РОС: Забытый род

Глава 22

Пыльная кладовая повисла в тишине, нарушаемой лишь прерывистыми всхлипами Аманды. Она съежилась в углу у мешка с зерном, ее рыжие волосы слиплись от слез, плечи мелко дрожали. Вид этой обычно бесшабашной бестии, униженной и напуганной словами Амалии и призраком Эриды, тронул что-то глупое и сострадательное в моей груди. Даже сквозь остатки огненной "Страсти Феникса" и ярость.

Я вздохнул, подошел и… обнял ее. Нежно, но твердо. Она вздрогнула, как пойманная птичка, а потом вцепилась в меня с такой силой, словно я был последней соломинкой в бурном море. Ее рыдания усилились, горячие слезы пролились на мой камзол, оставляя темные пятна.

— Ш-ш-ш, — прошептал я, машинально гладя ее по спутанным рыжим волосам. Запах ее духов — переспелых фруктов и чего-то химически-сладкого — смешивался с пылью кладовой. Я опустил губы к ее макушке, оставив легкий, успокаивающий поцелуй. — Я понимаю, Аманда. Понимаю твое рвение. Твою… страсть. — Слово далось с трудом. — Но играть надо честно. Без подливания стимуляторов в бутылки. Это… низко. И опасно. Для всех.

— Я п-просто… — она всхлипнула, уткнувшись лицом мне в грудь. — Я… я так хотела… чтобы ты захотел меня… по-настоящему… а не из вежливости или потому что Альфа должен… Я видела, как ты смотришь на Виолетту… на Амалию… даже на эту дуру Элиру после ее стрельбы! А на меня… на меня ты смотришь как на… на пробирку с надписью "Опасно!"!

В ее голосе звучала подлинная боль. Не просто каприз отвергнутой красавицы, а обида существа, которое хочет быть желанным, а не просто интересным.

— Слушай, — я аккуратно отодвинул ее, чтобы посмотреть в заплаканные изумрудные глаза. — Если хочешь… завтра. Я освобожу время. Проведу его с тобой. Только ты… — я пристально посмотрел на нее, — …без пакостей. Без зелий, порошков, шприцев размером с пожарный гидрант и вина с сюрпризом. Спокойно. Погуляем. Покажешь мне свою лабораторию. По-честному. Хорошо?

Аманда замерла. Слезы еще блестели на ресницах, но в ее широко раскрытых глазах вспыхнула искра недоверия, смешанная с дикой, почти болезненной надеждой.

— П…правда? — прошептала она. — Без подвоха? Ты… ты придешь? Ко мне?

— Правда, — кивнул я. — Приду. К тебе. В твою вотчину. Покажешь мне, где ты творишь свое безумие.

Она медленно кивнула, все еще не веря. Потом ее взгляд стал глубже, серьезнее.

— И… — она сделала глубокий вдох, — …рано или поздно… я тоже стану твоей женой? Как… как она? — В голосе не было привычного кокетства. Только вопрос.

— Рано или поздно, — подтвердил я, чувствуя тяжесть этого слова и той роли, в которую меня втиснули. — Станешь.

Всхлипы прекратились мгновенно. Удивление, чистое и детское, сменило печаль на ее лице. А потом… потом оно вспыхнуло жгучим, неудержимым пламенем страсти. Она не сказала ни слова. Просто вцепилась в мои плечи, поднялась на цыпочки и прижала свои губы к моим. Поцелуй был не нежным. Он был голодным, властным, полным обещаний и безумной радости. В нем была вся ее сумасшедшая, опасная сущность. И я… я ответил. Не знаю, играла ли еще в крови "Страсть Феникса", или это была просто реакция на ее внезапную уязвимость и эту дикую искренность. Но я ответил.

Когда мы наконец разъединились, она тяжело дышала, ее губы были влажными и припухшими, глаза сияли как два изумрудных солнца.

— Может… — прошептала она хрипло, ее пальцы сжимали ткань моего камзола, — …может, все же… сегодня? Лаборатория… она рядом… Мы можем…

Я застонал, отстраняясь. Сдерживаться было адски трудно. Огонь под кожей все еще тлел.

— Всему свое время, Аманда, — прошипел я, чувствуя, как напряжена каждая мышца. — Думаешь, мне не хочется?! Я сам еле сдерживаюсь! — Голос сорвался на крик от накопившегося напряжения. — Вокруг меня столько красивых, опасных, безумных девушек! А Виолетта спит рядом почти нагой! И дышит! И поворачивается! Мне самому надоело бегать по ночам в туалет, чтобы успокоить свой нрав! Я тоже человек, черт возьми! Из плоти и крови! А не каменный идол для ваших ритуалов!

