РОС: Забытый род

Глава 13

Логово Аспида встретило меня не адским пламенем, а ледяным, гнетущим молчанием первозданного леса. Странный лес — деревья черные, как обугленные кости, листья — застывшие капли яда, свисающие с ветвей. Воздух густой, сладковато-приторный, с нотками гниения и старой крови. Голос Тотемного Аспида висел в этом воздухе, не принадлежа ниоткуда конкретно: низкий, многоголосый, как скрежет камней под землей, зовущий, манящий, неумолимый.

— Сюда… Наследник… Ко мне…

Я шел, чувствуя, как каменная почва под ногами вибрирует в такт этому зову. Растительность редела, уступая место гигантским, покрытым мхом и лианами руинам. Каменные блоки, некогда часть величественных зданий, были разбросаны, как детские кубики неведомым исполином. На них — те же змеиные узоры, что и в замке, но древнее, грубее, словно высеченные когтями, а не резцом. И вот, лес окончательно расступился, открыв площадь.

Огромная, вымощенная плитами черного базальта, треснувшими от времени и корней деревьев-захватчиков. И в центре — пирамида. Не египетская, а именно ацтекская — ступенчатая, мощная, устремленная в лиловое небо Изнанки острым, как жертвенный нож, усеченным верхом. Каждая ступень была высотой с дом. Камни пирамиды источали древность и холодную, бездушную мощь.

И вокруг нее, медленно, величаво, как черная река из плоти и чешуи, полз Он.

Тотемный Аспид.

Его размеры заставляли мозг отказываться верить. Толщина — с крепостную башню. Длина — терялась за изгибом пирамиды, казалось, он мог обвить ее всю. Чешуя — не просто черная. Она была цветом космической пустоты, поглощающей свет, переливающейся на изгибах тела слабыми, кроваво-рубиновыми отсветами, как далекие умирающие звезды. По бокам туловища, ближе к голове — атрофированные крылья. Не гордые перепончатые лоскуты дракона, а жалкие, сморщенные, костяные отростки, покрытые той же пугающей чешуей, как шрамы былого могущества, ныне утраченного. Они судорожно подрагивали при каждом его движении, бесполезные и трагичные.

Но главное — голова. Огромная, треугольная, как у королевской кобры, но в тысячу раз массивнее. И глаза. Два гигантских шара чистейшего рубина, пылающих изнутри холодным, бездонным пламенем. В них отражалась и пирамида, и лиловое небо, и мое ничтожно маленькое, дрожащее от страха существо у подножия. В них не было зрачков — только бесконечная глубина и знание, растянувшееся на тысячелетия.

Он увидел меня. И засмеялся.

Звук был ужасающим. Не смех, а скрежет скал, падающих в бездну, смешанный с влажным бульканьем и змеиным шипением. Он эхом разнесся по площади, заставив камни вибрировать, а мои кости — сжиматься от первобытного ужаса.

— Ху-ху-ху-сссссс… Вот ты и пришел ко мне. Наконец-то.

Голос был уже не зовущим, а физическим ударом по сознанию, исходящим из той гигантской пасти, усеянной клыками размером с мое тело.

— Тебе страшно? — спросил Аспид, и его рубиновые глаза сузились, будто в усмешке. — Страшно. Я это чувствую. Каждая твоя дрожащая клеточка кричит об этом. Хорошо.

Он медленно опустил свою чудовищную голову, приближая ее ко мне. Тень накрыла меня целиком. Запах серы, древней пыли и чего-то невыразимо чуждого, космического, ударил в нос. Его дыхание, горячее и влажное, как из печи, обожгло кожу.

— А теперь ответь. — его голос стал тише, интимнее, но от этого только страшнее. — Зачем ты ко мне пришел?

Я попытался проглотить комок в горле. Голос сорвался на хрип:

— А… а у меня разве был выбор?

— Ху-ху-ху-ссссс… — его смех снова прокатился по площади. — Выбор есть всегда, червяк. Всегда. Но да… твой выбор граничил со смертью. Верная кончина или… шаг в неизвестность ко Мне. Ты выбрал шаг. Но Я задал тебе вопрос. Не уходи от него. Ответь. Четко. Зачем. Ты. Ко Мне. Пришел?

Последние слова он произнес с ударением, каждое — как молот по наковальне. Давящая сила его воли обрушилась на меня, требуя ответа. Я собрал волю в кулак, вспомнив напутствие Виолетты. Будь уверенным. Будь смелым. Хоть на словах.

