Падший (СИ)

Глава 8 Враги убивают оружием, друзья — добрым словом…

— Я ни в чем не виноват… — Начал было патологоанатом прямо с порога, когда его привели в допросную.

Однако в следующую секунду, заметив меня, Марков резко замолчал, побледнел и нервно оглянулся через плечо в сторону закрывшейся за дежурным двери.

Он был готов броситься на эту дверь и вынести ее вместе с дверным косяком, лишь бы оказаться где-нибудь подальше от моей персоны. Вряд ли столь бурная реакция последовала у Степана на Прилизанного. Лопатин, конечно, вызывает кучу неприятных эмоций, но они скорее похожи на прикосновение к чему-то липкому и скользкому. Хочется просто помыть руки.

Прикинув свои перспективы с бегством, патологоанатом пришел к разумному выводу, что дверь явно крепче, чем он сам, и передумал разыгрывать из себя берсерка. Он снова посмотрел на нас с Лопатиным. В большей мере, конечно, на Лопатина. Затем понизил голос и тихо спросил опера:

— Товарищ старший лейтенант, вы его видите?

Валера, удивленно подняв брови, покрутил головой.

— Кого?

— Его.

Руки у Маркова были скованы наручниками, которые никто, естественно, снять не позаботился, поэтому на меня он указал подбородком.

— А-а-а-а-а, ты про мажора. Да, это наш стажёр…

— Вы. — Перебил я Валеру.

Валера повернул голову и уставился на меня с выражением абсолютного непонимания. Конечно, оно у него имеется, непонимание, потому что отсутствует мозг. Не так, как у Геннадия, целиком, но все же.

— К свидетелю нужно обращаться на «вы», — Пояснил я спокойным тоном. — Или товарищ старший лейтенант изволил с товарищем патологоанатомом пить на брудершафт? Тогда вам придется покинуть помещение, потому что личная заинтересованность в деле недопустима.

Закончив минутку адского душнильства я посмотрел Лопатину прямо в глаза и широко улыбнулся. Пожалуй, даже оскалился. Конечно, в моем настоящем виде после оскала Владыки Ада Валера уже возился бы в кучке собственных экскрементов. Сейчас его просто перекосило.

Лопатин нервно дёрнул щекой, прямо как его товарищ Геннадий недавно, но промолчал. А вот патологоанатом молчать не мог.

— Он разговаривает. Надо же… — Нервно хохотнул Марков.

Затем подошел к свободному стулу, стоявшему с противоположной стороны стола, и без сил рухнул на него, опустив голову вниз.

Вид у патологоанатома был — краше в гроб кладут. Грязный, в порванной, обгоревшей во многих местах одежде, он скорее сейчас напоминал мелкого демона из тех, что подогревают смолу в кипящих котлах Ада, чем смертного.

А виновато во всем его желание быть хорошим. Сам отличился, чего теперь страдать. Учишь людей, учишь. Показываешь им правду. Ни черта они учиться не хотят. Не понимают, что благие намерения — как железный рубль. Не стоят ни хрена в этом долбанном мире смертных.

Подставлять щеку можно сколько угодно. Только когда по этой щеке изо дня в день будут лупить все, кому не лень, башка рано или поздно отвалится.

Я, например, предпочитаю работать на опережение. Если ждать пока враги сделают первый ход, можно сдохнуть уже до завтрака.

И да, Падшие тоже способны умирать. Впрочем, как и Архангелы. Другой вопрос, что убить нас совсем непросто. Пожалуй, такое подвластно лишь Отцу, но он после моего мятежа упорно ищет дзен внутри себя, чтоб больше не впадать в состояние бешенства.

Ваш отец за плохую выходку поставит вас в угол. Мой — разверзнет Небеса. Так что папино бешенство — крайне веселая штука.

В любом случае, я остаюсь в твёрдой уверенности, что инициатива всегда в особо извращенной форме имеет инициатора. Особенно, если ее проявили из человеколюбия и по доброте душевной.

Вот Марков — яркий пример моей правоты. Он спас людишек, а ему в ответ, в знак благодарности, того и гляди прилетит уголовный срок. И что? Стоило оно того?

