Суккуб для наследника

Глава 18 Жаркое утро

Солнце поднялось довольно высоко, а Ди всё спал.

Чтобы как-то убить время, Николь спустилась на кухню и занялась тем, к чему не прикасалась уже почти больше месяца — приготовлению лекарственного отвара с добавлением капельки магии. В прошлом именно эта магическая капля делала её товар востребованным и помогало не только сводить концы с концами, но и худо-бедно жить. Это было её небольшим, любимым делом, позволяющим чувствовать себя полезной.

Но с тех пор, как в жизни появились Стрегонэ, ни на какие хобби и полезные дела времени не осталось.

Николь порхала от полки до полки на маленькой, прожаренной солнцем кухоньке, доставая то одну травку, то другую. И светились они в её руках тем же жемчужным светом, что и глаза, да только в этот раз цвет был красивым, успокаивающим. Вскоре и сам отвар, закипающий на камфорке, приобрёл перламутровое сияние.

Занимая руки, Николь пыталась разгрузить голову. Перестать думать о том, какие вопросы Ди станет задавать и, главное, что ей отвечать? Стоит ли изощряться и лгать, изобретая правдоподобие там, где его нет? Или сказать неправдоподобную правду, раз и навсегда поставив в этой истории точку?

Стрелки часов не успели добраться до полудня, а в маленькой квартирке Николь стало уже так душно, что дышать нечем. Кондиционеров в бедном квартале не предусмотрено, иначе с платёжками за электричество не расплатиться, а окна открывать бесполезно — с улиц можно поймать ещё больший жар.

Входя в комнату, Николь не слишком осторожничала. По её меркам гость проспал достаточно.

Застонав, Ди пошевелился. Выглядел он так, как и полагается после глубокого запоя или загула. Лицо отёкшее, под глазами синяки. Не знай Николь, что накануне он был практически трезвым и до его таблеток дело не дошло, решила бы, что он в глубоком отходнике и накануне ломки.

Она забралась с босыми ногами на горячий от солнца подоконник и пригубила свою чашку с лимоном и с сахаром, не сводя взгляда с гостя, занявшего её постель.

Ди пошевелился, открыл глаза.

— Что такое? — простонал он слабым, ленивым голосом. Как и полагается пьянице в глубоком похмелье. — Где я?

— У меня дома.

Ди, наконец, удалось распахнуть глаза и несколько секунд он смотрел на девушку воспаленным взглядом.

— Николь?.. Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу.

Ди снова трёт глаза, и без того воспалённые. Потом пытается устроиться на подушках повыше и со слабым стоном обессиленно сдаётся, упав на постель обратно.

Николь терпеливо ждёт.

— Что я тут делаю? Чтоб мне сдохнуть, если я помню, как здесь оказался!

— Ты оказался здесь потому, что едва не сдох, — в тон ему отозвалась Николь, флегматично делая очередной глоток из чашки. — Вот, возьми.

Она протянула ему его порцию.

Ди, приняв чашку, осторожно втянул аромат, подозрительно морщась:

— Бергамот?.. Терпеть не могу. Бергамот, имбирь и мёд. А здесь пахнет и тем, и другим, и третьим. Что это?

— Витаминный коктейль для наркомана и алкоголика.

— Не преувеличивай. Я… — Ди словно завис, глядя перед собой невидящими глазами. — Я не помню, сколько вчера принял. Чёрт! Даже не помню — что?..

— Пей то, что дают сегодня. В отличие от твоего дилера, я палёнку не распространяю. Средство высшей пробы.

Ди с подозрением вновь заглянул в чашку:

— Думаешь, стоит рискнуть попробовать?

— Уверена. Тебе точно не станет хуже.

— Мне бы твою уверенность, — обречённо вздохнул Ди и, словно горькое лекарство, одним махом, осушил стакан.

— Надо было пить мелкими глотками.

— Надо было сказать об этом заранее. Там точно мёд, — скривился Ди. — Прости, я мёд мелкими глотками пить не в состоянии. Слушай, опусти жалюзи! Проклятое солнце бьёт в глаза.

Жалюзи у Николь не было, но она задёрнула шторы.

