Распутье Воронов

Глава двенадцатая

— Я ожидал тебя ранее, — Престон Хольт помешал в котле деревянной ложкой, выловил из капусты кусок рёбрышка. — Молва утверждала, что в Брунабурге ты был около середины октября. Где же ты замешкался?

— Да, в общем-то, нигде, — Геральт облизал жирные пальцы, хлебнул вина. — В Брунабурге я нанялся сопровождать соляной обоз, который шёл в Ард Каррайг. Заплатили они щедро, а у меня с деньгами было худо. Караван вышел в путь ещё до Саовина, но полз, как улитка. Становилось всё холоднее, я уж боялся, что падут снега, и мы застрянем до весны в каком-нибудь лагере…

— Но ты наконец-то здесь. И в самое Мидинваэрне. В последнюю, как говорится, минуту.

В Каэр Морхене, разумеется, известен был Круг эльфийского годового цикла и восемь праздников, восемь магических точек, обозначенных на ободе Круга. Ведьмаки знали Имбаэлк, Ламмас, Беллетэйн, Саовину, а также Солтыций и Эквинокций. Однако они воспринимали все эти дни исключительно как календарные даты. Никто в Ведьмачьем Замке никогда и не подумал о том, чтобы как-то отмечать или праздновать эти дни.

А потому велико было изумление Геральта, когда в Мидинваэрне, в день зимнего солнцестояния, он добрался, наконец, до окрестностей городка Бан Филлим, до владенья Рокамора, поместья Престона Хольта. Уже стемнело, и заметный издалека огонь сначала встревожил его. Но он успокоился, услышав песни, радостные и весёлые песни, которые никак не могли бы звучать во время пожара или какой-нибудь иной неприятности. Всё стало ясно, когда он въехал на двор. Там пылал огромный костёр, а на расставленных вокруг него скамьях сидела вся челядь поместья, к которой явно присоединились их родственники и друзья из окрестных деревень. Геральд едва успел спешиться, как ему с громкими и нескладными пожеланиями счастливого Солтыция и весёлого Йуле, вручили кружку пенистого пива и кусок поджаренной колбасы. Ему пришлось минутку посидеть в компании и даже притвориться, что поёт. Это продолжалось недолго — Престон Хольт сразу же увёл Геральта в горницу и усадил за стол. На стол этот экономка немедленно поставила кувшин с вином и исходящий паром котёл, в котором оказались рёбрышки молодого кабана в пропитанной жиром капусте.

Хольт достал из буфета два кубка, стёр с них пыль, наполнил.

— Рассказывай, — он сел за стол. — Рассказывай, ведьмак Геральт.

Он рассказал. Нескладно, иногда запинаясь. Обо всём — или почти обо всём, что случилось с месяца Блате до начала зимы. Хольт слушал, не перебивая. Иногда казалось, что он даже вздремнул. Несколько оживился, когда Геральт дошёл до встречи с комендантшей Фиакрой де Мерсо, до аудиенции маркграфа Линденброга и до боя со стрыгой.

А со двора всё доносились песни, смех и радостные крики. Праздничное веселье было в самом разгаре.

— На следующий день после убийства стрыги, — закончил свой рассказ Геральт, — ещё до полуденных колоколов весь Брунанбург, городок вокруг замка и шахтёрский посёлок праздновали избавление от чудовища, а я вдруг оказался произведён в герои.

Престон Хольт слушал молча, забавляясь кубком.

— Комендантша де Мерсо постаралась, чтобы о моём подвиге узнали все, от младенца до самого древнего старика. Куда бы я ни пошёл, все меня прославляли, чествовали, мне аж стыдно было. Пытались было носить меня по улицам на руках, да я этого не позволил. Песни стали слагать и петь. Ну, что было делать, пришлось терпеть, потому что…

— Маркграф Линденборг, — догадался Хольт.

