Помнят польские паны. Прорыв

Фрагмент 13

Генерал-лейтенант авиации Яков Смушкевич, 19 мая 1941 года

Категорически против моего назначения на пост командующего ПВО Ленинграда был Мехлис. Категорически! Наши отношения со Львом Захаровичем испортились ещё два с половиной года назад, когда он написал в Политбюро письмо с требованием снять меня со всех постов, лишить всех наград и звания, исключить из партии и передать моё дело в НКВД. Основание — его подозрение в том, что я, будучи уроженцем Литвы, ныне входящей в состав Речи Посполитой, способствовал поражению республиканцев в Испании. Тогда с ним не согласились, но это отнюдь не способствовало улучшению его отношения ко мне: он по-прежнему считает меня врагом Советского Государства и, как мне намекают, копит на меня какие-то материалы, чтобы пустить их в ход, когда придёт время.

Ну, да ладно. Враг он, конечно, могущественный, но с такими бороться можно исключительно добросовестным выполнением своих обязанностей на тех постах, которые занимаешь. Назначили руководить авиационной группой в Монголии — показал эффективность там. Теперь, «по старой памяти» о такой же должности в Мадриде, командую противовоздушной обороной Колыбели Революции.

Ленинградское «хозяйство», конечно, намного больше и намного сложнее, чем было в Мадриде. Да даже если взять по численности населения, не говоря уж о географических особенностях: город почти втрое больше, чем испанская столица. Здесь сосредоточены важнейшие промышленные предприятия, значительная часть которых производит военную продукцию, базируются крупнейшие корабли Балтийского флота. Пусть у Балтфлота существует и своя ПВО, но работать с моряками приходится очень тесно.

К сожалению, далеко не всё в этом взаимодействии налаживалось гладко: ведомственная разобщённость — очень большая проблема. К примеру, стационарная станция радиоулавливания самолётов, размещённая на форте «Шанец» острова Котлин, прекрасно дополняет аналогичные станции в Сестрорецке, Ораниенбауме, Красногвардейске, но ведомственно подчинена Балтфлоту, и мне пришлось выходить «на самые верха», чтобы нарком флота Кузнецов разрешил передавать данные о воздушной обстановке, получаемые ею, в мой ленинградский штаб. А связистам тянуть прямую телефонную линию моему флотскому коллеге, чтобы мы могли оперативно согласовывать действия истребительной авиации.

Для нас, защитников неба над Городом Ленина, эта война началась не вчера, а сразу после объявления «ультиматума четырёх держав», поскольку первые нарушители советского воздушного пространства стали пытаться пролететь над Ленинградом уже 14 мая. На разных высотах — от семи-восьми километров до бреющего полёта буквально над волнами Финского залива. Конечно, это были только разведчики, пытающиеся снять с воздуха систему и сухопутных укреплений, и береговых батарей. Но давать в руки будущим врагам такой козырь, как знание нашего оружия, нельзя ни в коем случае. Поэтому пункт 2 (е) Директивы № 1 наркома обороны мы выполняли беспрекословно: кого могли, сбивали над советской территорией, тех, кто, увидев направленные на перехват истребители, успевал сбежать в финское воздушное пространство, не трогали. Так что подчинённые мне лётчики открыли боевой счёт ещё до 18 мая, когда война стала юридическим фактом.

С тем, насколько помогают эти станции, обнаруживающие воздушные цели за десятки, а то и сотни километров, я столкнулся ещё на Халхин-Голе, где в боевых действиях приняла участие всего-то одна установка, оснащённая малокалиберными скорострельными зенитными пушками. Но имевшая, как называли это устройство, «радиолокатор», позволявший наводить наши самолёты на японские, находящиеся в воздухе. Передавать при помощи радиостанций на самолётах. В воздушных силах ПВО сейчас эта радиостанция — обязательный прибор. На крайний случай — радиоприёмник, настроенный на волну штаба авиаполка, передающего лётчикам координаты противника. Так что только это уже гарантирует эффективность моей службы.

