Екатерина ехала на встречу с императрицей со спокойной, почти отстранённой решимостью. Хотя ей было хорошо известно о прежнем неприятии и ледяной отстранённости Александры Фёдоровны, она твёрдо намеревалась поддержать Марию, зная о непростых отношениях между императрицей и невесткой. Кроме того, Катерину не оставляли слова деда, который постоянно наставлял её: «Катя, не хорони себя в четырёх стенах, в домашних хлопотах. Поверь, твой Пётр пойдёт далеко и станет влиятельным вельможей. Тебе же необходимо войти в ближний круг великой княжны Марии Александровны. Цесаревич явно благоволит к твоему мужу и непременно приблизит его к себе. Он уже дал понять, что Пётр — его человек».
И вот теперь, взирая на мелькавшие за окном кареты пейзажи, Екатерина готовилась к самой главной встрече — с самой императрицей Александрой Фёдоровной.
Карета Екатерины в сопровождении трёх пластунов, оставленных Петром для её охраны, плавно подкатила к дворцовым воротам.
— Никак земели́ пожаловали? — весело окликнул часовой из казачьей сотни императорского конвоя, сверкнув белыми зубами из-под лихого уса.
— Графиня Иванова-Васильева, супружница нашего командира, — отчеканил пластун, восседавший рядом с кучером.
— Проезжай, говорено за вас! Петря, отворяй ворота!
Едва карета остановилась у подъезда, Екатерину уже встречала Мария.
— Пойдёмте, Катрин, императрица не любит, когда её заставляют ждать, — произнесла великая княгиня с мягким, но заметным акцентом, беря её под руку.
Следом за ними, неся объёмный баул, неотступно следовал один из пластунов. У входа в гостиную сидели три дамы, с нескрываемым интересом разглядывавшие вошедших. Екатерина заметила, как в глазах одной из них мелькнуло узнавание, после чего последовало оживлённое перешёптывание. Не удостоив их вниманием, женщины вошли в двери, которые распахнул с почтительным поклоном дворцовый лакей.
В гостиной в кресле восседала императрица в окружении двух фрейлин. Мария и Екатерина синхронно совершили глубокий реверанс.
— Здравствуйте, Ваше Величество, — тихо произнесла Мария по-немецки.
— Это и есть твой подарок? — императрица с нескрываемым любопытством разглядывала Екатерину. — Ты очень похожа на свою мать, — продолжила она сухо, оставляя неясным, комплимент ли это или просто констатация факта.
Екатерина не почувствовала открытой враждебности — лишь холодную отстранённость. Дед часто говорил, что она вылитая мать, хотя и добавлял, что Катя превзошла её в красоте, а характер у неё «слишком решительный для девицы, если не сказать сумасбродный». Замужество и рождение сына явно пошли ей на пользу. С этими мыслями она смело встретила взгляд выцветших глаз императрицы, казавшейся постаревшей и поблёкшей. К тому же та была без парика, без белил и румян — лишь губы были слегка подкрашены.
— Ты похорошела, — с потаённой горечью произнесла императрица. — Видно, что любишь мужа и любима им. Так и светишься женским счастьем. Оставьте нас, — властно приказала она фрейлинам.
Когда дверь бесшумно закрылась, императрица обернулась к Марии:— Ну, Мари, я жду твоего подарка.
Екатерина быстрым шагом подошла к двери и жестом подозвала охранника. Тот внёс объёмный баул, поставил его на указанное место, неуклюже поклонился и ретировался.
— Что же это? — не в силах совладать с любопытством, поднялась с кресла императрица.
Екатерина, пододвинув баул к столу, принялась с почти церемонной торжественностью извлекать оттуда один предмет за другим. Каждую вещь она бережно доставала, будто совершая священнодействие, в то время как императрица следила за её движениями, затаив дыхание. Когда на столе образовалась россыпь диковинных вещей, императрица приблизилась и, зачарованно перебирая пальцами шёлк и бархат, с немым восторгом принялась разглядывать непривычного кроя вещи.
— И это… всё мне? — обернулась она к Марии, и в её глазах плескалась давно забытая радость.
— Да, Ваше Величество. Осмелилась пригласить Екатерину Николаевну, ибо она сведуща в подобных одеяниях лучше меня. Надеюсь, вы не гневаетесь на мою самонадеянность, — с подобострастной виной в голосе промолвила Мария.