— Получить силу! — выпалил я, стараясь звучать твердо. — И возглавить род Аспидовых!

Рубиновые глаза вспыхнули ярче. В них мелькнуло что-то… насмешливое? Разочарованное?

— А ты разве этого хочешь? — прошипел Аспид. Его голова приблизилась еще на считанные метры. Я видел каждую трещинку на его чешуе, каждую неровность на его гигантских клыках. — Или ты просто повторяешь то, что от тебя ждут? Сила… Власть… Возглавить род… Громкие слова, смертный. Но сможешь ли ты потянуть на себе эту ношу? Не просто носить титул, а быть им?

Он сделал паузу, давая словам впитаться, как яду.

— Ты ничего не знаешь о нас. Обо Мне. О наших… нормах. О наших правилах. О той цене, что платит каждый, кто поднимается к вершине пирамиды. — Он кивнул своей чудовищной головой в сторону ступеней. — Ты даже не знаешь самого главного…

Его голос опустился до шепота, но шепота, который резал слух, как стекло.

— Ты даже не знаешь, что мир… тот мир, где когда-то жила твоя душа… где ты был кем-то другим… был уничтожен. Стерт. Обращен в прах и пепел космического ветра. Ты не просто попал сюда, червяк. Ты — беглец. Последний осколок разбитого зеркала. Призрак мира, которого больше нет.

Слова обрушились на меня не звуком, а ледяной глыбой, разбивающей все внутри. Мир… уничтожен? Мой мир? Нет. Не может быть. Это ложь. Уловка. Провокация!

Но в глубине тех рубиновых бездн не было лжи. Только холодная, беспощадная правда. Правда, от которой мир вокруг поплыл, а земля ушла из-под ног. Я стоял перед древним божеством, наследник без наследства, правитель без понимания, человек без дома, оглушенный грохотом собственного мира, рухнувшего в небытие, о котором он даже не подозревал. И все, что я мог сделать — это смотреть в эти пылающие рубиновые глаза, чувствуя, как последние опоры реальности рассыпаются в прах.

— Да… Я не знал. Память словно выжжена каленым железом. Не помню ни своего имени в прошлом мире, ни причины гибели… ни даже как пал мой мир. Теперь я здесь, одиннадцатый год идут твои испытания. И я — первый, кто добрался до этого рубежа. Неужели тебе не нужен наследник? Так вот же он! Я здесь, стою перед тобой!

Аспид захохотал так, что самое небо Изнанки содрогнулось, словно от удара исполинского молота.

— Глупец! Испытания — лишь жалкая уловка, сказка, придуманная для моих дочерей. Никто не достоин и никогда не будет достоин править моими девочками. Сколько красивых, сильных мужей пролило здесь свою кровь, обагрив мои алтари… Все это — лишь забава для меня и увлекательная игра для моих дочерей. Наследника не будет. Никогда.

Холодная ярость смешалась с леденящим отчаянием. Слова Аспида били, как молоты, разбивая все, на чем держалось мое понимание реальности последних дней. Жатва — ложь? Смерть Димона, Клима, остальных — всего лишь… развлечение? Мои страдания, борьба, попытки выжить — спектакль для вечного змея и его дочерей?

— Но… все это… — голос мой был хриплым, сдавленным. В голове мелькали картины: Дыхание Аспида на площади, предсмертные хрипы, ледяной ужас Леса Голосов, гниющие упыри Первого Города, разорванный Клим… — …все наши попытки… наши смерти… боль… страх… Это все для вашей забавы?!

— Ху-ху-ХУ-ХУ-ХУ-СССССС! — Его смех действительно сотряс лиловый свод, заставив древние камни пирамиды дрожать. Звук впивался в мозг, как раскаленные иглы. — Красиво, да? И сильные были… и красивые… Их кровь на моих алтарях была особенно алая, их страх — особенно сладок! Но достойны? Нет. Никто не достоин править моими девочками. Никто и никогда. Они — плоть от плоти моей, продолжение моей воли. Мужчина? Наследник? — Он презрительно фыркнул, и из ноздрей повалил едкий дым. — Это сказка для глупых девчонок, которые верят в своих "рыцарей". Как Виолетта. Забавно наблюдать, как она верит.

Я сжал кулаки, ногти впились в ладони. Цинизм этого древнего чудовища был ошеломляющим.

— Но твой род! — выкрикнул я, отчаянно цепляясь за логику. — Без мужчины вы вымрете! Генофонд… потомство…

Аспид склонил свою гигантскую голову, его рубиновые глаза сверкнули искрой чистейшего презрения и… превосходства.

