Гридень 8. Натиск

Глава 6

Три дня было затишье и стороны зализывали раны. Не скажу, что наши раны слишком кровоточили, хотя потери всё равно были, их не могло не быть. Однако, даже по приблизительным подсчётам нам удалось на вверенном участке уничтожить более шести сотен воинов врага. А ещё, что важнее, мы вселили в головы захватчиков неуверенность. Теперь они уже точно не могут рассчитывать на скорую и относительно бескровную победу. Даже беспокоящие демонстрации подготовки к штурму исполнялись европейцами как-то без задора и огонька.

Даже через три дня на результаты сражения было тяжело смотреть, если только не обладать устойчивой психикой. Множество тел просто дрейфовали на почти спокойной глади залива Золотого Рога. Собственно, воду было сложно увидеть. Кругом тела людей и огромное количество обломков кораблей. А ещё теперь не нужно было даже натягивать цепь, вход в Золотой Рог был практически невозможен из-за множества потопленных кораблей.

В какой-то момент я подумал о том, что европейцы сейчас соберутся и дадут деру из-под стен Константинополя. Но нет, они всё ещё на что-то надеялись.

— Вестовой от императора! — кричали у порога дома, в котором я так сладко спал.

Впрочем, последние три дня я будто бы высыпался впрок, делал это даже больше, чем нужно организму. Поэтому быстро поднялся и чувствовал себя вполне выспавшимся.

Уже минут через десять я зачитывал бумагу, присланную императором Мануилом. По сути, это был приказ, хотя формулировки в тексте являлись таковыми, что можно было счесть за просьбу. Император намеревался с самого утра вывести свои войска за стены Константинополя и решительно ударить по врагу. Решение, конечно, сомнительное. Между тем, даже в осаждённый Константинополь приходили сведения о действиях венгерско-сербского войска. Северные окраины Византийской империи полыхали в огне войны, и некому было там оказать достойное сопротивление захватчикам.

Возможно, я не знал многих подробностей, и решение Мануила могло быть вполне разумным. Чтобы не лишиться всего севера, ему нужно было срочно расправиться с европейцами и снять осаду с города. Или наша победа на воде повлияла на решительность василевса, который хотел показать свою рыцарскую натуру. В любом случае, повлиять на императора не представлялось возможным, следовательно, действуем по его плану.

— Трубите тревогу! — решительно приказал я.

Троекратная тревога, когда три раза бирючи дуют во все трубы, сообщала, что готовится масштабная вылазка. Вся крепость пришла в движение, словно разворошили огромный муравейник.

Как же не хватает часов! Можно было синхронизировать атаки из Константинополя и Голоты вплоть до минуты, но играем теми картами, что выпали при раздаче. И не плохие же карты, если присмотреться. Европейцы, видимо, решили, что им у Голоты ничего не светит, и часть сил отправилась помогать штурмовикам у Влахернских воротах. Мы наблюдали, как натужно тянули уже собранные огромные метательные машины вдоль залива к северо-востоку Константинополя и как отряды рыцарей устремились в ту сторону. Вместе с тем, у Голоты оставалось еще немало конных венецианцев, рыцарей и пеших сицилийцев.

Кровавые штурмы европеццами вверенной мне крепости были бы оправданы только в том случае, если оставалась бы необходимость входить в залив. Но, после разгрома части флота вторжения, венецианцам и их союзникам нужно трижды подумать о сохранении кораблей. На чем-то же им драпать к черту, если сегодняшний бой будет ими проигран. Чего это я? Никаких если! Враг будет разбит, победа будет за нами!

— Ты понял задачу? — спросил я у Алексея Аксуха.

— Да, и сделаю все нужное! — с уверенностью отвечал Византиец.

— И покроешь себя славой! — подбодрил я Алексея.

Все высшие командиры, облаченные в доспехи, стояли, вроде бы с горящими глазами и в готовности к свершениям. Но, то и дело проскакивал скепсис на лицах. Нет, они жаждали боя и победы, сомнение было в ином.

— Может, не стоит тебе поднимать свой стяг, воевода, да и быть впереди пешцев? — Ефрем все же озвучил волновавший многих вопрос.

— Я же для них, как красная тряпка для быка. Побегут меня убивать и забудут о любых осторожностях, — сказал я, улыбнулся, и с уверенностью в голосе закончил совещание. — С нами Бог! Побьем супостата и домой поедем, а ты, Алексей, домой можешь пойти… или поплыть. А хочешь, так такого Храбра на Русь заберу?

