Суккуб для наследника

Глава 22 В клетке

— Привычки нарываться на неприятности у меня нет, — устало вздохнула Николь.

— Да? — саркастично протянул Охотник в ответ. — А это тогда что же? — кивнул он на всё ещё обездвиженного, обнажённого оборотня.

— Кто вы, мать вашу, такие? — окатив посетителей ледяным взглядом зашипел Фэйро. — Что здесь делаете? Ни одного из вас сюда не приглашали.

Второй Охотник также опустил (или, точнее — опустила) свою «маску-зорро»

— Мы ты те, кто только что спас твою задницу, смертный. Не благодари.

— Смертный? Хорошо хоть не «магл», — закатил глаза Ди.

Первый Охотник подошёл к обездвиженному оборотню, и, выхватив из-за спины то, что в первый момент Николь приняла за длинный двуручный меч, приставил его к обнажённой спине поверженного противника. Того подбросила разрядом, как от тока и голубые. Затем сверкающие голубые ручейки пронеслись по его коже.

Оборотень дёрнулся, застонав. Потом попытался подняться на ноги.

— Не стоит, — прокомментировала его действия девушка, зависая над ним.

Оборотень затравленно глянул вверх.

Это было неприятно. Даже жутко — волчий взгляд и оскал на человеческом лице.

Губы его задрожали, но не от плача. На ментальном уровне Николь вновь услышала утробное урчание.

Парень-охотник приставил свою покрытую вязью рун «волшебную палочку» оборотню к пояснице оборотня, предупреждающе качая головой:

— Не стоит рыпаться, волчонок. Ты и без того нарушил все законы.

— Я не нарушал законов!

И в человеческом облике голос оборотня сохранил рыкающие нотки. Он был низким, жёстким и хриплым.

— Ты напал на человека в его доме. На глазах у других людей. Если это не нарушение, то — что тогда?

Своё «оружие» охотник от поясницы поверженного противника отнял, поигрывая им на манер хлыста.

— Она!.. — волчонок яростно ткнул в сторону Николь острым пальцем. — Она не человек.

— Зато они, — девушка-охотник мотнула острым, эльфийским подбородком в сторону братьев Стрегонэ, — люди.

— Зачем ты это сделал? — деловито поинтересовался её напарник у волчонка. — Совсем идиот? Думал, что нарушение Договора сойдёт тебе с рук?

В ответ оборотень только недовольно сопел.

— Ладно, — презрительно бросил Охотник, — давай, поднимайся. Объяснишься позже.

— С хрена ли я должен объясняться⁈

— Хватит трепаться. И только попробуй что-нибудь выкинуть. Дай мне повод и я охотно освобожу Конклав от лишних заседаний. Никогда не питал любви к вашему мохнатому племени.

— Суккубы тебе нравятся больше? — оскалился оборотень.

Девушка-охотница жёстко рассмеялась:

— Шутишь⁈ Все парни, не зависимо от нации или расы, к этим шлюшкам питают слабость.

— Полегче с высказываниями, — потребовал Ди. — Особенно — оскорбительными.

— А то что, смертный? Подашь на нас иск в ваш суд?

— Зачем же в наш? Можно и в ваш.

— Каким же образом ты собираешься это сделать? — улыбаясь так, что улыбка её была гораздо хуже волчьего оскала, поинтересовалась девушка. — Несколько моих манипуляция, и ты вообще забудешь о нашей встрече.

— Разве это не противозаконно? Манипулировать человеческим сознанием?

— Всё исключительно в рамках закона. Смертные не должны знать о нашем существовании. Но, судя по всему, вы уже в курсе?..

— Нет! — решительно заявил Ди. — В первый раз такое вижу. Ну, если не считать глюков под кислотой.

— Считай, что в очередной раз наклюкался, если не хочешь неприятностей для своей подружки.

— А почему у моей подружки должны быть неприятности?

— Я уже говорил — таким, как мы, запрещено сообщать таким, как ты, что мы,

— Ну, и?.. Дальше то — что?

— А то, что раз она тебе открылась, то нарушила Договор.

— Ты сам точно кислоту не принимаешь, чувак? Уж больно ты странный. Ничего мне моя подружка, которую твоя подружка, с чего-то называет странными словами и ругательствами, мне не сообщала.

— Но ты не слишком удивлён тем, что увидел?

— Я, вообще-то, в шоке!

— Хватит трепаться, — сухо заявила девушка. — Нам пора. В Конклаве разберутся, кто тут прав, кто виноват и кого за что карать. Ты, красавица, тоже идёшь с нами. А вы двое — свободны.