— Каждое тупое животное, — прошипел он, растягивая слова, — ищет наследника, плодит детей, чтобы стать сильнее. Чем больше рабов — тем могущественнее господин? Примитивно. Смотри на меня! — Он выпрямился, его чешуйчатое тело вздыбилось, затмевая пирамиду. — Пять Старших Дочерей. Чистых. Сильных. И десятки тысяч дочерей пониже — стражниц, горожанок, алхимиков! Все они — мои. Их сила — моя сила. Их воля — продолжение моей. Их жизни питают меня тысячелетиями. Разве я слаб?! Вымирает мой род?! — Его голос грохнул, как обвал. — НЕТ! И тебе разве не интересно? — Внезапно его тон стал почти заговорщическим, зловеще-игривым. — А куда делись все мужчины? В Первом Городе… ты ведь видел их? В виде тех самых упырей. Ху-ху-ху… Прекрасная ирония, не правда ли? Сильный пол… превращенный в вечно голодную, жалкую нежить. Что ты на меня так уставился? — Он насмешливо сузил огненные глаза. — Я тебе не дам ответа. Это было бы… слишком просто. Слишком скучно.

Я чувствовал, как земля уходит из-под ног. Не только физически — рушились все опоры понимания. Этот мир, его правила, моя роль в нем — все было чудовищной ложью, игрой в кости, где ставкой были жизни.

— К чему… — я сглотнул ком ярости и бессилия, — …весь этот спектакль?! Зачем играешься?! Зачем вообще я здесь?!

— Зачем? — Аспид эхом повторил мой вопрос, его голос внезапно стал тише, интимнее, страшнее. — Да. Я играюсь. И… мне интересно посмотреть, что будет дальше. С тобой. Ты… попаданец. Осколок мертвого мира. В тебе есть… искра. Борьба. Возможно… — он сделал паузу для драматизма, — …ты даже сможешь вновь восстановить какой-то… порядок в моем роду. Может, даже… мужчины появятся. Не как упыри. По крайней мере… — его тон стал снисходительным, — …тебе повезло, что я добр к тебе. Пока. Ху-ху.

— Добр?! — Хриплый смешок вырвался у меня. — Ты устроил эту бойню! Ты… А если я сам откажусь?! — выкрикнул я, отчаяние толкая на крайность. — Прямо сейчас?! Покончу с собой?!

— И что?! — Аспид перебил меня, его голос снова стал громовым, полным презрительного веселья. — Ты просто умрешь. Сдохнешь. А твоя маленькая, потерянная душа… будет мною пожрана. Глупое решение для глупых людей. Неужели ты не хочешь… утолить мою жажду игры? А взамен… — его голос стал сладким, как яд, — …я дозволю тебе продолжать притворяться Наследником. Носить титул. Играть в Графа. Целовать моих дочек. Ху-ху.

— Это… не логично! — пробормотал я, чувствуя, как разум отказывается воспринимать этот бред.

— Ху-ху-ху! — Аспид закатился своим леденящим душу смехом. — У всего есть логика, червь! На все вопросы есть ответ! Просто ты слишком слеп и глуп, чтобы их видеть! Интересно… сколько ты продержишься, узнав, какой мы род на самом деле? Какую тьму мы храним? Какие тайны пожираем? Ху-ху-ху… А теперь… — его тон сменился на повелительный, — …я дам тебе безделушку. Плату за твое послушание. И напоминание.

Он не шевельнулся. Но я почувствовал жар. Дикий, невыносимый жар, сосредоточенный на безымянном пальце правой руки. Я взглянул вниз. Кожа покраснела, потом побелела, потом… начала гореть. Не метафорически. Буквально. Плоть пузырилась, шипела, испуская едкий дым и запах паленого мяса. Боль была нечеловеческой, пронзительной, выворачивающей нутро наизнанку. Я вскрикнул, схватившись за запястье, но не мог оторвать взгляд от кошмарного зрелища.

Из обугленной плоти, словно растущий кристалл, выползало кольцо. Черный металл, холодный на ощупь, несмотря на жар. И на нем — извивающаяся фигурка змеи с крошечными, но невероятно яркими рубиновыми глазами. Перстень Рода. Он формировался прямо из моей плоти, вплавляясь в кость, становясь частью меня. Боль достигла пика, заставив мир почернеть на краю сознания, а затем… резко стихла, сменившись леденящим холодом металла на пальце. Кольцо было готово. Идеальное. Жуткое. Вечное напоминание.