Ди со вздохом облегчения вытянулся на подушках:

— Ты будешь сильно меня ненавидеть, если я честно скажу, что не помню, как у тебя очутился? Рискну предположить, что я был в невменяемом состоянии и каким-то образом отыскал твой дом. Говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Я хотел извиниться.

— Не трудись сочинять. Побереги силы.

— Нет, правда. Мы расстались… недружелюбно. И это моя вина.

— Думаю, ты специально так расстаёшься с девушками? Чтобы позже не рисковали снова приставать.

— Я знаю, что ты бы этого делать не стала… меньше всего на свете я хотел тебя обидеть. Правда.

— Перестань, как попугай, повторять это слово — «правда», «правда». Чем чаще ты его произносишь, тем меньше внушаешь доверие.

— Не поспоришь. Но…

— Хватит, Ди. Ты не приходил ко мне извиняться.

— Но ведь зачем-то я всё-таки пришёл? — поморщился он.

— Ты хоть что-то помнишь из вчерашнего вечера?

Он сжал пальцами виски:

— Я… — на белом лбу появились тонкие морщинки. — Я должен был кое с кем встретиться…

— С девушкой, — услужливо подсказала Николь.

— Да.

— Не удивительно. Ты меняешь их… то есть — нас, — как перчатки. Впрочем, если подумать, никто ведь с такой быстротой перчатки не меняет. Очень часто, короче.

— Она казалась особенной.

— Полагаю, если бы она могла тебя услышать, была бы польщена. И что в ней было такого особенного?

— Я уже ни в чём не уверен. Даже в том, что она не была порождением моего воображения.

— Осталось только добавить «правда». Что же в этой особенной девушке смогло тебя зацепить? Что есть такого в ней, чего нет, скажем, во мне?

— Ну, во-первых, каждый раз, когда я её видел, она была в сногсшибательном сексопильном красном платье. И выглядела так, что на неё бы даже у мёртвого встал.

— Да, соглашусь, что мне, в моей пижаме с кошками, такого эффекта не добиться. Так всё дело в платье?

— Не-а, — засмеялся Ди. — Всё дело в том, что она — огонь.

— В каком смысле?

— В прямом. На ней красное платье, у неё красные волосы и, в последний раз я, вроде как, допился до того, что мне стало мерещиться, будто девица классно сосёт кровь.

— Как эротично, — поморщилась Николь. — Но о вкусах не спорят. Мне-то всегда казалось, что блондинки привлекательнее рыжих.

— Если подумать, то хороши и те, и другие. Каждая по-своему.

— Я — это уют и покой. А твоя рыженькая — страсть и огонь. Но и платить приходится кровью и нервами. Уверена, что ты сделал неправильный выбор. И в глубине души уже жалеешь.

— Я не уверен ни в чём. Даже в том, что изначально какой-то выбор у меня вообще был.

— Как это стоит понять?

— Иногда мне кажется, что всё мне только приснилось. И эта рыжая Изабель лишь порождение впавшего в лихорадочное состояние мозга. Каждый раз, когда мы встречались, заканчивалось передозом. Или, может быть, в качестве рыжей красавицы ко мне приходит сама смерть? Это совпадение, что каждый раз после этого я оказывают рядом с тобой — как думаешь?

— А сам ты что по этому поводу думаешь?

Дианджело посерьёзнел.

Он произнёс медленно, не глядя на Николь:

— Думаю, что не существует на свете красавиц, способных ходить по потолку. Либо я сошёл с ума, либо… похоже, в скором времени мне снова придётся отправиться в реабилитационный центр.

— Зачем?

— Чтобы рыжие красавицы перестали бегать за мной по стенам.

— Может быть тут как раз тот случай, когда психиатр нужен не столько тебе, сколько красавицам? Хороший специалист сможет объяснить им, что, на самом деле ты совсем не так хорош, чтобы сила притяжения переставала держать на земле?

— Очень смешно, — скривился Дианджело. — Я не шучу. Я действительно видел… понимаю, что звучит бредово… — вздохнув, сокрушённо добавил. — «Синий лёд» — зло. Но готов поклясться, я же ничего крепче шампанского вчера не принимал! Мне хотелось оставаться вменяемым хоть в одну из наших с ней встреч.

