Распутье Воронов

Глава десятая

О происшествии в городке Стеклянная Гора, где когда-то действительно выплавляли стекло из добываемых там кварцевых песков, Геральт хотел бы забыть как можно скорее. Но никак нельзя было. Вести разошлись поразительно быстро и поразительно далеко. Хотя за снятие проклятия восхваляли в основном некоего благочестивого жреца, но, как ни странно, кто-то пустил слух, будто бы героем был какой-то молодой ведьмак.

Придорожные дубы и столбы на перекрёстках вдруг украсились досками с надписями. Очень разные по уровню орфографии, надписи на досках отчаянно умоляли о спасении. Помощь ведьмака, гласили надписи, требуется немедленно — снять проклятие, сглаз или порчу.

Все ещё полный юношеского безрассудства, Геральт поначалу не оставлял без внимания ни одного призыва и с пылом бросался на каждый из них. Энтузиазм его постепенно угасал, когда ему пришлось объяснять родным, что дедуля, доживший до — шляпы долой! — девяноста лет, страдает старческим маразмом и связанным с ним кретинизмом, и что это не приворот, наложенный подлой соседкой, как утверждает его семья.

В следующей деревне ему пришлось осматривать гениталии старосты и объяснять, что это не проклятие, а застарелый триппер, и что здесь не ведьмак нужен, а лекарь. Ещё в трёх деревнях объяснял мужчинам, страдающим от временного или постоянного полового бессилия, что он, ведьмак, таковые недуги не лечит.

Обычно, когда он отказывался помочь, его подозревали в желании выманить побольше денег и осыпали самыми непристойными ругательствами. Несколько раз его пытались примитивно надуть: людишки разного пола и возраста симулировали одержимость, а в сглазе обвиняли соседа, родственника или супруга, надеясь, что ведьмак немедленно убьёт указанного виновника. Когда же ведьмак отказывался, его обвиняли в мошенничестве либо в заговоре с преступниками, хамили и прогоняли.

К концу сентября, проехавши тридцать миль с гаком, Геральт сделался осторожен и разборчив. Из всех прибитых на столбах призывов он реагировал лишь на те, что были писаны без ошибок, а таких было мало, очень мало. Однако с настоящей порчей, которую полагалось бы снять, он не столкнулся ни разу.

Не взялся он также убить медведя, ради чего хотели его нанять бортники. Медведь курочил у них борти и выжирал мёд. Геральт прикрылся на ходу придуманным ведьмачьим кодексом, хотя на самом деле ему совсем не улыбалось мериться силой с мишкой, потому что тот был ростом с гору и уже имел на своём счету нескольких охотников.

Прошло около недели после равноночия, когда на кривом столбе на перекрёстке в глаза ему бросилась светлая берёзовая доска. Надпись на доске была выжжена, такое случалось редко, обычно писали углём. Надпись оказалась краткой и загадочной.

НУЖЕН ВЕДЬМАК ПРОКЛЯТИЕ

Выжженная стрелка указывала направление. В бор, на просеку. Примерно на юг.

Что-то было не так. Деревня, он сразу это понял, нежилая. Причём уже давно. Крыши на избах провалились, выбитые окна зияли чёрными дырами, сорванные с петель двери уныло свисали с косяков. Подворья и поля заросли буйными сорняками. Из зарослей скалили зубы сломанные заборы.

Ничто не указывало на то, что именно здесь надобен ведьмак. Не было ни следа никого, кто в нём нуждался бы.

А вот многочисленные следы копыт — причём свежие — на песчаной дороге были.

Более опытный ведьмак немедленно повернул бы назад и как можно быстрее удалился бы. Геральт недостаток опыта компенсировал смелостью. Коя происходила от отсутствия не только эспериенции, но и воображения. Он толкнул Плотву пяткой и направился к колодцу. Колодец тоже кругом оброс мхом и крапивой, но журавль был цел, да и корыто тоже было.

