Сад искусителя

Глава 18. Сейчас и Тогда. Лиль и Древо Познания

Ева не помнила, была ли когда-нибудь такой быстрой, разве что в видениях, если та девочка — она сама. Но сейчас неслась сломя голову вниз по лестнице, и Адам все никак не мог догнать, а когда ему удалось-таки до нее дотянуться, на помощь пришел телепорт, теперь сработавший как надо, переместив на один пролет вниз. Так и пошло: стоило мальчишке приблизиться вплотную, как она телепортировалась. Гонка выбила напрочь из головы изначальную цель, а еще не давала как следует обдумать, что будет после того, как Ева найдет Змея.

Едва не пропустив нужный выход на уровень медблока, она прыгнула сразу в один из кабинетов, но никого не обнаружила. Тут бы ей и остановиться, но Адам снова догнал, и пришлось нестись дальше, не слыша брошенное вдогонку имя, лишь чувствуя отчаянье, с которым его выкрикнули. Новый кабинет оказался пустым, и следующий за ним тоже, и еще один, и даже тот, где в прошлый раз сидел недоделанный андроид. С палатами — такой же облом. И тогда «голос разума» подсказал:

«Лаборатория!»

Хороший вариант нес в себе большую такую проблему — Ева не знала, где находится лаборатория. На этом бы все и закончить, но в дело включилось провидение, показавшее иной коридор, куда следовало телепортироваться. Вовремя, потому как рука Адама уже схватила ее за рукав рубашки, отчего переместился мальчишка вместе с ней и едва не схватился за голову, когда осознал, куда именно.

— Лилит, сюда-то тебе зачем?

Этого удивления хватило, чтобы суметь сбросить его хватку и двинуться навстречу андроидам, которые шли ей на встречу с настойчивым:

— Вам не следует здесь находиться!

Она не поняла, что именно сделала, видимо, инстинкты тела сработали, только антрацит оказался сильнее стражей, которые вроде как шпыняли в свое время Адама.

— Ну зачем? — искренне удивился он и снова потянулся, чтобы остановить, но Ева больше не мешкала.

Там за железной дверью таились ответы, включая те, о вопросах к которым она даже не догадывалась. Конечно, первую попытку оную открыть встретил местный вариант «ACCESS DENIED1», но на помощь пришло безотказное провидение, оказавшееся лучшим взломщиком из возможных.

На той стороне оказался просторный зал с выросшем в мраморном полу причудливым деревом с разномастными листьями. Оно тянулось к самому куполу, из-под которого сияла яркая замена солнца — так и хотелось спутать. Еву со страшной силой манило к древу, хотя бы просто прикоснуться. Ведомая внезапным желанием, она побежала вперед, но тут вмешался «голос разума», между делом восхитившийся:

«Гля, какой меч!»

Новый телепорт получился внезапным, вновь оставив Адама с носом. Ева же прошла к стеклянной стойке и смела антрацитовыми когтями защитные символы, открыла дверцу и вытащила пылающий клинок наружу.

— Хватит! — взмолился Адам. — Остановись, пожалуйста! Положи меч обратно, Лилит. Зачем он тебе? Зачем тебе Змей? Он вообще ни при чем в этой истории. У него нет права решать и меня останавливать.

Змей не остановит его самоубийственный порыв собрать ее воедино? Провидение предательски молчало, подтверждая правдивость слов мальчишки. Но что тогда делать?

Меч в руках дрогнул — тяжелый, зараза. А следом пришел ответ, простой и ужасный в своей простоте. Не хочет, чтобы он об нее убивался? Так почему бы тогда не устранить первопричину? Времени как раз достаточно: он не поймет, а значит, не успеет остановить ни словом, ни делом. Надо просто сделать быстрый взмах…

Рука дернулась по правильной траектории, но пальцы разжала чужая сила, подхватила рукоять и, потушив клинок, притянула к себе меч, больше не огненный.

Адам в одно мгновение очутился рядом, прижал Еву к себе, не то в порыве защитить, не то не дать натворить еще чего-нибудь. Она на него не смотрела, вперившись в Змея требовательным взглядом.