Николь почувствовала, как вокруг кистей её рук что-то оборачивается прохладной скользкой лентой. Потом ощутила резкий рывок и полную дезориентацию. Это ощущалось так, будто в один момент ей на голову набросили непроницаемый мешок из непроглядной темноты, крутанули вокруг себя и — сдёрнули. При чём всё так быстро, что желудок подкатил к горлу. Николь едва не стошнило.

Вместо собственной квартиры она стояла в совершенно незнакомом месте, напоминающим древние руины.

— Это что?

— Шагай, давай, — раздался за спиной неприязненный голос девушки-охотницы.

— Как тебя зовут? — спросила Николь.

— Для тебя — никак.

— Ты со всеми такая дружелюбная? Или мне особенно повезло?

— Я уже сказала, шагай и помалкивай.

Шли недолго. Через несколько десятков метров по каменным голым плитам Николь и напавшего на неё волчонка втолкнули в камеру. От коридора их отделяла только дверь-решётка.

— Вы считаете разумным держать меня рядом со страшным серым волком⁈ — возмутилась Николь. — Он меня и без того чуть не съел!

Девушка не удостоила её ни словом, ни взглядом.

Парень же, окинув плотоядным взглядом, хмыкнул:

— Если он тебя доест, его накажут.

— Очень утешительно! — с иронией проговорила Николь. — За что меня заперли? Я никому не причиняла вреда, н на кого не нападала. Я, вообще-то, жертва. Выпустите меня!

Парень-охотник снова хмыкнул:

— Тебя нашли среди смертных. Явно тобой очарованных.

— Я — суккуб! Моя обольстительность от меня не зависит. Что за безумие? Нельзя же судить человека за то, кем он родился.

— Ты — не человек, — заявила девушка. — Ты нечисть. Мы своё дело сделали. С этими пусть разбираются те, кому положено.

— Сука! — заорала Николь вслед стерве с перекошенным шрамом лицом.

Николь почувствовала, как мурашки холодят спину.

Медленно развернувшись, она увидела, что волчонок сидит у дальней стены на корточках. Тёмные волосы падали ему на лицо, но его желтоватый, хищный взгляд пробивался через занавеску чёлки, как луна сквозь кусты. В парне, несмотря на его молодость, угадывался смертельно опасный хищник.

— Ну, и зачем? — голос Николь дрогнул, выдавая её испуг. — Для чего ты это сделал? Для чего было всё усложнять — и для себя, и для меня? Зачем ты на меня напал?

Оборотень, наконец, поднял голову. Лицо у него оказалось симпатичное.

— Ты меня не узнаешь? — прорычал он тихо.

— А должна?

И, как только спросила — сразу узнала. А узнав, смолкла, удивлённая и пристыженное. В ту ночь, когда Исабель учила Николь охотиться именно этот парень был «донором».

— Я слышу, как ускоряется твоё сердце.

Оборотень поднялся.

Ну, почему эти охотники не дали ему хоть какую-нибудь одежду⁈ Чтобы хоть чресла прикрыть? Это же отвратительно — смотреть на совершенно голого мужчину. И наблюдать процесс эрекции. Испытывая неловкость и за него, и за себя.

А ещё — страх. Одежда, как хорошие манеры, помогает скрыться, давая возможность не видеть и не замечать порой даже то, что важно.

Николь нервно сглотнула, заставляя себя не смотреть вниз — лишь в жёлтые, коньячного цвета, глаза. Которые словно светились изнутри, будто в самой радужке прятался фонарик.

Оборотень растянул губы в довольной улыбке:

— Я чувствую твой страх, шлюшка.

— Как не бояться слабой женщине в моём положении? Волк может сожрать; мужик — изнасиловать. Послушай! Хватит уже рычать и пускать на меня слюни!

— Я не пускаю слюни, сука.

— Я в переносном смысле. Твоё желание безответно, предупреждаю сразу.

— По-твоему, я собираюсь дать тебе в очередной раз на мне кормиться⁈

— Нет. Просто… просто всё сложно. И мы тут застряли. Из-за тебя, между прочим. Что возвращает нас к вопросу: какого чёрта ты решил вломиться в мой дом и разнести его⁈

— Ты ещё спрашиваешь⁈

— Да. Ты знаешь иной способ что-то узнать?

— Ты, дешёвая шлюшка. Сучка и подстилка.

— Тебя дезинформировали. В твоей характеристике нет ни граммы правды. Я — ответственная, добрая, верная и милая. Но, даже если бы ты был прав, и я действительно была бы женщиной низких моральных норм — разве это даёт тебе право загрызть меня белым днём в моём же собственном доме?

Договорить она не успела, потому что Серый Волк решил взяться за старое. Прыгнул вперёд, схватил за горло когтистой лапой, впечатал в стену. Но на этот раз стена за спиной Николь была твёрдой, и не рвалась, как картонка.

