РОС: Забытый род

Глава 4

Сон был как погружение в липкую, черную смолу. Тело ныло от побоев "бывших знакомых моего тела", адреналина ночной погони и… странной энергии, что пульсировала под кожей после поцелуя Виолетты и ее яда. Голова раскалывалась — наполовину от дешевой выпивки из трактирных подвалов, наполовину от осознания всего безумия. Зеленые глаза. Воздушный поцелуй смертоносной графини. Угроза быть растерзанным ее же стражницами. И обещание… обеда.

Я проснулся от резкого луча лилового света Изнанки, пробившегося в щель ставней. Каждый вдох давался с усилием, как будто легкие были набиты ватой, пропитанной той самой горькой пылью города Аспидовых. "Граф…" — ехидно мысленно усмехнулся я, потирая виски. — "Граф с похмелья и в ожидании смертельного экзамена. Романтика, мать ее."

Спустился вниз, в главный зал трактира-гроба. Запах вчерашнего перегара, пота и страха висел в воздухе густым туманом. Остальные пятеро уже сидели за грубым столом. Обстановка была мрачнее вчерашней:

Григорий методично жевал какой-то черствый сухарь, его единственный зрячий глаз был прищурен, лицо — каменная маска бывалого солдата, знающего, что худшее еще впереди.

Марк что-то яростно строчил на клочке бумаги, попивая из пробирки мутную жидкость. Его очки съехали на кончик носа, волосы торчали истерично. "Гипотеза: адаптационный синдром на клеточном уровне… Воздействие паров как катализатор…"

Степан сидел, сгорбившись, и тихо плакал, сжимая в руках нательный крестик. Его вера явно трещала по швам под тяжестью увиденного.

Клим стоял у окна, спиной ко всем. Его темные глаза скользили по пустынной улице, будто высчитывая пути отступления или оценивая угрозы. Неподвижный, как хищник перед прыжком.

Артём выглядел потерянным и очень молодым. Он тупо смотрел на свои руки, дрожащие на столе. Вчерашний хмель сменился похмельным ужасом.

Я плюхнулся на свободный табурет, схватив со стола кувшин с водой. Вода была теплой и отдавала металлом, но пить хотелось адски.

— Живой, — хрипло констатировал Григорий, не глядя. — Повезло. Сегодня, глядишь, повезет меньше.

— Опять… дышать? — прошептал Артём, поднимая на меня испуганные глаза. — Как вчера?

— И не только, — отозвался Клим с подоконника, не поворачиваясь. Его голос был низким и безэмоциональным. — Старшая вчера говорила. После "очищения дыханием" — испытание. Настоящее. Какое — не уточняла.

Марк вздрогнул, оторвавшись от своих записей.

— Испытание! Да! Фактор неизвестности! Стресс-тест! Интересно, будет ли оно коррелировать с показателями выживаемости при ингаляции тотемных паров? Надо фиксировать! — Он снова заскрипел карандашом.

Степан просто громче завсхлипывал. Я вздохнул, чувствуя, как в висках застучало сильнее. После. Значит, сначала надо пережить вдох под взглядом каменного змея. С новыми зелеными глазами. Интересно, он заметит разницу?

— Главное — не дергаться и не думать о плохом, — процедил я, больше для себя. — Как тот Димон… Он слишком много орал про богатство и сучек. Змей не оценил.

Григорий хмыкнул, но ничего не сказал. Артём побледнел еще больше.

В этот момент тяжелая дверь трактира с грохотом распахнулась. На пороге, залитые лиловым светом сзади, вырисовывались четыре фигуры в черной коже. Впереди — она.

Виолетта.

Но это была не ночная девчонка с сияющими глазами. Это была Старшая Стражница. Ледяная. Непреклонная. Ее каштановые волосы были туго убраны, лицо — гладкая, бесстрастная маска. Золотистые вышивки на форме сверкали холодно. За ней — три стражницы, включая ту самую кареглазую, что подмигивала в первый день. Теперь ее лицо тоже было непроницаемым.