— В том, что случилось и что еще произойдет, твоей вины нет, Лилит, — сказал он и грустно улыбнулся.

Имя впечаталось в тело, пригвоздило к месту в немом ликовании — подошло! Наконец-то, подошло! Но мечущаяся душа не смогла удовлетвориться таким ответом, потому что не чувствовала в нем прощения, а значит, и успокоения тоже. И она потянулась за тем, что могло бы дать понимание чужих слов, потянулась порывисто, потянулась неистово…

И треск известил, что ей удалось оторваться от застывшего тела…

Вначале было слово.

— Элохим! — вопила Ашера.

Не имя — звание. Плевать она хотела на то, что лиль вырвала из него куски плоти и души, все ее отчаянье касалось только сожженного священного древа. Последнее не могло не сгореть, ведь Эль призвал небесный огонь в отброшенную к гнезду тварь. И можно было не оборачиваться — в глазах собравшихся отразился обуглившийся до антрацита ствол с висящим на нем почерневшим плодом, теперь уже бесполезным. Ради него они и пришли сюда, в надежде унести часть их мира с собой в добровольное изгнание, ведь на Цийоне им больше не было места. Они хотели для себя будущего, но не он — после смерти детей Эль мечтал лишь об отмщении. Та лиль была последней. Что ж, значит, у него единственного получилось задуманное. И что с того, что остальные смотрят на него с ненавистью? Плевать на них, плевать на смирившихся, плевать. Даже на нее — плевать. И на то, что по собственному телу стремительно распространяется яд, который непременно убьет еще и душу, чтобы не возродилась во веки веков ни в одном из миров, плевать.

Так и стоял, прижигая рану, пока они проходили мимо, подбирая упавшие от их с лиль драки плоды, прижимали к груди и исчезали в арках порталов. Ашера тоже прошла, не удостоив взгляда — для нее он умер вместе с их последним ребенком, так чего теперь сожалеть? И ему тоже не о чем, потому не обернулся, даже когда она исчезла вслед за остальными. Последней уходила Шапаш, дотронулась до раненого плеча, гася боль и привлекая внимание.

— Этот твой, — сказала она и кивнула в сторону дерева.

Эль обернулся против своей воли и долго смотрел в антрацитовый орех, на скорлупе которого то тут, то там все еще вспыхивали голубые всполохи небесного пламени.

Отчего-то яд лиль в этот раз действовал куда медленнее, чем обычно. Наверное, из-за мощи, что Эль успел получить из междумирья. Как бы там ни было, окончательная и бесповоротная смерть не спешила прибрать его, и время до свидания с ней приходилось чем-нибудь занимать. Вот он и скитался по мирам, но нигде так и не находил себе места. Останавливался обычно там, где наливали, хотя облегчения ни одно пойло не приносило, лишь изредка сокращая количество отведенных мгновений. И эта бессмыслица грозила затянуться навечно, пока однажды к нему не подсел рыжий верзила и, хлопнув по ноющему плечу, не спросил:

— Уверен, что все настолько безысходно?

Эль смерил его безразличным взглядом, которого обычно хватало, чтобы прогнать желающих поговорить по душам, но верзила только хмыкнул и уселся рядом.

— Узнаю этот взгляд. Сам так смотрел и душу до черноты выворачивал, вместо того, чтобы пойти и исправить.

— Нечего исправлять, — зачем-то ответил Эль, хотя в другой раз предпочел бы встать и уйти. — Мертвы все.

— С чего вдруг смерти быть финалом? — нахмурился рыжий.

— С того, что яд разрушил суть души.

Навязчивый незнакомец долго думал, будто взвешивал сказанное на весах истины, потом резко оттянул ворот рубашки Эля, поддел ногтем яд с раны и, смерив быстрым взглядом, выжег раньше, чем тот успел коснуться его души. По небольшому всполоху пламени стало понятно, что сила рыжего отчасти похожа на полученную от элементалей мощь, но явно не призванная, скорее тот сам долгое время пробыл в междумирье, отчего его огонь справился с ядом так легко.