— Ты! Как ты смеешь надо мной издеваться⁈

Если он ждал ответа, то просчитался. Ответить ему Николь никак не могла. Он перекрыл доступ к кислороду, а без воздуха не бывает звука.

— Отвечай! Тебе смешно⁈ Смешно⁈ После всего, что ты натворила⁈

Понимая, что он сейчас её придушит, если не насмерть, то до обморока, Николь всерьёз испугалась и разозлилась. Организм, расценив опасность как реальную, наконец обратился к скрытым магическим резервам. Сила, что была в Николь, вырвалась на свободу. И отбросила от неё волчонка словно щенка.

Пришла его очередь прижиматься спиной к стене, бессильно вырываясь из невидимых объятий.

— Я над тобой не издеваюсь. Я правда не понимаю, что я тебе сделала?

— Из-за тебя, проклятая тварь! Всё из-за тебя!..

— Можно немного подробностей? Слушай, если ты пообещаешь больше не бросаться на меня, ни с клыками, ни с кулаками, возможно, нам удастся нормально пообщаться?

— Я не хочу с тобой общаться. Я хочу тебя прикончить!

— Если так, тогда виси у стенки дальше.

— Я вырвусь. А потом вырву у тебя кишки!

— И что дальше?

— Ты сдохнешь.

— Что дальше?..

То ли спокойный, деловитый голос Николь сбил «пламя страсти», то ли Волчонок не заходил в своих фантазиях так далеко, но он вдруг как-то подозрительно быстро успокоился.

— Я поняла — ты хочешь мне отомстить. Теперь осталось выяснить — за что? Чтобы ты понимал, я совсем недавно узнала о своей «особенности». До этого жила обычной человеческой жизнью. Я не пыталась тебя оскорбить, уничтожить, насмехаться — я пыталась научиться с этим жить. Понимаешь?

— Хреновое объяснение. Оно ни хрена не уменьшает того зла, что ты мне причинила.

— Ну, пообещала секс и продинамила. С этим живут. С кем не бывает? Можем, объявим перемирие?

— Для чего?

— Чтобы свалить отсюда, объединив усилия.

— Это — как?..

— Это когда вместе. Совместная деятельность.

— Я про «свалить», — с сарказмом процедил собеседник. — Как ты собираешься свалить из тюрьмы, предназначенной для того, чтобы удерживать всякую нечисть, вроде нас с тобой. Тут стены зачарованы так, что призрак туманом не просочится.

«Значит, трюк с открытием порталов и тоннелей не провернуть», — огорчилась Николь. А она надеялась.

— Но, даже, предположим, ты бы оказалась таким ярким самородком, что сумела бы пробить брешь в непробиваемом. Знаешь, что было бы дальше?

— Нет.

— Охотники скрутили бы тебя быстрее, чем меня в прошлый раз. Скоротать время подобным образом, конечно, можно. Но от Судебного Конклава не сбегают.

— И, зная это, ты всё равно зачем-то поперся в мой дом? Вот, чем ты думал? Неужели я так раздразнила твоё самолюбие?

— Самолюбие? Да ты о чём, вообще⁈ С той нашей встречи я обращаюсь хаотично, понимаешь⁈

Оборотень вновь угрожающе надвинулся. Николь выставила вперёд руку в предупреждающем жесте — мол, не шали. И не забывай про стены за своей спиной.

— Нет, — совершенно искренне призналась она.

— Мы обращаемся только в полночь, в полнолуние. В дни равноденствий и солнцестояние порою получается процесс контролировать, но чаще всего всё происходит хаотично. Знаешь, какого это — вырубаться, ничего не помнить? Зачастую, над разорванным трупом какого-нибудь бедолаги? Чтобы такого не происходило в периоды обращения нас контролируют.

— Кто?

— Охотники. Маги.

— И как они успевают вас всех отслеживать?

— Мы сами приходим. Мало кому нравится быть чудовищем, знаешь ли! Лучше быть вампиром, чем ликонтропом. Вампиры хотя бы выбирают, кого есть.

— Ужас, — согласилась Николь.

Она-то думала, что ей не повезло? Но — это?..

— Обычно перед нападением достаточно просто прийти в место, подобное этому. Тебя изолирует. Ты побеснуешься. А потом снова станешь человеком. Но ты — ты всё испоганила!

— Как?..

— Это ты мне ответь — как! А главное — зачем?

— Я не могу ответить, потому что не понимаю, что с тобой случилось?

— Мои обращения стали хаотичными. Я могу обернуться даже при первых приближениях сумерек! Моя жизнь превратилась в полный кошмар!