Он не успел и приблизиться к колодцу, когда словно из-под земли — а точнее из-за домишек — выросли вдруг четверо громил. Одетых одинаково, словно в мундиры, в жёлто-чёрные куртки. Значит, не простые разбойники — и это несколько утешало. А не утешало то, что у всех четверых были арбалеты. Взведённые. И нацеленные на Геральта.

— Спешься. Наземь. И мечи наземь.

Не похоже, чтобы с ними можно было поспорить.

— Вперёд. Туда. В амбар.

В амбаре было светло — поскольку крыша была одной большой дырой. Остатки крыши свисали с конька и стропил, грозя обвалиться в любую минуту. Многое уже и обвалилось, валялось вокруг на земляном полу.

Находившийся в амбаре господин не обращал внимания на сию опасность. Он сидел на бревне обрушившегося сусека и ковырял в зубах соломинкой.

— Ведьмак по имени Геральт.

— Он самый.

Господин махнул рукой. Громилы с арбалетами вышли из амбара. Однако Геральт не сомневался, что далеко они не ушли.

— Я Эстеван Трильо да Кунья. Префект Стражи из Ард Каррайга. Ответственный за безопасность королевства Каэдвен. Предъяви ведьмачий знак.

Геральт расстегнул куртку, вытащил цепочку и медальон с оскалившимся волком.

— Благодарю. А вот мой знак и подтверждение полномочий.

Господин достал из-за пазухи и показал Геральту эмалевый диск. На диске — чёрный, вставший на дыбы единорог на жёлтом фоне.

Эстеван Трильо да Кунья был строен, даже худ. У него были чёрные волосы, зачёсанные назад и заплетённые косичку, чёрные усы и чёрная остроконечная бородка. Одет он был тоже в чёрное. И довольно богато.

— А теперь к делу, — сказал он, уставившись на ведьмака чёрными глазами, — Так сложилось, ведьмак Геральт, что ты представляешь опасность для королевства Каэдвен. Ты обвиняешься в двух убийствах. В марте, в деревне Неухольд, ты убил солдата. А в августе, в Стеклянной Горе — женщину.

— Мародёра я убил, защищая людей, на которых он напал, а также в целях самозащиты. Есть свидетели…

Эстеван Трильо да Кунья прервал его, подняв руку с тяжёлыми перстнями.

— Я бы не стал возлагать на это надежд. Свидетели — вот они есть, а вот их уже нету. И показания меняют очень часто. И в зависимости от обстоятельств.

— А женщина наложила проклятие, убила этим проклятием ребёнка, смерть грозила ещё нескольким людям. Снять проклятие могла только её смерть. Это работа ведьмака…

— У меня другие известия. И доказательства, подтверждающие их истинность.

— И вообще, в соответствии с именным указом короля Дагрида ведьмаки изымаются из-под юрисдикции местных властей…

— Указ касается ведьмаков, убивающих чудовищ. Чудовищ. Не людей. Мне придётся арестовать тебя, ведьмак Геральт.

Геральт какое-то время молчал. Ему казалось, что Эстеван Трильо да Кунья тихонько усмехается в чёрные усы.

— Доска на перекрёстке, — сказал он медленно. — С враньём о проклятии. Безлюдное место. Засада. Арест, но как бы неофициальный. Никаких свидетелей. Разве так работает служба безопасности королевства Каэдвен? Этот медальон с единорогом, господин префект стражи, не фальшивка ли он тоже?

Эстеван Трильо да Кунья тоже молчал и тоже какое-то время. Перестал усмехаться.

— Ты носишь знак ведьмака и действуешь как ведьмак, — сказал он, наконец. — Вроде бы самостоятельно, но ведь на самом деле ты кому-то служишь.

— Я никому не служу. Я per procura, это значит…

— Ты соучастник преступника, — резко прервал его префект. — Престон Хольт, которому ты служишь, преступник. Он преднамеренно и тайно убил трёх человек. Я знаю это, но одного знания недостаточно. Я хочу, чтобы его судили, а для суда мне нужны неопровержимые доказательства. И ты мне эти доказательства предоставишь.