Аманда сначала хмыкнула, а потом рассмеялась. Звонко, искренне, снимая напряжение.

— Я… я знаю… — сквозь смех проговорила она, ее глаза блестели лукаво.

— Что? — насторожился я.

— Я же… я же слежу за тобой, — призналась она с внезапной гордостью и смущением. — Видела… как ты бегаешь. По ночам. В туалетную комнату. И… плещешься там. — Она сделала пару выразительных жестов рукой. — Долго. Интересно, о ком ты думаешь в такие минуты? О Виоле? Об Амалии? Обо мне? — Она подмигнула.

Вся кровь прилила к моему лицу. Стыд, ярость и абсурдность ситуации взорвались во мне.

— АМАНДА! ДА ЧТОБ ТЕБЯ! — заревел я так, что пыль посыпалась с потолочных балок. — ТЫ ШПИОНИЛА ЗА МНОЙ В ТУАЛЕТЕ?! ЭТО ПЕРЕШЛО ВСЕ ГРАНИЦЫ! Я ТЕБЕ…

Но она уже выскользнула из кладовой, как угорь, ее смех звенел эхом в коридоре.

— Завтра! Лаборатория! Не опаздывай, Альфа! И не забудь про холодную воду! Ха-ха-ха!

Я стоял один посреди пыльной кладовки, сжимая кулаки, с пылающими щеками и остатками неудовлетворенного возбуждения. В одной руке — полупустая бутыль от "подарка". В голове — приказ Амалии явиться в Башню Хроник. И воспоминание о том, что Аманда видела… это. Стыд смешивался с бешенством.

"Мужской рай"? Скорее, мужской ад с элементами цирка. И главные клоуны — пять безумных сестер. Завтра лаборатория. Сегодня — Башня Амалии. И вечный вопрос: что опаснее — яды Аманды, расчет Амалии или собственные гормоны в этом змеином гнезде?

Пыль Башни Хроник висела в воздухе густо, как вековые заклинания. Я вошел, ожидая ледяного расчета, холодных глаз и, возможно, новых отчетов. Вместо этого Амалия металась по кабинету, как пантера в клетке. Ее безупречные белые волосы были растрепаны, платье цвета старинного серебра перекосилось на бедрах. Она не шла — она билась о стены комнаты, сжатые кулаки впивались в ладони.

— Что такое? — спросил я осторожно, прикрывая дверь. — Ну подумаешь, с Амандой. Все обошлось. Я с ней поговорил. Успокоил. Все будет…

Она резко развернулась. Ее каре-зеленые глаза, обычно холодные как глубины ледникового озера, пылали. Не гневом. Безумием. Чистым, неконтролируемым. Она подошла вплотную, ее дыхание горячим веером обожгло мое лицо. Голос был не криком, а шипением разъяренной гадюки:

— Когда ты на мне женишься?!

Я отшатнулся, словно меня ударили.

— Чего?! — вырвалось у меня от неожиданности и абсурдности вопроса после всего только что случившегося.

— КОГДА?! — она почти вопила, ее пальцы впились в мои предплечья. — Говори! Когда?!

— Я… я еще не думал об этом конкретно… — пробормотал я, пытаясь освободиться от ее хватки. — С Виолеттой свадьба на носу, потом другие сестры… это требует времени…

— Не думал?! — ее смех был похож на скрежет стекла. — ЧИТАЙ! — Она сунула мне в руки смятый, местами порванный лист дорогой пергаментной бумаги. Чернила были густыми, почерк — вычурным, с завитушками, пахнущим самоуверенностью и старыми деньгами.

Я поднял взгляд от письма. Гнев, холодный и острый как клинок, начал пульсировать в висках. Амалия стояла передо мной, трясясь от бешенства. Она резко ткнула пальцем в свою грудь, потом в талию, потом в бедра.

— Этот жирный, насквозь пропахший медвежьим салом боров! — зашипела она, и каждый слог был как плевок. — На это претендует?! Он?! Смеет писать такие… мерзости?! О моих… изгибах?! О моей поступи?! — Она задыхалась. — Что молчишь, Альфа?! Он там, в своем медвежьем углу, часом не охуел?!

— Он охуел, — подтвердил я тихо, но так, что слова вибрировали в наэлектризованном воздухе. Сжимал пергамент в кулаке, сжимая его до хруста. — Совсем.

