы со своей самодеятельностью когда-нибудь дошутитесь, — мрачно ответил Лев Михайлович, но на этом их спор прекратился. Думаю, оба препода ещё найдут время обсудить план занятий.

Судя по тому, что Смирнов больше ни с кем не выполнял подобных фигур, он реально боялся нагоняя от Рязанцева. А может, доверял только мне, но я предпочитал так не думать, чтобы не зазнаться.

А вот со следующего занятия уже все перешли к выполнению восьмёрок и виражей, потому Степаныч не сдерживался и эксплуатировал меня на полную катушку.

— Миха, ты у нас просто прорицатель какой-то, — заметил Ткачёв, когда я отлетал свои часы.

— Почему это?

— То, что вы со Смирновым выполняете, на следующем занятии заставят и нас делать, — объяснил парень.

— Ой, не знаю! — выпалила Шевцова. — У меня до сих пор руки трясутся после сегодняшнего полёта. Мы когда выполнили крен на тридцать градусов, на какое-то мгновение показалось, что мы падаем.

— Не волнуйся, инструктор следит за психоэмоциональным состоянием студента и не допустит его к выполнению сложных задач, если тот не готов, — успокоил я девушку.

— А мне понравилось! — призналась Оля. — Надоело одно и то же делать. Ещё и монотонно крутиться по кругу. А тут разнообразие хоть какое-то.

Ох и девчонка досталась Руслану! Федосеева не то, что коня на скаку остановит, они и самолёту прохода не даст. Мне кажется, Оля тоже скоро получит разрешение на самостоятельный полёт и утрёт нос остальным парням.

— Чудинов, ты как? — поинтересовался Степаныч. — Если всё будет в порядке, в конце мая сам полетишь.

— Так куда мне, Иван Степанович? Я к тому времени только шестнадцать часов налетаю.

— Нормально! Никто ведь не говорит, что нужно непременно все двадцать налетать. На усмотрение преподавателя можно и раньше в самостоятельный полёт выпускать, а ты хорошо справляешься. Только во время самостоятельного полёта лучше не чуди и летай просто по кругу, иначе Рязанцев мне точно голову оторвёт.

— Договорились! — ответил я и понял, что следующую пятницу буду ждать с огромным нетерпением.

Была уже середина мая, время понемногу приближалось к сессии и приходилось всё больше времени проводить за учебниками, чтобы успеть подготовиться к экзаменам. А погода совсем не располагала к учёбе. На улице светило солнышко, столбики термометров показывали двадцать пять градусов тепла, а на солнце так все тридцать, и хотелось гулять, а не сидеть в душных аудиториях.

В один из дней, посреди пары по сопромату в аудиторию неожиданно ворвался Быков. Судя по его выражению лица, случилось что-то хорошее. Хотя, кто знает нашего куратора? Он может искренне радоваться тому, что придумал для нас очередное занятие, так что не стоит особо обольщаться, видя Валерия Дмитриевича в приподнятом настроении. Тут, скорее, нужно насторожиться.

— Роман Валентинович, можно Чудинова и Федосееву? Срочно!

— Разумеется! — отозвался Пильщиков и провёл нас взглядом, пока мы спускались к выходу из аудитории.

На самом деле, интерес Быкова к нашим персонам здорово настораживал. Что могло случиться? Результаты командной олимпиады должны подводить не раньше, чем через неделю, никаких олимпиад в конце учебного года не предвиделось. Неужели запихнут нас куда-нибудь на экскурсию, как отличившихся студентов?

Как только мы вышли в коридор, а за нами захлопнулась дверь, Быков заключил нас в объятия и заорал так, что его услышали не только в аудитории, но и наверняка в соседнем корпусе.

— Победили! Я же говорил, что мой план сработает!

— Кто победил? Какой план? — недоумевала Оля.

— Мой план собрать вас вместе. Ваш проект «Аргус» признали лучшим на командной олимпиаде. Буквально несколько минут назад звонили из Москвы. Это победа! Собирайтесь, в пятницу = выезжаем в Москву на награждение.

Вот те раз! Конечно, я был несказанно рад нашей победе, но ведь в пятницу меня ждёт первый самостоятельный полёт, и пропускать такое я никак не мог. Пришлось договариваться с Рязанцевым, чтобы меня поставили в начало списка. Не очень хотелось лезть в глаза декану лётчиков, но пропуск практики он бы мне не простил, даже если бы речь шла о спасении мира. Лев Михайлович нехотя согласился поставить полёты на девять часов утра, а это значило, что к обеду я буду готов к отъезду.

