Сети Госпожи ужаса

Глава 2

Вход в родной город для Агамемнона стал полной неожиданностью. Его встречали радостными улыбками, и сотни рабынь, которые составляли во дворце подавляющее большинство, махали руками и оглашали воздух восторженными криками. Царь до того растерялся, что забыл, как еще совсем недавно собирался свернуть шею жене-изменщице, которая прямо сейчас встречает его, словно не виновата ни в чем. Агамемнон оставил при себе полусотню Талфибия, который обыскал дворец и никого опасного не обнаружил. Здешняя стража пожала плечами и уверила его в своей полнейшей преданности. Простым воинам было плевать, кто из царей сейчас занимает трон. Лишь бы вовремя давали зерно, вино и масло. И дрова, конечно же. Многие ведь жили во дворце вместе с семьями.

— Гекветы оставшиеся где? — процедил Агамемнон.

— Нет их, — негромко ответил Талфибий. «Спутники царя», вельможи и элита воинская, виновная в измене, из дворца благоразумно сбежала.

— Ладно, — махнул рукой Агамемнон. — Найдем их и покараем. Займись этим завтра же.

— Ступени пурпурными тканями выстелили, царь, — ткнул рукой Талфибий. — Честь небывалая. Словно бога тебя встречают.

— А я есть сейчас бог, — зло оскалился Агамемнон. — Я могу жизнь дать, а могу и отнять. И кое-кто здесь это понимает.

Мегарон, выложенный цветным камнем и расписанный с необыкновенным изяществом царями прошлого, не изменился ничуть. Как бы ни был безумен Эгисф, покусившийся на верховную власть, а тронуть здесь что-либо он не посмел. И трон на месте, и жертвенник справа от него, и стол, за которым цари пируют со своей знатью. Агамемнон поневоле улыбнулся. Родные стены вернули ему благодушное настроение, а выстроившиеся в рядок разодетые дочери пробудили какое-то чувство, отдаленно похожее на нежность.

— Хрисотемида, Лаодика, Электра! — залюбовался царь. — Девочки мои. Выросли-то как. Замуж пора выдавать. Я вам подарки богатые привез.

— Отец! — Электра, его любимица, выбежала вперед и обняла его крепко. — Я так ждала тебя!

— Прикажешь ужин подавать, господин мой? — с каменным лицом спросила Клитемнестра, одетая без обычной пышности. Напротив, вид ее скорее быдл траурным, неподобающим той, кто встречает царя-воина из долгого похода.

— Подай, — кивнул Агамемнон. — На сытый живот и поговорить можно.

— Я распоряжусь, — ответила царица и неспешно выплыла из мегарона.

— Орест где? — негромко спросил царь, и дочери смущенно потупились. Все, кроме Электры, которая никогда за словом в карман не лезла, а правду говорила даже тогда, когда ее и говорить-то не стоило.

— Сбежал наш брат, — ответила царевна. — Как только Эгисф на трон сел, так сразу и сбежал.

— А где Эгисф? — продолжил свою мысль царь.

— Да как только гонец из Навплиона примчал, — задорно улыбнулась девушка, — так он золота в мешок напихал, взял колесницы и с десятком людей ускакал куда-то. У него воинов много, но он их по дальним углам расселил. Не одна неделя пройдет, пока соберет всех.

— Понятно! — протянул царь и проследовал в соседние покои, куда его пригласил виночерпий, сопровождавший поклонами каждое свое слово.

Ужин накроют неподалеку, в малом зале. В мегароне, где нет потолка, зимой уж слишком холодно. Небольшой уютный симпосион, лишенный какой-либо помпезности, встретил царя приятным теплом и ароматами смол, которые бросили в жаровни. Ладан! Кипрский ладан. Редкая штука с тех самых пор, как банды «живущих на кораблях» взяли Энгоми. Агамемнон снял пояс с кинжалом и устроился на ложе, к которому рабыни понесли блюда со свининой, с жареными дроздами и свежим хлебом.

Крошечные тушки, безжалостно сплющенные поваром в тонкую лепешку и обжаренные на сковороде, лежали горой, источая умопомрачительный запах. Агамемнон втянул его в себя и жадно схватил птичку, съев ее в два укуса.

— Дрозды хороши! — заявил он, облизывая масляные пальцы. — Трав не пожалели.

— Зима же, — непонимающе посмотрела на него царица. — У нас всегда дрозды зимой прилетают. Вот, наловили к твоему приезду.

