РОС: Забытый род

Глава 18

Мерзкое создание двинулось ко мне. Его многосуставные лапы с чвяканьем отрывались от липкой жижи, оставляя отпечатки-воронки. Жвалы скрежетали, как ржавые шестерни, слюна пузырилась и капала на камни, шипя там, где попадала в лужи. Черные, бездонные глаза-блюдца не мигали, полные немого, инстинктивного голода. Каждый шаг чудовища отдавался в моих костях. Запах гнили и медной крови ударил в нос.

"Ну что, мышонок? — раздался в голове знакомый, маслянисто-насмешливый голос. Голос Аспида. — "Попался на крючок? Видишь, какими уродцами становятся те, кто не справился с Моим даром? Кровь-то одна… просто у них она забродила, как плохое вино. Ха-ха-ха!" — Его смех был похож на скрежет камней под землей. — "Умоляй. Умоляй Меня красиво, и Я дам тебе силу разорвать эту мерзость! Или… — пауза, полная зловещего удовольствия, — …хочешь присоединиться к ним? Посмотреть изнутри, как чавкают жвалы?"

Паук-человек был уже в двух шагах. Длинная, костлявая лапа с крюком занеслась для удара. Жвалы раздвинулись, готовясь вцепиться.

Умолять? Этого… шутника горохового? Нет. Ярость — чистая, белая, не от страха, а от омерзения ко всей этой игре — ударила в виски. Я не стал отскакивать. Не стал готовиться к удару. Вместо этого, с невозмутимостью, которой сам не ожидал, я шагнул навстречу и схватил его мерзкую, покрытую щетиной и слизью голову обеими руками.

Монстр опешил. Его жвалы замерли в полураскрытом положении. Черные глаза расширились от чистейшего изумления. Когтистая лапа застыла в воздухе. Он явно ожидал паники, бегства, воплей — чего угодно, но не… этого спокойного захвата.

А в моей голове уже бушевала буря. Я не умолял. Я приказывал. Себе. Силе внутри. Перстню на пальце, что вдруг зажглся тусклым рубиновым огоньком. "ВСЁ, ЧТО ОТ НЕГО, — МНЕ!" — пронеслось в сознании, яснее любой мысли. — "ЯД! ЭНЕРГИЮ! ИСКРЫ ЕГО ДУШИ! ВСЮ ГРЯЗНУЮ СИЛУ АСПИДА, ЧТО В НЕМ ИСКАЗИЛАСЬ! ОТДАЙ!"

И началось.

Не больно. Странно. Как будто в меня вливалась ледяная, мутная река. Через ладони, впившиеся в его холодный, склизкий череп. Я видел это — потоки искаженной, больной, черно-зеленой энергии, клубки ядовитых паутин, струйки отравленной крови — все это втягивалось в меня, как вода в воронку. Мои глаза вспыхнули ядовито-зеленым светом, как у Виолетты в момент ярости. Перстень на пальце завибрировал, излучая тепло, и его рубин загорелся ярче, будто очищая впиваемое.

Монстр затрепетал. Не от боли — от изменений. Его жвалы начали таять, как воск, втягиваясь обратно в искажающееся лицо. Хитиновые наросты трескались и осыпались черной пылью. Щетина редела. Костлявые лапы укорачивались, когти втягивались, превращаясь в ногти. Черные глаза-блюдца сужались, в них появился… испуг? Разум?

Прошло, наверное, десять секунд. Но они показались вечностью. Когда я убрал руки, передо мной стоял не монстр. Стоял человек. Молодой, лет двадцати, невероятно худой, почти прозрачный, как будто долго болевший. Голый, покрытый остатками слизи и черной пылью. Его глаза, теперь обычные, серые, были полны слез и абсолютного, потрясенного непонимания. Он пошатнулся, и я его подхватил.

