Светлейший князь 4

Глава 2

К началу осени все наши планы были воплощены в жизнь, кроме конечно строительства новых заводов, но они были заложены и работа кипела.

Когда я последний раз был в Туве, мне даже не верилось, что три месяца здесь была самая настоящая война.

Никаких проблем с китайцами не было. Все таки они очень трудолюбивы и потрясающе послушны и покорны. Это как же надо их дошкурять, чтобы эти люди поднимались на бунт и устраивали восстания и гражданские войны которые длятся десятилетиями.

Русский язык они надо сказать усваивают на лету, жизнь просто заставляет это делать, на пальцах особо много на стройке не объяснишь.

Среди наших «старых» китайцев было достаточно уже образованных и по-европейски, поэтому у Тимофея было были помощники. А трок самых продвинутых предложили ему создать новую китайскую письменность на основе кириллицы, взяв за основу принцип — каждому звуку своя буква.

Я в это дело раньше времени вникать не собирался, сделают — тогда и будем смотреть.

Михаил Максимович Морозов приподнес нам большой сюрприз. Когда стал вопрос кого назначать главным на новой пограничной линии он неожиданно вызвался возглавить это дело.

Такая кандидатура нас устроила во всех отношениях, тем более что с ним должны были пойти двое младших сыновей: один в Улангол или Улангом, не знаю как правильнее говорить, другой на Тэс. За лето к нам пришло еще полтора десятка семей староверцев и они все пошли за Морозовыми.

Сначала у меня были сомнения, как без проверки посылать людей на такое ответственное дело. Но оказалось, что все они пришли к нам по приглашению Морозовых.

Среди нашего старого населения тоже оказались желающие и в новых, только что заложенных, станицах к началу осени оказалось ровно по двадцать пять семей. Мужики несли сторожевую службу, в свободное время занимаясь общественными и личными делами. До положенной численности эти сотни комплектовались командированными из долины.

Новые станицы напоминали осажденный военный лагерь, строгий пропускной режим, комендантский час и внутренние патрули.

Михаил Максимович распорядился военному делу обучить всех женщин, а молодежь обучать с четырнадцати, так чтобы к шестнадцати это уже были воины.

С Оюн Дажы они сразу же нашли общий язык и занялись хорошими совместными делами.

Все колодцы и родники были расчищены и облагорожены. Где есть возможность они начали строить пруды и рукотворные озера, а в Тэсе свой кирпичный завод.

Из Монголии и Китая никаких известий не было. Такое впечатление, что ничего не произошло. Даже более того, Лонгин забросил удочку на продолжение торговли и тут же пришел караван с чаем и тканями. Торговцы были монголы.

Они за свои товары попросили серебро, а получив его, тут же купили у нас заказанную заранее бумагу и металлические перья и наши шерстяные ткани.

Лонгин зарядил по всем своим каналам задачу: как избежать новой войны и наладить отношения с огромным Китаем. Ни о каких уступках с нашей стороны речи пока нет.

Никаких плохих предчувствий и мыслей у меня не было. И даже более того мне хочется петь.

Вчера вечером в Мирскую станицу, где я решил провести ночь перед встречей с окружным начальником, примчался заместитель Лонгина по разведке Адар-оол. Теперь правда это Семен Тимофеевич Адаров.

Два года назад он принял святое крещение и мы называем его исключительно по православному. У него такое потрясающее и совершенно секретное известие, что он не решился доверить его нашим средствам связи и решил привезти его лично, вдобавок взяв еще и конвой.

Надо сказать, что это того стоило.

Сразу же после разгрома Чжан Цзинбао источник из спальни великого цзяньцзюня, а по нашему генерал-губернатора с резиденцией в Улясутае, убыл в Пекин. И вот из Поднебесной пришла первая весточка от неё. То, что это женщина, единственное моё знание об этом источнике.

Императорские курьеры, не щадя лошадей, принесли теперь новости из другой спальни. Сейчас это самая важная спальня империи Цин — спальня Нюхуру Хэшэня.

Сейчас это почти всесильный фаворит стареющего императора Хунли, правящего под девизом «Цяньлун» — «непоколебимое, славное».