— А теперь, смертный, — голос Аспида прозвучал прямо у меня в голове, ледяной и неумолимый. Его рубиновые глаза, гигантские, как озера ада, пристально впились в мои. — Только попробуй обидеть моих дочерей. Ты должен будешь уделить внимание каждой Старшей. Понять их. Удовлетворить их… амбиции. — В его голосе сквозила мерзкая усмешка. — Но если они будут недовольны… Ху-ху… ты умрешь очень, очень мучительно. Да-да… И смотри… — его голос стал шепотом, полным ядовитой "заботы", — …не разбей сердце Виолетте. Ведь она так хочет быть твоей единственной. Как же ты тогда продолжишь мое потомство, "осчастливив" пятерых, но не обидев одну? Ху-ху-ху… Будет забавно посмотреть на твои потуги.

— Ты… больной… — выдохнул я, чувствуя, как холод кольца проникает в кровь, смешиваясь с ужасом и отвращением.

— Нет! — громыхнул Аспид. — Просто ты ничего не понимаешь! Но как найдешь ответы… тогда все встанет на свои места. — Он сделал паузу, его огромная голова медленно попятилась, скрываясь в тени пирамиды. — А сейчас… на твоем месте я бы попытался узнать… для чего тот ключик? И что еще за артефакты вынесли из Первого Города? И почему… — его голос стал зловеще тихим, — …мои Старшие Дочери боятся туда приближаться? Ступай. Игра началась. И помни… — его фигура начала растворяться в тени, как мираж, но голос звучал четко, — …у тебя нет союзников. Доверять можешь только… мне. Ху-ху-ху… — Смех стал эхом, затихающим вдали. — …Мне? Ху-ху-ху…вот это я сказал глупость…ху-ху-ху…

Он исчез. Площадь опустела. Лиловый свет Изнанки лился на черные камни и ступени проклятой пирамиды. На моем пальце леденил кожу Перстень с рубиновыми глазами. В ушах звенело от смеха Аспида и его чудовищных откровений. А впереди была тьма тайн, интриг пяти сестер и осознание, что я — всего лишь пешка в игре древнего, безумного бога. Пешка, которой дали корону… чтобы было интереснее наблюдать за ее падением.

Мир завертелся, как пьяный волчок. Каменные плиты площади поплыли перед глазами, лиловое небо слилось с черными стенами замка в кашу из мрачных красок. Рубиновые глаза Аспида, его слова о погибшем мире, о лжи Жатвы, о Первом Городе и упырях-мужчинах — все это давило на сознание тяжелым, ядовитым грузом. Я почувствовал, как подкашиваются ноги. Земля резко рванулась навстречу.

И вот я уже лежу на холодном камне, задрав голову к вечно сумеречному небу Изнанки. Звон в ушах, солоноватый привкус крови на губах — видимо, при падении прикусил. Гул толпы прорвался сквозь звон — приглушенный, встревоженный.

— Лекс! Лексюша! — Голос Виолетты, острый, как лезвие, разрезал шум. Она рухнула на колени рядом, ее холодные пальцы впились в мои плечи, приподнимая. — Милый! Очнись! Что он с тобой сделал?!

Ее лицо, бледное от страха, закрыло небо. Изумрудные глаза, огромные и влажные, впились в мои, выискивая признаки жизни, понимания. В них не было ни капли игры — только дикая, животная тревога. Она аккуратно, почти нежно, провела большим пальцем по моим сухим, потрескавшимся губам. Ее прикосновение было прохладным и странно успокаивающим, контрастируя с бурей внутри меня.

— Как все прошло? — прошептала она, ее дыхание, пахнущее полынью и чем-то сладким, коснулось моего лица. — Милый, скажи что-нибудь! Дышишь? Видишь меня?

Слова Аспида — "спектакль", "забава", "никто не достоин" — жгли изнутри сильнее, чем его перстень. Я не мог говорить. Не хотел. Вместо ответа я просто поднял правую руку. Неуклюже, будто она весила тонну. Чувствовал каждый грамм холодного металла, вплавленного в палец. Черный перстень с рубиновоглазой змейкой тускло блеснул в лиловом свете.