— Ты же знаешь! — она схватила меня за рукав, ее глаза были безумны. — Ты же знаешь, что я не могу просто так отказать князю?! Знаешь?! Наш род… наш род слишком слаб сейчас! Твою мать! Они прознали, что у нас появился наследник! И лезут! Своими жирными лапами! Хотят вцепиться, претендовать на часть наших земель! На наши ресурсы! На меня!

— Каких земель? — я нахмурился, пытаясь переключить ярость на логику. — У нас только этот уровень Изнанки. Да, богатый, но…

— Ты… ах, да… — она отмахнулась с бессильной яростью. — Ты же не знаешь… всей истории. Не об этом сейчас! — Она вновь впилась в меня взглядом. — КОГДА?! Когда ты возьмешь меня в жены?! Закрепишь за Домом Аспидовых?! Закроешь этому хабаровскому ублюдку рот?!

— Сразу после свадьбы с Виолеттой, — выпалил я. — Он не успеет даже подступиться! Мы…

— Успеет! — Амалия перебила с горечью, кусая губу до крови. — Сука! Он уже в пути. Его послы будут здесь через три дня. На свадьбу. Он использует этот шанс! Уходи… — она резко отвернулась, ее плечи содрогнулись. — Уходи, Лекс. Я… мне надо побыть одной. Подумать. Уйти… пока я не превратила этот пергамент в пепел и не послала ему в ответ его же печень на блюде!

Я молча кивнул, оставив смятое письмо на ее столе. Вышел. Дверь Башни Хроник закрылась за мной с глухим стуком. Но не это эхо звучало в ушах. Звучали слова князя. "Пленительные изгибы"… "Томная поступь"… Его наглые глаза, мысленно ползающие по Амалии. По моей Амалии.

Гнев.

Чистый, белый, всепоглощающий. Он затопил сознание, выжигая все остальное. Особенно ярко горела картина того, как этот хабаровский боров смотрит на нее. На ее тело. На то, что принадлежит… мне. Дому Аспидовых. Мне.

Дааасссс… — знакомое, маслянисто-шипящее чувство проникло в мозг. Голос Аспида. Не смеющийся. Ядовитый. Опасный. — Верно, Мышонок. Они всегда тянут свои грязные лапы к тому, что наше. К землям. К женщинам. К силе. Выжги. Убей. ВСЕХ! Всех в его проклятом роду! Сотри Хабаровск! Сотри его уровень Изнанки!

Голова раскалывалась от боли. Не моей. Древней. Звериной. В висках стучало тысячами копыт. В ушах — звон мечей, хруст костей, дикие крики ярости и ужаса. Картины сражения, давно отгремевшего, но чья ярость жила в крови Аспида. В моей крови теперь. Дым. Кровь. Пеп…

"SIE WAGEN ES, OHNE ERLAUBNIS ZU SPRECHEN?!" — рев, леденящий душу, грохнул прямо в череп. Не Аспида. Эриды. Ее голос, гортанный, полный древней, нечеловеческой ярости, звучал так близко, будто она стояла за спиной. Они смеют говорить без разрешения?!

Боль стала невыносимой. Я прислонился к холодной стене коридора, сжимая голову руками, пытаясь выдавить из нее чужую память, чужую ненависть. Но она была там. В крови. В Перстне. В обещании огня и мести князю Вишневу и всему его дому. Обещании, данному не мной. Темной сущности, с которой я был теперь навеки связан. И которая жаждала крови.

Холод камня под ладонью. Запах воска и пыли Башни Хроник. И вдруг — РЫВОК.

Не в пространстве. В сознании. В самой крови.

Стена коридора растворилась. Сменилась сырым полумраком древнего леса. Густого, незнакомого, с деревьями-исполинами, чьи ветви сплетаются в готический свод, пропуская лишь лоскуты лилового неба Изнанки. Воздух тяжелый, пахнет хвоей, гнилью и… железом.

Под ногами — не плиты, а прелая листва и корешки. И дрожь. Глухая, ритмичная. Топот. Много топота.

Я оборачиваюсь. И вижу Их.

Знамена. Черные, как ночь. На них — стилизованный Аспид, шипящий в алом ореоле. Знамена реют над шеренгами. Доспехи. Не гладкие рыцарские латы, а чешуйчатые, темные, с шипами на плечах и шлемах, стилизованных под змеиную пасть. Под знаменами идут воины. Мужчины и женщины. Лица скрыты забралами или под капюшонами из плотной ткани. В руках — изогнутые клинки, тяжелые алебарды с крючьями, арбалеты причудливой формы. Их глаза под забралами — холодные, решительные. Мои предки? Воины Дома Аспидовых? Идет… поход? Осада?