Это доказали и события второго дня войны. Да, именно второго, поскольку Финляндия объявила войну СССР только к вечеру 18 мая. Всё-таки Ленинград расположен достаточно далеко от линии польского фронта, и направлять бомбардировщики к нему через Латвию, Эстонию и всю Ленинградскую область довольно рисковано. В отличие от финской территории, до ближайшего аэродрома на которой всего-то 150 километров, а до Хельсинки — 300.

Маннергейм после поражения его страны зимой 1940 года вооружался очень активно. В том числе — за счёт кредитов, предоставленных на покупку британских самолётов, танков, артиллерии самой же Великобританией. Вот такая буржуйская хитрость: англичане финансируют собственную промышленность, а возвращать эти деньги и проценты будут финны. Диктатор не только закупал оружие, но и строил новую оборонительную линию и, что важнее для моей службы, новые аэродромы, рассчитанные на приём современной авиации.

Вот с этих-то аэродромов финская авиация и попыталась совершить первый налёт то ли на Город Ленина, то ли на Кронштадт. Немногочисленный, в отличие от тех, что были направлены на Выборг и советские войска, расположенные близ советско-финской границы. Всего-то два трёхсамолётных звена «Бленхеймов» британского производства. Но лиха беда начало, поскольку, как сообщает разведка, на финские аэродромы после объявления «ультиматума четырёх держав» стали перебрасываться британские авиационные части.

Логика подсказывает, что для серьёзных и регулярных налётов на Ленинград у этих авиаполков и эскадрилий дело дойдёт нескоро. Их забота — уничтожить Балтфлот, чтобы британские и польские корабли могли прорваться в Финский залив и при поддержке корабельной артиллерии высадить десант, который и будет штурмовать город с суши. Именно поэтому, как говорят в штабе флота, лёгкая авиация с двух британских авианосцев, направленных Лондоном на помощь Польше, активно охотится за советскими боевыми кораблями и вспомогательными судами, ещё накануне 18 мая вышедшими с Таллинской военно-морской базы в открытое море.

Вторая точка применения британской палубной авиации — полуостров Ханко, береговые батареи которого уже помогли отразить первую атаку финнов с суши. А зенитки и истребители И-15бис отбиваются от авианалётов финской авиации и английских «палубников». Далеко не самые лучшие советские истребители, но их характеристик более чем достаточно, чтобы бороться хоть с палубными бомбардировщиками «Свордфиш» или «Альбакор», хоть с прикрывающими их «Гладиаторами». «Англичане» ведь тоже бипланы, и никакого преимущества в скорости перед нашими машинами не имеют.

А вообще, конечно, перспективы для Балтийского флота очень нерадужные, если учитывать то, что против него будут действовать не только поляки, но и самый мощный в мире британский флот. Понимают это и сами флотские командиры. «Кое-какие сюрпризы», как они выражаются, они всё же подготовили, но, насколько я понимаю, долговременная задача перед ними стоит не в том, чтобы победить в одном или нескольких морских сражениях, а чтобы сохранить хотя бы часть боевых кораблей. И ставка делается на применение не столько линкоров и крейсеров, сколько на торпедные катера и подводные лодки.

Да, именно их массовое производство развёрнуто на ленинградских судостроительных предприятиях. А ещё — минных заградителей и тральщиков. Так что, проанализировав данные факты, можно предположить, что вход в Финский залив со временем (когда — будет зависеть от того, как быстро придётся выводить в ремонт крупные надводные корабли) придётся наглухо закупорить минными полями, проходы в которых будут стеречь «сидящие в засаде» подводные лодки.

Вообще, конечно, совершенно неясно, как обстоят дела на фронте. Совинформбюро сообщает о тяжёлых кровопролитных боях на протяжении всей западной границы СССР и в Закавказье. Об отдельных вклиненьях в советскую оборону на глубину до десяти-пятнадцати километров. Но где именно, на каких именно участках фронта, не сообщается. По крайней мере, насколько я понимаю, к исходу 19 мая никаких катастрофических для нас прорывов враг не совершил.

