Гридень 8. Натиск

Глава 10

— Бах, бах! — прозвучала череда выстрелов и взрывов.

Те защитники, которые оставались в башне, перекрывающей вход в Нил, почти все были либо оглушены, либо ранены, либо вовсе убиты. Начинался решительный приступ Дамьеты крестоносным войском.

Именно этот город на севере Египта, расположенный у самого устья Нила, был форпостом Фатимидского халифата, важнейшим этапом большого плана крестового похода. Не взяв многолюдную и неплохо защищённую Дамьетту, невозможно было думать о том, чтобы идти дальше.

Это еще и логистика. Этот город может стать крупнейшим логистическим центром во всем христианском мире. А еще он и сейчас является важным городом Фатимидов. Когда они его лишаться, придется нелегко мусульманам.

Главным узлом обороны Дамьеты были даже не башни крепости, или стены, рвы, валы. Именно эта башенка с цепью в воде Нила — вот ключ к городу. Защитники рассчитывали на то, что крестоносцам просто не получится войти в Нил. А без этого город взять было крайне и крайне сложно. По центру реки Нил стояла достаточно высокая башня, от которой в обе стороны уходили цепи, именно они и загораживали проход корабля в Нил.

Казалось, что крайне сложно и неудобно атаковать эту самую башню, особенно когда оттуда постоянно огрызались мусульманские лучники. Но всего лишь две пушки решали исход этого сражения. Уже второй раз бывший венецианский, а ныне русский корабль, подходил к башне производил выстрелы и уходил. Иные корабли не переставали заливать башню горючей смесью. Кто там в таких условиях мог выжить, осталось загадкой. Вода рядом с башней закипала, как же людям было? Но все равно находились защитники, которые отчаянно пускали стрелы в крестоносцев.

После второго залпа пушек, башня частью разрушилась, а действия крестоносного флота не позволяли производить на постоянной основе ротацию. Подходы к башне были уже разрушены катапультами, так что защитников в Башне становилось всё меньше. А те, кто и оставался уже просто изнемогали от усталости и жажды при постоянных штурмах.

Пришло время решительного штурма, который и обсуждался в командной палатке крестоносного воинства.

— Арсак, — решительно и требовательно обратился к командующему крестоносным войском младший воевода Братства Никифор. — Я поведу своих воинов, своих братьев во Христе на восточные стены!

Арсак скривился, но не стал акцентировать внимание на том, что Никифор в очередной раз обращается к командующему без уважения.

А Никифор даже не советовался, а просто предупредил, не в самой дружелюбной форме, что именно будет делать.

Младший воевода Братства Андрея Первозванного, Никифор, и ранее отличался исключительным религиозным рвением. Нынче же он превратился в того самого фанатика, который не хочет даже думать о том, что сам грешит, что от его действий умирают не только мусульмане-враги, но и христиане. Хотя и среди исламского населения вполне хватало тех, кто готов был идти на переговоры и соглашения с крестоносцами.

Никифор жил по принципу «убивайте всех, Бог сам разберётся, кому в ад, кому в рай». Младший воевода, ранее встречавшийся с войском иноверцев только в Булгарии, сейчас вел себя жестоко, не щадя никого. Он считал, что можно убить всех ради благой идее — заселять эти земли впоследствии христианами, прежде всего, православными людьми.

Никифор стремился вписать своё имя, как он считал, в список, если не святых, то людей, сделавших для церкви более, чем кто-либо другой. Именно здесь, когда он ощутил полноту своей власти, все возможности, Никифор стал смотреть на Братство Андрея Первозванного уже совершенно другим взглядом.

Младший воевода был даже полон решимости по возвращению и при первой же встрече с воеводой Владиславом, вызвать того на суд Божий. Если ранее Никифор лишь умеренно критиковал политику, которую осуществлял воевода Братства, то сейчас он видел, что Братство можно сделать совершенно иным, а братьев истинными последователями Христа, которые должны и будут вот тут уничтожать всю ту нечисть, к которой причислял любых иноверцев.

Он мнил, что православное воинство стало столь сильным и могучим именно для таких вот подвигов, чтобы в мире более не оставалось людей, которые не верят в Христа. И он, Никифор, должен стать во главе всего христианского воинства, а не этот армянин. Командующий Арсак не был прихожанином православной церкви, и не скрывал этого. Здесь Арсак выполнял волю своего правителя, а не что-то иное, возвышенное.

— Никифор! — раздражённо отвечал младшему воеводе командующий крестоносными войсками Арсак. — Ты что, не собираешься дождаться, когда начнётся общий штурм? Вперед всех войдешь? Мне не подчинишься? Я не сомневаюсь, что твои братья возьмут этот город, вы уже показали себя как храбрые и достойные воины, но как много положишь ты человек!