— Ч-что… — он попытался говорить, его горло хрипело, не привыкшее к человеческой речи. — Ты… ты… — Он уставился на свои руки — человеческие руки. Потом на меня. И слезы хлынули ручьем. — С-спас… — выдавил он, сжимая мою руку с нечеловеческой силой благодарности. — Спасибо… Господин…

Шорох. Десятки шорохов.

Из боковых туннелей, из темных ниш, из-под сводов выползли, вышли другие. Уродцы. Мутанты. Те, кого Амалия назвала "неудачными проектами". Человек-слизень с единственным глазом на стебле. Существо с клешнями вместо рук и ртом на животе. Другие, чьи формы бросали вызов описанию. Но в их глазах — во всех, кто мог видеть — горел тот же немой вопрос, та же безумная надежда. Они не нападали. Они тянули к моим ногам свои искалеченные конечности, клешни, щупальца, издавая хриплые, молящие звуки. Толпа отверженных, жаждущих спасения.

Я посмотрел на свои руки. На зеленое свечение, медленно угасавшее в глазах. Перстень пульсировал теплом.

"Охренеть," — подумал я с сюрреалистичным спокойствием. — "Амалия хотела стресса? Получите, распишитесь. Теперь я еще и реаниматор проклятых тварей. Бесплатно."

Ровно через час тяжелая дверь из подземного туннеля скрипнула и отворилась. Я вышел. Не один.

За мной, робко жмурясь от слабого света подвала, шла толпа. Человек двадцать. Бывшие монстры. Теперь просто… люди. Изможденные, бледные, испуганные, многие все еще покрытые слизью или странными шрамами — но люди. Они шли, поддерживая друг друга, некоторые плакали беззвучно. Впереди шел тот самый юноша, которого я спас первым, он нес мой факел (найденный у статуи), его рука крепко сжимала край моего камзола, как якорь.

Я остановился, протянув руку. На моей ладони лежал рубиновый осколок. Он сиял, как маленькое солнце, отражаясь в широко раскрытых каре-зеленых глазах Амалии.

Она стояла у своего металлического стола, застывшая, как одна из своих статуй. Кожа на ее лице стала абсолютно белой, мертвенно-бледной. Толстая книга с записями выпала у нее из рук и с грохотом упала на каменный пол, раскрывшись на страницах с ужасающими зарисовками мутантов. Острый карандаш покатился под стол. Ее рот… ее безупречный, насмешливый рот, был открыт. Не приоткрыт — открыт по-настоящему, в немом крике абсолютного, всепоглощающего непонимания. Она смотрела на меня. Потом на толпу за моей спиной. Потом снова на меня. Ее глаза метались, как у загнанного зверя, пытаясь найти логику, объяснение, хоть что-то в своей безупречной научной картине мира. Но нашли только провал. Абсолютный, оглушительный провал.

— Твой рубин, — сказал я тихо, положив сверкающий камень на холодный металл стола рядом с ней. Звук моего голоса заставил ее вздрогнуть, как от удара током. — И "списанный материал". Кажется, он требует реабилитации, а не утилизации. — Я повернулся к толпе. — Идемте. Здесь вам не помогут.

Я повел бывших отверженных к выходу, к двери, за которой ждала Виолетта. Оглянувшись в последний раз, я увидел Амалию. Она все еще стояла. Неподвижная. С открытым ртом. Смотрела на рубин, на книгу на полу, на пустой стол для экспериментов. Казалось, весь ее холодный, рассчитанный мир только что рухнул в липкую яму подземного туннеля. И это зрелище было слаще любых сокровищ.

Мои спасенные начали покидать помещение. Я уже было собрался последовать за ними, как вдруг Амалия вцепилась в мою руку.

— Постой… как ты… — пролепетала она, но я, словно пружина, развернулся, сжал ее горло стальной хваткой и одним рывком повалил на стол, где еще недавно она проводила свои эксперименты надо мной.