— То-то и оно. Комендантша знала, что делает, поднимая весь этот шум. Вряд ли маркграфа осчастливила отрубленная голова стрыги, я подозреваю, что он уже собирался включить в свою коллекцию мою голову — над камином, между лосём и муфлоном. Но ему пришлось изображать благородную сдержанность, а отомстить он не мог никак, нельзя же было посягнуть на всенародно почитаемого героя, который спас оный народ от смертельной опасности. Тем более что и самого маркграфа этот самый народ прославлял и благодарил за то, что он ведьмака призвал и нанял. А поскольку шахтёры вернулись и принялись добывать соль с удвоенной энергией, маркграфу было как-то легче пережить тот факт, что девицы, столь ему любезной, уж нет и более не будет. Вот только…

Геральт запнулся. Хольт не торопил его.

— Вот только он мне не заплатил ничего. И велел убираться с глаз долой. Но это меня как раз скорее порадовало, потому что…

Он замолчал. И молчал долго. Престон Хольт кивнул, встал, достал из буфета большую квадратную бутыль тёмного стекла.

— Вижу, сказал он, наливая, — что рассказ нуждается в напитке более серьёзном, чем это слабенькое вино. Давай-ка, выпей.

— Что я мог… — Геральт отхлебнул из бокала, задохнулся, закашлялся. — Что я мог сказать маркграфу? Что всё это моя вина? Что вместо того, чтобы изнурять стрыгу танцами вплоть до третьих петухов, я отрубил ей голову, потому что… потому что у меня вдруг подкосились ноги, а горло сжалось так, что в глазах потемнело?

Престон Хольт молчал. В камине пылал огонь.

— Я должен был сказать ему, — Геральт поднял голову, — что со мной что-то неладно, что я — ошибка, бракованный, неудачный ведьмак? Что он ошибся, поручив это дело мне, а не какому-то другому, более… удавшемуся ведьмаку? Такому, который даже без эликсиров не может, просто не может почувствовать то, что я почувствовал? Но понял ли бы это маркграф? Сомневаюсь. Потому что я сам не понимаю.

Хольт молчал.

— Тот мародёр, в марте… Тот, из-за которого меня чуть не повесили… Он бросился на меня с топором, а я даже меч не обнажил. Легко ушёл из-под удара. И только когда он кинулся на меня во второй раз, я его… И ничего со мной не было. Даже дыхание не участилось. С той красильщицей тоже… Так что же со мной не так? Престон Хольт? Можешь ты мне объяснить это?

Хольт встал.

— Нет, не могу. Идём спать. Уже поздно.

Зима, как оказалась, шла с севера по следу Геральта, прямо-таки наступая ему на пятки. Через два дня после Мидинваэрне налетел ледяной, колючий вихрь. На следующий день небо потемнело, в воздухе заплясали снежинки. Наутро повсюду уже было белым-бело. Ещё через несколько дней сугробы возвышались до самого горизонта, словно горы, а крыши всех зданий в имении нахлобучили огромные белые шапки. Никаких сомнений — настала настоящая каэдвенская зима, и ничто в пейзаже не обещало измениться, по крайней мере, до марта, а то и до апреля.

Через несколько дней, когда они вечером сидели у камина с бокалами в руках, Престон Хольт без каких-либо напоминаний, сам затронул тему, давно уже волновавшую Геральта.

— Знаешь ли ты, Геральт, откуда взялись ведьмаки? Как они завелись? Где было начало всего этого?

— Знаю. Ты говорил в Спынхаме. Что мы якобы произошли от ведьм…

— Это тоже правда. Но я говорю о самом начале. Хочешь послушать?

— Ну, конечно.

Хольт хлебнул из бокала, заглядевшись на тлеющие в камине поленья.

— Как всегда бывает со всеми изобретениями и новшествами, движущими силами были армия и война. Каждый военачальник мечтал о спецотрядах, состоящих из невиданно ловких и непобедимых сверхлюдей. Каждый правитель и каждый самозваный король желал иметь такую личную гвардию. Чародеи, а именно — элитная группа, называвшая себя в ту пору Кругом, решили удовлетворить спрос. Создав сверхчеловека, то есть улучшенный вариант рода человеческого, первую ступень в эволюции всего рода к высшему во всех смыслах уровню. В теории — а точнее, в теориях, потому что их было несколько — речь шла о создании переходной формы, из каковой формы путём естественного отбора возникнет новая, лучшая человеческая раса. Методы были разные. Одни чародеи выбрали метод оживления специально отобранных трупов и улучшенных композиций из различных мёртвых тел. Другие концентрировались на плодах в лоне матерей. Третьи, наконец, брали в качестве материала маленьких детей. Результатов не было долго, а неудачные объекты отправлялись в лабораторные крематории. И крематории дымили непрерывно.