— Да просто я уж и забыл, когда жрал по-человечески, — признался Агамемнон, кроша крепкими желтоватыми зубами нежные птичьи косточки и сплевывая их в небольшой горшочек, который поставили перед ним для этой цели.

— Все лепешки да каша, — прошамкал он, жадно опустошая блюдо. — Вначале посытнее было, а потом куда хуже стало. Редко, когда свинью, козу или корову какую добудем.

Кратер с вином, рассчитанный на десяток человек, опустошался немыслимыми темпами, и виночерпий, повинуясь движению брови царицы, разбавлял вино едва ли пополам. Сегодня праздник, хмельным весельем никто не укорит.

— Ты насытился, господин мой? — спросила Клитемнестра, когда Агамемнон уже осоловел и громко рыгнул, показывая свое удовольствие от сегодняшнего ужина.

— Да, от пуза поел, — ответил царь, и царица повела рукой.

— Дочери мои, оставьте нас с отцом, — произнесла она, а когда девушки вышли, — дала команду слугам. — Все вон!

Служанки, прислуживавшие за столом, виночерпий и мальчишка-раб, который подбрасывал уголь в жаровни, бесшумной стайкой покинули зал, а Клитемнестра повернула к мужу лицо, искаженное ледяной яростью.

— Да как ты мог так со мной поступить? Бессердечный ты негодяй! Ты хоть знаешь, что я тут пережила?

— Чего-о? — Агамемнон даже рот раскрыл от невероятного изумления. — Мне это снится сейчас? Да я целыми неделями мечтал, как тебя со стены сброшу! Я хотел быками тебя разорвать! Кожу содрать живьем! Ты ведь, тварь, Микены без боя сдала и в постель легла с моим врагом! Эгисф отца убил! Или ты забыла?

— А что мне еще оставалось делать? — взвизгнула Клитемнестра, с каждым сказанным словом все больше переходя на истошный крик. — Я должна была в одиночку город оборонять? Ко мне твои гекветы пришли и условия выставили. Или я Микены Эгисфу сдаю и замуж за него выхожу, или конец и мне, и детям моим. Ты думаешь, как я ему улыбалась все эти месяцы? Как в постель с ним ложилась? Да я умереть хотела каждое утро! Я Ореста услала сразу же, чтобы не убили его. Эгисф над моим сыном уже нож занес, я едва успела спрятать его! Ты хоть это понимаешь?!!! Как мне еще в лоб твой медный достучаться?

— Да ладно… чего ты… — Агамемнон, непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора. Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался совершенно не готов.

— Вся ваша семейка волчья! — криком кричала Клитемнестра. — Только ведь и можете, что родную кровь лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид[3], ненавистное Пелопово отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели! Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?

И она зарыдала еще горше, некрасиво кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон, который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного плача и проклятий.

— Бросил меня на съедение этим псам! — рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. — Я Великую Мать молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя проклятая, когда свою землю чуть не потерял!

— Иди ко мне! — раскинул объятия Агамемнон, прижимая к себе жену, чьи плечи продолжали трястись в беззвучном плаче.

Невиданная уже много лет ласка так поразила царицу, что она доверчиво прижалась к нему и затихла, слушая стук его сердца. А Агамемнон, мысли которого путались и скакали сумасшедшим зайцем, пытался осознать ситуацию, которая перевернулась строго в обратную сторону от той, где была всего час назад.

— Ночь на дворе, — сказала вдруг Клитемнестра, которая плакать почти перестала, и теперь лишь всхлипывала едва слышно. — Там воду нагрели. Обмоешься с дороги, господин мой?

— Да! Давай! — с готовностью отстранил ее Агамемнон, который все эти слюни терпеть не мог. Он привык женщин брать жадно, быстро и не обращая ни малейшего внимания на то, что они по этому поводу думают.

— Ты можешь продолжить пировать, господин мой, — многообещающе улыбнулась Клитемнестра. — Я сама буду наливать тебе вино.

И она повела его в купальню, расположенную неподалеку. Там уже все приготовили.

— Хорошо-о! — простонал Агамемнон, вытягиваясь во весь свой немалый рост в высеченной из камня ванне, куда рабыни натаскали горячей воды. Он прихлебывал из кубка и лежал, не шевелясь и закрыв блаженно глаза.