— Ну и дрянь, — признал незнакомец. — Но не прав ты: не все оно убивает, часть меняет структурно. То есть вроде и конечно, а все ж не совсем.

Подобные теории, очень похожие на утешение, ходили в самом начале вместе с плачем по первым погибшим. И несмотря на то что благодаря им удалось придумать, как замедлить отравление и очистить хотя бы души, дальнейшего распространения и углубленного изучения они не получили. Затем и вовсе был взят курс на истребление пришлых тварей. Эль его и взял, курс этот, и в своем неистовстве достиг поставленной цели — истребил всех лилу и лиль с их отродьями с лица Цийона. Та, что сумела его укусить, оказалась последней, отчаянно пытавшейся защитить свое дитя, прячущееся в кроне последнего священного древа. На заре времен люди верили, что в этих деревьях живут души их предков, знающие все на свете и готовые дать совет тем, кто правильно об этом попросит.

— Спасибо, — сказал Эль, вдруг осознав, что ему следует сделать.

— Было бы за что, приятель, — усмехнулся рыжий. — Было бы за что.

Обратный путь в мир, некогда бывший домом, оказался быстрым, не дающим как следует обдумать дальнейшие действия. Потому он долго стоял перед последним сожженным им деревом и смотрел на все еще вспыхивающий всполохами небесного пламени плод, пока налетевший ветерок не прошептал ему на ухо слова Шапаш:

— Этот твой!

Тогда Эль прошел ближе и притянул орех, на лету погасив пламя, завернул в дорожный плащ и потащил в место, бывшим когда-то университетской лабораторией.

Окна выбили еще во время первого бунта, и теперь сквозь них ветер натащил песка, ведь без священных деревьев мир превратился в бескрайнюю пустыню, в которой не осталось никакой жизни. Но лучшего пристанища у него все равно не нашлось бы, да и привык он к ней, не покинув ее, даже когда его назначили Элохимом. Несмотря на рану, сила все еще была при нем, потому Эль без труда восстановил здание, очистил землю и подготовил место для будущего саженца, и только затем обратился к сожженному им плоду.

Но великое удивление ждало его, когда он взялся подготовить орех для посадки. Внутри помимо семени священного древа спали два ребенка — девочка и мальчик. И если в мальчике чувствовалась та самая часть души Эля, что вырвала проклятая лиль, то девочка была ее отродьем, измененной магией древа и священного огня почти до человека, а все равно остающейся тварью. И все бы ничего, только они двое оказались так крепко связаны, что невозможно было достать кого-то одного. Он долго думал над этой проблемой, успев восстановить почти весь свой старый арсенал от андроидов до библиотек, но хорошего решения так и не нашел. Пришлось извлекать обоих, а высвобожденное семя посадить в заготовленную землю, хотя оно уже больше его не интересовало.

Девочку оставил под присмотром андроидов, мальчиком занялся сам. Эль назвал его Адам. Малыш оказался умным и сообразительным не по годам, впитывавшим в себя знания как губка. Они путешествовали по мирам, и Адам легко заводил себе друзей среди сверстников, а взрослых очаровывал. Но скоро Эль начал замечать, что это общение не приносит мальчику удовольствия.

— Смотрю, тебе совсем не по душе нынешняя компания, — сказал он как-то Адаму как будто бы невзначай.

— Просто они не такие как я, папа, — ответил малыш. — Они это тоже чувствуют, но не так, у них это вызывает интерес, у меня — в основном скуку.