— Но ведь им, наконец, удалось.

— Точно. Удалось. Говорят, совершенно случайно. Но в итоге они создали мутаген, анатоксин, гормон и вирус, всё, что было необходимо. И, конечно, разработали формулы и магические ритуалы, необходимые для того, чтобы все эти зелья подействовали. Но когда всё было готово, и все эти знания оставалось лишь применить на практике, один из работавших над проектом чародеев выкрал весь материал и сбежал.

— Как герой из легенды, не помню имени… Тот, что вроде бы украл у богов огонь и отдал его людям. Так?

— Ну, так далеко я бы не заходил. Чародеи из Круга обвиняли отступника во всех смертных грехах, включая и гнусный заговор с целью захвата власти над всем миром. Другие приписывали ему более благородные мотивы. Да, создать сверхчеловека, но не для какой-то королевской гвардии, а для общего блага. Для всех. А все, напомню, сильно страдали от монстров, которые порой делали существование почти невозможным. Улучшенное существо должно было защищать и спасать людей от монстров. Оно должно было стать спасением и лекарством от любого зла.

— Чародей-отступник, — задумчиво продолжал Хольт, — вскоре скончался при невыясненных обстоятельствах. Но перед этим он успел сконструировать лабораторию, в которой начали создавать эти улучшенные создания. Лаборатория располагалась на севере, аж за истоками реки Тоины.

— Мирабель, — сказал Геральт, не спрашивая, но утверждая.

— Мирабель, — подтвердил Хольт. — Старая крепость у горы Траандерг. У чародея были ученики. Они-то и произвели на свет в Мирабели первых ведьмаков.

— А Беанн Грудд и Каэр Морхен?

— Они возникли позже. Среди учеников, о которых я говорил, были разные мнения насчёт того, как добиться самых лучших мутаций. В итоге дело дошло до раскола, и вместо одной лаборатории стало три. Спрос на ведьмаков был огромный, чудовища ужасно отравляли людям жизнь. Поэтому ведьмаков штамповали изо всех сил. Не обращая внимания ни на что. И вот как начало стало началом конца.

Геральт молчал.

— Головой ручаюсь, — сказал Хольт, — что я знаю, каково твоё самое раннее воспоминание о Каэр Морхене. Потому что моё точно такое же. Большая спальня на двадцать кроватей. Вокруг мальчишки. Уснуть невозможно. Кто-то плачет, кто-то стонет, кто-то кричит или разговаривает во сне. Идут недели, и становится всё тише. Наконец стало совсем тихо. Потому что вас осталось трое.

— Один, — буркнул Геральт, — был совсем маленький. Он всё время плакал. А однажды его забрали… И он больше не вернулся.

— Мутации, — кивнул Хольт, — имеют свойство развиваться самостоятельно. При производстве эликсиров ошибки неизбежны. А созданные и сохраняемые в подвалах патогены подвержены распаду. Ничто не вечно. Я считал — и не я один — что испытания следует прекратить. Выживал один ребёнок из десяти. Нельзя было говорить о пределах погрешности. Это больше походило на преступление.

Но какое-то время это ещё продолжалось. Были ссоры, были споры, были дискуссии. Но в конце концов разум победил. Исследования были прекращены полностью. Увы, слишком поздно. Ты слышал о Котах, правда? Это произошло, как ты знаешь, в Беанн Грудд. В Мирабели, говорят, случилось нечто похуже, но ошибки были немедленно… ликвидированы. В Каэр Морхене ничего подобного не было. Когда ты покидал Замок, сколько там оставалось мальчишек?

— Шестеро.

— Интересно, сколько выживет. Во всяком случае ты, Геральт, один из последних, вышедших в путь из Каэр Морхена.