Клитемнестра, сидевшая рядом, с готовностью подливала ему вина и гладила по кудлатой голове, обросшей за время похода сверх всякой меры. У нее здесь, в купальне, множество трав и притираний. Тут есть зола, смешанная с оливковым маслом. Ей промоют волосы, сделав их блестящими и чистыми до хруста. Здесь стоят благовония в небольших кувшинчиках: мирра, привезенная с немыслимо далекого юга, кипарисовое масло и измельченный корень аира. Ими умастят царское тело, обернув потом тончайшим полотном. Агамемнон уже и позабыл, что бывает подобная роскошь. Только ради одного этого стоит домой возвращаться.

Залитая светом множества ламп купальня выложена плитами алебастра и песчаника. Стены кое-где расписаны, но не так нарядно, как у Нестора в Пилосе. Там купальня мало чем от мегарона отличается. Вся изрисована осьминогами и дельфинами, от пола и до потолка. Агамемнон был к такому равнодушен. Ему больше нравилось другое. Предшественники, строившие этот дворец, продумали все как следует, и когда грузное тело царя покинет ванную, то потоки воды, льющиеся на пол, уйдут в скрытые в полу канавки и покинут город по глиняным трубам. Дивное мастерство, которое понемногу начало забываться в череде непрерывных войн и голодных лет.

— Хорошо тебе, муж мой? — неожиданно резко спросила Клитемнестра. — Доволен ли ты, как встретили тебя?

— Доволен, — непонимающе посмотрел на нее царь. — Убить тебя хотел, но теперь не буду. Вижу, что нет на тебе вины. А Эгисфа и прочих предателей я покараю. Отомщу за твой позор.

— Давай я тебе голову помою, — неожиданно мягко произнесла царица. — Закрой глаза, мой господин. Тебе будет приятно.

Агамемнон даже зажмурился от предстоящего удовольствия, представив, как мягкие пальцы будут ласкать его голову, промывая каждый волосок. Но действительность оказалась совсем иной.

— Эй! — крикнул он, ощутив грубое касание того, чего ждал меньше всего. — Ты чего творишь! Я тебя на куски порежу, тварь!

Рыбацкая сеть, сплетенная из тонких волокон, опутала его, когда он попытался встать. Агамемнон поспешил, и ноги его скользнули по гладкому камню ванной. Он снова упал в воду, судорожно хватаясь за ее края.

— Убью! — прохрипел он и повел по сторонам налитыми кровью глазами.

— Теперь не убьешь! Я тебя сама убью! — услышал он злорадный голос где-то сзади, а потом ощутил могучий, почти что мужской удар секиры, которым наградила его любящая жена.

— Ты чего?

Агамемнон завыл, забился в сети, словно пойманная рыба, но чутье, которое усыпила коварная баба, говорило одно: ему не выбраться отсюда. Слишком уж далеко все зашло. Но он все равно будет пытаться.

— За что? — просипел Агамемнон, зажимая рану на голове, из которой текла алая кровь, смешиваясь с водой в ванной.

Он еще может спастись, рана неглубока, бывало и хуже. Агамемнон прикидывал, как бы зубы заговорить ненаглядной своей половине, выскочить из ванны и убить одним ударом могучего кулака. А голова заживет! Боги не допустят его гибели. Он им жертвы богатые принесет.

— Это тебе за дочь мою! — с ледяной улыбкой ответила Клитемнестра. — За то, что ты мою девочку убил! Ненавижу тебя! Сколько ночей мечтала, как сделаю это.

— То воля богов была, — попытался оправдаться царь, но еще один удар топора разрубил ему плечо, вновь опрокинув в воду.

— Ты дурак! — завизжала Клитемнестра. — Ты просто слепой дурак! Ты, вместо того чтобы людей как следует расспросить, Ифигению нашу, дочь мою ненаглядную, как барана зарезал. Там ведь не так все было!

— О чем ты говоришь? — в невероятном изумлении шептал Агамемнон, кое-как пытаясь зажать рану и на плече тоже. Выбраться из ванны он уже не надеялся. Только если договориться с женой…

— Это сплетня! — завизжала Клитемнестра. — Обычная бабья сплетня! У нас такое во дворце по пять раз на день происходит! А пустила ее та дарданская сука, наложница братца твоего! И твоя наложница бывшая! Помнишь ее, муженек? Нет? А я вот хорошо помню! Сам догадаешься, кто ее к тебе подослал? Кто хотел твоему походу помешать? Кто у тебя под боком силу набирает?

— Эней! — обреченно закрыл глаза Агамемнон, в больной голове которого сложились кое-какие факты.