Ледяной металл стола звонко стукнул под спиной Амалии, когда я прижал ее. Мои пальцы сжимали ее горло не больно, но неоспоримо — как тиски. В глазах полыхнул алый свет, настоящий, глубинный, от Перстня и силы Аспида, что клокотала внутри после впитывания той мерзости в туннеле. Не зеленый Виолетты. Рубиновый. Гневный.

— Не смей меня трогать без разрешения, — прозвучал мой голос низко, с шипящим отзвуком, которого раньше не было. Он вибрировал в сыром воздухе подвала.

Каре-зеленые глаза Амалии широко раскрылись. Шок. Страх? Нет. Что-то другое. Глубже. Искра… восторга? Ее губы дрогнули, а потом растянулись в тихую, странную улыбку. Не насмешливую. Не холодную. Почти… смиренную?

— Нет. Нет, — залепетала она, ее голос потерял привычную сталь, став тише, почти робким. — Я хотела… сказать… что ты молодец. — Она сглотнула под моей хваткой. — Приходи… приходи ко мне вечером. На ужин. Нам нужно поговорить.

— Еще чего? Мало? — огрызнулся я, но хватка ослабла сама собой. Ее реакция сбила с толку.

— Нет, — она покачала головой, не сводя с моих пылающих глаз взгляда, полного какого-то нового, незнакомого уважения. — Ты же граф. Наследник. Альфа. Я… я должна начать передавать тебе бразды правления. По-настоящему. — Ее улыбка стала чуть увереннее, почти невинной. — И я смотрю… ты уже… готов. Такая реакция… такая… сила… как? — В ее голосе звучал искренний, почти научный восторг. Не к телу. К силе. К власти, что я только что продемонстрировал.

Вместо слов ответ пришел сам. Из глубины. Мой язык — не язык. Длинный, гибкий, раздвоенный на конце, как у змеи. Он выскользнул изо рта и нежно лизнул Амалию по щеке. Быстро. Легко. Как капля росы.

Амалия вздрогнула. Не от страха. От неожиданности. А потом… ее безупречные, холодные глаза наполнились слезами. Не печали. Слезами чистого, немого счастья. Они покатились по щекам, смешиваясь со следами моего… прикосновения. Она не пыталась их смахнуть. Просто смотрела на меня. Как на чудо. Как на бога.

Я отпустил ее горло, отступил. Мой язык уже был обычным. Глаза погасли, оставив лишь легкое рубиновое свечение в глубине. Я повернулся к двери, где ждали мои спасенные, робко выглядывающие в подвал. На пороге я обернулся, бросая последний приказ, как гром среди ясного неба:

— Моих людей надо накормить. Одеть. Обогреть. Собери выживших. ВСЕХ мужчин из числа кандидатов. Кто посмеет их хоть пальцем тронуть… — я сделал паузу, глядя прямо в ее влажные, счастливые глаза, — …думаю, не стоит пояснять.

Амалия молча поднялась со стола, поправляя шелковый халат. Ее движения были медленными, будто в трансе. Она не опустила взгляд.

— Поняла? — рявкнул я.

— Да… — она прошептала, и голос ее дрогнул. — Мыш… Лекс. Я… поняла.

Я вышел, хлопнув дверью подвала. Наткнулся на Виолетту, которая пялилась на толпу изможденных людей с открытым ртом. Ее изумрудные глаза метались от них ко мне, полные дикого непонимания.

— Кто это?! Что там было?! Как все прошло?! — засыпала она вопросами, хватая меня за рукав. — Ты цел? Я слышала крики! Потом тишину! Я чуть дверь не вынесла!

Вместо объяснений я схватил ее. Грубо. Страстно. Притянул к себе и впился в ее сладкие губы. Поцелуй был не нежным. Он был захватом. Утверждением власти. Обладанием. Виолетта взвизгнула от неожиданности, потом ответила с привычной жадностью, вцепившись в мои волосы.