— Один из последних. Жаль только, что, как оказалось, не слишком удачный. Это, выходит, из-за заплесневелых эликсиров?

— Может быть. А может, не только из-за них. Природа, столкнувшись с мутацией, борется с ней. У тебя нет выхода, юный ведьмак. Ты должен смириться со своим несовершенством.

Зима не смягчалась. Мало того, она, казалось, ожесточалась всё больше. Рокамора тонула в сугробах.

Хольт быстро нашёл лекарство от скуки и безделья. Это не берлога, и никто тут в спячку впадать не станет, заявил он. Есть занятия и для зимнего времени, занятия, которыми никакой ведьмак пренебрегать не смеет.

Одетые в стёганые кафтаны и защитные кожаные шапки, вооружённые трёхфутовыми дубовыми палками, оба ведьмака часами упражнялись в выпадах, парадах и финтах. А упражняться было в чём.

Были ангелика и ангелика ридоппио, безотказные при атаке на шейную артерию. Дельта и дельта стокатта, кончающиеся рассечением бедренной артерии. Альфа и альфа соттомано — для подмышечной артерии. Вольта аффондо два на три и вольта аффондо декстер для плечевой артерии. А также универсальные финты, всестороннего применения: девятка, лилия стретто пассо, лилия фенденте и лилия монтане. Ну и — само собой разумеется — были защитные парады против всего выше перечисленного.

По время пурги, метели или сильного мороза они упражнялись в амбаре, а когда метель стихала и теплело, выходили на двор. И упражнялись часами. В одних рубашках, от которых пыхало паром, как от котлов.

Как ни просил Геральт, Хольт не согласился раскрыть секрет своего финта, того, который начинался с мандритто, потом молинето и трамаццоне. Финта, от которого практически не было защиты.

— Должны же быть у меня, — говорил старый ведьмак, — какие-то секреты от тебя.

— Ну, скажи хотя бы, — настаивал Геральт, — ты сам придумал этот финт?

— Нет. Перенял у кое-кого.

— Расскажи.

— Пойдём в дом, холодно. А госпожа Берта уже наливает глинтвейн.

— Был один такой, — Хольт хлебнул из кружки, — из Беанн Грудд…

— Кот?

— Ага. Но даже для Кота он был… Скажем так, очень неудачный. Просто наиподлейший психопат. В конце концов у него отняли медальон и прогнали. А поскольку он был настоящим мастером меча, то открыл фехтовальную школу и этим кормился. Я записался к нему из любопытства. Инкогнито, под вымышленным именем. Перекрасивши волосы отваром из ореховой скорлупы.

— И там ты выучился этому финту, — не спросил, но констатировал Геральт. — А защита от него? Кот обучил тебя параде?

— Против этого нет парады. Есть только одна защита.

— Ну?

— Болт из арбалета с десяти шагов.

— Ты шутишь?

— Нет. Это хороший совет, Геральт. Оный мастер выучил несколько учеников. Если нарвёшься на какого-то из них, беги. Как можно быстрее.

Оба они, Хольт и Геральт, были слишком хорошими фехтовальщиками, чтобы получить какие-то серьёзные раны во время тренировок. Несерьёзные же случались, и довольно часто. Вечерами экономка смазывала их синяки лечебным салом — якобы медвежьим, но для медвежьего оно слишком сильно воняло козлом. Однако лечебной силой — козёл там или не козёл — сало всё-таки обладало, и на следующий день ведьмаки были как новенькие и снова могли браться за дубовые палки.

Тем удивительнее было то, что однажды утром — это было в феврале — Престон Хольт занемог настолько, что утром не мог встать с постели. О том, чтобы послать за лекарем, и речи не было, куда ни глянь — повсюду громадные сугробы, дорог и не видать было. Оставалась постель, водка и козье сало. В фехтовальных упражнениях наступил, разумеется, перерыв.

