Песни служителей Адхартаха. Призыв

Кто его помянет

– Кхе-кхе, – хриплое покашливание заставило Амори резко обернуться.

В темном углу, рядом с погасшими факелами, прислонившись спиной к пьедесталу статуи святого Бернарда, стоял высокий грузный человек в коричневой монашеской тунике.

Из-под капюшона виднелись черные с проседью кудрявые волосы. Угрюмые складки лба сходились к переносице, брови были саркастически приподняты, а глаза имели непостижимый цвет. Мясистый нос придавал лицу плутовато-добродушное выражение, а широкие, гладко выбритые щеки говорили о человеке, любящем плотно поесть и непременно обильно запить съеденное доброй кружкой эля, а то и второй в придачу.

Незнакомец внимательно осматривал высеченные из камня фигуры святых и как-то по-особому поджимал губы, кивая головой всякий раз, когда приходил к некоему умозаключению.

– Эти отцы церкви да аббаты вечно выкинут что-нибудь этакое, – невпопад и несколько раздраженно начал неизвестно откуда взявшийся посетитель. – А потом иди и разбирайся с ними. Да и, признаться, жадноваты.

Он протянул руки к статуе, словно вопрошая: “ну как же так?”

– Кроме того, всюду лезут с поучениями, вдобавок бормочут на своей латыни. Только подумать – пишет: «magister tuus», да еще и «amicus». Получается, дружок подарил застывшего прошлогоднего меда, а что потом требует в ответ? Бросить все немедленно, прыгать на коня и мчаться вдаль разбираться. Нет уж, это какая-то чепуха!

Человек, качнувшись, оттолкнулся от пьедестала и быстрыми шагами перешел к статуе напротив. Приподнявшись на носки, он гулко постучал длинными костлявыми пальцами по лбу святого.

Тук-тук-тук.

Прислушался.

– Все-таки как звучит! А вот при жизни так не звучал, ты не находишь, командор? – он многозначительно хмыкнул.

Рыцарь настолько оторопел от тирады и кощунства, что в разговор смог вступить только нечленораздельным блеянием:

– Э-э-э.

– Вот только не надо спорить! – категорически отрезал гость и впервые повернулся к Амори. – Мрамор, конечно, высокого качества – чего не скажешь об оригинале.

Хотя командор и не собирался противоречить, а тем паче обсуждать качество мрамора и всего остального. Однако было нечто, что он действительно хотел выяснить.

“Но вот что?” – голова Амори превратилась в бочку с дегтем, и на поверхность всплывали лишь нелепые мысли: “О каких таких звуках он говорит? И при чем здесь мед?”

Он встряхнул головой, перемешав содержимое бочки.

“Да кто он такой? Иисусе Христе, как он оказался в запертой изнутри комнате?”

Во время рассуждений рыцаря монах перекатывался с пятки на носок и, как озорной воробей, наклонял голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше рассмотреть потуги тамплиера.

– Абсолютно верный вопрос. Сижу, читаю письма родных и близких, грущу от нахлынувших воспоминаний, и вот откуда ни возьмись влезает посторонний. Тут любой задумается, ежели в момент тревоги и тоски послышатся в углу смешки, – раздался вкрадчивый голос незнакомца.

“Он что, угадывает мои мысли? Уж не сам ли черт сюда явился?” – побледнел тамплиер.

Он непроизвольно схватился за рукоятку меча и вздрогнул, услышав ответ.

– Да помилуйте. Отчего же сразу в черта записывать?

Одна из свечей с шипением погасла, пустив тонкую струйку горелого запаха.

– Дорогой граф, любому рассуждающему человеку эти вопросы сразу же придут на ум, а ты изволишь еще так забавно губами шевелить, помогая размышлениям, что все слова явственно прочитать можно.

Монах набрал в грудь побольше воздуха и важно представился:

– Все намного проще. Зовут меня брат Адхартах, родом я из Шотландии. Я, как видно по моему скромному одеянию, монах-францисканец. Пробраться сюда я смог потому, что однажды в лондонском Темпле мне попались старые записи о системе тайных лазов в тамплиерские цитадели.

Граф в недоумении потер лоб, как бы пытаясь собраться с мыслями и понять, что ему скороговоркой проговорил (вернее, пробежал по словам) странный посетитель.

– Секретный лаз?

Монах пожал плечами.

– Это делалось на случай осады около ста лет назад. Нынешние уже возводят без них: кто же в своем уме будет нападать на самый могущественный орден Европы в наш век? Разве что в следующем, – протараторил Адхартах, широко осклабился и зачем-то подмигнул статуе святого Бернарда в конце.

Не давая рыцарю опомниться, монах подхватил его.

– Да вот, взгляни сам, господин рыцарь.

В углу, скрытом от случайных глаз статуей, у самого основания стены виднелась черная дыра. Искусно сделанная дверца, имитирующая каменную кладку, была отодвинута и открывала пространство достаточное, чтобы протиснуться взрослому человеку.

Тамплиер вернулся за свечой, затем заглянул внутрь и обнаружил, что узкий коридор расширяется, а конца ему не видно.

– Странно, – озадаченно причмокнул губами Амори, – я и представить не мог, какой секрет эта молельня скрывает.

– Да-да, вот я и пришел, чтобы тайно обсудить события, которые открылись тебе в сегодняшних письмах.

– Откуда тебе, монах, вообще известно содержание моих писем? – насторожился тамплиер.