— Хотел выглядеть наилучшим образом в глазах огненной красотки?

— Хотел убедиться, что такой, какой она мне кажется, её в моих глазах делает не метадон. Я ничего вчера не принимал. Уверен. Ты мне веришь?

— Это так важно — верю я тебе или нет? Главное, во что веришь ты сам.

— Похоже, у меня всё настолько плохо, что дальше не куда.

— Отлично, что ты это осознаешь. Чем не повод для попытки побороться со своей зависимостью? То, о чём ты говоришь, вполне вписывается в классическую картину делириантов — бредовые видения, необоснованный страх, иллюзия изменения пропорция тела или его частей. Даже ребёнок расскажет тебе о том, что наркоман не способен оценивать своё состояние и может навредить своему здоровью или здоровью других людей. Ты же сам понимаешь, что нужно остановиться? Чем раньше, тем лучше, и лучше сегодня, чем завтра. У тебя зависимость. Ты же не станешь это отрицать?

Николь видела, что её слова вызывают в нём раздражение. Желание огрызнуться.

— В наркотической зависимости выделяют три стадии…

— Я знаю! Поверь, об этом я знаю побольше твоего.

— Надеюсь, ты этим не гордишься?

— Не стоит мне читать мораль. Ты мне не мамочка. Даже не друг.

— А я думаю, что друг. И как твой друг, я не стану молчать о том, что одним из наиболее частых осложнений наркомании является психотическое расстройство личности. Рассказать, в чём оно выражается?

— И без тебя знаю.

— В утрате способности различать внешний мир и свою субъективную реальность. Ложные умозаключения, галлюцинации…

— Да понял я, понял! Не трудись продолжать.

— Отрицание проблемы, связанных с приёмом психотропных запрещённых веществ — один из симптомов заболевания, между прочим.

— Да что ты говоришь?..

— Ты должен сам захотеть избавиться от этого. Без этого ничего не выйдет.

— А ты бы хотела излечиться от самого приятного и красивого видения в твоей жизни?

— Если бы оно пыталось меня преследовать и убить — то да.

— А если бы ты была вовсе не против умереть? И этот вид смерти, в объятиях красивой «красной» женщины, отнюдь не самый неприятный.

— Я пытаюсь тебе помочь, — мягко сказала Николь.

— Мне не нужна помощь.

— Моя?..

— В том числе.

— Это неправда. Проблема существует. Но чтобы начать её решать, нужно признать её наличие, а не прятать голову в песок, словно последний трус. Чего ты боишься? От чего бежишь? Неужели ты не видишь, что причиняешь боль тем, кто тебя любит — твоей матери, брату, сестре⁈ Разрушая себя, ты и их разрушаешь тоже. Неужели для тебя их благополучие, страдание, боль — ничего не значат?

— Я не хочу причинять им боль. Но пока я жив и дышу, это будет длиться. У меня не получается это изменить.

— Значит, ты плохо пытался. Я не понимаю — не понимаю, правда! Ты не кажешься ни злым, ни жестоким, ни слабым. Что в тебе надломлено до такой степени, что нельзя починить?.. Почему ты не борешься за самого себя⁈

— Зачем?..

Николь не знала, что ответить.

Она не могла этого понять — как можно камушком идти ко дну, без попытки плыть? Она была одинокой, никому не было до неё дела. Её тёмная половина пыталась подчинить её сознание не хуже наркотиков. Но ведь она же боролась! Зачем?.. Не знала. Просто не понимала, как можно вести себя иначе.

— Затем, что ты нужен мне. Я не могу видеть, как ты занимаешься саморазрушением. Это больно, это страшно. Ты должен бороться. Ты гораздо сильнее, чем думаешь сам о себе.

Она замолчала.

Ди сверлил её острым взглядом:

— Я тебе нужен?.. Серьёзно?

Насмешка, надежда, презрение — его лицо выражало все эти чувства по очереди.

— Да, Ди. Серьёзно. Очень серьёзно. Такие, как ты — люди с зависимости, отлично чувствуете людей. Ты знаешь, что я говорю правду. Ты для меня важен.