Вынужденное безделье, наконец, обратило внимание Геральта на небольшой альков и скрытые в нём книжные полки. Следует признать, что библиотека у Хольта был впечатляющая. Конечно же, библиотека старого ведьмака не могла конкурировать с книжным собранием храма в Эльсборге, но жрицы никого из непосвящённых к книгам не допускали, а потому и о сокрытой там мудрости Геральт мог лишь догадываться. А книги Хольта были здесь — бери да читай. Вот Геральт и принялся брать да читать, сколько душа желает. На полках пылились четыре бестиария, два Геральту совершенно неизвестные, остальные два в лучшем состоянии, чем те, что были в Каэр Морхен. Был там также прекрасно сохранившийся экземпляр Физиологуса, а ещё Aviarium et reptiliarium Гугона из Альны, истинная редкость. Были книги исторические и географические, как, например «История мира» Родерика де Новембера, «Regni Caedvenie Nova Descriptio» Болдуина Адовардо, анонимный «Liber Memorabilium» и древний «Chronicon Novigradense». Немало было трактатов о магии и гримуаров вроде «Царства стихий» Паоло Джамбаттисты, «Невидимого мира» Яна Беккера, «Ard Aercane» и «Dhu Dwimmermorc».

Хольт кряхтел в постели, намазанный козьим салом, Геральт листал книги.

Как обещала прописная истина, книги должны были стать источником всякого знания и ключом от всяческих тайн. Так оно и случилось. Одна из тайн, и весьма важная, спрятана была в библиотеке Хольта. А Геральт её нашёл. Когда она вывалились из-за других книг.

— Я рассказывал тебе о встрече с оным… Трыло…

— Эстеваном Трильо да Кунья, — поправил его Престон Хольт, осторожно потягиваясь. Он только что встал с постели, на вид вполне здоровый и излечившийся. — Эстеван Трильо да Кунья — это praefectus vigilum, то есть префект королевской стражи.

— Ну, да. Я говорил тебе, что оный префект пытался завербовать меня, чтобы

я нашёл улики против тебя. Доказательства преступлений, которые ты якобы совершил. А ты пренебрежительно отмахнулся от моих слов, насмехался, что я мог бы спокойно завербоваться и искать оные доказательства. Ибо таких доказательств не существует.

— Так я сказал. Так оно и есть на самом деле. Нет никаких доказательств

— Нет, говоришь, — Геральт помахал тонкой, потёртой брошюркой. — Смотри-ка, что я нашёл в твоей библиотеке. Выпало из-за других книг. «Monstrum, или ведьмака описание». С посвящением, написанным от руки. «Вахмистру Отто Маргулису в благодарность за верную службу». Ха. Отто Маргулис, общественный деятель и что-то там на «фил», я забыл. А выходит, что вахмистр. То есть наёмник. Но ведь это тот самый убитый Маргулис, о котором рассуждал префект. Откуда у тебя эта книжечка?

Хольт пожал плечами. Геральт фыркнул.

— Понятно, зря спросил. А трофеи после тех двоих, как их там? Нурред и Хвальба? Тоже спрятаны где-то здесь?

— Может, и здесь, кто знает, — Хольт скрестил руки на груди. — Ищи. Может, тоже откуда-нибудь выпадут?

— Говорят, вахмистр Маргулис, Нурред и Хвальба были главарями той банды, которая в девяносто четвёртом напала на Каэр Морхен. Так что мне их вовсе не жаль, и я не собираюсь их оплакивать…

— Меня это радует, — с издёвкой ответил Хольт, — я уж думал, что ты собираешься устроить поминки по ним.

— Рокамора, — Геральт не обратил внимание на насмешку, — Roac a moreah. На Старшей Речи: отмщение. Ты вовсе не купил имение вместе с названием. Ты сам его так назвал. Интересно, до или после?

Хольт снова пожал плечами.

— Недавно, — спокойно продолжал Геральт, — один кузнец сказал мне весьма мудрые слова. Пусть каждый, сказал он, занимается своим делом. Его, кузнеца, дело — наковальня и молот. Дело ведьмака — убивать чудовищ. А наказывать за преступления — это дело старосты и судов.

— Эти слова стоят того, чтобы их запомнить, — Хольт посерьёзнел. — Помни о них, когда опять бросишься с мечом защищать какую-нибудь девицу-страдалицу. И зарубишь человека насмерть.