— Столько, сколько Господь сочтёт нужным! — воскликнул Никифор.

Командующий покачал головой, на самом деле, он даже растерялся от того напора, с которым командующий войском Братства пришёл в Египет. Арсаку приходилось сильно сдерживаться, чтобы не рассориться с Никифором. Уже то, что после Дамьетты следующим направлением для удара Никифор не видел ничего иного, кроме Дамаска, чтобы обезопасить Иерусалим, ломало все планы крестового похода.

Зачем идти в Иерусалим, если там находится король Балдуин Иерусалимский? И этот крестоносный монарх сам собирается, а, скорее всего, уже и вышел, на помощь крестовому христианскому воинству. С ним же должен находиться и германский король Конрад III.

Этот правитель Германии, император Священной Римской империи, ещё не так давно собирался отправиться к себе домой, но сейчас преисполненный энтузиазмом, готов также вложиться в дело поражения Фатимистского Халифата, который, словно кость в горле, не даёт возможности осуществить, выглядящий столь правильным и надёжным, план христианского доминирования в Азии и Северной Африки.

— Я поступлю так, как сказал! — выкрикнул Никифор и выбежал из шатра, где проходил Военный Совет.

Младший воевода отказался принимать участив в обсуждении плана главного штурма Дамьетты, но другой представитель Братства Андрея Первозванного остался.

Это был Угрюм. Почти полностью соответствуя своему имени, он хмурился и старался вовсе не показывать никаких эмоций. Между тем, внутри воина боролись различные чувства и эмоции. С одной стороны, Угрюм в чём-то даже и поддерживал Никифора. Будучи внешне хладнокровным, тысяцкий Братства Угрюм был внутренне человеком пламенным и жаждущим скорой победы, предвкушавшим, как он будет молиться на месте, где некогда распяли Иисуса Христа.

Но была и другая сторона характера Угрюма и отношения его к происходящему. Он чётко помнил, как грамотно и по полочкам разложил всю стратегию Крестового похода воевода Братства Владислав Богоярович. Нужно взять Домьетут, потом Каир, разрушить фатимистский халифат. И он не жаждал полного уничтожения населения, пусть даже оскверненного неверием в Христа, как в спасителя. Угрюм уверен, что каждого человека можно вразумить, если только учить, открывать не мечети, но церкви. Ну и обязательно нужно договариваться с христианами. Кому-то же надо будет выращивать тот хлеб, что будет основой экономики, направленной на продвижение христиан на весь мусульманский мир.

— Ты не ушёл со своим младшим воеводой. Скажи мне, Угрюм, почему? — всё ещё раздражённым голосом спрашивал командующий крестоносным войском Арсак.

Конечно, Угрюм не собирался рассказывать командующему о том, что у него есть чёткие поручения, чтобы Никифор как можно скорее умер. Даже о тех планах, которые касались смерти правящей династии Фатимидов, тысяцкий-брат не собирался рассказывать. Но была другая информация, которую нужно было срочно донести до сведения командующего крестоносцами.

— Командующий, ты же знаешь, что вчера пришёл один генуэзский корабль? — сказал Угрюм.

— Да, я это знаю и уверен, что таких кораблей могло было быть намного больше. О нас, будто бы забыли, припасов не доставляют, подкреплений нет уже которую неделю, — отвечал Арсак. — Уже должно было прибыть подкрепление и кони.

— Так и есть, но мне нужно поговорить с тобой наедине, — угрюмо окинув взглядом присутствующих на Военном Совете командиров, сказал тысяцкий Братства.

Арсак несколько недоуменно посмотрел на русского, но кивнул, будто своими мыслям и вышел из шатра. На самом деле, командующий уже давно хотел это сделать, выйти, ибо жара стояла невыносимая. А в шатре она ощущалась ещё намного тяжелее.

Отойдя немного в сторону, так, чтобы ближайшее войны не могли слышать разговора, Угрюм начал свой доклад:

— На Константинополь напали европейцы, прежде всего, венецианцы и сицилийцы. Убит император Мануил… — Угрюм говорил, а Арсак сжимал кулаки до хруста в костяшках.

На трёх листах бумаги, доставленных на генуэзском корабле, были расписаны те события, которые произошли в Константинополе. Для Угрюма это послание было более, чем вовремя. Ведь он, пообщавшись с Никифором, был уже чуть ли не готов принимать ту философию, которую проповедовал младший воевода Братства. Суть всей этой философской концепции в том, что нужно убивать всех, чтобы построить после справедливый мир, основанный на заветах Христа.