— Ах, какая же ты плутовка! — тронутая до глубины души, улыбнулась императрица. — Если всё это предназначается мне, помогите же облачиться в новый наряд.
Сложив всё обратно в баул, Мария и Екатерина направились в опочивальню императрицы. В коридоре та легким движением остановила приподнявшихся фрейлин. Лакей ловко подхватил ношу, и они проследовали дальше. Нетерпение, казалось, съедало императрицу изнутри — она шла непривычно быстро и целеустремлённо. Мария украдкой улыбнулась Екатерине, многозначительно взглянув в сторону государыни.
В личных покоях государыни, в гардеробной, царило необычайное оживление. Екатерина и Мария помогали переодеться императрице, пребывавшей в состоянии крайнего возбуждения. За всем процессом, подобно тени, наблюдала камеристка, внимательно следила за порядком надевания костюма.
Несмотря на возраст, императрице удалось сохранить изящество стана. Когда новый наряд был надет, Екатерина взялась за завершающие штрихи: вплела в волосы серебряные нити лёгких украшений, уложила косу и собрала её в изящную шишку. Отступив на несколько шагов, она внимательно окинула взглядом результат своей работы и с удовлетворением кивнула.
Императрица приблизилась к зеркалу и застыла, поражённая. В отражении на неё смотрела вовсе не Александра Фёдоровна, императрица Всероссийская, а роскошно одетая восточная женщина. Наряд магическим образом выделял стройность фигуры, умело скрывая возрастные недостатки. Подчёркнутая строгость и богатая отделка тёмно-синего бархатного кафтана, контрастировавшего с белизной шёлковой рубахи и шароварами в тон верха, вместе с мягкими кожаными туфлями в восточном стиле преобразили её до неузнаваемости. Наконец, придя в себя, она медленно повернулась перед зеркалом и тихо рассмеялась. В этом смехе слышалось счастливое девичье удовольствие от приобретения красивого наряда на свой день ангела.
— Простите, ваше величество, но ваши волосы… — тихо, слегка смущаясь, произнесла Екатерина, возвращая императрицу из царства грёз в реальность.
— М-да… Парик здесь действительно будет ни к месту, — с досадой заметила Александра Фёдоровна, одним взглядом оценив образ в зеркале.
— Осмелюсь предложить, ваше величество, воспользоваться краской для волос, — продолжила Екатерина. Собираясь на аудиенцию, она, по счастливой догадке, подумала о возможной седине и прихватила с собой басму и хну. — На Востоке женщины пользуются ею испокон веков. Она не только придает волосам цвет, но и укрепляет их, возвращая силу и блеск. Моя собственная служанка применяет её в лечебных целях.
— Ах, да, я что-то слышала об этом, но видеть не доводилось! — воскликнула государыня. — Ну что ж, давай, будем пробовать! — потребовала она с мгновенно вспыхнувшим энтузиазмом. Но тут же резко подняла руку: — Постой! Остановись! Пора обедать. Сначала помогите мне переодеться. Рано ещё пугать моих придворных таким превращением. Вот покрасим волосы — тогда и будем веселиться! — задорно рассмеялась императрица, и в её глазах запрыгали озорные огоньки.
Обед сервировали в малой столовой, рассчитанной на тридцать персон. Все места за столом были заняты, и общее внимание приковала к себе императрица. Собравшиеся с нескрываемым интересом наблюдали за ней: лицо государыни заметно преобразилось, на щеках играл румянец, а в глазах, давно потухших, вновь появился живой блеск. Она с аппетитом отведала подаваемые блюда, с хрустом съела небольшую миску квашеной капусты и салат из свеклы. От сдобных булочек отказалась наотрез, предпочтя им два ломтика ржаного хлеба с черной икрой, которые запивала клюквенным морсом.
Придворные дамы, встревоженные долгим затворничеством императрицы с Её Императорским Высочеством и графиней Ивановой-Васильевой, были серьезно озадачены и обеспокоены. После обеда те немедленно удалились в личные покои государыни. На все расспросы камеристка лишь загадочно улыбалась, сохраняя молчание.
В столовой, готовясь к ужину, собрались пять приближённых фрейлин императрицы. Их размеренная беседа была прервана появлением Её императорского высочества Марии и графини, сопровождаемой женщиной в причудливом восточном одеянии. На новоприбывших поначалу не обратили особого внимания.
