Шайтан Иван 8. В тени двуглавого орла.

Глава 2

Моё сознание, будто молнией, опалила вспышка боли — слева, в груди. Ощущение было столь явным, словно кто-то вонзил между рёбер раскалённый докрасна шомпол и принялся его медленно поворачивать. С каждым движением внутри расползался всепоглощающий жар, испепеляющий нервы и мышцы. Мир сузился до этого нестерпимого огня, и я с радостью ушёл в небытие.

Когда сознание вернулось, острота отступила. Боль осталась — тяжёлая, глухая, настойчивая. Она уже не резала, а давила изнутри, будто налитая свинцом.

— Значит я не умер. У мёртвых ничего не болит. — Эта фундаментальная мысль окончательно вернула меня реальность.

— ООО.камандыр, мэня видэш? — Нарисовалось радостное лицо Аслана.

— Вижу. — я еле услышал свой голос. — Где я?

— Госпитал, камандир.

— Где все? —

— Другой комната, сэйчас позову.

— Нет, сначала доктора.

Аслан вылетел из палаты. Через некоторое время быстро вошёл доктор.

— Как вы себя чувствуете, ваше сиятельство? — спросил он встревоженно. Доктор с заметным испугом смотрел на меня.

— Терпимо. Кто вы?

— Надворный советник, Дамиров Всеволод Григорьевич. Главный врач госпиталя, ваше сиятельство.

— Доктор, я могу так обращаться к вам?

— Разумеется, ваше сиятельство. — Поспешил ответить Дамиров.

Я прикрыл веки. Говорить для меня было ещё той задачей.

— Док, всем отвечать, что я в тяжёлом состоянии, прогноз неутешительный. Шансов выжить мало. Так надо. — Заметил непонимающий взгляд доктора. — Ко мне никого не впускать, кроме тех, кого я назову. — Пришлось отдышаться и набраться сил. — Помимо вас, мои гаврики будут проводить процедуры и перевязки. Доверьтесь им, они знают, что делать. Если интересно спросите, они расскажут. Всё. Аслан, зови всех. — Опять передых, сил почти не осталось.

Озадаченный доктор, поклонился и вышел из палаты. Следом ввалились мои ухорезы.

— Живой, командир. — Прошептал Савва. Они стояли еле сдерживая радость. Их глаза были явно на мокром месте.

— Прекратить истерику! Живой я. Так, слушать, не перебивать. — Сил не осталось.- — Савва быстро в жандармерию, скажешь подполковнику Булавину чтобы пришёл. Больше никого ко мне не пускать. Всем говорить: состояние тяжёлое, надежды на поправку очень малы. Скорее всего помрёт.

— Типун тебе на язык! — возмутился Савва.

— Молчать. Слушать. Заготовите больше соляного раствора, промывать рану. Всё помните, что делать?

Все закивали головами.

— Остальное, после.

— Прости меня, командир, что не прикрыл тебя. — Хрипло повинился Паша, опустив голову. Все уставились на меня, ожидая общего приговора.

— Паша, заткнись. Не нервируй меня. Твоей задницы не хватит, чтобы прикрыть меня со всех сторон.

— А чо сразу задница? — обиженно засопел Паша.

— Потому, Паша, что твоя голова ещё меньше чем задница.

Повисла тишина, потом резкое сдавленное хрюканье, после прорвался хохот. Меня самого стало трясти от собственного изречения. Пришлось терпеть. Каждый вздох отдавался болью в груди, а тут такое.

— Всё, заткнулись все. Быстро на выход. Командиру отдых нужен. Обезбол накапать, командир? — спросил Савва.

— Давай, восемь капель, не больше.

Решил проанализировать своё ранение. — Судя по состоянию, задето только левое лёгкое. Крупные сосуды не пострадали. По тому, как дышится, лёгкое опало и не функционирует полноценно. Раневой канал доктор почистил, будем надеяться хорошо, осталось опасаться инфекции и воспаления. Если гнойный плеврит, тогда жди беды. Надежда на мою усиленную регенерацию и повышенную сопротивляемость. Для такого ранения состояние вполне терпимое. При кашле появилась кровавая мокрота. Это вполне допустимо.

Голова стала тяжёлой, мысли замедлили движение. Действует мой обезбол. Я провалился в беспокойный сон.

Весть о тяжёлом ранении графа мгновенно долетела до жандармского управления. Барович и Булавин, встревоженные этим известием, уже собирались немедленно выехать в госпиталь, как к ним ворвался запыхавшийся вахмистр из личной охраны графа.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — Савва замер по стойке «смирно».