Однако в данный момент гораздо более интересным было совсем другое. Похоже, Марков и правда меня узнал. Но в силу отсутствия воспоминаний у остальных сотрудников больницы, которые напрочь забыли о неудачном спасении сына олигарха, Степан решил, что я был его личным глюком.

И вдруг этот глюк является в компании опера. Ходит, дышит, разговаривает. Естественно, патологоанатом занервничал. Одно дело считать сумасшедшим лично себя и совсем другое, когда твое сумасшествие становится заразным.

— Так, гражданин Марков, давайте по делу. — Валера кашлянул, покосился на меня и постарался придать себе максимально серьёзный вид. — Что вы можете рассказать о пожаре, случившемся в больнице?

Опер сидел на стуле, я стоял возле стены, опираясь о нее плечом. Мне никто не предложил место, куда можно пристроить свой зад, но я как бы и не переживал. Отсюда, из угла допросной гораздо удобнее изучать ауру патологоанатома. А я в данный момент буквально сканировал каждый миллиметр, чтоб понять, откуда у обычного человека взялся иммунитет к моему влиянию.

Как бы то ни было, я, на секундочку, — Владыка Ада. Я — Падший. Первый из тех, кто восстал против Отца. Сильнейший из всех демонов. Тогда… Какого черта? Что за фокусы?

Аура Маркова выглядела ровно так же, как и в больнице. Серая, унылая. Добавились только синие всполохи, но это — эмоции патологоанатома. Всего лишь волнение. Ничего особенного в его ауре нет. Обычный одинокий человек.

— Я уже все рассказал. Понял, что вот-вот полыхнёт, побежал в отделение, начал выводить людей. — Механическим голосом ответил Марков.

Наверное, он повторяет эту историю уже не в первый, и даже не во второй раз.

При этом взгляд Степана каждую минуту перескакивал с опера на меня. Видимо мысль о глюке упорно его не отпускала, но настаивать на такой версии в присутствии Лопатина он не стал. Потому что по всем законам логики видеть один и тот же глюк они не могут, а Валера уверенно заявил, что я точно существую.

— Любопытно. Но вот кое-кто из докторов вашей больницы уверяет, что ничего беды не предвещало. Не было никаких признаков возгорания или задымления. Соответственно ты… — Валера осекся, глянул на меня, скривился, но сразу исправился, — Соответственно вы, гражданин Марков, никак не могли заведомо знать о пожаре. Если только сами не подожгли больницу. У нас есть предварительные отчёты криминалистов и пожарных. Возгорание началось именно с морга. И оно было целенаправленным. Более того, вы закрыли в помещении участкового, капитана Иволгина…

— Нет. — Снова вмешался я.

Честно говоря, помимо отсутствия желания слушать чушь, которую несет Валера, мне еще нравилось, как он реагирует на мои фразы. Лопатин злился и я немного кайфовал от этого. Ой, да ладно! Кого обманываю. Много кайфовал.

— Что значит «нет»? — Прилизанный раздражённо оглянулся в мою сторону. — Чего ты лезешь все время, Забелин?

— Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, дверь в морг была закрыта изнутри. Данная информация тайной не является. То есть по вашей логике, товарищ старший лейтенант, гражданин Марков сначала заблокировал выход, организовал поджог, а потом просочился сквозь стены, чтоб спасать людей. Не больница, а прямо какое-то проклятое место. Один доктор мысли читает, второй не иначе как телекинезом обладает. Переносит сам себя из одной закрытой комнаты в другую.

— Слушай, стажёр! — Психанул Лопатин. Он даже схватил папочку, которую притащил с собой, и со всей дури хлопнул ею по столу. Ух, как страшно! — Я чет не понял, кто из нас опер?

— Правда? — Я изобразил оживление на лице. — То есть эта мысль не только меня мучает, да? Я вот тоже не пойму, кто из нас опер. Но если вы не в состоянии спокойно и правильно вести опрос свидетеля, могу вас заменить.

— Допрос! — Рявкнул Валера, теряя терпение окончательно. — И не надо меня заменять! Я сам… Все. Сам! Дьявол тебя подери!