Оторвавшись, я посмотрел ей прямо в глаза, все еще держа за подбородок. Мой голос звучал как приказ Командора Стражниц:

— Твои люди. Твои самые верные "Стальные Кобры". Будут охранять ЭТИХ, — я кивнул на толпу, — и тех, кого Амалия соберет. Всех выживших мужчин. Если хоть волос с их головы упадет… — я сжал ее подбородок чуть сильнее, — …убью на месте. Поняла?

Виолетта замерла. Шок от поцелуя сменился шоком от приказа. Она кивнула, быстро, машинально, ее глаза были огромными.

— Я… я же сказала тебе не уходить от меня! — выпалила она, когда я уже развернулся и пошел прочь по коридору, ведя за собой толпу спасенных. Ее голос стал визгливым от нарастающей паники. — Сейчас опять дров наломаешь! А мне потом что?! Убирать?! Объяснять сестрам?! Тебя же сожрут!

Я не оборачивался. Шел уверенно. Знакомый путь. К свободе? К новым проблемам? Неважно. Сила пульсировала в жилах, рубин Перстня отдавал теплом. Я бросил через плечо, громко, на весь коридор:

— Может, перестанешь верещать и начнешь готовиться к свадьбе?

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина воцарилась за моей спиной. Даже мои подопечные замерли. Я обернулся на секунду.

Виолетта стояла посреди коридора, как статуя. Бледная. Глаза — огромные, круглые блюдца. Рот приоткрыт. Рука бессмысленно протянута в мою сторону. Весь ее вид кричал об одном: КАТАСТРОФИЧЕСКОМ ПЕРЕГРУЗЕ.

Я усмехнулся и повел людей дальше. Через пару секунд до меня донесся звук. Сначала — тихое аханье. Потом — нервное шарканье ногами на месте. Потом — сдавленный визг и топот каблучков, мечущихся в нерешительности.

— Свадьба? — донесся ее сдавленный шепот. — Свадьба?! Это же надо… А как он… А предложение? А… — ее голос сорвался в фальцет, — …я наверное слишком настаивала? Я его принуждаю? Он… так… а куда он делся?! — Пауза. Потом — оглушительный, истеричный вопль, от которого задрожали стекла в окнах: — ЛЕКС! ТЫ ОПЯТЬ УБЕЖАЛ ПО ЮБКАМ?!

Я только рассмеялся в ответ, ускоряя шаг. Пусть ищет. У меня теперь забот полным полно… спасенные уродцы. И матриархат трещит по швам. Аспид определенно получил свое зрелище. И оно было куда интереснее, чем он рассчитывал.

Тишина. Только тиканье старинных часов да шелест углей в камине. Я сидел в глубоком кожаном кресле у низкого столика из черного дерева. Передо мной — шахматная доска. Фигуры — из черного обсидиана и белого мрамора, холодные на ощупь. Напротив — пустое кресло.

Щелк.

Белый конь сам собой прыгнул на e5. В голове раздался знакомый маслянистый шипящий смех.

«Шах и мат через семь ходов, мышонок, — прошипел голос Аспида, звуча прямо в костях. — Ты как всегда предсказуем. Как мои дочки в их любовных романах. Ха-ха-ха!»

Я молча передвинул черного слона на c4, блокируя атаку. В мыслях ответил спокойно:

«Еще посмотрим, старина. Ты сегодня особенно болтлив. Навеселе после вчерашнего зрелища?»

«О, да!» — Аспид закатился шипящим смехом, от которого по коже побежали мурашки. — «Этот цирк с твоими «спасенными»! Золото! Чистое золото! Ты бы видел, что творилось на площади, пока ты сладко посапывал!» — В моем воображении всплыли картины: ночная площадь, факелы, толпа знатных дам Аспидиума, окружившая повозки с моими кандидатами. Григорий, Марк, Степан и Артем, сидели, как товар на витрине. — «Торги! Настоящие торги! За «писюны», как ты выражаешься! Летели состояния, Лекс! Поместья, шахты, фамильные драгоценности! Лора из «Стальных Кобр» заложила свою шпагу за право первая… э-э-э… «проверить боеспособность» Марка! А две знатные чуть не сцепились из-за молодого Артема! Ха! Их яды брызгали во все стороны! Прелесть! Лучшее развлечение за последние сто лет!»