— На ноги, черви! — голос Виолетты прозвучал, как удар хлыста по воздуху. Резко. Без тени тепла или игривости. — Время не ждет. Тотем ждет своих жертв… — она сделала микроскопическую паузу, — …кандидатов. Быстро! На площадь!

Она вошла, ее взгляд скользнул по нам, как скальпель по гниющей плоти. Оценивающе. Презрительно. Она смотрела на Григория, на Марка, на всхлипывающего Степана, на неподвижного Клима, на дрожащего Артёма… как на скот, ведомый на убой. Ни капли сомнения, ни тени воспоминания о ночном лесе, танце или поцелуе.

Потом ее взгляд упал на меня.

На долю секунды — меньше, чем миг — что-то дрогнуло. Ледяные изумрудные озера смягчились. Уголки губ — те самые, что вчера были такими мягкими и сладкими — дрогнули в едва уловимой, легкой улыбке. Быстрой, как вспышка синего светлячка. В глазах мелькнуло что-то теплое, тревожное, знакомое… "Не помри до обеда".

А потом — щелк. Маска вернулась на место. Холоднее и тверже прежнего. Ее взгляд стал еще жестче, когда он скользнул по мне, будто пытаясь стереть эту мгновенную слабость.

— Ты! — она ткнула пальцем в мою сторону, голос стал злее. — Особенно не мешкай! Иди первым! Покажи пример стойкости… или глупости.

Она развернулась, ее плащ взметнулся. Стражницы тут же взяли нас в "коробочку", подталкивая к выходу. Мы покорно поплелись, как стадо. Я шел первым, как велено, чувствуя на спине ее пристальный, колючий взгляд. Тот, что видел меня наследником… и тот, что сейчас видел лишь кандидата под номером один.

Мы вышли на улицу. Лиловый свет Изнанки ударил в глаза. Воздух, как всегда, был густым и горьким. Виолетта шла впереди, ее спина прямая, походка уверенная и жесткая. Никаких раскачиваний на каблучках, никаких оглядываний. Только командир, ведущий отряд на задание.

Какая же ты актриса, Виолетта Аспидова, — подумал я, шагая по знакомым, змеиным улицам к площади Тотемного Аспида. — Или просто раздвоение личности?

Вчерашняя нежность казалась сном. Обещанный обед — миражом. Оставался только холодный камень площади, шипящая пасть тотема и ледяная маска графини, которая умела посылать воздушные поцелуи и прикалывать тебя шпагой с одинаковой легкостью.

Испытание дыханием начиналось. А самое главное испытание — понять, кто же передо мной: невеста или палач — только усложнялось.

Мы стояли перед Тотемным Аспидом. Рубиновые глаза пылали в лиловом свете Изнанки, холодные и всевидящие. Воздух вибрировал от древней мощи и… ожидания. Площадь была пустынна, кроме нас, стражниц и каменного исполина. Напряжение висело густым, горьким туманом.

Все пятеро моих "товарищей" были бледны как смерть. Степан молился, Артём дрожал, Григорий сжимал кулаки, Клим замер в своей хищной готовности. Только Марк, одержимый ученый, шевельнулся. Он юрко подскочил ко мне, его очки блеснули.

— Лекс! — прошептал он лихорадочно, тыча пальцем в мои глаза. — Кое-что заметил! Обратил внимание, так сказать! Мне кажется… или Ваши глаза были совершенно иного цвета вчера? Не этот… змеиный изумруд! Фасцинирующая мутация под воздействием токсинов? Или адаптивная пигментация? Может, образец слюны…?

Я резко отстранился, буркнув сквозь зубы:

— Тебе поменьше пить надо, академик. Или нюхать свои пробирки. Ничего не изменилось. Отстань.