— Эней, — спокойно подтвердила Клитемнестра. — Это его баба, а ты ее родному брату подарил и позволил из рабства выкупиться. Неужто не понимаешь ты, что Эней ее сюда прислал, чтобы твой поход сорвать? Да и ей самой этот поход словно нож острый был. Она ведь в Спарте царицей стала, когда сестрица Хеленэ сбежала. Это она придумала все! Понимаешь ты! Придумала до последнего слова!

— Прости, я все исправлю, — слабеющим голосом бормотал Агамемнон. — Я убью их всех! Богами клянусь!

— Ты вместо того, чтобы до истины докопаться и ту тварь на пытку взять, — продолжила царица, чей голос дрожал от гнева, — собственную дочь убил. Глупец ты и негодяй последний! Эней у нас во дворце был, и он наложницу твоего брата драл так, что ее вопли все Микены слышали. И тогда я тут же поняла все. Она Энею с самого начала служила, проклятый ты дурак. А он ее на ложе взял, не скрываясь, чтобы тебя и Менелая унизить!

— Я убью ее, — пообещал Агамемнон, который вместе с кровью терял жизнь. — Пощади! Я ее найду и убью!

— Она сбежала! — крикнула Клитемнестра. — И догадайся куда? На Сифнос! Нам ее там нипочем не достать!

— Я найду! Я достану! — Агамемнон слабел с каждым мгновением. Он понимал, что если прямо сейчас не перевязать ран, то он просто истечет кровью.

— Поздно, — зловеще произнесла Клитемнестра. — Я уже другому пообещала женой быть, и в том богам клялась. Ты теперь в моей жизни лишний, Агамемнон. Прощай!

И царица, двумя руками подняв легкую секиру, опустила ее с размаху на голову умирающего мужа, который смотрел прямо на нее и даже не пытался закрыться. Он запутался в сети так, что и руку сейчас поднять бы не смог. Он уже принял свою судьбу, как подобает воину. Агамемнон не боялся умереть. Он всего лишь сожалел, что умирает от руки женщины. В этом нет чести.

Клитемнестра стояла и смотрела на ванную, где остывала бурая от крови вода. Могучее тело ее мужа, покрытое сочащимися ранами, опутанное сетью, лежало там без движения. Царица, под которой подломились ноги, села на скамью и прошептала.

— Я сделала это! Я смогла! Эгисф! Я смогла…

В ванную несмело заглянула рабыня и, увидев жуткое зрелище, завизжала и бросилась бежать по коридорам дворца, оглашая воздух отчаянными воплями. Очень скоро в купальню набежали писцы и слуги, и все они со страхом смотрели на свою повелительницу, которая неподвижно сидела, уставившись в одну точку.

— Госпожа, — жарко прошептал ей на ухо командир стражи. — Мы царя Эгисфа во дворец пропустили, как вы и велели. Они сейчас воинов Талфибия добивают.

— Все вон! — послышался резкий голос настоящего повелителя Микен. А когда все ушли, Эгисф укоризненно покачал головой.

— Ну зачем, моя дорогая? Мы же перерезали его воинов. Для чего было так рисковать?

— Я сама должна была это сделать, — безучастно ответила царица. — Ифигения, моя любимая девочка, наконец, отмщена. Ее душа будет пребывать в покое, зная, что убийца понес справедливое наказание.

— Ну, сама так сама, — пожал плечами Эгисф, который ничуть не расстроился от нарушения его планов. — Царь Эней будет доволен. Он предупреждал, что так может случиться. Я прикажу, чтобы Агамемнона вытащили, обмыли и приготовили к погребению. Хоть он и сволочь был, но все же брат мне. Я не пожалею для него гробницы в Круге царей.

— Как хочешь, слуга приблудного дарданца, — Клитемнестра встала и пошла было на выход, но тут в купальню влетела Электра, которая с ужасом уставилась на родную мать.

— Так это правда! — прошептала четырнадцатилетняя девчонка. — Ты лгала! Ты всем лгала! И мне тоже. Ты заманила его в ловушку и убила! Да как ты могла! Оте-е-ец!

И Электра, не обращая внимания на лужи перемешанной с кровью воды, опустилась на колени перед ванной и прижала к губам холодеющую руку Агамемнона. Рыдания сотрясали ее худенькие плечи, а сквозь всхлипы дочери царица услышала отчетливое:

— Ненавижу! Ненавижу вас обоих! Проклинаю! Каждый день буду молить Эрину, чтобы она сожрала ваши черные души!

Она так и осталась сидеть у тела отца, даже когда ее мать и отчим уже ушли. Она не покинет его до самых похорон.