Я передвинул ферзя, атакуя белую ладью. В мыслях усмехнулся:

«Рад, что повеселился. Надеюсь, хоть моим парням заплатят щедро?»

«О, они теперь богачи! Им осталось только выжить в объятиях своих новых… работодательниц. Ха!» — Аспид передвинул пешку, подставляя ладью под удар. — «Твой ход, пешка. Не затягивай, мне скучно.»

По комнате, как маятник гигантских часов, ходила Виолетта. Всю ночь. Ее каштановые волосы были растрепаны, изумрудные глаза горели лихорадочным блеском. Она бормотала себе под нос, жестикулируя, то заламывая руки, то прижимая их к пылающим щекам.

— …и платье… белое? Традиционно? Но черное — наш цвет, родной, элегантное… Ах! Но белое — невинность! Хотя кто поверит… — она закрутила прядь волос вокруг пальца. — …нижнее белье! Шелк? Черное? Алое? С кружевами? Или… или кожа? Нет, слишком! Он же может испугаться! Хотя… — она замерла, прикусив губу, затем резко зашагала дальше. — …сестры! Как уберечь его? Аманда точно подсыпет в вино возбуждающего! Элира… черт, после случая с револьверами я ее боюсь! Амалия… ооо, Амалия смотрит на него теперь как на икону! Надо поставить стражу! Лучше две! С «огнедышащими» арбалетами!…еда! Устрицы? Фазаны? Или что-то простое, родное… картошечка с грибами? Но откуда тут картошка?! — она схватилась за голову. — …церемония! На площади? В Зале Змеи? Папа должен благословить! А если он шутку дурацкую подшутит?! Оооох…Еще и Кассандра с охоты вернется. А как она отреагирует?!

Ее монолог лился непрерывным потоком тревоги, восторга и паранойи. Аспид в моей голове фыркнул.

«Слушаешь эту трескотню? — мысленно усмехнулся он. — Как белка в колесе. Века проходят, а они все те же: платья, белье, еда, ревность. Инстинкты, Лекс. Примитивные. Смешные.»

Я взял белую ладью своим ферзем. В мыслях парировал:

«Ты чего? Это же твоя дочь, по сути. Ты их создал, вдохнул силу, сделал тем, кто они есть. Они — твое отражение. Так что не смейся слишком громко.»

В голове воцарилась секундная тишина. Потом раздался низкий, задумчивый шипящий звук, похожий на кипение смолы.

«Моя? — прозвучал голос Аспида, вдруг лишенный насмешки. — Нет, мышонок. Я — их Бог. Источник. Начало. Но не отец. Они выросли в моей тени, впитали мою силу, мои… наклонности. Но их сумасшествие — их собственное. Как и твое. — Он передвинул короля, уходя от шаха. — Ты интереснее их. Гораздо. Ты… непредсказуемая игрушка. Моя любимая. И сейчас… — его голос снова зашипел с весельем, — …ты проиграл. Мат.»

На доске черный король был окружен. Вариантов не было. Я усмехнулся в тишине комнаты. Виолетта в этот момент вскрикнула, хлопнув себя по лбу:

— СВЯЩЕННИК! КТО БУДЕТ ВЕНЧАТЬ?! У НАС ЖЕ НЕТ МУЖСКИХ СВЯЩЕННИКОВ! АААА!

Я откинулся в кресле, глядя на побежденного короля, а затем — на свою невесту, мечущуюся по комнате в предсвадебном помешательстве. В голове Аспид тихо шипел от удовольствия. Игра продолжалась. И фигуры на доске реальности были куда интереснее шахматных.