Марк обиженно надулся, но тут раздался ледяной голос Виолетты:

— Живо! К Тотему! Первый — подходи! — Она указала на меня шпагой, взгляд — стальной, без тени ночной нежности.

Я сделал шаг вперед. Еще один. Камень под ногами казался зыбким. Рубиновые глаза Аспида впились в меня. Не просто смотрели. Бурили.

И мир… поплыл.

Не темнота. Не обморок. Пространство вокруг заколебалось, как вода в озере. Цвета смешались, звуки приглушились. Площадь, стражницы, испуганные лица товарищей — все расплылось в лилово-серой мути. В глазах — густой туман.

Когда сознание прояснилось, я стоял… в лесу. Том самом. С черными чешуйчатыми деревьями, лиловым небом и тишиной, нарушаемой только шелестом. Но не ночной, таинственный лес Виолетты. Здесь было тяжело. Воздух давил, пропитанный гневом и древней силой. Листья не шелестели — шипели.

Что за хрень?! — мелькнула первая мысль, смешанная с паникой. — Иллюзия? Испытание? Или Тотем просто телепортировал меня сюда, чтобы прикончить без свидетелей?

Из далека, сквозь чащу, словно скрежет камней под землей, донесся Голос. Голос Тотемного Аспида. Но не любопытный, не испытующий, как вчера. Ледяной. Налитый ядом гнева.

«Так ты, глупец, посмел поцеловать мою дорогую дочь.» — слова вибрировали в костях, в зубах. — «Храбрости тебе не занимать. Или глупости. Виолетта… она импульсивна. Наивна. Читает глупые книжки. Но ты… ты воспользовался…»

Воспользовался?! — ярость ударила в виски. — Она сама! Я хотел…! Мне она…!

Я открыл рот, чтобы крикнуть оправдание, про чувства (пусть и напускные), про ее инициативу… Но из горла вырвался только хрип. Голос Тотемного Аспида давил, не давая говорить.

«Шшшшш…» — раздался шипящий, каменный смех, от которого по спине побежали мурашки. — «Если я разговариваю с тобой, смертный, это не значит, что я тебя выбрал. Это значит… что ты стал интересен. Как букашка под увеличительным стеклом. До первой ошибки. А теперь…» — Голос стал тише, слаще, страшнее. — «…мне интересно попробовать на вкус твой страх. Настоящий. Без прикрас.»

Шорох. Справа. Громкий, тяжелый. Не мелкое существо. Что-то огромное ползло сквозь чащу. Ломая ветви. Шипя. Запахло серой и гнилью.

Инстинкт сработал раньше мысли. Я рванулся влево, в густую тень под черный, корявый ствол.

ПШШШШ-БАБАХ!

Что-то огромное, липкое и светящееся ядовито-зеленым светом пролетело в сантиметре от моего плеча и врезалось в дерево позади меня. Не просто врезалось — взорвалось в шипящее облако едкого дыма! Кислотный гул заполнил воздух. Дерево — толстое, чешуйчатое — заскрежетало, задымилось и с оглушительным грохотом рухнуло на землю, разъедаемое изнутри зеленым огнем!

Сердце бешено колотилось, в глазах плавали лиловые пятна. Я прижался к своему укрытию, чувствуя едкую гарь в ноздрях. По спине струился холодный пот.

Вот же я попал… — пронеслось в голове с горькой иронией. — Из кареты смерти — в жатву — на свидание — и вот, наконец, в честную охоту. Где охотник — каменный бог, а я — дичь. И счет идет не на дни, а на секунды.

Я рискнул выглянуть. В просвете между деревьями, откуда прилетел смертоносный плевок, мелькнуло что-то огромное, темное, покрытое не чешуей, а… каменными плитами? И два огненных шара — глаза? — на мгновение встретились с моим взглядом. В них не было разума. Только голод. И веселье убийцы.