Он и впрямь все больше грустил, все меньше заводил новые знакомства, предпочитая посидеть с книжкой и просто глядя в окно. И Эль решил, что пора им вернуться обратно в лабораторию, чтобы познакомить Адама с Лилит. Он не подумал, что выращенная андроидами девочка окажется пугливой и одинокой, ведь ее было велено растить в строгости, как не думал и о том, что балованный им мальчик окажется патологически ревнив. Пока Эль перенастраивал программы роботов, произошла первая ссора, запустившая череду событий, приведших к трагедии. У Лилит была дурная привычка прятаться после каждой стычки, и найти ее мог только Эль. Но чем чаще искал и успокаивал, тем сильнее злился Адам и больше обижал ее, порой просто так. А однажды дело дошло до того, что малыш применил слово, желая прогнать неугодную ему девочку. Девочка, ожидаемо, исчезла.

Тогда Эль в первый и последний раз не сдержался, прошел к Адаму и отвесил тому пощечину.

— Не смей! Слышишь? Никогда не смей применять слово к Лилит!

— Там был змей, — едва сдерживая плач, ответил мальчик.

Эль обернулся и увидел шмыгнувшего в траве ужика, близко к яблоку, за которым, видимо, и собиралась подойти Лилит, когда ее прогнали. Получалось, мальчик, что так легко сходился с другими детьми, на конкретной девочке ломался, не зная, как себя вести.

— Ладно. Главное, больше так не делай! А теперь забирай слово обратно!

— Я не умею, — признался Адам и разревелся.

Пришлось спешно учить, только все равно не помогло, и девочка не вернулась в тот же день, и на следующий, и еще через один, и еще. К концу недели Эль решил кинуть клич в миры, проследить, что откликнется. Он вышел к тому месту, где исчезла Лилит, и вдруг почувствовал чужое присутствие, обернулся и увидел сидящую на дереве малышку.

— Лилит! — воскликнул он и шагнул к ней. — Милая, слезай оттуда, — и протянул руки, чтобы поймать.

— Лили нет, — ответила девочка. — Ее прогнали, и она ушла.

— А ты тогда кто? — удивился Эль.

— Ева.

— Ева? Сама придумала?

— Где-то услышала, — малышка пожала худенькими плечиками и спрыгнула на руки Элю.

— Ясно, — он прижал ее к себе и погладил по голове. — Хорошее имя — Ева. Но если Лилит вдруг вернется, я буду рад.

Она кивнула и шмыгнула носом, но разреветься не разревелась.

С того дня дети вели себя как кошка с собакой, и сколько их ни наказывай за постоянные драки, сколько ни проводи воспитательные беседы, лучше не становилось. И тогда от отчаяния он сглупил, решив обратиться за помощью к Ашере — в конце концов, она была матерью и умела обращаться с детьми получше него. Главное, не рассказывать, откуда они на самом деле взялись, и все будет хорошо. А еще показать приманку в виде священного древа, успевшего заметно подрасти, только руки никак не доходили пересадить.

Время не всегда лечит, но порой сглаживает углы. Жена не обрадовалась, когда увидела его в своих новых владениях, однако прогонять не спешила, хотя могла бы попытаться — имперская армия внушала впечатление даже ему. Эль не пытался обеспечить себе аудиенцию, пусть переживание за Адама и Лилит терзали остатки души не хуже клыков лиль. Вот только он знал, что терпение непременно будет вознаграждено, а малыши пусть пока ругаются — недолго этому безобразию осталось.

Так и случилось. Любопытство, сгубившее кошку, привело к нему Ашеру. В один прекрасный день она подсела к нему за столик, когда он завтракал, и долго сверлила взглядом, не решаясь задать вопрос.

— Прекрасно выглядишь, — вытирая губы, сказал Эль.

— Ты, на удивление, тоже, — нахмурилась она. — Яд не подействовал?

— Почему же? — он расстегнул верхние пуговички и отодвинул ворот рубашки, открывая черный узор, впившийся в кожу неминуемой смертью, причем не только тела, но и души, особенно если опустить теории и их подтверждение рыжим незнакомцем.

— Хочешь, чтобы мы тебя очистили?

— О, Совет служит теперь тебе?

Ах, этот ее взгляд, когда она понимала, что проболталась! Он успел забыть, как любил его. Как любил все в ней: каждую черточку, каждое движение, каждый вздох… Не стоило тогда увлекаться и погружаться в былое чувство, но оно так сильно манило иллюзией жизни! Как саму Ашеру приманила возможность посмотреть на священное древо, успевшее вымахать, пока Эль пребывал в Империи.