Сообщение несколько отрезвило рассудок Угрюма, дало понимание, что враги не только иноверцы, что те же христиане, пусть и пописты, враги Руси. Важнее всего — Русь, ее интересы, а все остальное лишь только способ достижения целей, завязанных на величии Руси. И вот пришли сведения, что сам воевода Владислав Богоярович не сидел без дела, и смог отразить не только атаку европейцев, но также сохранить относительную стабильность внутри самой Византии. Гордость брала Угрюма, что он причастен к той организации, которая решает такие глобальные задачи.

— С нами тысяча венецианцев, — будто змея, прошипел Арсак.

— Это понятно, и их нужно вырезать. Только, как это скажется на общем деле, и что подумают иные рыцари? — проявлял благоразумие Угрюм.

— Сицилийцев с нами нет, генуэзцы, как я понял из твоего рассказа, на стороне нового императора. Так что остаются только венецианцы. А иным рыцарям нужно сказать, что их страны не участвовали в этой войне, — размышлял вслух Арсак. — Они же напрямую не участвовали, а те отряды, что пришли, это лишь самостоятельные рыцари? Так это, или не так, но нужно придерживаться этой истории.

— Завтра приступ. И, пока он не случился, не нужно никому знать о том, что я тебе рассказал. Пошли венецианцев вместе с нами по Нилу на их кораблях, пускай участвуют в приступе. Мы возьмём город, если ромейская пехота пойдет на приступ с другой стороны, — сказал Угрюм, подумал и добавил. — А ещё дай мне самых верных твоих воинов. Не менее тысячи, чтобы они также шли с нами на приступ. Именно там, на стенах Дамьетты можно уничтожить венецианцев. И ещё, ты должен это знать, Воевода Владислав недоволен поступками и словами младшего воеводы Никифора.

Угрюм достал из сумки свёрнутую бумагу, на которой было написано, что именно Угрюм имеет первенство в той части крестоносного войска, которое составляло Братство. Арсак внимательно прочитал написанное на греческом языке, после чего посмотрел на Угрюма, но не стал задавать напрашивающийся вопрос. Зачем командующему знать, если Никифор должен скоро умереть. Если не знаешь, значит, и не участвуешь в том, что может иметь различные последствия.

— Это ещё не всё, — продолжал шокировать Угрюм командующего. — Войско под командованием короля Гезы II уже захватило все сербские земли и часть болгарских. Ты должен об этом знать. Но также, Арсак, ты должен знать и еще важное. Мой воевода просит тебя прибыть в Византию, но сделать это не раньше, чем будет взят город Тамен и уничтожена вся фатимистская династия. Если у тебя есть, на кого оставить войско, то готовь этого человека.

— Разве я должен подчиняться твоему воеводе? — без особого раздражения, вместе с тем, с неподдельным интересом спрашивал Арсак. — С чего по его требованию должен убыть в Константинополь?

— Нет, ты вовсе не должен ничего делать. Но тебя вписали в Регентский Совет при малолетнем императоре Алексее II Комнине. Сейчас мой воевода занимается теми делами, которые должны были сделать сами же ромеи. Он сохраняет власть и стабильность Византийской империи. Так, разве в таком случае ты не должен вернуться и принять на себя часть груза власти? — неизменно спокойным, но при этом полным металла и решимости, голосом говорил Угрюм.

Арсак задумался. Готов ли он поддерживать младенца? Готов, если у самого Арсака найдется достаточно сил и решимости это сделать. Ему не нравилось то, что русский воевода настолько активно влезал в дела Византийской империи. Разумом он понимал, что Владислав это делал исключительно из-за того, что требовала ситуация и момент. Но не получится ли так, что, избавившись от Венеции и Сицилии, Византия может стать подконтрольной русской державе?

— Мы должны взять город, тогда я приму решение. Я дам тебе восемь сотен своих воинов. Возьми для меня этот город! — сказал Арсак и спешно направился обратно в шатёр.

— Бах, бах, бах! — раздались новые взрывы на следующий день после Военного Совета.

Два венецианских корабля, на которые были поставлены башни, устремились к преграде, сильно осложняющая возможность вхождения в Нил. Это была та самая злосчастная башня. А на кораблях располагались две команды венецианского отряда и сотня специально отобранных ратников из Братства.

Вопреки ожиданиям, башня не оказала практически никакого сопротивления. Там уже, если и оставались защитники, то они были деморализованы, не способными хоть на какое-либо сопротивление. А ещё они были изнурённые жарой, недостатком пищи и почти поголовно контуженые громкими взрывами воины.