— Ты меня почти не знаешь, — покачал он головой.

— Ты, например, вообще не уверен, что твоё видение в красном существует, но ради неё готов был целый вечер «чистеньким» проходить. Не всегда нужно хорошо знать человека, чтобы впустить его в своё сердце. Особенно, когда в нём и без того слишком пусто.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты спас самого себя, Дианджело. Тебе всё это не нужно: наркотики, девушки в красном, чудовища в тёмном переулке. У тебя может быть совсем другая жизнь — яркая, красочная, полная любви и гармонии.

— Ох, Николь… — покачал он головой. — Мне приятно, что ты так хорошо обо мне думаешь. Очень не хочется тебя разочаровывать. Но — ты ошибаешься на мой счёт. Мне никого не спасти. Если тебе нужен спасатель, стоит обратиться к моему брату. А я — это я. Я же с самого первого нашего разговора уже говорил тебе — ты пытаешься выбрать не того брата. У Фэйро в голове есть свои жирные тараканы…

— Ты нарочно пытаешься всё обесценить? Раз и навсегда запомни — ты можешь не принимать моих чувств. Они тебя ни к чему не обязывают. Но у тебя нет права переводить стрелки. Я не ребёнок, которому в утешение можно дать другую игрушку. Да и в утешении я не нуждаюсь. И я «не выбирала», кем из вас двоих увлечься. Потому что, такие вещи не зависят от нас. Не мы выбираем наши чувства — они приходят, как любая стихия, вне зависимости от наших желаний. Но мы можем противостоять им. Или направлять. В зависимости от обстоятельств.

— Вот что ты за человек? О чём не заговори — найдёшь способ разразиться пафосной тирадой, — закатил глаза Ди.

— Ещё раз посмеешь мне предложить вместо себя твоего брата, и я не только пафосной тирадой разрожусь.

— А что ты сделаешь?

— Не только твои глюки могут бегать по потолку. У меня это тоже неплохо получается.

— Правда?

— Когда-нибудь продемонстрирую. А будешь меня так бесить — и тебя научу. Устроим гонки?

Дианджело рассмеялся:

— Почему бы и нет?

— Но это дальняя перспектива, а на ближайшее время план-минимум — твоя реабилитация. Правило простое: никаких наркотиков.

— С планами всегда одна и та же беда. Планировать легче, чем воплощать их в жизнь.

— А никто никому лёгкой жизни и не обещал.

— Ладно, бог с ними, с планами. Будущее себя проявит. Меня же напрягает прошлое. Хоть убей, не понимаю, как мог зайти к тебе в гости? Ведь я даже не знаю твоего адреса! Как же я здесь очутился?

Вот они и подошли вплотную в тому, от чего Николь до последнего старалась увильнуть. Пока не звучал прямой вопрос у неё не было необходимости в прямом ответе. Во всём, что случилось до сих, не было прямой лжи — лишь недоговорённость.

Сердце забилось сильнее, ладони взмокли, и она поспешила вытереть их о пижаму как можно более незаметно. Судя по внимательному, пристальному, вопрошающему взгляду Дианджело, получалось не очень.

«Просто ответь, что ты не знаешь, как он оказался на пороге твоего дома», — пронеслось в голове.

Это так просто — взять и солгать. Он же наркоман. Он поверит. Его зависимость способна дать объяснение всему, что происходит в последнее время. Любой несуразности и странности. Объяснить необъяснимое. Но совесть Николь противилась такому естественному и простому пути. Нельзя морочить голову тому, от кого хочешь получить любовь и доверие.

Ложь не бывает во спасение. Ложь — это всегда предательство. Но как сказать такую правду?

Видимо, сомнения отразились на её лице, потому что Дианджело тоже нахмурился:

— Всё в порядке? Надеюсь, я на этот раз ничего не натворил?

— В том-то и проблема.

Ди развёл руками, жестом требуя объяснений.

— На этот раз ты вёл себя паинькой, — улыбнулась Николь.

— И это — проблема? — фыркнул Ди.

— Сейчас я не готова говорить об этом. Но когда-нибудь всё тебе объясню.

— Что — объяснишь?