Виолетта замерла. Ее взгляд прилип к кольцу. Изумрудные глаза расширились до невероятных размеров, в них вспыхнул не просто восторг — чистейший, неистовый фанатизм. Весь страх, вся тревога испарились, сменившись ликующим торжеством. Она резко вскочила на ноги, отбрасывая тень на меня. Ее осанка выпрямилась, грудь высоко вздымалась от глубокого, взволнованного дыхания. Она повернулась к замершей, затаившей дыхание площади, к своим стражницам, к горожанам, к моим ошарашенным товарищам.

И когда она закричала, ее голос, звонкий и властный, прорезал тишину, как набатный колокол. Но слова были незнакомыми, резкими, чуждыми — немецкими:

— "ALPHA IST ZURÜCKGEKEHRT! FALLT NIEDER VOR SEINER GIFTIGEN GRÖSSE!" (Альфа вернулся! Падите ниц перед его ядовитым величием!)

Эффект был мгновенным и пугающим. Как один человек, как подкошенные, тысячи девушек на площади — стражницы в доспехах, горожанки в ярких платьях, служанки — рухнули на колени. Лоб коснулся холодного камня. Даже мои товарищи, после мгновения оцепенения и явного внутреннего протеста (я видел, как сжались кулаки у Григория, как Марк судорожно заморгал), были вынуждены склониться под тяжестью этого коллективного гипноза, этого внезапного культа. Артём повалился на колени почти сразу, Степан крестился, опускаясь. Только Григорий сделал это последним, с видимым усилием, его единственный глаз сверкнул на меня из-под нахмуренных бровей — взгляд, полный непонимания и тревоги.

Цирк, — пронеслось у меня в голове с ледяной ясностью, заглушая звон. — Огромный, кровавый цирк. И я — главный клоун. Или, может, укротитель.

Виолетта развернулась ко мне. Ее лицо сияло. Улыбка была ослепительной, теплой, полной обожания и… победы. Она снова опустилась на колени передо мной, но теперь это был жест не помощи, а поклонения. Ее глаза горели тем самым фанатичным огнем, который я видел мгновение назад.

— Мой… наш Владыка… — ее голос дрожал от экстаза, она схватила мою руку с перстнем, прижала ее к своей груди. Я чувствовал, как бешено колотится ее сердце под тонкой тканью платья. — Ваша энергия… она теперь часть нас. Навсегда. Часть меня. — Она прижалась щекой к моей ладони. — Осталось лишь дождаться, когда Ваша плоть… Ваша сущность… полностью преобразится. Но мы… — ее взгляд стал томным, соблазняющим, — …мы не можем больше ждать. Мы поможем. Ускорим этот процесс. Для Вашего же блага, мой Владыка.

И прежде чем я успел понять, что она задумала, она поднесла мою руку к своему лицу. Ее влажный, теплый рот обхватил палец с Перстнем. Не просто коснулся. Она взяла его в рот.

Я вскрикнул от неожиданности и дикого неловкого стыда. Ее язык обвил мой палец, горячий и умелый, ее губы плотно сжались. Она смотрела мне прямо в глаза, ее изумрудные зрачки расширены, полные какого-то хищного блаженства. Звук был… неприлично влажным. Слюна. Холод металла кольца. Тепло ее рта.

— Ммм… — простонала она глухо, не выпуская палец, и это было не игрой. В этом стоне была чистейшая, первобытная чувственность. — Вы… Вы даже на вкус стали лучше, мой Владыка. Слаще. Сильнее. Настоящий Альфа.

Альфа… — мелькнуло в голове, пока я пытался вырвать палец из ее плена, но ее хватка была сильной. — Альфа самец. Вожак стаи. Которого после спаривания…

И тут мысль ударила, леденящая и откровенно паническая: А они случайно не откусывают головы, как богомолы? Или не высасывают соки, как пауки?! Охренеть! Ну неееет! Я тогда лучше умру девственником! Срочно! В монахи! В самый дальний скит Изнанки! К черту Графство, замки и этих змеиных красоток! Пусть хоть все пять сестер сразу!

Но Виолетта, казалось, читала только восторг в моем окаменевшем лице. Она наконец отпустила мой палец, оставив его мокрым и странно холодным без тепла ее рта. Она встала, сияющая, властная, и протянула мне руку, чтобы помочь подняться. Ее взгляд говорил: "Ты мой. И наша игра только начинается". А в глубине ее изумрудных глаз, таких искренних и фанатичных, все еще прятался вопрос: сколько продлится этот спектакль, и кто на самом деле держит нити кукол — она, Тотемный Аспид, или я сам, с этим проклятым кольцом на пальце и страхом богомола в душе?