– Несколько дней назад я случайно оказался у ложа твоего умирающего отца. И узнав, что твоя сестра собирается отправить гонца, я немедленно отправился в твою цитадель. Очевидно же, что она просила о помощи из-за смертей вокруг вашего замка, разве не так?

Тамплиер внимательно посмотрел на ухмыляющегося монаха.

– Но все же, кто ты такой? И какое отношение имеешь ко всему этому? К чему эта пугающая таинственность?

Адхартах развалился на скамье у стены для молений, вытянул ноги и медленно скрестил руки на груди, предварительно осмотрев свои не блещущие чистотой пальцы. Закинув голову назад, он начал рассказ о себе – будто читал жизнеописание отцов церкви.

Голос его то драматически повышался невпопад, то подвывал для эффекта, то монотонно повторял несколько раз случайно выбранные части истории, чтобы привлечь к ним особенное внимание. При этом монах проглатывал окончания слов, словно торопился поскорее покончить с утомительным повествованием.

Словом, рассказчиком он был – или, по крайней мере, хотел казаться – крайне посредственным.

– Хотя я – простой монах, но принадлежу к славному роду древних королей пиктов Макальпинов. С юных лет я жаждал направить свое служение на изучение причин и последствий добра и зла. Я стремился обрести неизведанные ранее сведения в забытых книгах. Крестовые походы принесли с собой множество арабских книг о математике, врачевании, человеческих страстях и… удовольствиях, но, увы, многим суждено было истлевать в забвении.

Тамплиер понимающе кивнул.

– Годы я провел, копаясь в пыльных свитках, переводя забытые учения. Большинство из них – пустая болтовня, но иногда… – монах потер руки, – иногда попадались настоящие жемчужины.

Он сделал паузу и посмотрел на рыцаря так, словно, по меньшей мере, ожидал долгих рукоплесканий.

Однако Амори смог выдавить из себя лишь взгляд лекаря, осматривающего подозрительную болячку.

– Иначе говоря, ты переводил древние тексты, и что?

Адхартах обиженно выпятил губу, как ребенок.

– И вот около девяти лет назад в лондонском Темпле обнаружили несколько странных свитков папируса в нише при ремонте стены. Сам Роберт де Сэндфорд, магистр английских храмовников, спешно вызвал меня. Буквы текста были латинскими, но в слова они складывались непонятные. Единственное, что им удалось до моего приезда расшифровать, была вот эта надпись.

Здесь рассказчик наклонился, поднял мелкий камешек с пола и бесцеремонно нацарапал V̅МDCCLVI на скамье рядом с собой. Он медленно обвел пальцем свежие начертания и с видом триумфатора посмотрел на тамплиера.

Амори на мгновение показалось, что нацарапанные цифры вспыхнули тусклым светом. Он резко моргнул и даже потер глаза, прогоняя наваждение.

Тем временем монах, не замечая ничего подозрительного, продолжил:

– 6756. Магистр преподнес это мне с таким пафосом, будто они уже победили всех неверных, хотя всего лишь догадались, что речь идет о годе.

– А в чем же тогда причина для спешности? – перебил монаха совершенно сбитый с толку Амори. – Возможно, речь не о годах, а о каких-нибудь мешках с овсом, съеденных мышами давным-давно. А если все же это год, то, я думаю, оставшихся пяти с лишним тысяч лет достаточно, чтобы перевести и понять любой загадочный свиток.

– Так-то оно так, – хохотнул Адхартах, – только здесь отсчет от Сотворения мира. Выходит, что речь о 1256 годе от Рождества Христова.

– Наш год? – недоверчиво повторил эхом Амори. – И что из этого следует?

– Скажу больше, и день известен! Да ты только вообрази: древний документ, и единственное, что становится понятным при его беглом изучении – дата, которая вот-вот наступит. Конечно, и здесь была небольшая трудность, которую даже твои собратья не смогли преодолеть. Сейчас я нарисую.

Амори резко всунул восковую дощечку в руки монаху, чтобы не дать тому разрисовать всю скамью.

– Благодарю. Вот как выглядела полная надпись: e.b.O.H.O V̅МDCCLVI. Как видишь – полная нелепица!

Монах умолк и принялся остервенело чесать пяткой другую ногу.

Амори едва сдерживался, чтобы не выкинуть сумасшедшего по всем приметам посетителя вон.

– Угу.

– Скажу честно, несколько дней мне и самому так казалось, пока я не решил, что где год, там может быть и месяц, и день. И дело сдвинулось с мертвой точки. Путем манипуляций и подстановок, я смог понять, что передо мной не загадочный язык, а достаточно простой шифр, где буквы сдвигаются влево по алфавиту. Текст написан на латыни, и упомянута в нем дата по новому летоисчеслению: 31 мая 1256 года.

Адхартах посерьезнел.

– Позволь ознакомить тебя с полным переводом. Он настолько поразил меня, что я расписался в собственном бессилии и спешно покинул Лондон, чтобы разыскать людей, упоминаемых в этом документе.

– Как упоминаемых в документе? В смысле, их могил?

Оба непонимающе уставились друг на друга. Свечи вспыхнули, вырвав из скучной полутьмы озорное лицо монаха.

– Терпение, командор. Ты все поймешь. Сразу оговорюсь: небольшие фрагменты текста не сохранились, а то, что касается пророчества, было в поэтической форме и утратило созвучие при переводе.

Адхартах поднялся со скамьи и, не давая тамплиеру опомниться, начал читать.