Тишину леса разрывает не птичий крик, а звонкий, высокий звук — как серебряный колокольчик. И в воздухе появляются… розовые лепестки. Тысячи. Миллионы. Они кружатся в странном танце, безветренном вихре, нежно падая на темные доспехи, на листву.

Красиво. Смертельно красиво.

Первый лепесток касается наплечника воина рядом. Нежный, бархатистый. И… с шипящим звуком, как раскаленный металл в воде, прожигает сталь! Воин вскрикивает — не от боли, а от шока, глядя на дымящуюся дыру в броне и капли расплавленного металла, падающие на мох.

— ALARM! FEINDLICHE MAGIE! — ревет командир где-то впереди, его голос, искаженный шлемом, режет воздух. Тревога! Враждебная магия!

Розовый вихрь сгущается. Лепестки превращаются в стальной дождь. Они режут доспехи, как бумагу. Впиваются в щели, пронзают ткань, оставляя на кровавых ранах нежные розовые отметины. Крики. Уже от боли. Человеческой. Аспидовский строй дрогнул.

Из-за гигантских стволов, из тумана, выходят Они. Другие рыцари. Их доспехи — светлые, почти белые, отполированные до зеркального блеска. На нагрудниках — выгравированная ветка цветущей вишни. Их мечи длинные, прямые. Лица открыты — холодные, надменные. Маги среди них поднимают руки, и вихри розовых лепестков бьют с новой силой.

— FÜR DEN ASPID! STELLUNG HALTEN! — гремит команда наших. За Аспида! Держать строй!

— VERBRENNT SIE ALLE! KEINE GNADE FÜR DIESES GESINDEL! — орет кто-то совсем рядом, его клинок, облитый зеленоватым ядом, рассекает воздух, сбивая тучу лепестков. Сожгите их всех! Никакой пощады этому отродью!

Бой вспыхивает адским костром. Темные аспидовские клинки, покрытые смертоносной слизью, шипя, встречаются со светлыми мечами вишневых рыцарей. Яд разъедает сталь, но те отвечают магией: земля вздымается корнями-удавками, воздух рвется невидимыми лезвиями. И везде — эти проклятые розовые лепестки, режущие, жгущие, проникающие сквозь щели.

Кровь. Ее слишком много. Алая и темная, почти черная у аспидовцев, смешивается с грязью. Крики на немецком — приказы, проклятия, предсмертные хрипы. "SCHNEIDET IHNEN DIE KEHLEN DURCH!" Перережьте им глотки! "DAS IST FÜR ASPID!" Это за Аспида! "VERBRENNT IHR NEST!" Сожгите их гнездо!

Я стою посреди этого ада. Невидимый. Неосязаемый. Но чувствую все. Запах крови и гари. Лязг стали. Шипение яда о сталь. Визг магии. Холодную ярость аспидовцев. Надменную жестокость вишневых рыцарей. И всепроникающую, сладковато-тошнотворную вонь роз, смешанную со смертью.

Резкий удар в спину. Не физический. Толчок.

Я дергаюсь, отрываясь от холодной стены коридора замка Аспидиум. Воздух снова врывается в легкие — пыльный, каменный, без запаха крови и роз. Жар. Невыносимый жар пылает на моей руке. Перстень Рода — не просто светится. Он горит рубиновым адским пламенем, вжигаясь в кожу. Весь я обливаюсь ледяным потом, сердце колотится, как барабан в аду. Дыхание прерывистое, в горле — ком.

— Что… что это было? — выдыхаю я, сжимая голову, будто пытаясь выдавить из нее кошмар. — Что это было, черт возьми, Аспид?! Ответь!

Тишина. Густая. Давящая. Аспид молчал. Но его гнев — холодный, древний, всесокрушающий — висел в воздухе, как запах озона перед ударом молнии. Он не говорил. Он кипел. Ненавистью к дому с вишневым цветком. Князю Вишневу. Ко всем, кто смел поднять руку на то, что принадлежало Змею.

Я оттолкнулся от стены, шатаясь. Рука с Перстнем все еще пылала. В ушах еще стоял звон мечей и крики на немецком. Перед глазами — капли крови на розовых лепестках.

"Сожгите их гнездо…" — эхом прозвучал чужой голос в памяти.

Аспид молчал. Но его ответ был ясен как боевой рог. Гнев Перстня и ярость в крови были красноречивее любых слов.