Императору скоро семьдесят пять и уже несколько лет реальная власть в стране всё больше переходит в руки его нового могущественного фаворита Хэшэня. Молодой манчжур за несколько лет сделал головокружительную карьеру от сюцая, персонального специалиста императора по китайской нумерологии и императорского телохранителя до фактического правителя государства. Сейчас он занимает уже несколько важнейщих постов в империи и готовится стать канцлером.

В дальнейшем он станет зятем императора и почти десятилетие будет фактическим правителем государства, войдя в его историю как величайший коррупционер.

Его век закончится сразу же после смерти Хунли. Арест и вынужденное самоубийство — таков будет конец главного негодяя китайской истории. Конфискованное имущество было оценено в сумму, сопоставимую с доходами государства за восемь лет. Крайне мерзким на мой взгляд было наличие у него шестьсот шести рабов и гарема, где держалось шестьсот наложниц.

Есть интересный лозунг или девиз: «Быть, а не казаться!» Так вот лозунг и богдыхана и всей империи Цин другой: «Казаться, а не быть».

Информатор Лонгина скорее всего была европейской женщиной и она дала совет, прислать посольство и попросить причислить нас к данникам Цинской империи. А то, что мы разбили их войско, так это не беда, это в истории Срединной империи уже было, в Бирме и во Вьетнаме. Но формальное признание первенства Поднебесной и выплата дани решили исход этих войн.

Я нечто подобное предполагал, но Хэшэнь назвал еще и четкую сумму дани и того, то должен получить лично он.

Поразительно, но главным требованием была выплата пресловутого пушного налога. И сверх этого десять тысяч лянов серебра одномоментно, а затем раз в десять лет. Лично Хэшэню тоже десять тысяч и ежегодно по тысячи.

Кроме этого мы должны будем принять участие в военном походе против среднеазиатских ханств если они нападут на Цинскую империю. Но выполнение этого обязательства с нас потребуют не раньше чем через пять лет.

Все наши завоевания остаются у нас, и территории и люди. Нам было обещано право торговать с Китаем. Для этого хоть каждый день мы можем присылать караваны в Улясутай.

Военный поход в Среднюю Азию это что-то завиральное, но через пять лет. Поэтому я решил пока себе голову этим не забивать. Тем более, что всё остальное просто пять баллов.

Горно-таежная тропа, по которой мы когда-то пришли в Усинскую долину, за эти годы превратилась в достаточно хорошую дорогу. Мы следили за ней и по ней можно проехать и зимой и детом. Зимой естественно могут быть проблемы со снегом. А вот сезонная распутица нашей дороге не страшна. На всех опасных участках лежат гати или отсыпаны камни.

Начинается она в нашем селе Порожном у Большого Енисейского порога. Семьдесят верст с небольшим до Усинска наши егеря верхом преодолевают легко можно сказать на одном дыхании. Повозка или телега при удачном раскладе от Мирского перевала до Порожного тоже может успеть за длинный летний световой день.

Но это задача непростая и в середине пути на переправе через Большой Тепсель сооружена большая остановочная площадка. Там всегда есть запасы сухих дров, одно из наших достижений — спички, запасы солонины в специальном холодильнике-леднике и готовые к использованию сигнальные костры для подачи дымов бедствия. Их при отсутствии низкой облачности видно с Мирского перевала.

Путей прибытия в долину со стороны России всего три: по Енисею в Усть-Ус, по Мирской тропе и по пограничной тропе через Хаин Дабан. На всех трех дорогах люди направляющиеся к нам оказывались в наших монастырях-крепостях: северном Хаиндабанском, западном Мирском на перевале и Усть-уском на берегу Енисея южнее Джимовой горы. Безвестный ручей, первый ниже Уса поэтому стал называться Монастырский.

Без вердикта монастырской братии ни один человек не мог пройти дальше в долину. Для весомости их слов в монастырях всегда стояли гвардейские караулы.

В монастырях было по пять монахов и соответственно отец — настоятель. Самый большой поток староверцев традиционно был по Енисею, зимой по льду, а летом почему-то на плотах вверх по течению. Почему они предпочитали такой сложный путь мне было неведомо, но факт оставался фактом.

Непримиримых фанатиков отсекали еще в Минусинске, У Лонгина на эту тему с окружным начальником в своё время был откровенный разговор. «Неслогласники» естественно были, но скажем так мирные. Они перед беседой в окружной канцелярии получали инструкции от доброжелателей и без проблем проходили собеседование.