— Опрос. — Настойчиво, с мягкими интонациями повторил я. Будто Лопатин — глупое неразумное дитя, а мне выпала роль доброго дядюшки. — Пока что мы имеем лишь свидетеля. Но… Вы продолжайте, товарищ старший лейтенант. Продолжайте. Понаблюдаю за вашей работой для роста собственных знаний. Только, пожалуйста, имейте в виду…

Я оторвался от стены, подошел к Лопатину, оперся рукой о спинку его стула, наклонился совсем близко и тихо продолжил:

— Нужно быть более точным в определениях. Нельзя играть словами. Слова — это оружие, которое рвёт мироздание на кровавые дыры. Слова — это камешки. Произносишь что-нибудь вслух, и оно начинает твердеть. Произносишь это достаточно громко, и оно уже превращается в стену, через которую не пробиться. Постарайтесь не упоминать без нужды дьявола. Последнее что вам нужно, это большой каменный Люцифер на вашем пути.

Закончив фразу, я еле заметно выдохнул прямо в макушку Лопатина, потом выпрямился и снова отошел к стене.

Глупый смертный не понял, что вместе с воздухом я выпустил маленькую частичку Флёра. Теперь Валера будет плохо спать по ночам. Его постоянно будет мучать состояние неудовлетворённости. Потому что ровно в это мгновение он сделал первый шаг туда, где очень скоро вручит свою душу на блюдечке не самому лучшему парню.

Старший лейтенант позвал меня сам. Меня. Люцифера.

Любая фраза, в которой упоминается одно из моих «рабочих» имен, становится сигнальным маячком, оповещающим — человек готов стать должником Владыки Ада.

Валера около секунды сидел, не двигаясь. Патологоанатом, кстати, тоже. Только в отличие от опера, Марков был очень даже в трезвом уме и здравой памяти. В мою сторону он смотрел слегка округлившимися глазами и явно пытался понять, кто из нас троих псих: опер, который упорно обвиняет Степана в поджеге, сам Степан, который за последние сутки видел очень много странных вещей, или Антон Забелин, который почему-то все меньше и меньше похож на обычного мажора.

Наконец, Лопатина отпустило. Он тряхнул головой, прогоняя лёгкий туман, окутавший его мысли, шумно вздохнул, несколько раз дернул щекой, а затем, словно ничего сейчас не произошло, демонстративно повернулся к патологоанатому и принялся дотошно расспрашивать его о каждой секунде перед пожаром.

К вопросам опера я прислушивался внимательно, как и к ответам Маркова. Патологоанатом упорно рассказывал версию, которая частично была верной. Вот только сюжет его рассказа начинался с того момента, когда он забежал в больницу. Что было до этого, Степан упорно отказывался обсуждать.

— Гражданин Марков, вы издеваетесь? — Лопатин уже по третьему кругу пытался выяснить, какие события предшествовали пожару, но у него никак не получалось. — Ещё раз спрашиваю, где вы были с половины первого до часа сорока пяти? У вас чуть больше шестидесяти минут просто куда-то выпали. Только не рассказывайте про глубокий крепкий сон. Иначе, как вы тогда оказались на улице?

— Не помню. — Упрямо повторил Марков, быстро зыркнул на меня глазами и тут же отвел взгляд в сторону.

Что лишний раз подтверждало, все он помнит. Но больше не хочет выглядеть идиотом. Потому как весь медперсонал ни сном, ни духом ни о каком Забелине не знает, по крайней мере в рамках спасения его жизни. При этом, очевидно, я есть и стою здесь, в комнате. Видит меня не только Степан, но и Лопатин.

Значит, глюк все-таки мог быть, но не сейчас, а тогда. Видение в лице мажора, явившегося предупредить Маркова о пожаре — это, конечно, лютейшая дичь, но даже она по мнению патологоанатома казалось более достоверной, чем реальные события. Считать Антон Забелина знаком свыше проще, чем поверить во внезапную амнезию всех врачей и медсестер разом.

— Идиотство, какое-то! — Лопатин в сердцах схватил свою ненаглядную папочку и потряс ею перед носом патологоанатома. — Вот! Здесь есть показания ваших коллег! Вам светит неумершая 167-я часть два…

— Товарищ старший лейтенант… — Я решил, мне снова пора вмешаться, пока опер не начал разбрасываться статьями уголовного кодекса. — Вы давите на свидетеля.