— Чего?

— Найдёшь доказательства вины Хольта и предоставишь их мне. Тогда сам ты будешь избавлен о суда, приговора и кары. А за двойное убийство, ты знаешь, тебе полагается гаррота в тюрьме Стурефорс.

Геральт пожал плечами и отвернулся.

— Три человека, — продолжил префект, — убитых неслыханно жестоким образом, а при этом так, чтобы ничто не указывало на ведьмака. То есть ни в коем случае не мечом.

— Да что ты говоришь.

— Кари Нурред, калека на костылях, повешен на собственных подштанниках. Отто Маргулис, общественный деятель и филантроп, изрублен мясницким секачом. Ремко Хвальба, трое детей и шестеро внуков, забит насмерть сапожным молотком.

— И каждый раз, — с издёвкой спросил Геральт, — свидетели указывали на Хольта?

— Указывали на трёх разных людей, совершенно не похожих друг на друга. Кстати, ты знаешь, что значит название поместья Хольта? Рокамора?

— Нет.

— Roac a moreah. На Старшей Речи: отмщение, кровная месть.

— О да, это неопровержимое доказательство, — Геральт продолжал издевательски усмехаться. — И в чём же эти трое провинились перед Хольтом? А может, Хольт просто так, ни с того ни с сего убивает случайных людей? Ведьмаки ведь это любят? На ведьмака можно свалить всё что угодно. Всегда найдутся доказательства и улики, и все во всё поверят, потому что за ведьмаком следует всяческое зло и мерзкие миазмы, и надо сжечь всё, к чему он прикоснётся. Во всём он непременно виноват, особенно в убийствах. Особенно если настоящих преступников найти никак не получается, а выслужиться хочется…

— Оные трое убитых, — спокойно объяснил Эстеван Трильо да Кунья, — были предводителями народного ополчения, которое в сто девяносто четвёртом году напало на Каэр Морхен, то есть ваше Ведьмачье Гнездовище. Именно поэтому, юноша, я не поверю, что в этом преступлении виноваты какие-то разные случайные преступники. Потому что знаю, кто виноват на самом деле и каков был мотив.

— Вот всё и выяснилось, — медленно заговорил Геральт. — Вот и finis. Год сто девяносто четвёртый. Знаешь что, префект? Если всё это правда, то так этим трём и надо, они свою судьбу заслужили, я сам с удовольствием пришиб бы их, и у меня был бы чертовски большой мотив, жаль, что кто-то опередил меня. Если бы мне случилось встретить его, то я бы выказал ему моё уважение и благодарность. И угостил бы пивом.

— Тебе не случится, — префект встал с сусека. — Потому что ты будешь сидеть в камере в Стурефорсе, ожидая суда. Разве что ты согласишься…

— Не соглашусь.

— Знаешь ли ты, почему мы разговариваем в безлюдном месте и без свидетелей? Потому что, если ты согласишься предоставить доказательства, которые мне нужны, или хотя бы поклянёшься поискать их, то уедешь отсюда свободным, как птица, а о нашей беседе не узнает никто. Но если я официально арестую тебя, машина заработает и затянет тебя в свои шестерни, а из них ты уже сможешь выйти только на эшафот.

— Не соглашусь.

Эстеван Трильо да Кунья вдруг встал, подошёл к Геральту, очень близко. Геральт, который уже некоторое время поигрывал в кармане своим ключом, размышлял, что будет лучшей целью — брегма, то есть башка? Или же основание носа с таким красивым названием — глабелла?

В амбар вбежал один из арбалетчиков, задохшийся, потный, красноречиво размахивая руками. Префект ещё раз ожёг Геральта взглядом и вышел.