Генерал-майор Рокоссовский, 20 мая 1941 года

Чуть больше пятнадцати километров, линия сёл Вохджи — Айкаван — Воскеаск — Ахурик — Гетк — Еразговорс. Именно этот рубеж назначен для обороны 136-й мотострелковой дивизии. Именно на нём мы встретили утро 18 мая 1941 года. Именно здесь пролегает наиболее удобный для турецких войск путь к находящемуся у нас за спиной городу Ленинакан, второму по численности населения в Армянской ССР. Ширакская долина, пусть и не ровная, как стол, но всё же без высоких гор, затрудняющих маневрирование войсками и применение бронетехники.

Именно из-за этого все три дня нас атаковали турецкие танки. Каждые два-три часа. В разных местах, не позволяя предугадать, в каком именно месте нужно в следующий раз сосредоточить противотанковые средства. Предугадать можно, разве что, по тому, на каком из участков нашей обороны дольше всего продолжается артобстрел.

В отличие от нашей дивизионной артиллерии, укрытием которой служат лишь капониры, турецкая дальнобойная «прячется» за горами, начинающимися всего-то в трёх-четырёх километрах от наших позиций. Поэтому её не засечь ни по поднимаемой при стрельбе пыли, ни по звуку выстрелов, сильно искажаемому рельефом местности. Вот и молотит. Сначала — по выявленным во время последней атаки огневым позициям наших противотанкистов, а потом — по другим участкам обороны.

Уже к концу первого дня боёв артиллеристы научились под прикрытием дымовой завесы немедленно убираться с того места, откуда они вели огонь при отражении танковой атаки, поскольку, как только уцелевшие турецкие «Виккерсы» и Т-26 отойдут на исходные позиции, а пехота отползёт к своим траншеям, возобновится артобстрел. Я же приказал и расчётам противотанковых ружей немедленно уходить по ходам сообщения в тыл.

Тем не менее, даже эти хитрости не спасли нас от того, что за три дня боёв мы лишились двух третей противотанковых средств и почти половины бронтехники. Пусть и наколотили при этом не менее восьмидесяти танков противника.

Потери личного состава тоже огромные. В стрелковых полках свыше половины личного состава убитыми и ранеными. И если бы не те самые добровольцы, так досаждавшие мне ещё неделю назад, держать фронт было бы просто некому. Стрелки ведь гибнут не только от артиллерийского огня, но и от пуль турецких аскеров, сопровождающих танки.

Уже дважды турки врывались в наши передовые окопы, и выбивать их оттуда приходилось контратаками бойцов второй линии обороны. И дальше удерживать их будет всё сложнее, поскольку большинство из этих полевых сооружений разрушено артиллерийским огнём. Первым делом, если турки не идут в новую атаку, как только прекращают рваться снаряды, красноармейцы берутся за лопаты, чтобы восстановить себе стрелковые позиции.

Благодаря близости города с его военными складами пока нет нехватки в боеприпасах, но уже появились проблемы со стрелковым оружием. В первую очередь, с пулемётами, за которыми охотятся не только вражеские артиллеристы и танкисты, но и пехотинцы. А «Максим» с дырявым охлаждающим кожухом долго стрелять не сможет. Ну, три-четыре дырки в нём можно заткнуть деревянной пробкой-чопиком. Да и то — далеко не каждые. Но ведь пули попадают не только в кожухи. Бывает, и в ствольную коробку прилетают.

Винтовок же не хватает потому, что идёт формирование маршевых батальонов для пополнения войск мобилизованными, а также батальона народного ополчения из числа граждан, по тем или иным причинам, не подлежащим мобилизации. Именно он сегодня в середине дня пешим ходом добрался до дивизионного тыла, села Гарибджанян.

— Вы, товарищ Рокоссовский, просто обязаны сохранить наш батальон как единое подразделение, а не разбрасывать его бойцов по ротам и взводам в различные полки дивизии, — тут же потребовал от меня комиссар батальона, заведующий отделом городского комитета партии. — Мы, ленинаканцы, в боевой обстановке должны чувствовать локоть товарищи, с которым, может быть, всю жизнь трудились рядом. Вот рука об руку и должны бить врага.

