Сети Госпожи ужаса

Глава 9

А ведь у меня получилось. Не иначе, помогли молитвы угаритского плотника и его взывания к такой-то матери. В смысле, к Великой Матери. Всех остальных богов он уже перебрал, пока строил мне катапульту, и ни один из них так ему и не помог. Всего-то десяток прототипов рассыпался под ударами деревянного рычага в станину, а потом дело пошло на лад. До римских монстров мне, конечно, еще очень далеко, но каменюку весом в пять кило эта штуковина уверенно забрасывает метров на двести. Понимаю, не абы что, но здесь ведь все равно катапульты ни у кого нет. И такого чувства юмора, как у меня, ни у кого нет. Я с годами Петросяном становлюсь. У него тоже шутки тупые.

Почему мои шутки тупые? Да просто я бросил по лагерю клич, что плачу по драхме за пойманную змею, и несколько сотен здоровых мужиков пошли шататься по окрестностям и притащили мне три мешка этих гадов, за которых я честь по чести расплатился серебром. Даже за безобидных ужиков. То, что двоих критян в процессе насмерть ужалила гюрза, никого не остановило, только азарта поискам добавило. И вот теперь артиллерийский расчет, матерясь сквозь зубы, со всеми возможными ухищрениями запихивает змей в горшки и замазывает их глиной. Ядовитых из них едва ли десятая часть.

— Бог Диво, повелитель молний, укрепи руку и глаз мой! Я тебе двух жирных голубей в жертву принесу!

Командир расчета поднял лицо к небу, когда воловьи жилы катапульты натянули до тугого скрипа, а рядом сложили небольшую кучу горшков, издававших обнадеживающий шорох. Змеи были живы, и они были очень злы.

— Огонь! — скомандовал я. Неправильно, конечно, но я все равно другой команды не придумал.

Воин в набедренной повязке выдернул запорный штырь, и рычаг с глухим стуком ударил в войлочную подушку станины. Пристрелочный камень врезался в стену, брызнув густым веером осколков.

— Выше поднимай! — крикнул командир, а потом виновато посмотрел на меня. — Простите, господин. Сейчас лучше стрельнем.

Он подложил упоры под станину катапульты, злобно бурча себе под нос.

— Да хрен тебе теперь, а не голуби! Ты думал, я быка за один выстрел дам? Так у меня нет его, быка-то! Я что тебе, царь?

Следующий камень лег точно за стену, а потом воины поместили в ложку первый горшок. Недолгая молитва, и он полетел за стену. За ним полетел второй, третий… пятый… десятый… А потом до меня донеслись испуганные вопли. Фигурки на стене заметались, загомонили оживленно, и их число резко прибавилось. Видимо, находиться внизу стало немного некомфортно.

— Пращники пошли! — негромко сказал я, и Пеллагон молча склонил голову.

Он отлично знает, что делать. Волны стрелков, которые меняются каждые несколько минут, закроют небо градом летящих камней. Десяток залпов и отход на перезарядку. Вот они, кучи голышей, собранных для этой цели. Пращники набивают их в сумку и занимают очередь. Они почти не получают выстрелов в ответ. На стене при таком потоке летящей смерти головы не высунуть. Несколько счастливцев, переоценивших свою удачу, уже упали вниз с разбитой башкой. Даже шлем спасает не всегда, только если камень попадет по касательной.

— Таран! — скомандовал я, и двадцать самых сильных гребцов толкнули вперед телегу, натужно скрипнувшую тяжеленными колесами. Легко отличить человека, годами сидящего на весле. У него могучие руки и плечи, загорелые до черноты, а ноги, наоборот, бледные и непропорционально худые по сравнению с мощным торсом. Они сильны и выносливы, как волы, но бегать не могут и быстро выдыхаются. А вот колотить бревном в дерево крепостных ворот эти парни способны часами. Вся прошлая жизнь готовила их к сегодняшней роли.

Мы уже отработали этот способ штурма, и пока что бороться с ним здесь не могут. В это время вообще крепости брать не умеют, зная из надежных способов одну лишь осаду. А ведь я и тут сумел проявить свое ураганное чувство юмора, нацепив на крышу тарана лошадиную голову, любовно вырезанную египтянином Анхером.

— Бум-м! Бум-м! Бум-м! — раздались мерные удары бронзового копыта, которое украшало острие бревна. — Бум-м! Бум-м! Бум-м!