— Есть кое-что, касающееся меня, что ты должен знать…

— Ладно. Допустим. Но почему это нужно откладывать?

— Потому что…

Раздавшаяся переливчатая трель звонка во входную дверь избавила Николь от обязанности продолжать свою речь.

— Кого принесло? — недовольно буркнул Ди.

Облегчение Николь было недолгим. Ровно до того момента, как она распахнула дверь.

И как только она это сделала, ей захотелось застонать. И закрыть дверь обратно. И для надёжности неплохо было бы ещё и засовом обзавестись. И ставни на окна навесить.

— Клод?.. Ты-то что здесь делаешь?

Он был. как всегда, сногсшибателен. Настолько сногсшибателен, что Николь ощутила неприятный укол ревности. Даже не оборачиваясь, она была уверена, что Ди таращится на её сводного братца с тем же вожделением, с каким на него пялились все, имеющие счастья (или несчастье — тут уж как посмотреть) повстречаться с этим созданием ночи.

Клод изящным движением отбросил с лица длинные волосы, открывая взглядам точёные черты лица. Несмотря на эту красоту, всё в этом существе кричало о его опасности. По крайней мере, Николь ощутила, как мурашки табуном пробежались по телу и напряглись мускулы.

— Привет, ангелочек, — шёлковым голосом пропел сводный брат и вновь, как и каждый раз при их встрече, Николь ощутила, как этот голос изысканной лаской скользит по её коже.

При мысли о том, что Ди может чувствовать тоже самое, захотело выцарапать старшему братцу глаза.

— Решил нанести тебе визит. Давно не созванивались. Я соскучился. Могу войти?

— Конечно — нет!

— Не будь злюкой и не держи меня на солнце.

Клод наклонился чуть вперёд, его волосы мягкой волной мазнули её по лицу, обдавая запахом железа, пепла и полынной горечи.

— Я не слишком его уважаю, ты же знаешь?

Голос его зазвучал ниже, и хотя скользящая шелковистость из него никуда не ушла, под шёлком ощущалась сталь:

— Впусти меня.

— Я ещё не сошла с ума.

— Нам нужно поговорить о вчерашнем, милая.

— Кто это? — в голосе Дианджело звучали нотки ревность.

Его можно было понять. Стоило появиться Клоду, и все начинали ревновать к нему всех.

Проклятое искусительное яблоко раздора.

— Ты не одна? Ангелочек наконец-то рискнуть расправить крылышки и немного полетать? Кажется, твоему другу я не слишком нравлюсь?

— Ты мало кому нравишься.

— Чистой воды ложь. Впусти меня. За порогом становится слишком жарко. Слишком много солнца для детей ночи не полезно.

Николь с такой силой сжала кулаки, что ногти впились ей в кожу:

— Входи, чёрт тебя возьми!

Клод ужом проскользнул в тень её маленькой квартирки. Здесь едва ли было прохладнее, чем на улице. Но прямых солнечных лучей не было.

Мужчины разглядывали друг друга с неприязненным интересом.

— Всё ещё возишься с пищей? — хмыкнул Клод.

Николь сцепила руки за спиной, стараясь унять дрожь.

Дианджело и Клод — дьявольское комбо.

— Пищей?.. — напомнил о себе Ди. — Твои слова похожи на оскорбление.

Клод всегда двигался с плавной, текучей грацией. Он переместился к блондину вплотную. Правая рука инкуба скользнула по волосам Дианджело, накручивая на палец его локон.

Николь почувствовала болезненный приступ ревности. Она прекрасно знала, как действует на людей Клод. Испытала это на собственной шкуре. И успела узнать стремление Дианджело ко всем видам порочных, разрушительных для души и тела, удовольствий. Ей совершенно не хотелось наблюдать продолжения.

— Это не оскорбление, — Клод наклонился к лицу Ди, замерев на минимальном расстоянии. — Это всего лишь констатация факта.

На несколько самых ужасных в её жизни секунд Николь показалось, что Ди сейчас поцелует алые, как вишни, губы её омерзительного (в данный момент) брата.

Но блондин поднял руку и, перехватив запястье, крепко сжал, заставляя Клода разжать пальцы.