— Хорошо, товарищ Сергсян. Для вашего батальона у меня найдётся собственный участок обороны. Только подчиняться вашему батальону придётся именно мне, как командиру дивизии, и командиру полка, который вы усилите. На самом левом фланге дивизии. Только постарайтесь довести людей до места без потерь.

Предупреждение совершенно нелишнее, поскольку добровольцам нужно будет добираться до Еразгаворса вдоль полотна железной дороги, проходящей всего-то в полутора километрах от государственной границы, ставшей ныне линией фронта. Боевую ценность этих «красноармейцев», часть которых уже перевалила пятидесятилетний возраст, а многие носят очки, я оцениваю трезво, поэтому определил им такой участок, где турецкие танки в атаку не ходят, только пехота. Лишь бы действительно по дороге не попали под артобстрел или авианалёт.

Да, помимо артиллерии, нас пытаются бить и сверху. Пользуясь тем, что дальнобойные орудия противника сумели дотянуться до взлётно-посадочной полосы аэродрома, находящегося юго-восточнее города, и истребительному авиаполку с него пришлось перебраться в поля под селением Ширак. А связь со сталинскими соколами ещё толком не налажена, и вызвать самолёты для отражения авианалётов не всегда получается. В штабе корпуса говорят, что вот-вот всё наладится, но дорогА ложка к обеду.

Штаб корпуса уже переехал в Спитак, а штаб армии — ещё дальше, в Степанаван. Разумная предосторожность, поскольку турки пока ещё лишь «пробуют на зуб» нашу способность обороняться. Но никакого сомнения в том, что западную часть Армении они будут захватывать именно отсюда, у меня нет. И 136-я мотострелковая дивизия является единственным препятствием на пути агрессоров к Ленинакану.

На других участках обороны соединений армии, защищающей всю Западную Армению, ситуация намного лучше. Стрелковые и горнострелковые дивизии заняли горные перевалы и высоты, штурмовать которые намного сложнее, чем наши позиции. Хотя и оттуда поступают сообщения о яростных атаках турецких горных стрелков.

Здесь, в Закавказье, более напряжённые бои идут, разве что, близ Еревана. Там туркам удалось захватить пару плацдармов на левом берегу Аракса, и наши войска пытаются сбросить их в воду. Правда, насколько я понимаю, пока безуспешно.

И для турок, и для Красной Армии Ереван — более приоритетная цель, чем Ленинакан. Поэтому именно его защите уделяется максимальное внимание. С чисто политической точки зрения, просто недопустимо сдать врагу столицу одной из советских республик. Именно поэтому соседняя, 47-я армия, будет в центре внимания командования фронтом и даже руководства страны. Именно на оборону Еревана будет бросаться максимум резервов, техники, оружия.

Для Турции это тоже важнейший политический шаг. Самолюбия у турок не меньше, чем у нас, поляков, и для них очень важно «утереть нос Варшаве». Доказать, что польское руководство напрасно считало и считает турков «отсталыми дикарями», раньше «старших братьев» захватив столицу одной из Советских Республик. Не считая ненависти к армянам, взращивавшейся в турецких землях столетиями.

Расстояние от берега Аракса до центра Еревана всего двадцать километров, и отступать войскам 47-й армии, как и моей 136-й дивизии, просто некуда. Даже командование армией по-прежнему находится в городе.

Нет, наше командование нас тут тоже не бросило. Ведь если в Ереване турецкие снаряды не рвутся, то до Ленинакана они уже долетают. Как я уже упоминал, и пополнения к нам поступают, а истребительный авиаполк в эти дни работал почти только на нас. И артиллерийский полк корпусных 122-мм орудий А-19, развёрнутый неподалёку от городского вокзала, поддерживает нас, когда турки пытаются атаковать. Но трудно. Очень трудно из-за этих непрекращающихся ударов. Турки явно нацелились на то, чтобы обескровить дивизию непрерывными боями, а потом решительным ударом прорвать её оборону. И тогда ничто не помешает им отрезать в Западной Армении другие силы корпуса и 45-й армии.