— Поверить не могу, что из всех нас получилось именно у тебя! — воскликнула жена и с гордостью посмотрела на него. Наверное, в тот момент она тоже поддалась соблазну и вспомнила, как хорошо им когда-то было вдвоем. Иначе зачем ей желать потом ему спасения ценой жизни ребенка?

— Так ты шлялся по погибающим мирам, желая приблизить смерть, но в итоге подобрал в одном из них двух ребятишек и выбрал жизнь? — резюмировала Ашера его нескладный, но казавшийся правдивым рассказ, ведь и такой период в его странствиях имелся.

— Вроде того. Решил добавить немного смысла в ее остаток, — Эль пожал плечами и потрепал по голове жавшегося к нему Адама. — Не в последнюю очередь из-за того, что вот он похож на меня.

Малыш и впрямь был его мелкой копией, отчего напрашивались выводы, что Адама Эль, скорее всего, нагулял на стороне, а Лилит, теперь представлявшуюся всем Евой, взял, дабы скрыть сей факт. Судя по недоверчивой ухмылке на лице Ашеры, она примерно так и подумала, что только играло ему на руку.

— Девочка, получается, до кучи?

— Ну да. Из разных племен, видимо, потому и ссорятся постоянно. Ума не приложу, что с ними делать!

— Так ведь и придется тебе помогать! — в этот раз улыбка вышла искренней, да и намерение чувствовалось благое.

Несколько месяцев они прожили почти счастливой семьей, и даже Ева-Лилит преобразилась, перестав прятаться и плакать втихаря. Они почти не ругались с Адамом, много времени проводившего с Ашерой, будто не ровня ему требовалась на самом деле, а мама. Но Эля все настолько устраивало, что он начал задумываться: а не провести ли ему серию экспериментов, чтобы подтвердить или опровергнуть теорию об изменении души под действием яда лиль. Благо он давно переселился с детьми в домик в более живом, чем Цийон, мире, зато лабораторию оставил на прежнем месте. Единственной загвоздкой было то, что Ашера могла в любое время захотеть проверить дерево, которое сама же запретила пересаживать, боясь, что на новом месте оно может не прижиться.

За размышлениями о том, как бы так все организовать, чтобы жена не заподозрила, Эль и проморгал момент, когда дети устали от игр в послушание и занялись привычными перебранками. Мама Адаму вовсе не требовалась, он всего лишь пытался так привлечь внимание Эля, вызвав ответную ревность. Ева на Ашеру плевать хотела, как истинный звереныш, не доверяя никому, ни к кому не привязываясь, чем путала все наивные планы мальчишки. А то, что девочка научилась не обращать внимания на его шпильки, неимоверно его раздражало, отчего в ход пошли сначала толчки и тычки, затем и мелкие заклинания. Ну а чего? Не слово же, которое запретили. Только и Ева оказалась не так проста, как думалось всем поначалу, и очередной огненный всполох, призванный подпалить ей волосы, встретила наращенной на голове броней. Потом отрастила на руках острые коготки и бросилась на обидчика.

Кинувшийся их разнимать Эль не сразу обратил внимание на черную броню, больше присущую лилу, и когти лиль — его больше занимала необходимость разлепить дерущийся комок, встряхнуть и велеть прекратить, не сорвавшись при этом на слово. Потом заметил, конечно, ведь Ева не спешила все это убирать, и ужаснулся, увидев на щеке Адама черную царапину. Но мальчик как ни в чем не бывало стер кровь рукавом и пригрозил девочке:

— Ты еще у меня получишь!

— Можно подумать, сейчас я получала! — фыркнула та и дернулась было вперед, чтобы продолжить драку, но Эль снова встряхнул обоих, уже молча, ибо онемел, наблюдая, как ранка на щеке затягивается сама собой, не оставляя обязательного черного узора, не снимаемого ни одной магией. У мальчика был иммунитет к яду.