Разбойная рвань, ухватившая за хвост свою птицу удачи, сдаваться и не думала. Даже тучи камней не смогли помешать им, и вот совсем скоро они начали собираться в кучки, прячась за щитами, и сбрасывать на крышу тарана камни. Приноровились и лучники, которые привставали на считаные секунды и делали выстрел. Теперь вот и у нас появились убитые и раненые, которых потащили в сторону лагеря. Там им вырежут наконечник стрелы, а рану прижгут. А если стрела впилась глубоко, то ее протолкнут насквозь, сломают древко, а потом вытащат с двух сторон. Если вам кто-то скажет, что стрелу легко выдернуть — плюньте ему в лицо. Такой фокус можно проделать, только если стрела — простой деревянный прутик, заточенный до остроты иглы. Если хорошую стрелу потащить на себя, то наконечник останется в ране, где будет гнить несколько месяцев, пока не спровадит владельца тела на тот свет. Как же врача не хватает! Кто бы знал! Я рассчитывал с Махаоном познакомиться, а он сложил под Троей свою буйную головушку. Вот невезение!

Веселый хруст ворот я услышал уже через пару часов работы тарана. Мы всего-то раза четыре поменяли личный состав, чтобы не снижать скорость. И, когда первые доски проломили, выяснилось, что это ничего не решает. За воротами собрали самую настоящую баррикаду, куда стащили вообще все, что только можно.

— Если в лоб пойдем, много людей положим, государь, — мрачно пробурчал Абарис, который столько палок обломал о своих парней, что смерть каждого из них воспринимал так, как будто его обокрали.

— План Б! — буркнул я. — Всегда должен быть план Б! Вот как знал, что здесь непросто будет.

— Так что делаем-то? — непонимающе посмотрел на меня Абарис.

— Ворота доламывайте, — ответил ему я. — Сейчас отвлечем их самую малость. Только бы не переборщить… Мне этот город целым нужен.

Вот же парадокс. Мы заправляем лампы оливковым маслом, а ведь разжечь его очень сложно. На фитиле масляные пары горят, самые легкие фракции. И вроде бы все верно, но тут есть небольшая хитрость. Масло холодного отжима имеет температуру воспламенения куда меньше, чем обычное, и у нас тут все масло именно такое. Только масло нужно брать второго отжима, с котором меньше органических примесей. А еще оно должно быть прогорклым, уже частично окислившись.

Если добавить туда истолченную в мелкий порошок серу, ладан, смолу и хвойные опилки, то получается совсем другой разговор. Только нужно все это нагреть, растворить ингредиенты в масле, не дав ему вспыхнуть, а потом пропитать получившимся составом тряпки, сделав что-то вроде большого фитиля. Если на эту дрянь факел бросить, то горит так, что мое почтение! Я всю зиму промучился, пока подобрал нужные пропорции. В горючем составе масла едва половина.

— Гренадерам на позицию! — скомандовал я, и Абарис весело оскалился. Мы уже приготовили на месте пару сотен заправленных горючей смесью гранат, и он одну из них уже опробовал. Отличная штука, главное, чтобы в руках не лопнула, обдав гренадера потоком жидкого огня. Мы не сразу приноровились к этому оружию…

Тимофей выскочил из дворца и заорал как резаный, едва не наступив на змею, которая проскользнула прямо под его ногами. Он этих тварей боялся до ужаса. Даже ужей, один из которых пополз по улице, где его затоптали матерящиеся воины. Когда на Хаттусу шли, стражник прямо перед ним наступил на кобру, которая цапнула его за ногу. Там и схоронили парня, а змею кое-как забили палками, гоняя по всему лагерю. С тех самых пор Тимофей, который не боялся копий и стрел, на всю ползающую живность смотрел с отвращением и опаской. Даже на скорпионов, которых приходилось порой жрать с голодухи.

— Откуда здесь взялась эта дрянь? — встряхнул он за грудки воина, который охранял вход во дворец.

— Н-не з-знаю, — простучал зубами тот. — С неба прилетела.

— Ты пьяный, что ли? — Тимофей от злости покрылся багровыми пятнами.

— С-сам с-смотри! — протянул воин грязный палец куда-то за спину начальства.

Черная точка в небе, которую Тимофей углядел острым глазом, приближалась с каждым ударом сердца, все увеличиваясь, а потом пробила черепицу богатого дома, стоявшего в сотне шагов от дворца. Оттуда повалили орущие бабы, жены какого-то писца, а потом и сам писец, который ревел, как раненый слон.