Брат Николь отстранился. Губы его насмешливо изогнулись:

— А ты сильнее, чем кажешься, малыш. Надо же? Противостоять чарам инкуба? Не думал, что у тебя получится.

— Противостоять — чему?..

— Есть такие существа, мальчик, кажутся юными, но на самом деле древние, как сам этот мир. Мы своего рода вампиры, способные вызывать неконтролируемую волну вожделения у жертвы перед тем, как выпиваем её до суха.

— Прекрати! — с яростью, на которую не считала себя способной, прорычала Николь. — Прекрати над нами издеваться — ты! Чудовище!

— Я? — чёрная бровь картинно изогнулась. — Издеваюсь?

— Только попробуй ещё раз приблизиться к нему, и…

Клод насмешливо фыркнул:

— И ничего ты мне не сможешь сделать, ангелочек. Но успокойся. Я не собираюсь отбирать твою игрушку.

— Он не игрушка!

Клод криво усмехнулся:

— Ну, да. Не игрушка. И не пища. Но кто же он тогда? А?.. Любовь всей твоей жизни? Так, что ли?

Небрежно склонив голову, Клод вновь скривил губы в полуулыбке. А потом, повернувшись в сторону Дианджело, щёлкнул у него перед глазами пальцами:

— Поспи пока немного, парень. Нам нужно поговорить с моей милой маленькой сестрёнкой.

Ди остался стоять, словно кукла, у которой закончился завод. Глядя перед собой ничего не видящими, пустыми глазами.

— Что ты с ним сделал⁈

— Ничего. Но заметь, как легко я это «ничего» с ним сделал. Я вообще могу сделать с ним всё, что пожелаю. А он даже не вспомнит об этом. Люди — слабы. Для таких, как ты и я, они не более, чем пища.

— Не тебя решать! Зачем ты пришёл⁈ Как ты…

— Посмел?.. — в глазах его горела неприкрытая усмешка. — Ну, а почему бы мне и не прийти к тебе? Ты же приходила ко мне. Столько раз, сколько хотела. И когда просила моей помощи, я ни разу не отказывал тебе. Не так ли?

— Тебе нужна моя помощь? — недоверчиво протянула Николь.

Ей пришлось сделать над собой усилие, когда Клод шагнул к ней. Он провоцировал её, в этом не было сомнения. Но зачем?

— Что тебе нужно?

Очередная кривая полуулыбка скользнула по его губам:

— Мы одной крови, ангелочек. И в этой части города над такими, как ты, я Мастер.

— Что это значит?

Николь уставилась ему в глаза, замечая, что они сужаются в вертикальные линии.

Он наклонился ниже, обнимая девушку за талию и привлекая к себе ближе:

— Сколько бы ты не пыталась себя обмануть, притворяясь человеком, но настанет время, и в коконе бабочке станет слишком тесно. Ты расправишь крылья. Держать свою истинную природу в клетке с самого начала утопическая идея. И в глубине души ты это знаешь.

— И что, по-твоему, мне нужно сделать?

— Взгляни на него? Красивый мальчик, правда? Такой нежный и хрупкий. Пройдёт ещё каких-нибудь пять-десять лет, и эта привлекательная оболочка изменится. В ней останется меньше духа и станет куда больше плоти. Красивый мальчик начнёт толстеть, лысеть. Черты его лица отекут, заплывут и сотрутся дурными страстями и уходящими годами. Это при благоприятных обстоятельствах. Но скорее всего, он попросту не проживёт эти десять лет. Героин убьёт его раньше. Так разве не гуманнее подарить ему самую сладкую смерть из всех существующих?

— Попробуй повторить это ещё раз, и я выцарапаю тебе твои наглые глаза, братец.

Клод засмеялся, прижимая Николь к себе. С каждой секундой его объятия всё меньше напоминали дружеские.

— Бессмертные не должны любить смертных. Как не влюбляются волки в овец. Это противоестественно. Ест наш мир и есть — их мир. Можешь не убивать его, если не хочешь. Но не обманывай себя, ангелочек. Вместе вы никогда не будете. А если и будите — то недолго. Ваше счастье будет куда короче твоих горьких сожалений.