— Докладывайте, вахмистр, что случилось? — нетерпеливо бросил Барович.

— На графа совершено покушение, ваше высокоблагородие. Он тяжело ранен и находится в госпитале. По словам доктора, прогноз… крайне неблагоприятный. Полковник просит вас, господин подполковник, срочно прибыть.

— Максим Сергеевич, немедленно поезжайте, — тут же распорядился Барович. — И сразу же доложите мне.

Я почувствовал, как меня осторожно трясут за плечо. С трудом разомкнув веки, увидел знакомое лицо. Послышался голос Саввы.

— Командир, командир, подполковник прибыл.

— Пётр Алексеевич, вы слышите меня? — настойчиво повторял Булавин.

— Слышу и вижу, Максим Сергеевич. — Наконец смог вынырнуть из тяжёлой наркотической дрёмы.

— Как же так, Пётр Алексеевич? — В голосе Булавина слышалась искренняя досада.

Наверное, выглядел я неважно. Скорее всего осунувшееся лицо, бледность кожных покровов с синюшным носогубный треугольником. Следствие сильной кровопотери. Вспомнилось стандартное описание в истории болезни из далёкого будущего.

— И такое случается, Максим Сергеевич. Ничего, ранение серьёзное, но жить буду. Дело рук генштабиста.

— Вы уверены? — с сомнением спросил Булавин.

— Абсолютно. Хотел просить вас, Максим Сергеевич. Поставьте в известность князя Воронцова, что со мной всё в порядке. Не нужно лишнего шума вокруг меня. Сообщите всем, что ранение серьёзное, прогноз неутешительный. Главное, чтобы генштабист успокоился.

— Вы выяснили кто предатель? — с затаённой надеждой спросил Булавин.

— Нет, но теперь я точно уверен, что это не вы. — Неудачно пошутил я. Булавин моего юмора не понял.

— Максим Сергеевич, я в пути и надеюсь, что скоро найду предателя. — Постарался я успокоить Булавина.

— Дай то Бог, Пётр Алексеевич. Хорошо, я выполню вашу просьбу немедленно. Выздоравливайте. При возможности навещу вас. До свидания. — Булавин вышел из палаты.

— Командир, может сделать перевязку? У нас всё готово.

— Давай, — устало произнёс я.

На перевязку, помимо Саввы и Аслана, пришёл главный врач с двумя докторами помоложе. Савва и Аслан в чистых рубахах принялись тщательно мыть руки с мылом. Затем, смочив салфетки спиртовым раствором «Бренди», перевернули меня на правый бок, стали снимать повязку.

— Вахмистр, не могли бы вы комментировать свои действия? — Попросил один из докторов.

— Чего? — не понял Савва.

— Рассказывать, что вы делаете. — Уточнился доктор.

— Ааа., ну это можно, — согласился Савва.

Он обработал раны спиртом, стал набирать в металлический шприц соляной раствор и аккуратно промывать раневой канал.

— Значит, так. Я соляным раствором промываю рану. Пуля, когда пробила плоть, то разворотила всё на своём пути. Вы, доктор, очистили её, но всё, что внутри, не смогли достать. В этом и вся херня. Кровь, плоть, что погибла, всё одно осталась. В рану попала грязь, а с ней всякие мелкие твари, что глазу не видно. Мало того, что все остатки гниют, так эта дрянь всякая начинает там жировать. Жрать и ср…., ну гадить, значит. От этого всего может начаться антонов огонь, а это, считай, хана раненому. Вот поэтому мы хорошо промываем рану. Вот эти полоски ткани хорошо смачиваем и вставляем в дырки, чтобы грязные жидкости в ране не задерживались. Солевой раствор вытягивает на себя всю нечисть гнилостную. Так что нельзя сразу дырки зашивать. Гнильё всё в нутрях останется.

После длительного молчания и наблюдения за перевязкой один из докторов выдал:

— Оригинальная трактовка, но вполне понятная. В этом что-то есть, господа.

Савва предусмотрительно не стал ввязываться в научные разговоры с эскулапами, а сосредоточенно заканчивал перевязку.

— И сколько, по-вашему, не нужно зашивать рану, вахмистр? — Спросил главный врач.

— Эт надо по выделению смотреть. Ежели гноя и другой дряни нет, а только кровянушка, то можно шить одну дырку. Другую чуть позже, когда и кровянушка пропадёт.

— Так вы и шить умеете? — Удивился доктор.

— Да, мы все умеем. Кто лучше, кто хуже. Не так, конечно, как командир, но могём.

— А почему раствор такого странного цвета? — поинтересовался один из эскулапов.