— Мне жаль.

— Думаешь, этим, твоим «мне жаль» что-то стало лучше?

— Я… я могу извиниться.

— К какому месту приложить твои извинения? Верни всё, как было.

— Не могу.

Глаза парня сверкнули настоящей волчьей желтизной, заставляя Николь невольно попятиться.

— Я правда не могу! Я не знаю. Я не больше твоего понимаю, что произошло.

— Да понял я уже, понял, — сарказмом в голосе Волчонка можно было отравиться, настолько он был наполнен ядом. — Ты белая и пушистая. Просто ангел. А всё остальное — либо страшное недоразумение, либо досадная случайность. С вами, суккубами, всегда так. Никогда ни в чём вы не виноваты.

— Я…

— Последняя буква, которую хочу от тебя слышать.

— Ладно. Ты прав. Я виновата. Но в вашем Сумеречном Мире я так же слепа, как обычный смертный. Вроде, что-то слышу, вроде, что-то чувствую. Но ни черта не контролирую!

— Добро пожаловать в Клуб, — без тени сочувствия проговорил Волк.

— Знаешь, а в шерсти ты мне нравился даже больше. Живенький такой. В человеческой же ипостаси зануда страшная.

— В человеческой ипостаси я могу тебя отодрать, шлюшка. А волчьей — сожрать. Чтобы не оставлять следов преступления.

— Тебе это не может, псинка, — из темноты за решёткой выступил блондин.

Капюшон с его лица был откинут, открывая бледное, породистое, волевое, но недоброе лицо.

— Её отсутствие станет достаточной уликой для того, чтобы запереть тебя о-о-очень надолго. Как неблагонадёжного и опасного.

— Я не контролировал себя. За что вы собираетесь меня судить?

— Ну, может быть, не судить, — пожал плечами Охотник. — Может быть, просто оценят, насколько ты опасен. И изолирует.

— Но это же несправедливо, — заявила Николь. — Нельзя судить за то, что ты не можешь контролировать.

— Милая, хорошенькая сучка, как бы тебе подоходчивее объяснить, чтобы не тратить на это время дважды? У нас тут не ювенальная юстиция в демократической стране. В либерализм мы не играем. Если видим опасность — устраняем. Если монстр не может себя контролировать, пытаемся запереть. Ну, это те, кто моложе и погуманнее, вроде меня. А так — устранить. Проще всего. Окончательно и бесповоротно. А там пусть ангелы и демоны разбираются, кто прав, а кто в чём виноват. Невинным — рай, остальные — в ад.

— Сам с такой психологией в ад попасть не боишься?

Охотник дерзко засмеялся:

— Моя жизнь состоит из ликвидации таких, как ты и твой друг. Каждую ночь я убиваю, рискуя быть убитым. Если знаешь, чем это лучше ада, которым ты тут мне грозишь, скажи. Я не боюсь ада. Я в нём живу. А сейчас, рыжуля, давай-ка, тащи свою задницу сюда.

— Зачем?

— С тобой кое-кто побеседовать хочет.

— Никуда я с тобой не пойду!

Не успела Николь договорить, как Охотник вскинул руку. Оборотень проворно отскочил к стене и прежде, чем она успела сообразить, что происходит, вокруг её рук вновь обвилась серебристая лента необычного кнута.

Белокурый парень вёл себя так, словно она была заарканенным животным.

Николь предприняла попытку освободиться, но стоило крупице магии просочиться к рукам, как кожа загорелась с такой силой, будто она сунула руки в кипяток.

Охотник покачал головой. Он издевательски поцокал языком:

— Не делай так. Хуже будет. Пошли.

— Не хочу! Я тебе не доверяю.

— Я тебя не спрашиваю. И это не то предложение. Опции «отказаться» не предусмотрено.

С каждым шагом неприязнь Николь к этому высокомерному, напыщенному парню лишь усиливалась. Она кожей чувствовала его презрение к себе. Презрение и некоторую долю гадливости, как если бы она была блохой или глистой. Никто раньше не демонстрировал в её сторону подобных эмоций.

И это было неприятно. Мягко говоря.

Потом дверь открылась и её втолкнули в большой кабинет. Или библиотеку? Всюду горели свечи — ни одной лампы. Можно подумать, что они переместились в прошлые столетия или параллельный мир?

Блондин подтолкнул Николь к столу. Высокому, массивному. Столешницу поддерживало нечто вроде массивных колонн, с которых щерились вырезанные по дереву горгульи морды. За столом сидел высокий, худой, красивый мужчина. Весь в чёрном, с головы до ног. Волосы его тоже были цвета вороного крыла. И в было в его облике нечто зловещее и птичье.