Геральт остался один. Задние ворота амбара были полуоткрыты, никто их не караулил, было бы нетрудно проскользнуть в них и исчезнуть в ближайшей чащобе. Однако ведьмак и не думал оставлять добычей префекта ни Плотву, ни свои мечи. Будь что будет, решил он, усаживаясь на сусеке. Погожу.

Он ждал. Снаружи доносились крики, стук копыт, храп и ржание коней. И вдруг стало совсем тихо. Ему всё же казалось, что он слышит похрапывание коней. И скрип колодезного журавля.

Когда ему, наконец, наскучило ждать, он вышел, сощурившись от яркого солнца, и был поражён тем, что увидел. На площади ждали пятеро всадников в красно-чёрных куртках. Жёлто-чёрных и префекта из Ард Каррайга и духу не было.

У колодца стояла высокая светловолосая женщина в мужском лосином колете и ботфортах. Поднявши из колодца ведро, она как раз выливала его в корыто. Из корыта, опустив голову, пила Плотва.

Он подошёл ближе. У женщины были ядовито-зелёные миндалевидные глаза. Расстёгнутый колет позволял увидеть безупречно белую, всю в кружевах рубашку. С шитой серебром перевязи свисал длинный корд.

Рукою в перчатке женщина указала мечи, прислонённые к колодцу.

— Это твоё, полагаю?

Он кивнул.

— Я Елена Фиакра де Мерсо, комендант охранной службы Верхней Мархии.

Геральту хотелось сказать что-нибудь остроумное. Например, что нынче урожай на охранные службы. Или что на его улице перевернулась телега с префектами и комендантами. Он не сказал ничего. Просто-напросто онемел.

Женщина поняла и не стала продолжать.

— Лошадь напоена, — спустя некоторое время бросила она. — Так что мы можем ехать.

— Я не буду… — Геральт обрёл дар речи. — Я не буду предоставлять доказательства.

— Вот и хорошо. Потому что мне они не нужны. Будь добр, в седло.

— Значит, я не арестован?

— А ты этого хочешь?

— Нет.

— Тогда в седло. Мне надоела эта болтовня.

— Но сначала мне хотелось бы…

— Господин маркграф Луитпольд Линденброг, — прервала его Елена Фиакра де Мерсо, — повелевает тебе, ведьмак, явиться на аудиенцию в его владения, в замок Брунанбург. Маркграф Линденброг обладает здесь, в Верхней Мархии, всей полнотой власти. Кстати, именно на эту власть я только что сослалась. Приказав Эстевану Трильо да Кунья убираться к себе, в Ард Каррайг. Не взирая ни на его претензии к тебе, ни на его к тебе требования. А Эстеван, хотя и находясь на королевской службе, приказу моему любезно подчинился. Как видишь, его здесь уже нет. Хватило одного слова, чтобы он исчез. Советую и тебе подчиниться желанию господина маркграфа. Столь же любезно. Больше я слов тратить не намерена.

— Я понял. Что ж, едем.

Елена Фиакра де Мерсо, комендант охраны Верхней Мархии, казалась ровесницей жрицы Нэннеке из Эльсборга, то есть, вычислил Геральт, было ей около тридцати лет. Некрасивой её нельзя было назвать ни в коем случае, но красота её была совершенно иного рода, нежели красота Пампинеи Монтефорте и девушек из «Лорелеи». Красота девушек из «Лорелеи» была — Геральт долго искал подходящее слово — плюшистой? Плюшатой? Плюшевой? Такой мяконькой, милой и притягательной. А к комендантше де Мерсо его совсем, ну нисколечко не тянуло.

Примерно с час они ехали в полном молчании. И ничто не указывало на то, что до Мерсо первой заведёт беседу. У Геральта, конечно, были вопросы, но он не спешил задавать их. Он помнил, что комендантша не любит пустой болтовни, и ему вовсе не хотелось услышать это от неё ещё раз.

Но, в конце концов, он не выдержал.

— Зачем я понадобился маркграфу?