Защищать Степана хотелось просто из принципа. Естественно, виновного они не найдут, потому что виновный — это я. Но раз уж полиции нужен козел отпущения, пусть им будет, к примеру, капитан Иволгин. Вот участкового я готов уличить во всем. Собственно говоря, именно это и планирую сделать. Направить мысли Лопатина в нужную сторону.

Только собрался завести разговор об Иволгине, как моя красивая, выстроенная речь оборвалась на полуслове не успев начаться. И для этого была весомая причина.

На плече патологоанатома появился паук. Тот самый. Метка неизвестного Падшего. Он осторожно выбрался из-за спины Маркова, сел на задние лапки, поднял передние и принялся мне ими сигнализировать.

Просто чертов паук, размером со старый золотой червонец, сидел на плече у патологоанатома и своими чертовыми лапками показывал знаки, подозрительно напоминавшие нечто неприличное. Пожалуй, перевести его жесты можно было как: «Спасай! У нас тут — жопа помноженная на три половых органа»

Я буквально застыл с открытым ртом. Если бы, к примеру, Валера сейчас вскочил с места, стянул штаны и кинулся исполнять джигу, степень моего удивления была бы гораздо меньше.

Метка со мной пытается говорить. Она разумна! То, что паучок перемещается по своему носителю — это нормально. Он — маленький, крохотный кусочек Флёра, наполняющего Падших, поэтому совершать элементарные действия способен. Но мыслить? Исключено! Это что, мое личное сумасшествие? Мы все тут тронулись умом?

Падшие очень редко ставят свое клеймо, назовём это так, на смертных. По сути, оно означает — не подходи и не трогай! Что-то типа страховки от всех демонов разом.

Человека, защищённого Меткой, никогда, никто не возьмет в оборот. Он неприкосновенен. Но суть в том, что делают это Падшие очень редко и лишь в одном случае — если смертный имеет большую ценность для них. Так вот я, хоть убейся, не видел в Маркове Степане Алексеевиче вообще никакой ценности.

Получается парадокс. Ценности нет, а Метка есть. Более того, паучок решил обнаружить себя и привлечь мое внимание. В больнице он был более скромным.

Значит, в его базовые настройки входит поиск любой необходимой помощи для своего носителя. Страх перед посторонним Падшим отступил и паук принялся намекать мне, что патологоанатом нуждается в защите.

Но главное, я представить не могу, кто из собратьев отметил Маркова. Чисто теоретически, это должен быть очень сильный Падший.

Нас, изгнанных из дома Отца, всего семеро. Из семерых, пожалуй, только трое обладают достаточным могуществом, чтоб состряпать разумную Метку.

Первый — я, Владыка Ада, Князь. В моем распоряжении находятся шесть… хм… ну пусть будет — шесть генералов. Пожалуй, такое звание ближе всего к истине. Они — предводители адского войска.

Я никогда не обольщался насчёт собратьев. Каждый из них при первой же возможности воткнет мне нож в спину. Однако внешне мы соблюдаем приличия. К тому же, они знают, я — сильнее любого из них.

Так вот, о себе могу сказать точно, я Маркова С. А. впервые увидел в морге больницы. То есть отметить его своим покровительством не мог.

Следующий после меня по значимости и по силе, — Азазель, Падший второго порядка, Главный Знаменосец адского войска, Повелитель пустыни

Когда-то давно он научил мужчин оружейному искусству, а женщин — использовать драгоценные камни, украшения и раскрашивать лица.

Прежде Азазель был одним из вождей Ангелов-Наблюдателей. На момент моего мятежа он успел наклепать кучу детишек смертным дамочкам. Правда, детишки вышли у него на заглядение — новая раса исполинов, которую Азазель использовал как боевую кагорту во время нашей Последней Битвы.

Естественно, Отцу не понравился такой поворот. Он приказал Архангелу Рафаилу приковать Знаменосца к острым скалам в пустыне Дудаил и покрыл мятежного сына тьмой до Судного дня, когда он будет брошен в вечный огонь. Собственно говоря, именно оттуда, спустя пару столетий, я и вытащил Азазеля. Его второе имя — Повелитель пустыни появилось шутки ради. Уже не помню, кто первый из Падших начал доводить Знаменосца этим прозвищем.