Немудреная шутка чуть разрядила обстановку.

Начиналась операция «Ловля на живца». Если что, то именно я выступал в роли приманки. Там, кстати, в этой пьесе, что сейчас должна разыграться, есть крутой сюжетный поворот, когда живец становится главным хищником. Впрочем, всякое может случиться, это же режиссёрская версия постановки. А придёт в голову тому режиссёру, который занимается постановкой нашей жизни, что приманка всё-таки должна оставаться таковой… Нет, я всё же верю, что судьба человека всегда остаётся в его руках.

— Ты не можешь с таким настроением идти в бой! — сказала императрица своему мужу.

— Ну же, женщина, как ты это себе представляешь? Я должен повести своих людей в сражение и всем показать, что храбрый и сильный! — усмехнулся Мануил.

— Нелепое правило. Вы, мужчины, всегда стремитесь сделать всё нелогично. Тебе нужно великой державой править, не подвергать себя опасности, — продолжала приводить свои аргументы Евдокия.

Впрочем, она уже прекрасно понимала, что это дело бесполезное. Но я просто смолчать и принять то, что Мануил лично желает возглавить атаку на европейцев, не могла.

Императора посмотрел на своего сына, наследника, который, в свою очередь, казалось, что глубоким и осознанным взглядом смотрел то на отца, то на мать. Может, просто померещилось, ребёнок же не может понимать, что происходит, его взгляд не может быть наполнен смысла и понимания происходящего.

— Береги сына! — сказал император и решительно вышел из покоев в жены.

Сама не понимая почему, Евдокия расплакалась. Впрочем, после рождения сына, также, как и во время беременности, она стала всё чаще плакать. Женщина рыдала даже во время своих молитв, вспоминая тех убитых по её приказу людей, составляющих оппозицию и пробовавших подставить императрицу. И она искренне боялась, что Господь покарает ее за тот грех.

Прямо на выходе из Влахернского дворца уже было большое скопление личной гвардии императора. Это были вышколенные бойцы, воспитанные в лучших традициях рыцарства, которые сам император считал вершиной развития и воинского искусства, и морали, и доблести, и чести.

— Все готово к сражению, которое приведёт к нашей неминуемой победе? — спросил император у собравшихся командиров.

— Я купил лучшего арагонского вина, василевс, после победы в твою честь буду устраивать праздник, — торжественно выкрикивал Мариан.

— Глупые головы говорят, что заранее готовиться к праздникам — не к добру. Добрый христианин всегда знает, что добро — есть только Бог. А ему приметы не нужны, он всемогущий! — сказал император.

Мануил храбрился. Он не чувствовал сегодня уверенности в себе, что-то не давало ему возможности сосредоточиться, забыть все свои страхи и решительно, с горячим сердцем и холодной головой устремиться в гущу сражения, как некогда делал его предок Александр Македонский.

Еще не начался рассвет, но казалось, что в Константинополе наступил яркий день, столько много факелов было вокруг. Каждый второй воин держал в руках факел, оттого внутри города стало светлее, чем днем. Семь тысяч конных сейчас готовились выйти изо всех ворот Константинополя, собраться воедино и ударить по неприятелю. Ещё две тысячи пехотинцев также готовились прикрывать эту атаку, выстраиваясь в линии на правом фланге. Именно туда могли бы ударить венецианские и европейские войска, чтобы войти в тыл византийских войск.

— В Голоте звучит рок! — воскликнул один из приближенных императора.

— Значит, и они идут в бой, всё правильно и мы сегодня победим! –говорил, скорее всего, даже больше для себя, чем для других, император Мануил.

Отряд василевса, состоящий из трёх сотен лучших катафактариев империи, выходил не из Влахернских ворот, которые располагались непосредственно напротив основных сил европейцев. Всё же, император проявил благоразумие и вышел из-за стен города через Западные ворота. Это было наиболее отдалённая точка от главных сил врага.

Все смотрели на своего императора, но Мануил, будто что-то почуял неладное, медлил с приказом. Он должен был выкрикнуть команду, и первым устремиться в бой, А все остальная конная рать Византийской империи должна пристроиться за своим предводителем.

— Василевс, позволь я возглавлю атаку, коли тебя съедает болезнь! — неправильно расценив ситуацию, вновь влез со своими речами Мариан.