Тотем Аспида не просто говорил. Он играл. И ставка в игре — моя жизнь. А дочь его, графиня Виолетта с воздушными поцелуями и угрозами, казалась теперь наивным ребенком по сравнению с этим древним, безжалостным чудовищем, пробудившимся в своем измерении и решившим поразвлечься.

Испытание "дыханием" только что перешло на новый, смертельный уровень. И выбора не было. Только беги. Или умри.

Лес стал лабиринтом кошмара. Я мчался, не разбирая пути, спотыкаясь о переплетенные корни, царапаясь о ядовитые ветви. Воздух свистел в ушах, смешиваясь с шипением и грохочущим голосом, который вибрировал не в ушах, а прямо в черепе, в костях.

«Беги, букашка! Беги!» — раздался саркастический гул Аспида. Каменный смех сотряс воздух. — «Забавно наблюдать, как твое ничтожное сознание бьется в паутине реальности, в которую его швырнули, как щенка в реку!»

ПШШШШ-БУМ! Огромная ветка, под которой я только что проскочил, превратилась в пылающую, шипящую лужу кислоты. Жар опалил спину. Я кубарем скатился в овраг, глотнув грязи.

«Высшие силы? Ха!» — презрение в голосе Аспида было осязаемым, как запах гари. — «Слепые щупальца хаоса! Или жалкие кукловоды, тешащие свое скучающее всеведение? Неважно! Ты здесь. Мой. Игрушка. Разве не ирония? Силы, что принесли тебя сюда, возможно, жаждали героя… спасителя… а получили — дичь для моей охоты!»

Я вскочил, рванул вдоль ручья с мертвенно-перламутровой водой. Ноги горели, легкие рвались. Страх был острым, чистым, животным. Но сквозь него пробивалась ярость. На него. На этот мир.

«А эти… чувства!» — голос Тотемного Аспида вдруг стал сладковато-язвительным. — «К моей Виолетте? Милая глупость! Импульс тленного мяса! Она видит в тебе сказочного принца, спасителя рода… а ты? Видишь красивую, опасную тюремщицу? Или тебе правда мерещится… любовь?» — Слово "любовь" было выплюнуто с таким ядом, что листья вокруг почернели.

ПШШШШ! Струя кислоты прошила воздух над головой, сожгла крону. Ливень ядовитых искр обрушился вниз. Я нырнул под нависший камень, чувствуя, как едкие брызги жгут кожу.

«Она не одна, знаешь ли!» — продолжал Аспид, его голос теперь лился из самой земли подо мной. — «У меня есть и другие дочери. Старшие. Холодные. Расчетливые. Голодные до власти. Что с ними, а? Оставишь их… без внимания? Без… мужа?» — Смех зазвенел, как разбитое стекло. — «Или ты, глупец, возмечтал о гареме? Ха! Мягкотелый червяк! Ты слишком СЛАБ, чтобы возглавить род Аспидовых! Слишком ЧЕЛОВЕЧЕН! В тебе нет ХОЛОДА камня! Нет ЖЕСТОКОСТИ змеи! Ты — мякиш!»

"Мякиш". Слово ударило, как пощечина. Правдиво? Возможно. Но оно разожгло не страх, а вызов. Я выскочил из укрытия, рванув не от голоса, а навстречу очередному шипящему звуку атаки. Зеленая молния прожгла воздух сзади, там, где я должен был быть.

«О! Отчаянный прыжок!» — Аспид почти зааплодировал в моем сознании. — «Но не меняешь сути. Весь мой интерес к тебе… он оттуда!» — Голос стал шепотом, полным ненасытного голода. — «Из той щели между мирами, что тебя сюда вышвырнула. Твоя душа… она ПАХНЕТ иначе. Чужим светом. Чужой болью. Чужой надеждой. Она… экзотична. Я давно не пробовал такого деликатеса.»

Я замер, прислонившись к холодному, чешуйчатому стволу гигантского дерева. Не от усталости. От леденящего откровения.