Комендантша подъехала так близко, что задела стременем ногу Геральта.

— Ты ведьмак, — о чудо, она отозвалась. — Ты нужен по ведьмачьим делам.

— А конкретно?

— Весьма конкретно.

Он замолчал, чувствуя, что теряет терпение.

Издали, оттуда, где кончался лес и сиял закат, донёсся собачий лай. И рёв быка.

— В деревне, — сказала Елена Фиакра де Мерсо, — переночуем. Я там потребую постой именем маркграфа. Тогда и поговорим.

Постой, то есть обязанность содержать свиту путешествующих сановников, знати и чиновников низшего ранга, был повинностью, чаще всего означающей для деревни или посёлка сущее наказанье Божие, сравнимое разве что с пожаром или нападением вражеской армии. Геральт видывал в храме в Эльсборе поселян, умолявших жриц о помощи и посредничестве в жалобах, которые они приносили властям на чиновников, злоупотреблявших — иной раз очень жестоко — этой повинностью.

А потому не удивился тому, что бедная — это было заметно издалека — деревня на краю леса встретила комендантшу де Мерсо и её требование постоя нерадостно. Да что там, некоторые бабы завыли, а дети заревели. И напрасно. Комендантша воспользовалась повинностью очень даже скромно. Нет, она не отказалась, когда староста отдал в её распоряжение свою избу. Однако солдатам велела ночевать в сарае. И сустентовать себя собственным провиантом, не уменьшая и без того жалкого имущества общины и запасов еды и корма, без которых деревня могла бы и не пережить зиму.

О своём обещании она не забыла. Когда опустилась ночь, Геральт был рядом с нею в избе старосты. За кривым и небрежно обструганным столом. При свече, которую она достала из собственного вьюка. В деревне о свечах и не слыхивали, были только светильники. Которые ужасно воняли прогорклым жиром.

— Ты, — начала она, вглядываясь в колеблющееся пламя свечи, — молодой ведьмак, это видно. Так что не удивляйся, если я спрошу тебя, мне надо удостовериться. Чудовище, называемое стрыгой. Знаешь ли ты, что это такое?

— Знаю. Стрыга — это чудовище из группы упырей, подгруппы ночниц. Может родиться в результате повреждений плода из-за проклятия или порчи, наведённой на беременную мать…

— Когда беременность — следствие инцеста.

— Согласно народным поверьям. Проклятие или порча могут быть наложены не на плод, а на человека. В любом возрасте. Если порча подействует, пострадавший от неё человек после смерти станет стрыгой.

— Видел когда-нибудь?

— Видел, — подтвердил он. Не солгал. Но не уточнил, что видел гравюры. В «Физиологусе» и других фолиантах из ведьмачьей библиотеки.

— И знаешь, как с этим справиться.

— Знаю, — и на этот раз он не добавил, что знает из книг и лекций Весемира.

— То есть, — снова заговорил он, не дождавшись её реакции. — У вас в Брунанбурге стрыга. Это то дело, из-за которого я нужен маркграфу.

В круг света от свечи вбежала мышь. Поднялась на задние лапки, огляделась. Подбежала к носку сапога Елены Фиакры де Морсо. Потом перепрыгнула через носок. И исчезла в темноте.

— Примерно год тому назад, летом, — Елена Фиакра де Мерсо проводила мышь бесстрастным взглядом, — в замок Брунанбург приехала дворянка из Ард Каррайга. Тайно и инкогнито. С дочерью, пятнадцати лет. Дворянка попросила убежища и защиты. Поскольку она была давней знакомой маркграфа, Линденборг гарантировал ей и то, и другое. После краткого пребывания в замке дворянка покинула его и Мархию вообще. Куда она отправилась, известно лишь маркграфу. Но уехала она одна. Дочь осталась у нас.

Геральту показалось, что, вымолвивши последние слова, комендантша вздохнула. Но он не прервал её монолога.