Вся оборона Дамьеты держалась именно на этой башне и на тех цепях, которые из башни выходили. Так что, как только множество различных кораблей крестоносцев начали входить в Нил, в городе, в котором проживало без малого пятьдесят тысяч человек, началась паника.

Халиф уже давно хотел разрушить стены города Дамьетты и полностью перестроить этот город. Но Аллах не давал такой возможности. То сыновья умирали, словно проклятые Аллахом, то сам Халиф, будучи уже очень старым, болел.

Никифор был первым, кто вёл братьев в бой, он, поверив в свое благословление, не считался ни с какими опасностями. И, да, его, будто бы обходили стороной все те снаряды, что летели из Дамьетты.

По крайней мере, он так думал, что все, что полетит в его сторону, господь непременно отведет. На самом же деле, в городе уже была группа лично преданных Угрюму воинов, которые готовилось сделать примерно то же самое, что некогда они совершили в усадьбе Степана Кучки. То есть, ударить, если говорить образно, то в спину, если по факту — прямо в грудь.

Один из христиан, что проживал в Дамьетте и который был взят в плен, но отпущен лично Угрюмом, смог провести в город шестерых человек, отобранных даже не по принципу их умений и навыков, а по внешнему виду. Ну не мог светловолосый русич быть похожим на жителя Дамьетты. Хотя, пребывание под стенами этого города многих светлокожих воинов превратило либо в краснокожих, либо с такой загорелой кожей, что от местных жителей отличить было крайне сложно.

— Вперёд! — кричал Никифор, первым взбиравшийся на башню одного из больших крестоносных кораблей, чтобы перепрыгнуть на мостике на городские укрепления, а далее бежать по стенам Дамьетты, круша всех и каждого, ведь его дланью управляет сам Господь Бог.

Арбалетный болт, прервавший жизнь Никифора, казалось, прилетел из ниоткуда. Затаившийся угрюмовец отличался меткостью, и оружие у него было достаточно мощное, чтобы бить на расстояние более ста шагов. Можно было бы подумать, что Никифор выживет, но он свалился вниз со стены города, угодив в воду. И, пусть его даже оттуда быстро выловят, так как рядом со стенами было неглубоко, но все полученные ранения не оставляли шансов выжить.

Воинство, лишённое столь фанатичного предводителя, растерялось. На самом деле, в Братстве, оказывалось все больше таких вот фанатиков, как младший воевода. И это еще одна причина того, что Никифора нужно было убирать.

— За мной! Мы добудем победу и отомстим за Никифора! — в несвойственной себе манере, показательно эмоционально, кричал Угрюм, увлекая за собой воинов.

В это самое время в Дамьетте прогремело два взрыва. Это ещё одна группа лазутчиков смогла взорвать бочки с порохом прямо у дома командующего обороной города дальнего родственника Халифа.

Жители города, до этого не слышавшие громкие взрывы, так близко, но пугались отдаленным раскатам грома от выстрелов пушек, попадали на колени и стали молиться, чаще Аллаху, забыв даже подложить коврик, а некоторые и вовсе не разбирали, где запад, где восток, в какую сторону обращать свою молитву.

Одновременно начинался штурм с противоположной стороны большого города, так что уже скоро в самой Дамьетте начались погромы, насилие, грабежи, то есть, всё то, что сопутствует взятию города, и даже не важно, какие кресты в это время будут на ратниках. Человеческую натуру не изменить, пусть религия в этом и преуспела более, чем кто-либо или что-либо иное.

В это самое время на выручку городу подходило большое войско Халифа аль Хасифа. Немощный старик, который уже самостоятельно не мог передвигаться на своих ногах, стремился оставить своему единственному сыну не разбитую державу, а то государство, которое сможет предотвратить нашествие крестоносцев и не оказаться под властью сельджукских султанов. Казалось, что для крестоносного войска, в этот раз состоящего в основном из православных, наступает сложнейший момент. Силы явно не равны. Халифу удалось собрать более сорока пяти тысяч воинов.

И уже был выбран план действий крестоносцев от обороны.

Однако, всего лишь в трех днях в пути от Дамьетты находилось крестоносное войско, ведомое Балдуином Иерусалимским и германским королём Конрадом III. И, если эти все сведения соединить, то можно сделать вывод, что в скором времени состоится грандиознейшее сражение, которое эта земля уже не знала очень давно.

Но это после, а пока верные Урюму войска, как и приданные ему восемь сотен византийцев, методично, вылавливали венецианцев в самом городе. Эти православные ратники, будучи дисциплинированными и лично преданными своему командиру, выискивали любые разрозненные отряды воинов Венеции, которые увлекались грабежами и насилием, и незатейливо вырезали их.