«Да, смертный,» — прошипел Аспид, будто прочитав мои мысли. — «Я не просто убиваю. Я ПОЖИРАЮ. Души. Сущности. Силу. Великие семьи? Ха! Их гордые основатели… их непобедимые герои… многие стали моей ПИЩЕЙ! Их могущество, их амбиции, их страх — все перемолото в эссенцию, что питает мой камень! Ты — просто… следующая закуска. Особенно пикантная из-за твоей инаковости. И особенно забавная из-за твоих претензий на мою дочь и мой трон!»

Ярость. Холодная, ясная. Она вытеснила страх. Этот древний ублюдок считал себя вершителем судеб? Поваром на пиру душ? Он сожрал героев? Пусть. Но я не герой. Я — выживший. С синяками, с амнезией, с зелеными глазами, которые он же и дал. И с его ядом в крови, от его дочери.

— Приходи и возьми, чешуйчатый! — я крикнул в чащу, не своим голосом, хриплым от бега, но полным вызова. — Попробуй пожрать! Посмотрим, не подавишься ли!

Тишина. Густая, звенящая. Даже шелест листьев замер. Казалось, сам лес затаил дыхание.

Потом раздался грохочущий РЕВ. Не ярости. Восторга. Чистого, нечеловеческого наслаждения от сопротивления добычи.

«ДА!» — прогремел голос Аспида, от которого задрожала земля. — «ВОТ ТАК! КУСАЙСЯ, ЧЕРВЯК! ДАЙ МНЕ ВКУС ТВОЕЙ ЗЛОСТИ! ТВОЕГО ОТЧАЯНИЯ! ЭТО… ЭТО ПРЕВОСХОДНО!»

И лес ожил. Но не шелестом. Шуршанием. Со всех сторон. Десятки. Сотни. Не одно огромное существо. Множество. Меньше, быстрее. Шипящих, скользящих по черным стволам, выползающих из-под камней. Пары горящих точек — глаз — зажглись в лиловых сумерках. Охотник устал играть в одиночку. Он выпустил гончих.

Игра вступила в новую фазу. И ставки стали еще выше. Выжить — значило не просто убежать. Значило доказать каменному богу, что эта "закуска" способна отравить самого повара.

Маленькие твари — не змеи, а скорее ожившие осколки тьмы с игольчатыми зубами и горящими желтыми точками глаз — сжимали кольцо. Их шипение сливалось в жуткий хор, обещающий разорвать на куски. Я отступал, спина уперлась в холодный, чешуйчатый ствол. Пути не было. Только вверх — но ветви черных деревьев сплелись в непроглядную, враждебную сеть.

И тогда Он явился.

Не из чащи. Из самой тени за моей спиной. Материализовался, как кошмар. Огромная голова. Не просто змеиная. Плато каменных плит, увенчанное гребнем-капюшоном из сколотых кристаллов, мерцающих кровавым светом. И глаза — те самые рубиновые солнца, что пылали на площади, но теперь — близко. ОЧЕНЬ близко. Они горели холодным, ненасытным любопытством. Язык, черный и раздвоенный, длиннее моей руки, медленно высунулся из пасти, похожей на вход в печь. Он провел по воздуху в сантиметре от моего лица. Я почувствовал не запах, а вкус — страх, пот, ярость, отчаяние — все это слизали с меня этим жутким органом.

«Знаешь…» — Голос Аспида прозвучал не в голове, а вокруг, вибрируя в самой кости дерева за моей спиной. — «А я ведь один из Первых, смертный. Старше гор. Старше звезд в вашем жалком небе. Так что для тебя… это будет честью. Быть поглощенным. Стать частью Вечности. Вместо того, чтобы сгнить, как те твои сорок четыре ничтожества.»

Гордость? Какая гордость перед лицом абсолютного, древнего зла? Но ярость — она была. Последняя искра. Я вдохнул полной грудью едкий воздух, глядя прямо в рубиновые бездны.