Азазель обладает неимоверной силой. Он способен подкидывать вверх как пушинку любые предметы. Даже те, которые любой другой демон не сможет поднять. Азазель до отвращения вынослив, до раздражения могуч и до зубовного скрежета крайне специфичен.

Думаю, заскоки, а они у него точно есть, — итог долгого пребывания в пустыне. Он все время таскает за собой на поводке чёрного как смоль козла с короной на голове. Зачем козлу корона известно разве что самому Азазелю. Зачем Главному Знаменосцу козел — не известно вообще никому. Он эту тему ни с кем не обсуждает.

В открытом столкновении Повелитель пустыни способен справиться практически с кем угодно. Кроме, разве, меня.

Бегать с ним наперегонки — самое глупое занятие на свете. У него ужасающая скорость. Что тоже не может не бесить.

Подозреваю, именно огромная сила служит причиной популярности Повелителя пустыни у разного рода практиков.

Когда они делаю Вызов, в первую очередь приглашают именно Азазеля, ошибочно считая его Люцифером, то есть мной. Хотя конкретно на встречу с практиком вообще приходят Химеры. Именно они от лица Падших выдают Лицензию.

Мог ли Азазель поставить на Маркова метку? Мог. Только совершенно не понятно, зачем. Он со своим козлом носится как с писаной торбой. До людишек и до их грехов ему нет никакого дела.

Азазель вообще крайне странный даже по меркам Ада. Думаю, воспоминания о заточении до сих пор свежи в памяти брата. Что-то у него в башке сдвинулось с места, пока он висел на цепи в полной, кромешной темноте.

Иначе как объяснить, что его дворец в Аду полностью выстроен из проточной воды. Я потому и не люблю бывать у Знаменосца в гостях. Одни нервы. То кресло подо мной рухнет вниз, растекаясь лужей воды, то потолок превращается в водопад.

В общем, чисто теоретически, Марков С. А. Повелителю пустыни просто не нужен.

Следующий, кто попадает под подозрение — Вельзевул. Но он тоже, скажем прямо, немного с приветом. Место обитания Вельзевула — кирпичи из грязи и навоза, покрытые человеческими костями. Не то чтобы это можно было назвать красивым, но такое архитектурное решение, безусловно, впечатляет.

Ну и конечно, жилище, похожее на огромную кучу дерьма, смешанного с человеческой кровью, оправдывает его второе имя — Повелитель мух. Насекомые в замке Вельзевула роятся в огромном количестве.

Но при этом, он гостеприимный хозяин и будет рад гостю, если только гость не боится сотен гнилостных мух, что забиваются в ноздри и рот, заполоняя внутренности. Но это ведь сущая чепуха, правда?

В отличие от Азазеля, не пожелавшего принять какой-нибудь грех под свою опеку, Вельзевул олицетворяет собой чревоугодие.

А еще он способен переносить вещи из любой точки реальности в нужное ему место. Весьма полезное качество, когда ты живешь в Аду. Благодаря Баалу (уменьшительное семейное имя), Падшие, да и остальные демоны, имеют много современных штучек.

Вельзевул, как никто, обожает обмениваться, потому что ему есть что предложить. И не всегда это бывает сто́ящим обменом.

Я много тысячелетий пытался бороться с его тягой тащить в Ад всякий хлам из человеческого мира. Но… Это не Падший, это какой-то махровый клептоман.

Когда он приволок к себе во дворец Янтарную комнату, воспользовавшись неразберихой, которая творилась в то время среди смертных, я так и не смог добиться разумного ответа, зачем она ему. Вельзевул только мечтательно улыбался, гладил янтарь и по-моему сходил с ума еще больше. В итоге, в замке, созданном из дерьмовых (в прямом смысле этого слова) кирпичей, появилась комната отделанная янтарными панелями.

Практики обожают взывать к Повелителю мух. Мечтают заключить с ним сделку или сразиться. Насчёт первого пункта понятно, насчёт второго, если честно, не очень.