Вполне себе позитивные выводы омрачал тот факт, что Ашера тоже все это видела…

Он ждал разговора на повышенных тонах, а она пришла с теневым мечом на изготовку. Тем самым теневым мечом, который Эль создал для нее, чтобы защитить от нападения лиль. Впрочем, проткнули его призванным копьем, пригвоздив к стволу священного древа, тем самым расставив приоритеты: Ашера хотела восстановить цийонские рощи, но истребить монстров, убивших ее детей, куда больше, причем куда больше, чем когда-то он сам. И призрачное счастье последних дней сыграло с ним злую шутку, потому что Эль не посмел закрыться, посчитав гнев жены праведным, и это была первая большая ошибка, сделанная им в тот день, потому что Ашера не просто решила отчитать его за свершенное — она пришла забрать его дитя, спавшего на руках андроида.

Второй ошибкой стал запрет Еве-Лилит, не позволивший той отбить мальчика.

Третьей и самой фатальной оказалось слово, призванное остановить озвученный Ашерой приговор: девочку сжечь, из мальчика извлечь душу, очистить ту и влить обратно в Эля. Нет, он не видел, как душа Лилит разбивается на множество осколков из-за двух таких противоречивых непреложных приказа. Ашера сама пришла рассказать и показать расцветший на ее плече черный узор, похожий на тот, что красовался на его теле. Она подробно расписала, как четыре смертельных осколка достались Адаму: в глаза, в сердце и в руку, которой мальчик пытался закрыться.

Вот и выходило, что он и впрямь истребил всех обитателей Цийона: и монстров с их потомками, и людей. Только к нему самому смерть отчего-то не торопилась, видимо, из-за священного дерева, делящегося с Элем своей жизненной энергией, будто оно знало причину, по которой ему стоило прожить чуть дольше, чем хотелось…

Лилит очнулась в больничной палате, приподнялась на локтях и, борясь с дурнотой и слабостью, попыталась осмотреться. Получалось плохо, и глаза резал вспыхнувший вслед за ее пробуждением свет. На край кровати кто-то подсел и, притянув ее к себе, забормотал успокоительную чушь. По голосу узнала Адама, а потому успокоилась, расслабилась, уткнулась ему в плечо и почти задремала, если бы не навязчивый «голос разума», начавший вдруг причитать: «Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!» Не без усилия она отстранилась и, приподняв голову, истошно завопила — там, откуда когда-то сияли синевой так бесившие ее глаза Адама, на нее уставились два слепых бельма.

— Не надо, Лилит, не кричи, пожалуйста. Оно только выглядит так ужасно.

— Но ты же, — шмыгнув носом, промямлила она, борясь с подступившими слезами, — ты…

— Я не ослеп, честно. Тебя вот отлично вижу, — в доказательство он стер слезинку с ее щеки, и движение не походило на сделанное на ощупь. — Иммунитет, помнишь?

— Но зачем?

— Прости, я просто не мог позволить твоей душе снова разлететься по мирам. Такой вот эгоист. Как обычно.

— А что потом? Что будет потом, когда ты используешь последний осколок?!

Адам вздохнул:

— К сожалению, он не последний.

Вот оно что! Вот зачем Адам ездил к Люциферу в город! У того как-то оказался четвертый осколок, и мальчишка хотел выменять недостающую часть ее мозаичной души.

— Но как Люцифер его получил?

— Рассказать тебе сказку о яблоках, которые никто не травил, но из-за которых рухнула целая империя?

Лилит нахмурилась. Она предпочла бы информацию прямо в лоб, без метафор и экскурсов в прошлое, тем более заранее понимала, что его «сказка» — одна из тех историй, в которых все плохо заканчивается.

— Ну так? — поторопил ее с ответом Адам. — Рассказывать?

— Да, — она кивнула и, уткнувшись обратно ему в плечо, пробурчала: — Расскажи мне эту хренову сказку.

1. ACCESS DENIED — (с англ.) доступ не разрешен.