— Владычица! Владычица разгневалась! — верещали горожане, пугая до икоты суеверных воинов. — Змей своих наслала! Спасайтесь, люди! Владычица карает нас!

Тимофей побледнел и застыл, до боли сжав рукоять меча. Богиня, которой поклонялось бабье на Кипре и Крите, повелевала змеями. Ее прямо так и изображали, с двумя гадами в руках. Эти статуэтки в каждом богатом доме имеются.

— Плохо дело! — прошептал Тимофей. — Неужто Эней и Великую Мать уговорил помочь. Да что он ей пообещал-то? Неужто тысячу быков дал, если она ему благоволит так?

Видимо, к схожей мысли пришли и остальные воины, собрать которых в строй не могли даже угрозы расправы. Гелон метался по улицам, рассыпая проклятия, но из четырех сотен сохраняли разум едва ли две. Остальные либо побежали к западным воротам, которые осаждающие по странной случайности перекрывать не стали, либо забились в дома горожан. Они боялись гнева богов.

— Эниалий, покровитель воинов, помоги мне! — вскрикнул Тимофей, когда наткнулся на два трупа с посиневшими лицами. Тут совершенно явно не ужик поработал, а какая-то ядовитая тварь, которой до ужаса не понравилось лететь с неба в глиняном горшке. В горшке?

— Вот ведь хитрая сволочь! — развеселился Тимофей. — Напугал так, что я чуть не обделался. А он змей в горшок посадил и за стену забросил. Ну, раз так, отобьемся. Раз не Богиня…

— К воротам! — ревел Гелон, пинками и зуботычинами гнавший всех, кого видел, в ту сторону, где раздавался мерный стук копыта деревянного коня.

Широкую прямую улицу перекрыли завалом из резной мебели, сорванных дверей, столов и даже глиняных пифосов. За ним можно отбиваться долго, ведь главная улица шириной едва ли в двенадцать шагов. Кровью умоется враг, пока проломит оборону. Воины Гелона заняли баррикаду, нацелив луки в сторону ворот, которые изгибались под жуткими, мерными ударами. Ворота хрустели и держались из последних сил.

— Хряс-сь! — доски натужно лопнули, пропустив внутрь крепости что-то подозрительно похожее на конское копыто, и даже Тимофей поежился. Что уж про остальных говорить, которые до сих пор думали, что это Великая Мать на них змей наслала.

— Сколько сбежало? — негромко спросил Тимофей Гелона, который стоял рядом, закованный в бронзу, то выдвигая меч из ножен, то нервно задвигая его назад.

— Третья часть, — зло выплюнул тот. — Из новых все. Как грабить, так они первые, а как биться, тут же к западным воротам понеслись. Чисто кони, на колеснице не догнать. Эней потому и не стал те ворота перекрывать. Хочет город нетронутым взять.

— Бежать надо, дядька, — шепнул Тимофей, на которого огромное копыто, блестевшее бронзой в проломе ворот, произвело самое угнетающее впечатление. — Не продержаться нам, если воины в город войдут.

— Заткнись! — рыкнул Гелон и вытащил меч. — Лучники! Чего спите? Бейте в дыру!

В пролом ворот густо полетели стрелы, а оттуда послышались стоны и сдавленные ругательства. Даже удары копыта прекратились на время. Но потом, видимо, коня переставили, и он начал колотить на пару локтей правее. А в проломе появились воины, одетые в железную чешую, какой ни Гелон, ни Тимофей еще не видели. Неужто из железа начали доспех делать? Могучие парни с уханьем били по воротам топорами, расширяя дыру, а стрелы и копья бессильно скользили по их тускло блестевшим бокам.

— А-а-а! Мать! — заорал один из них, раненый в руку, и дал место товарищу, которому передал тяжеленную секиру.

— Если крайнее бревно перерубят, ворота просто упадут[17], — мрачно сказал Тимофей.

— Или проломят и запорный брус сбросят, — понимающе кивнул Гелон. — К тому все идет. Ну, да ничего. Я им не дамся…

— Вот ведь дурень старый, — шептал Тимофей, доставая меч. — Шапку свою выше жизни ценит. Уходить надо.

Он оказался прав. Сначала левая створка рухнула под ударами топора, а потом и жадные руки сбросили брус ворот. В открывшийся проем немедленно полетели стрелы осажденных, да только без толку все. Прямо за воротами выстроились отборные бойцы, укрытые огромными щитами, сплетенными из лозы. Стрелы увязли в щитах, а из-за спин наступающих полетели глиняные шары, которые разбивались, забрызгивая все вокруг липкими каплями.