— Это совсем другое…

— Неправда. Это точно то же самое. И хватит об этом. Позови достопочтенную Берту. Пусть уж идёт с этой своей мазью.

Они долго не возвращались к этому разговору. Но в конце концов всё-таки вернулись. Геральт заставил себя прочитать до конца анонимное сочинение под названием «Monstrum, или описание ведьмака». Иногда он смеялся, иногда брезгливо морщился, очень часто ругался матом. Но дочитал.

— Эту надпись, — показал он Хольту посвящение вахмистру Маргулису, — несомненно оставил сам автор сочинения. Жаль, что не подписался.

— Подписался. Присмотрись внимательнее.

— Этот рисунок? Эта птичка?

— Мартлет. Так это называется в геральдике. Наверняка негеральдическая фигура в родовом гербе. К сожалению, такие негеральдические фигуры встречаются слишком часто, чтобы по ним разыскать владельца герба.

— Значит, — медленно проговорил Геральт, — ты не знаешь, кто он. Ха, опять зря спросил. Ведь если бы ты знал, ты убил бы его. Правда?

— Нет, — процедил Хольт, — я бы помчался к старосте. Господин староста, почтительнейше сообщаю, что есть тут один, сочинил пасквиль, при помощи которого натравил на ведьмаков сотни фанатиков. В результате семеро ведьмаков погибли, а одного еле спасли. Да, я знаю, господин староста, что закон не предусматривает наказания за пасквили. Nullum crimen sine lege. Но ведь это очень нехорошо — писать такие вещи. А потому я прошу вас, господин староста, как можно быстрее арестовать этого пасквилянта и отдать по суд. Пусть же восторжествуют закон и справедливость.

— Издеваешься?

— Ясное дело, издеваюсь.

Зима, хоть и суровая, сдалась неожиданно легко и почти без боя. Повеяли тёплые ветры, быстро растаяли снега. Уже в середине февраля, который эльфы называют Имбаэлк, зацвёл орешник, пышные заросли которого покрывали южную часть имения. Все кусты покрылись золотисто-жёлтыми серёжками, похожими на гусениц. Берега прятавшегося среди ольх и верб ручейка всё ещё были в ледяных закраинах, заледками были окружены и окрестные озерки и протоки. Лягушкам это не мешало, они с энтузиазмом приступили к спариванию. Скоро все воды сделались густыми от икры.

Наконец, подавая верный сигнал весны, запели над полями жаворонки.

И вот пришёл Эквинокций, который был уже совсем официальным началом весны.

А Геральт принял решение.

Неправда, не принял. Он терзался своими мыслями несколько бессонных ночей. Вспоминал разговор со жрицей Ассумптой из Ривии. Вспоминал, что говорил Эстеван Трильо да Кунья, префект королевской стражи. Он жалел, что нашёл среди книг то, что нашёл. И уже, казалось, что он совсем решился.

Но утром, проснувшись, понимал, что не решился ни на что.

На завтрак были блины с вареньем, пальчики оближешь. Но Престон Хольт почти не ел. Под глазами у него были тёмные круги. Похоже, несколько последних ночей он спал плохо.

— Нам придётся проститься, — объявил он. — Я решил закончить наше приключение, Геральт. Ничто не длится вечно. С этой весны ты сам по себе. Как только потеплеет, ты покинешь Рокамору.

— Но в… Как же, послушай…

— Ты покинешь Рокамору.

— Это из-за того, что …

— Из-за того. Тебе… и мне не повезло, что ты узнал… То, что узнал. Эстеван Трильо да Кунья не сдастся, он постоянно будет идти по твоему следу. Если он тебя прижмёт, ты не вывернешься ловким враньём, потому что лжец из тебя, как я убедился, никудышный. Ты погубишь… Главным образом, себя.

— Я…

— Не перебивай. Да и пора уже тебе увидеть море, о котором ты столько мечтал. А также поглядеть на мир.

Геральт молчал.

— А теперь, — Хольт встал, — надевай защитное снаряжение и бери палку. Весна, жаль в четырёх стенах сидеть. Пойдём на двор. Прежде, чем ты уедешь, отработаем ещё пару финтов.