Пятницу я ждал с особым трепетом, ведь этого момента я ждал почти два года обучения.

— Готов? — совершенно серьёзно поинтересовался Смирнов, когда я готовился к полёту.

— Готов! — совершенно спокойно ответил я. — Конечно, если никто не собирается заставлять меня делать виражи.

На этот раз мне удалось вызвать на лице Степаныча улыбку.

— Давай посмотрим насколько ты готов.

Сегодня меня ждала серьёзная программа. Сначала нужно отлетать «контрольные полёты» со Смирновым, затем он передаст меня на проверку командно-лётному составу, и только тогда мне дадут или не дадут добро к самостоятельному полёту.

Со Смирновым мы отлетали всего с полчаса, и он полностью остался доволен результатом.

— Посмотрим, насколько хорошо тебя подготовил Иван Степанович, — проворчал Рязанцев и кивнул в сторону самолёта.

Я прекрасно понимал, что лететь придётся именно с Рязанцевым, ведь он отвечает за полёты, но всё равно расстроился. Хотя переживал зря. Лишь раз за весь полёт Михалыч выругался, когда диспетчер замешкался, прежде чем дать добро на посадку.

Зато по возвращении на землю Рязанцев вручил мне лётную книжку, в которой значилась надпись: «Готов к самостоятельным полётам». Есть допуск!

К самолёту я направлялся в полном одиночестве. Устроился в кабине и почувствовал, что чего-то не хватает. Лишь через пару секунд осознал, что мне не достаёт Смирнова, который всегда был рядом и мог подстраховать в случае ошибки. Как ни странно, волнения не ощущал. Просто уверенность в собственных силах и максимальную концентрацию, на которую только был способен. А что волноваться? Раньше ещё в выпускном классе школы можно было заслужить право на первый самостоятельный полёт, а я уже второй курс заканчиваю. Одним словом, морально дозрел.

— Ноль-ноль-первый, старт! На стоянке. Разрешите запуск. Планирую круги сам!

Последнее слово произнёс особенно чётко, чтобы диспетчеры смотрели в оба.

— Ноль-ноль-третий, запуск разрешаю! — послышалось в наушниках.

Ну, как говорил Юрий Гагарин, поехали! Действовал спокойно, стараясь не давать повода для волнения. Я был уверен, что сейчас за мной с земли наблюдают не только одногруппники, но и три пары глаз инструкторов, которые волнуются больше меня самого. Тот же Рязанцев хоть и строгий мужик, но переживает.

Набрал рабочую высоту и связался с диспетчером, чтобы доложить обстановку.

— Ноль-ноль-первый, успешный старт, на борту порядок, начал работу.

Первый самостоятельный полёт длился совсем недолго. Сделал всего четыре круга и ушёл на посадку. Но и этого оказалось достаточно, чтобы набраться положительных эмоций. Жаль только, что насладиться полётом в полной мере не смог, а заодно и полюбоваться окрестностями — нужно следить за приборами и сосредоточиться на пилотировании, чтобы не подвести инструктора и членов комиссии.

— Ноль-ноль-первый, шасси выпустил, к посадке готов. Запрос посадки, — произнёс я, стараясь отчётливо проговаривать каждое слово.

— Ноль-ноль-третий, посадку разрешаю, ветер двести сорок градусов, четыре с половиной метра! — послышалось в ответ.

Как только самолёт пробежал положенный путь по посадочной полосе и остановился, ко мне тут же бросились Смирнов и остальные. Я даже заволновался и осмотрел состояние самолёта. Может, было задымление, а я этого не заметил? Или приземлился как-то не так? Странно, я даже этого не почувствовал. Выбрался из кабины и ступил на землю, а потом меня подхватили на руки и принялись качать.

— Давай его по-нашему встретим! — заорал Степаныч и выплеснул на меня бутылку воды, а затем меня потащили к самолёту и усадили пятой точкой на колесо. Вот же суеверные шизики! А я всерьёз беспокоился, что с самолётом что-то случилось.

Когда традиции были соблюдены, Рязанцев принял серьёзный вид и заявил:

— Сегодня в наших рядах стало одним пилотом больше. Поздравляю, Чудинов! Доказал, что тобой по праву можно гордиться.