Но вот незнакомка с лёгкостью заняла место, предназначенное исключительно для императрицы. В столовой воцарилась леденящая тишина. С фрейлинами случилось немое потрясение: они замерли, впиваясь в женщину взглядами, полными недоверия и ужаса. Лишь через несколько секунд, с трудом узнав в этой экзотической красавице свою государыню, они испытали настоящий шок. Их лица побледнели, а в глазах читалась смесь изумления и благоговения.
Звенящую тишину разбил спокойный и весёлый голос императрицы, с насмешливой улыбкой наблюдавшей за их реакцией:— Ну, что вы застыли, дамы? Давайте начнём наш ужин.
Её слова вмиг разрушили оцепенение. Комната взорвалась гамом голосов: слышались сдавленные восклицания, обрывки фраз и вздохи изумления. Взоры фрейлин по-прежнему не отрывались от монаршей особы.— Это непостижимо, ваше величество! Просто невероятно! — доносилось со всех сторон.
И самое главное — их изумление было совершенно искренним.
Величественная улыбка не сходила с лица её величества: монаршая особа получала явное удовольствие от того переполоха, что всего несколько минут назад взбудоражил собравшихся. Придворные дамы были ещё слишком взволнованы, чтобы думать о еде; их руки нервно перебирали столовые приборы, а глаза горели жаждой обсудить скандальное происшествие. И только Мария с Катериной, обмениваясь скрытыми от прочих понимающими улыбками, оставались безмолвными наблюдательницами этой красноречивой суеты.
— Что ж, дамы, это платье отныне послужит мне в качестве домашнего наряда. Мне предстоит пройти курс лечения, предписанный мне в обязательном порядке, сроком на три месяца — вплоть до самого Нового года. Прошу вас, графиня, — императрица обратилась к Львовой, — свести аудиенции и личные встречи к минимуму. Мне предписан душевный покой и лишь положительные эмоции. Всё ли поняла? — устремила она взгляд на Львову.
— Да, ваше величество, — склонила голову графиня.
— Вам же я дозволяю отбыть к себе, — она перевела взгляд на Марию и Катерину, — однако обязаны вы являться ко мне еженедельно и лично справляться о моём здравии. Ибо нет для вас заботы важнее, нежели здоровье вашей императрицы. Я не ошибаюсь?
— Разумеется, ваше величество, — с почтительным поклоном ответила Мария.
— Вот и замечательно, — лицо государыни озарила улыбка. — Я вами весьма довольна. А снадобье, что предложила ты, Мария, и впрямь оказалось чудесным — на редкость вкусное и целебное.
Мария и Катерина возвращались в Петербург в просторной карете Марии. Уютное покачивание на ухабах располагало к откровенности.
— Благодарю тебя, Кэтрин, за твою поддержку, — начала Мария. — Без тебя мне бы вряд ли удалось так легко снискать расположение её величества. И в знак моей благодарности я хочу предложить тебе и твоей подруге, княгине Маргарите Долгорукой, стать моими фрейлинами. Ты согласна?
— Я почту за великую честь, ваше императорское высочество, — почтительно склонила голову Катерина.
— Ах, пожалуйста, не называй меня так постоянно, — мягко остановила её Мария. — Когда мы одни, зови меня просто Мария. Или Мари. О, мой Бог! — воскликнула она, на мгновение переходя на родной язык. — Как же всё-таки трудно говорить по-русски! Мне постоянно кажется, что придворные за спиной смеются над моим произношением.
— Ну, что ты, Мари! Ты изъясняешься весьма хорошо, — успокоила её подруга. — Акцент конечно есть, но он лишь придает твоей речи особый шарм.
— Правда, ты так думаешь? — с надеждой улыбнулась Мария.
— Искренне, — с теплой улыбкой ответила Катя.
— Кстати, Кэтрин… Неужели ты и вправду используешь те самые козьи сливки для лица? Ты о них рассказывала императрице.
— Да, это так, — рассмеялась Катерина. — Но не просто сливки, а особой обработки, из козьего молока. Меня научила этому моя служанка Ада.
И молодые женщины, забыв о чинах и условностях, с жаром принялись обсуждать самые сокровенные, тайные рецепты сохранения женской красоты.