— Это чего-о? — Гелон повернулся к Тимофею, глядя на него расширенными от ужаса зрачками. В его глазах плеснулось понимание.

— Масло! Бежим! — рявкнул Тимофей и сдернул дядьку с баррикады, увлекая его дальше по улице. — Да пошли отсюда! Сгоришь ведь, старый дурак!

Не все соображали так быстро, и когда в дерево баррикады впились первые стрелы, обмотанные горящими тряпками, дядя и племянник уже стояли в полусотне шагов от нее. Самые смелые и самые глупые горели, словно факелы. Им было невдомек, что шерсть хитона, облитая этой липкой дрянью, будет полыхать не хуже сухого валежника. Истошные вопли обожженных людей неслись в спину Тимофея, Гелона и полусотни верных парней, пришедших с ними из Афин. Они прихватят самое ценное из своего добра, а потом побегут к западным воротам. Они не станут биться, когда боги так явно благоволят врагу. В конце концов, они же разбойники, а не воины из благородных семей. Их честь не будет задета никак. Откуда возьмется честь у вчерашнего босяка?

Политый маслом деревянный завал еще догорал, когда в Энгоми вошли первые колонны, рядами своих щитов перекрывших улицы города. Прошли полсотни шагов, заглянули в дома, оставшиеся за спиной, обыскали на предмет прятавшихся воинов, закололи, если нашли, вышли из дома. По такому принципу несколько сотен пехотинцев прочесали Энгоми меньше, чем за час, а потом собрались перед царским дворцом, стоявшим в центре. Город был чист, даже змей затоптали. Все «живущие на кораблях» сбежали через западные ворота, прихватив с собой немало добра. Мне плевать на это. Потери небольшие, а древний город остался цел и невредим. Наживем еще. Не стоит оно того, чтобы войско за него класть. Пригодится еще.

Тут, на Кипре, еще несколько басилеев живет, и некоторые из них довольно сильны. Ахейские города Кирения и Пафос уже построены, Тамассос добывает медь в горах Троодоса, а основанный сидонянами Китион вовсю примеряет на себя роль владыки острова и центра по экспорту в Египет. Его специально на самом юге поставили. С независимой торговлей я покончу. Как говорилось в одной умной книге, написанной Марио Пьюзо: конкуренция неэффективна, эффективна только монополия. Там главный герой тоже оливковым маслом торговал, прямо как я.

Куда пойдем отсюда? Сначала пройдем по центру острова и возьмем Тамассос. Это чуть южнее того места, где в мое время располагалась Никосия. Потом пойдем на юг, возьмем Китион. И только потом свернем на северо-запад, к старому Пафосу, где окопалось основное поголовье пришельцев. После этого крошечные ахейские форпосты посыплются, как спелые груши с ветки. Чужаков нужно выдавить с острова, иначе они мне тут жизни не дадут. Вот так-то…

— Великий царь! Прими нашу службу!

Несколько десятков писцов, вельмож покойного царя, купцов и мастеров-рудокопов лежали ниц на полу тронного зала, не поднимая голов. Их не стали убивать, потому что некому тогда будет собрать воедино всю сложную систему здешнего хозяйства. Некому будет добывать медь, некому плавить ее в слитки, сделанные в виде бычьей шкуры, и некому наладить ее продажу, как это велось столетия подряд. Если уж вожак банды счел этих людей полезными и не стал резать, то я тем более делать этого не стану. Ведь Энгоми скоро будет богатейшим городом мира. Мне позарез нужны эти мужики, униженно распластавшиеся на каменном полу.

— Встаньте, почтенные, — сказал я. — Я дарую вам жизнь и свою милость. Никто не отнимет вашего достояния. Никто не обидит ваших жен. И с каждым из вас я побеседую, чтобы понять, какую службу дать по вашим знаниям и умениям.

Лежащие передо мной люди начали вставать, не смея отряхнуть пыль с одежд. В их глазах светилась робкая надежда. Ну, что же, осталось немного. Нужно всего лишь сбросить в море весь пришлый сброд и взять еще несколько городов. Я не потерплю здесь вассальных басилеев, как на Пелопоннесе. Кипр, на самом деле, не так уж и велик, чтобы делиться им с кем-то еще.