— Дочь осталась, — повторила комендантша. — Но незадолго до Мидинваэрне заболела и вскоре умерла. Маркграф был безутешен.

Геральт догадался, что было дальше. Комендантша поняла, что он догадался. И сократила свой рассказ.

— Началось в конце июля. Девушка стала выходить из могилы как… Как ты там сказал? Чудовище из группы упырей и подгруппы ночниц? Люди, однако, без обиняков назвали монстра его настоящим именем. Потому что, хотя всё держалось в строжайшей тайне, сплетен не остановишь. Оная дворянка из Ард Каррайга сбежала из столицы от своего отца. С дочерью, которая… Была в то же время и её сестрой. И потому стала стрыгой. Чудовищем с очень большими и очень острыми зубами.

— Стрыга, — Елена Фиакра де Мерсо всё ещё не сводила глаз с пламени свечи, — начала делать то, что обычно делает стрыга. — То есть выбираться из могилы по ночам и убивать людей. Массово.

— Истинное богатство Верхней Мархии, — продолжила она после минутного молчания, — и лично маркграфа — это соль. Всё Предгорье, то есть западный склон Синих Гор, особенно окрестности Брунанбурга, стоит на огромных подземных пластах каменной соли, причём наивысшего качества. Сейчас там работают уже три шахты, добыча достигает нескольких тысяч цетнаров в год. А в перспективе — намного больше. Под Брунанбургом возникло поселение шахтёров, там живёт их более сотни, плюс семьи.

Беда в том, что кладбище и гробница стрыги находятся поблизости от этого поселения и самой шахты. Стрыга дальних прогулок не любит, и число жертв среди шахтёров растёт. И вдруг оказывается, что никто не хочет ни жить там, ни работать в маркграфских соляных копях.

Ты скажешь, что толпа шахтёров с кирками должна была справиться с какой-то несчастной стрыгой? Так вот, не справилась и не справляется. Расползлись сплетни и слухи. Что стрыга — существо сверхъестественное, и простому смертному с ней сразиться не под силу. Что каждый укушенный стрыгой сам стрыгой станет. Что и укуса не надобно, достаточно взгляда. Да и взгляда не надо, проклятие стрыги действует на расстоянии, и горе каждой забредшей в те места беременной женщине. И вдобавок ко всему этому…

Она вдруг умолкла. Пламя свечи метнулось, фитиль брызнул крошками сажи.

— Вдобавок ко всему этому ходят слухи, что маркграф Линдсберг и не собирается… истребить её. Он всё это время безуспешно изыскивает способ снять проклятие и расколдовать девушку. Маркграф изыскивает, стрыга убивает, шахтёры разбегаются из Брунанбурга, народ возмущается. И требует, чтобы маркграф, наконец, сделал что-нибудь. А именно — избавился от своих предубеждений. И призвал на помощь ведьмаков. Которых… ну, скажем так, не любит.

Геральт мог кивнуть, но решил, что это лишнее.

— В Стеклянной Горе, — комендантша подняла голову, — ты снял проклятие, убив того, кто его наложил. В случае со стрыгой это тоже действует?

— Нет. Совсем иначе. И на всякий случай: я не собираюсь ехать в Ард Каррайг, чтобы убить отца девочки.

— Буду знать.

Они помолчали.

— У меня странное чувство, — сказал он, — точнее предчувствие. Ты не всё мне говоришь.

На самом деле не было у Геральта ни чувства, ни предчувствия, а в поведении и словах комендантши не было ничего, ну, совершенно ничегошеньки, что могло бы указывать на неискренность. Он просто стрельнул наугад. И — о, чудо — попал в десятку.

С тем же успехом мог и не попадать. Потому что Елена Фиакра де Мерсо вообще не выказала никаких эмоций.

— Не в моих привычках, — она посмотрела ему в глаза над пламенем свечи, — признаваться во всём на первом свидании. А теперь убирайся. Мы выезжаем на заре, надо выспаться.