— К чему эти речи, брат?

— Инцест существует в мире людей. Их природа слишком несовершенна и даёт мутации. Но на таких, как я и ты, запреты не распространяются. Мы можем брать всё, что захотим.

— Ты мой брат. А я — человек. Отпусти меня. И не смей больше трогать.

— Ты всё ещё забавна, маленькая сестрёнка. Хорошо. Подожду, пока повзрослеешь. В конце концов у нас впереди много времени.

— Не рискуй. Вечность поседеть успеет.

— Так уж и успеет? — Клод небрежно уселся на край стола, демонстративно закидывая ногу на ногу. — Но как хочешь, бегать за тобой не буду. Это дело утомительное. Ты, наверное, и сама заметила, пока бегала за этим своим белобрысеньким?

— Тебе правда было не лень тащиться сюда, чтобы произнести все эти речи?

— Я притащился сюда за другим. Я так понимаю, этой ночью ты неплохо порезвилась?

— Это тебя не касается.

— Касается, если ко мне один за другим заявляются сначала представитель инквизиции, затем — один из магов. И каждый с вопросами. О тебе.

— Я не понимаю?

— В нашем мире мы все немного под колпаком. Дети Ночи вынуждены играть по правилам, подписанным давным-давно, Николь.

Клод почти никогда не звал её по имени. С чего сегодня такая милость? Или — немилость?

— Инкубы не обладают магией. Так уж повелось. А маги не способны вытягивать энергию тем способом, каким это умеем мы: я и ты. Улавливаешь мою мысль?

— Смутно.

— Хорошо. Скажу напрямую. Твои «опыты» нарушили общий магический фон и тебя отследили. Не так много существует магов, способных открывать прорывные порталы из любой точки. Ты — ценный трофей. В Магическом Сообществе каждый новый драгоценный камушек каждый древний магический род стремится затащить в свою сокровищницу. Чтобы расширить, так сказать, свои возможности. Выиграть генетическую лотерею. Придать потомкам новые магические свойства. Инкубы и сукубы, как и вампиры, занимают низкую социальную ступеньку в глазах магических аристократов. Нас терпят охотнее вампиров, потому что мы способны дарить острые ощущения. К тому же, маги считают, что способны держать нас под контролем и не боятся нас. Но твоя мать была ведьмой. Ведьма, в глазах классического мага, это нечто вроде уродца. Не совсем человек, но и уже не зверюшка — переходная стадия. Существо, получившее способности, которых у него быть не должно. А ты, дитя инкуба и ведьмы, по своим способностям и силе, ну, если я правильно понял то, что мне сегодня наговорили, превосходишь многих магов. Они приглашают тебя обучаться в одной из Высших Магических Академий. Это великая честь с их стороны.

Николь удивлённо глядела на Клода.

— Магическая Академия? Они что, существуют на самом деле?

— Существуют. И если ты согласишься, тебя там будут изучать. С одной стороны. Скорее всего, там же, в Академии, тебе подберут мужа. Но, с другой стороны, обеспечат твою безопасность от проклятых инквизиторов, вампиров и оборотней — всех тех, кто так охоч до нашей силы. Ты можешь согласиться. Или прийти под мою защиту, оставшись с нашим народом. Но оставшись среди людей ты погибнешь, Николь. Погибнешь ради человека, который больше всего на свете жаждет новую дозу героина. Который даже не говорит, что любит тебя.

— Почему — погибну?

— Потому что инквизиторы устраивают зачистки. И как только ты сделаешь неверный шаг (а рано или поздно ты его сделаешь, потому что ничего не понимаешь в мире Детей Ночи) они придут за тобой. Ты была в безопасности, пока была человеком и я не тревожил тебя. Но ты больше не человек. Тебе нужна защита. Придёшь ко мне — я готов тебе её дать, как даю её любому инкубу или суккубу в нашем городе. Решишь уйти к магам — поступишь правильно, хотя и у них легко тебе не будет. Но худший выбор, который ты можешь сделать — это попытаться здесь. С ним.

Николь не заметила, как Клод ушёл. Возможно, он применил с ней тот же трюк, что и с Ди?