— Старик, ты наверное неправильно расценил моё расположение к себе. Иди прочь! Я выгоняю тебя из войска. От тебя всё равно мало проку, только что и говоришь под руку! — сказал император и ногой пнул Мариана.

Василевс был уже на коне, а старик так ещё и не оседал своего жеребца, потому от удара Мануила сверху вниз, Мариан ощутит резко боль в спине, а потом смог бы осознать красоту полёта, в который был отправлен не самым сильным ударом императора.

— Император уже начал сражение, поспешим и мы, а то вдруг, не ровен час, признают трусами, — выкрикнул я и направился на свое место в предстоящем бою.

Сегодня мне, скорее всего, если Алексею удастся выманить противника, придётся сдать очередной экзамен на свою стрессоустойчивость, а также на смелость, и отвагу вместе с мужеством.

И вот первый акт пьесы начался, и сводный отряд тяжёлых конных устремился к лагерю европейцев. Сицилийские войны располагались за системой оборонительных укреплений из неглубокого рва, невысокого вала и хлипкого частокола. Но все же — это было препятствие, которое преодолеть на коне невозможно. А вот за пределами этого лагеря, на огромном поле возле Голотанского леса, где ещё пару недель назад мирно паслись овцы и коровы, расположились венецианские и рыцарские конные отряды.

Удар, который осуществлялся под командованием Алексея, должен был быть нанесён сперва по лагерю, А когда оттуда полетят всевозможные стрелы арбалетные болты, чуть союзная конница должна развернуться, словно подставлять под удар рыцарско-венецианских конных.

Так и происходило. Не меня шести сотен конных подскочили к валам европейского лагеря, и стали обстреливать его защитников из арбалетов, а небольшой отряд русских конных, которые владел мастерством стрельбы из лука с седла, пускал и стрелы во врага. Было во всем этом много несуразного. Это же глупость несусветная! Нужно спешиться, чтобы преодолеть ров и вал. Конница и такие укрепления не возьмут. Всё выглядело словно глупый порыв, отвлекающий внимание от главных событий, что происходили под стенами Константинополя

По сути, в контексте всех событий, лихой наскок на лагерь европейцев не выглядел уже столь безнадёжным и нелепым делом. Поэтому и европейцы могли посчитать нашу атаку оправданной. Ведь теперь отправится на помощь другой части европейского войска у осаждающих Голоту не выйдет.

Уже скоро начался обход нашей конницы по левой дуге, с тем чтобы вернуться в крепость. Всадники, казалось, с трудом разворачиваются, медлят, не могут организовано отойти обратно в крепость.

Я стоял во главе отряда пехоты, который вроде бы как прикрывал один из флангов начавшейся атаки. Тут было относительно мало воинов, всего четыре сотни. Вместе с тем именно в этом месте развивался моей стяг. А я гарцевал возле воинов, красуясь на своём узнаваемом коне в яблочко.

Так что не заметить, что сам воевода вышел из крепости и находится под ударом было нельзя.

— Ну же! — воскликнул я.

Ещё немного, и вся эта медлительность тяжёлых русских конных будет казаться комичной, а понимающие люди поймут, что их выманивают в ловушку.

— Спасибо! — сказал я, посмотрев вверх в сумрачное небо и перекрестился.

Всё же рыцарская конница выходила из-за леса. Здесь же были и венецианские конные, и Бог весть кто, возможно французы, немцы или ещё кто-то. Неважно. Все они сейчас были врагами. Все они сейчас были теми, кто клюнул на нашу уловку.

Очень даже правдиво демонстрируя растерянность, панику и ужас, русско-византийская конница стала спешно отступать к вратам Голоты.

— Приготовиться всем! — прокричал я.

Все были без того готовыми. Здесь не было тех, кто мог бы праздновать труса, или сомневаться. Я специально брал на подобную операцию людей, которые будут стоять до последнего, искренне мне верящих.

С криками и нотками панического страха проносились мимо конные войны. Всё же у некоторых наших ратников сдали нервы, или у меня в войске гениальные актеры затесались.

— Пушки товсь! — приказал я.

Заметили-таки европейцы мой стяг. Коней загоняют, но только, чтобы добраться до меня. А ведь так красиво пели, что я могу жить достойно и в Европе, быть больше, чем воевода. Просто они, наверняка, не понимали значение слова «воевода», по сути, я бы приравнял свой титул к герцогу. А чего там мелочиться, к царю царей!