— Так мы его с настоем ромашки мешаем. Командир сказывал, он мелкую нечисть хорошо убивает.

— А если рана наружная? — не унимался доктор.

— Ну, это легче. Рану почистить, соляным раствором промыть и зашить, если надо. Ну и мазь волшебную наложить.

— Как волшебную? — озадачились доктора.

— Эт командир так называет, мы проще: «Вонючка».

— М-да. — задумчиво протянул главврач.

— Точно, доктор. Как говорит командир: «Век учись, и всё равно дураком помрёшь».

— Это почему? — опешили доктора.

— Так не можно про всё знать. — Мудро закончил Савва.

— Это тоже ваш командир сказал?

— Он самый.

Перевязка закончилась и бойцы всё, убрав за собой, вместе с докторами покинули палату.

***

Доложившись начальству, Булавин поспешил к князю Воронцову.

— Ваше высокопревосходительство. — В кабинет к князю вошёл адъютант. — К вам просится жандармский подполковник Булавин, по срочному делу.

— Проси, — кивнул Воронцов.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Подполковник Булавин.

— И что за срочность такая? — Спросил Воронцов, разглядывая посетителя. Подполковник подошёл вплотную к столу.

— Совершено покушение на полковника графа Иванова-Васильева. Он тяжело ранен. — Вполголоса сообщил Булавин.

— Как ранен?! — Вскинулся от неожиданности Воронцов.

— Ваше высокопревосходительство. Не нужно так реагировать. Да, граф ранен, но, надеюсь, не смертельно. Он в госпитале.

— Вы виделись с ним? — Нахмурился князь.

— Да, ваше сиятельство. Я только от него. Признаться, выглядит он не очень. Хотя судить не могу. Ранен в грудь. Я с просьбой, ваше высокопревосходительство. В интересах дела будут распространяться слухи, что граф при смерти. Он просил известить вас, что это только слухи. Он постарается к прибытию цесаревича встать на ноги.

Булавин заметил, как напряжение, овладевшее генералом, отступило.

— А что за дело, подполковник? Или это секрет?

— Да, ваше сиятельство. Пока секрет. Единственное, что могу сообщить вам. Из-за него графа пытались убить.

— И куда граф умудрился вляпаться, что его пытались так подло убить?

— Ваше высокопревосходительство, граф не играет в мелкие игры с карточными шулерами. Как вам, наверное, известно, наличие у него серебренного жетона с золотой каймой нашего ведомства. Тех, кто имеет такой знак, единицы.

— Да уж, как-то вылетело из головы, подполковник. Надеюсь, вы позаботились об охране.

— У него своя охрана, ваше высокопревосходительство.

— Однако она не спасла его от ранения. — Усмехнулся генерал.

— И на старуху бывает проруха. Абсолютно от всего уберечься невозможно, к большому сожалению.

— Ладно, — вздохнул генерал. — Я поставлю в известность атамана. Вы не возражаете?

— Нет, только, как мы оговаривали ранее. Тяжёлое ранение с неизвестным исходом. Прошу разрешения удалиться.

— Можете быть свободным, подполковник. По возможности, сообщайте, как у вас идут дела.

— Непременно, ваше высокопревосходительство.

Когда дверь за подполковником закрылась, Воронцов погрузился в размышления о полковнике графе Иванове-Васильеве. Он никак не мог определиться в своём отношении к нему. Человек из самых низов стал приближённым лицом к императорской фамилии. Друг цесаревича Александра. Князь пристально наблюдал за ним во время их совместной дороги в Пятигорск. Действительно искреннее уважение атамана к своему подчинённому. Уважительное отношение начальника штаба линии, офицеров и самого Мазурова. Но окончательно его поразила манера графа докладывать по поводу намечавшихся военных действий. Чётко, лаконично и понятно до мелких подробностей. Воронцов буквально заслушался красивой речью графа с точки зрения военного человека. И это докладывал человек без военного образования. Даже кадетского корпуса не имея за плечами. Он навёл подробные справки о нём. Если отмести слухи и банальную зависть, получалось, что всего он добился сам.

–Только его игры с жандармами?

Как все военные, в душе князь тоже недолюбливал их. Копаться в грязном белье и калечить судьбы людей. Дело, недостойное офицера. Но… С каким пиететом жандармы относятся к графу, хотя он не состоит на службе в жандармском корпусе.

— Ах да, серебряный жетон, да ещё с золотой каймой. Серьёзный аргумент. — вспомнил Воронцов. И все равно, не смотря ни на что, граф нравился князю. И ему было искренне жаль, что он получил тяжёлое ранение.