Какой-то идиот в средние века обозвал Вельзевула дьяволом, снова приняв его за меня, а потом, не иначе как в угарном бреду, обожравшись беладонны, написал трактат о том, что в случае победы над Повелителем мух можно получить всю силу мироздания.

Естественно, в какой-то момент Баалу до изжоги надоело, что его постоянно дергают людишки. То могущества требуют, то тычут всем подряд прямо в рожу.

Вельзевул разозлился на смертных и теперь попытки вызвать его закончиваются либо удушением с помощью мух, либо бесследным исчезновением вызывавшего.

После нескольких случаев мушиного удушения большинство практиков поняли, наконец, не стоит пытаться влезть Вельзевулу под кожу.

Обычно он сам выбирает того, кто покажется ему достойным. В плане сотрудничества по Лицензии Вельзевул — чуть ли не самый лучший выбор. В отличие от большинства демонов, он не всегда берёт себе душу как плату за свои услуги. Иногда платой может являться вечное служение или какое-нибудь членовредительство с участием насекомых. К своим последователям Вельзевел даже проявляет что-то вроде доброты, но только до тех пор, пока они не решат вышивать крестиком или ещё что-нибудь в том же духе.

То есть, Баалу патологоанатом тоже не очень нужен. Тем более, тратить родной Флёр и ставить на смертного разумную Метку — это вообще не в его стиле.

В общем-то, в этом месте мои размышления застопорились. Да, есть еще трое братьев и одна… чтоб ей было пусто… сестра. Но у них элементарно не хватило бы сил на столь специфическую Метку.

Задумавшись, я погрузился в процесс осознания, кем мог быть таинственный Падший, и слегка отвлёкся от Лопатина со Степаном.

Старший лейтенант, в свою очередь, расценив мое внезапное молчание, как отличный знак, снова принялся пытать Маркова на предмет его действий за полчаса до пожара.

Паук перестал мельтешить на плече Степана. Он периодически болтал лапками в вязкой ауре патологоанатома и ждал моего решения — сочту ли я нужным помочь его носителю.

И вот когда я уже однозначно надумал приступить к внедрению Лопатину мыслей насчёт виновности Иволгина, дверь допросной резко, с грохотом распахнулась. На пороге возникла молодая женщина.

Дамочка выглядела полной противоположностью майору Машуриной. Она была жгучей брюнеткой с молочно-кофейной кожей, с коротко стриженными черными волосами и глазами настолько тёмного цвета, что даже на близком расстоянии я не смог бы рассмотреть ее зрачки.

Незнакомка нарядилась в строгий костюм (пиджак-юбка), и светлую блузку, верхние пуговицы которой были расстёгнуты ровно настолько, чтоб у любой особи мужского пола перехватывало дыхание. В руках она держала кожаный портфель. Причем разрез на юбке позволял оценить не только стройность ее охренительно длинных ног, но и ажурный край чулок.

— Всем доброго дня. — Сходу начала дамочка низким, сексуально-тягучим голосом. — Правда, боюсь, для вас он уже не будет добрым. Я — адвокат Маркова Степана Алексеевича. Попрошу объяснить, на каком основании вы допрашиваете моего клиента.

Собственно говоря, удивление присутствующих в допросной мужчин было массово-коллективным

Патологоанатом уставился на красотку с искренним изумлением, потому что не мог понять, откуда у него вообще взялся адвокат.

Лопатин бестолково хлопал глазами, пытался не смотреть в глубокое декольте дамочки и смущённо бубнил какую-то чушь про государственных защитников. Хотя даже последнему идиоту вполне понятно, брюнетка не имеет отношения ни к государству, ни, тем более, к дармово́й защите.

Даже я, скажу честно, пребывал в некотором ступоре. Дважды за последний час, между прочим. Это день нужно записать на скрижалях. Люцифера смогли удивить.

Просто красотка, с насмешкой покосившаяся в мою сторону, не являлась человеком даже на одну сотую. Это очень, очень плохо. Я узнал ее, значит, она могла опознать меня.

А еще мне очень хотелось выяснить, какого всё-таки черта происходит? Почему вокруг персоны Маркова С. А. творятся абсолютно невозможные вещи?