И всё же, мягко сказать, некомфортно наблюдать, когда на тебя летят сотни обозлённых тяжёлых конных рыцарей. И, пусть я знаю, что должно произойти, всё равно немного, но потряхивает. Ну, да не боится только нездоровый человек и мёртвый человек. Все остальные люди испытывают самое натуральное нормальное чувство страха. Вопрос только в том, кто может перебороть страх, если того требуют обстоятельства.

Начинался второй акт пьесы, в которой я играю свою роль. Пока не главного героя. Если всё получится так, как задумано, значит, я сыграл её хорошо. Если всё что-то пойдет не так, то смерть мне будет тем самым наказанием за непрофессиональное исполнение роли.

Сотни рыцарских конных, а следом за ними из своего лагеря выбежали и сицилийские пехотинцы, все они бегут в мою сторону, туда, где стоит всего четыре сотни пехотинцев, и я в сопровождении всего-то десяти ратников на конях.

— Эх, весело, как тогда, у Холма! — бодрился Стоян, находящийся рядом со мной и со своей ролью, явно не статиста.

— Начинается, — сказал я, переходя в галоп.

Примерно пятьдесят шагов отделяли меня от русских пехотинцев, так что это расстояние преодолели быстро, и я тоже подумал, что переходить в галоп было бы опрометчиво. Но в таком случае происходящее не казалось реалистичным, потому как я же всё-таки убегаю, а они гарцую перед многими сотнями противника.

— Ждать! — прокричал я, когда поравнялся с замаскированными тканью пушками.

— Копья! — скомандовал старший сотник пехотного отряда.

Бойцы вмиг подхватили лежащие до того на земле пики и выставили их вперёд, моментально став на одно колено, будто сдавали норматив по синхронному движению, после ратники опустили головы. Я рассчитывал, что не случится того, чтобы конная всё-таки врезалась в этот отряд. И вот уже сто метров, можно бить.

— Бей! — скомандовал я.

— Бах, бах, бах! — три пушки выпустили невероятное количество картечи в сторону столь близкого врага.

Железные шарики прошивали насквозь вражеских бойцов, их коней, многие устремлялись дальше и уже те враги, которые были за спинами первых европейских храбрецов, также получали свой «заряд бодрости». Кони, люди, все падали падали, мешали другим рыцарям продолжать движение. Столь массовый падёж живых существ не позволял быстро сориентироваться и обойти преграду. Поэтому всё движение застопорилось, в это время спешно перезаряжали свои орудия пушкари. Им требовалось полторы-две минуты.

— Самострелы! — прокричал старший сотник, понимая, что есть возможность сделать выстрелы и его людям.

Моментально, уронив копия, бойцы похватали рядом лежащие арбалеты и начали их разряжать в столпившихся врагов. В это время ожили многочисленные «холмики», которые до того уже более четырех часов лежали здесь и не шевелились. Это была сотня Стояна, замаскировавшаяся в траве. У них были лучшие из тех, которые можно было только заказать в Византии, арбалеты. Это было оружие с тремя тетивами, но получилось, благодаря некоторым усовершенствованиям, увеличить мощность самострелов. И теперь триста болтов со стороны, почти в бок ударили по европейским рыцарям.

Было видно, что атакующие опешили, бегущие позади их, сицилицы даже замедлили ход. Но поздно. Уже разворачивалась тяжёлая союзная конница, открылись уже ворота и оттуда выходят дополнительные бойцы. Открывались все карты. И я, всё же, играл краплёными.

Я заметил, что примерно с десяток рыцарей все-таки смогли каким-то чудом протиснуться через всех своих павших товарищей и их лошадей, устремились на наш отряд. Вот непосредственно и я поучаствую в бою. Взяв свой арбалет, выпустил три болта. Да, этот десяток, а теперь уже и восьмёрка европейцев ничего бы не решил, но это были бы жертвы среди моих воинов.

— Стоян, перехвати! — приказал я рукой, показывая на прорвавшихся рыцарей.

Десять ангелов рванули им наперерез, успев перехватить пики. Теперь я за этот прорыв не волновался. Но уже начинали группироваться другие отряды врага, которые обходили по немалой дуге завалы, собирались в кучу и ждали отмашки своих командиров, чтобы всё же продолжить атаку. Да здравствует гордыня, ведущая моих врагов на верную смерть! Им бы отступить, обдумать, что именно произошло, почему часть испуганных громом коней понесло, другие животные не хотят идти вперёд? Пушки. Они испугались громких выстрелов.

— Бах, бах, бах! — пушкари, наверное, поставили рекорд перезарядки и ударили новой порцией картечи.