— Честью? — хрипло выдохнул я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я устрою тебе такое несварение, скользкий хер, что твоя вечность икотой забьет!

Рубиновые глаза вспыхнули. Не гневом. Чистым, безумным ВОСТОРГОМ. Пасть Аспида — бездна из черного камня и острых, как пики, кристаллических зубов — раскрылась. Не просто открылась. Разверзлась. Заполнила весь мир. Последнее, что я увидел — это алый свет глотки, манящий и ужасающий. Последнее, что почувствовал — холод. Не ледяной. Абсолютный. Пустоты.

Клыки.

Огромные. Кристаллические. Пронзили тело как масло. Боль. Нечеловеческая. Разрывающая. Размалывающая кости, рвущая плоть. Я услышал собственный хрип. Увидел вспышку белого света…

— Итак, первый прошел дыхание Аспида! Следующий!

Голос. Резкий. Металлический. Знакомый. Виолетты.

Я вздрогнул, как от удара током. Открыл глаза. Лиловое небо Изнанки. Черный мрамор под коленями. Холод камня. Я стоял на коленях у самого подножия Тотема Аспида. Его каменная пасть была лишь слегка приоткрыта, из нее струился привычный едва заметный зеленоватый туман. Рубиновые глаза смотрели вдаль, неподвижные. Безжизненные. Как всегда. Никаких следов недавнего кошмара. Никакой крови. Никакой боли. Только… фантомное эхо. В местах, где клыки пронзали тело — грудь, живот, бедро — горело. Не реальной болью. Памятью боли. Ужасно реальной.

Что… что это было? Какого хрена?! — мысли метались, как перепуганные птицы. — Иллюзия? Галлюцинация от паров? Или… настоящая смерть, которую он отменил в последний миг?

Правой рукой я машинально протер глаза, пытаясь стереть остатки леса, тварей, пасти. Рука дрожала. Взгляд упал на неподвижные рубиновые глаза Тотемного Аспида.

Ты что, играешься со мной? — мысленно направил я яростный вопрос в камень. — Это была проверка? На прочность духа? На… вкус моей души? Или… ты и правда попробовал? И решил, что я пока не готов к твоему столу?

— Уебывай уже, стоячий столб! — Резкий окрик Виолетты вернул меня в реальность. Она стояла рядом, ее лицо — маска ледяной командирши, но в глазах — едва уловимая искра тревоги. Она грубо схватила меня за плечо и подняла на ноги. Ее пальцы в перчатке впились в мышцы. — Я сказала — следующий! Не задерживай очередь!

Она толкнула меня в сторону группы выживших. Григорий смотрел с привычной мрачной оценкой, Марк — с диким научным любопытством, Артём — с ужасом, Степан молился, Клим замер, как статуя.

И когда я пошатнулся мимо Виолетты, ее губы почти коснулись моего уха. Шепот был таким тихим, что я едва расслышал, но он прожёг сильнее кислоты:

— Ты у папы… попросил моей руки? Так долго тебя не было…

Потом она резко отстранилась, и ее голос снова загремел, ледяной и безжалостный, разносясь по площади:

— СЛЕДУЮЩИЙ! К ТОТЕМУ! БЫСТРО!

Я отполз к остальным, прислонившись к холодной стене здания. Сердце колотилось как бешеное. Фантомная боль от клыков Аспида пульсировала. На губах — привкус страха и… ее шепота. А перед глазами стояли рубиновые глаза Тотемного Змея. Неподвижные. Но теперь я знал, что за этой неподвижностью скрывается древний, голодный, играющий разум.

Испытание "дыханием" было пройдено. Но настоящая игра с Аспидом только началась. И правила этой игры были страшнее и непонятнее любого кислотного плевка. Я посмотрел на спину Виолетты — строгую, властную — и понял, что ее отец не просто испытывал меня. Он предупредил. Или развлекался. Разницы, похоже, для него не было.