— По десять гривен каждому пушкарю! — выкрикнул я и уловил счастливые возгласы в ответ.

Хруст ломаемых копий, ржание коней, крики людей, стоны умирающих, раненых — всё слилось в единую какофонию звуков, которые впору назвать адскими. Это моя тяжелая конница, перегруппировавшись, мстила за свои страхи ударом в бок европейцев.

— Шаг! Шаг! Шаг! — командовал старший сотник, а копейщики стройной фалангой двигались вперёд.

Всё становилось решенным. Враг дрогнул и побежал. Теперь те самые четыре сотни, которые должны были стать жертвой, приманкой, они становились палачами. Копейщики строем шли добивать всех уцелевших европейцев. Такие правила этой войны, когда подранков не оставляют.

Из Голоты всё выходили и выходили отряды конных воинов. Следом шли своими подразделениями, полусотнями и сотнями копейщики. Да, у них сейчас будет самая грязная работа. Коннице нужно гнать врага, не останавливаясь, крушить его, чтобы как можно меньшее количество рыцарей, венецианцев, сицилийцев смогли присоединиться к той части европейского войска, которая сейчас сражается с византийскими ратниками.

Отдельная задача стояла у Ефрема. Он должен был пробиться в сторону стоявших четырех кораблей Венеции и попробовать сходу, используя растерянность, захватить их.

— Мавр сделал своё дело, Мавр может отдыхать, — я махнул рукой Стояну и его людям возвращаться в крепость.

Я здесь больше не нужен.

И без меня всё что нужно и не нужно разграбят, и без моего непосредственного участия покрошат врагов. Не стоило опасаться, что кто-то ударит моему войску во фланг. Всё же им, чтобы добраться до другой, пока ещё не разбитой части европейского воинства, нужно пройти Галатанский лес. Это примерно пять вёрст высоких деревьев и многочисленных кустарников. Туда мои конные не пойдут. Поэтому именно сейчас они загоняют своих коней, чтобы достать как можно больше количество врага и поразить его.

А потом будет разграбление лагеря противника. Наверное, это самая привлекательная и забавная часть войны. Я даже не буду никакого внимания акцентировать на том, если мои войны помнут всех тех девок, которых притащили с собой сицилийцы, венецианцы и рыцари, которые напялили крест, но при этом тянут с собой целые бордели.

Командир сотни катафрактариев Георгий Дука высматривал императора. Он вёл свою сотню таким образом, чтобы не потерять василевса Мануила из вида. Задача у одного из последних представителей ранее великого рода была проста: всего лишь убить императора.

Венецианцы не были бы сами с собой, если бы не предусмотрели кроме прямой атаки на Константинополь ещё и создание кризиса внутри самого города, да и всей империи.

Георгий подходил для этих целей более, чем иные агенты Венеции, которых осталось достаточно, даже после разгрома Венецианского квартала. Воин был тщеславным, молодым, сильно влюбчивым. У него была своя зазноба в Венецианском квартале, он даже хотел жениться на одной девушке, дочери очень знатного и сверхбогатого купца, который мог сделать род Дука вновь великим. А для этого Георгию нужны были деньги потенциального тестя. Всё срослось бы в том вероятном брачном союзе.

Но случилось то, что случилось. Его невеста, мало того, что была убита, так ещё перед смертью над ней поглумились. По крайней мере, такие сведения были у Георгия Дуки. Так что завербовать парня не составило никакого труда. Это был один из тех вероятных убийц императора Мануила, с которыми удалось и встретиться, и договориться. Действовали венецианцы под прикрытием, якобы, мирных переговоров с Византией.

Вся сотня Георгия была предательской. Они должны были убить императора в момент, когда начнётся схватка. Европейцы хотели посеять панику убийством императора, на плечах отступающих войти в Константинополь и там учинить полное уничтожение всех и каждого. И отомстить за своих соплеменников, разграбив и разрушив город до основания.

Георгий направил самострел в спину василевса. Один из охранников императора увидел опасность для своего хозяина, но не успевал закрыть Мануила собой. Глухой звук, сорвавшийся с тетивы, из-за топота копыт и криков людей, не был слышен. Стальной болт нацелился на спину государя.

Удар! Нет, болт не пробивает броню императора, сделанную по русским лекалам, но Мануил падает с коня, ударяется головой о землю, и сотня Георгия топчется по василевсу.

— Василевса убили! — кричали вокруг.