Изначально все бумаги подписывались в Минусинске, но потом я предложил это делать у нас, зачем людей лишний раз вводить в грех.

Потенциальные «несогласники» без промедления заявляли об этом и мы, не задерживая их без уважительных причин ни на минуту, отправляли их в Туву. Там они уходили чаще всего в Тоджу, а некоторые к Морозовым.

Вот и сейчас с господином окружным начальником шел достаточно большой караван староверцев. Но будущих «несогласников» среди них почти нет, зато есть почти пятьдесят семей потенциальных кандидатов в гвардейцы в Оюн-Туву.

Но для меня главным было не это и я поехал встречать отнюдь не генерал-майора Аксенова, его можно принять и в Усинске после приезда.

Главным для меня было возвращение в долину отца Филарета. Он уехал через две недели после нашей победы и я знал с чем он возвращается.

Отец Филарет теперь Владыка и назначен на кафедру в новой российской епархии — Усинской.

Лонгин перед перевалом поехал вперед и мы с ним встретились до приезда генерала Аксенова.

— Рад вас видеть, Григорий Иванович, в добром здравии, — несколько неожиданно и витиевато поздоровался Лонгин.

— Здравствуй, Лонгин Андреевич. Полагаю, что вы немного поспешили, чтобы сообщить мне что-то интересное или неожиданное.

— Да, вы правы и думаю это вас нисколечко не расстроит. Генерал Аксенов вынужден срочно вернуться в Минусинск. Буквально полчаса назад нас догнал курьер из Красноярска. Помните того беспалого поляка, который в своё время дал денег подпоручику Чернову? — несколько дней назад я неожиданно вспомнил об этом человеке и подумал, неужели он никогда больше не появится на нашем горизонте.

— И каким образом этот беспалый проклюнулся?

— Он зачем-то хотел убить губернатора и нити заговора ведут в Минусинск, — новость достаточно неприятная, скорее всего у генерала Аксенова опять будут проблемы.

— Надеюсь он арестован?

— В том-то и дело что нет. Мало того, негодяй скорее всего попытается скрыться где-то в окрестностях Минусинска или в нем самом, — Лонгин явно был удивлен этой новостью. Да и как не удивляться.

Минусинск маленький городок, в нем населения около тысячи человек, спрятаться в его окрестностях можно только в подготовленном месте. Получается у беспалого поляка здесь есть берлога и сообщники. А если логическую цепочку раскручивать дальше, то можно прийти к выводу, что на свободе остались подручные графа Валенсы.

Так глядишь и ниточки к его потеряным источникам золота найдутся.

— Понятно, губернатор рвет и мечет. И как скоро господин генерал отправится восвояси? — окружной начальник несколько раз собирался посетить нас, но всегда что-то мешало ему. Видимо не судьба.

Лонгин похоже понял мою мысль и ядовито улыбнулся.

— Надо вообще-то разворачиваться сразу же. Но там следом идет большой обоз переселенцев и пока они не пройдут обратной дороги нет. Так что Мирский острог их превосходительство возможно успеют посмотреть и даже пообедают.

— А что верхами тоже нельзя проехать? — удивился я такому раскладу.

— Можно, да только генерал вчера неудачно упал и у него открылась старая рана, полученная в последней войне в турками. Так что верхами никак.

В итоге генерал Аксенов не попал даже в Мирский острог. Он отобедал в трапезной монастыря и как только дорога освободилась для проезда его коляски, их превосходительство отбыли в обратный путь.

Этот факт меня нисколечко не расстроил. Лишние глаза, тем более такие, мне совершенно не нужны. Генерал слишком умен, чтобы не понять некоторые вещи, которые он увидит. Одно дело увидеть наше оружие в чехлах, а другое подержать его в руках. Не говоря уже о демонстрации нашей артиллерии или экскурсии на завод.

Тем более самое главное, с моей точки зрения мы обсудили.

Я предложил ему строительство дороги до Минусинска силами наших китайцев. Желающие затем могут остаться в России при условии принятия православия и гарантиях их личной свободы. В том числе и экономической, никакого приписывания к заводам и тому подобному, а при желании право вернуться к нам.

Для сопровождения генерала я отрядил гвардейский караул с газовыми фонарями. Глядя вслед уезжающего окружного начальника, Лонгин сказал, как бы про себя:

— А интересно, можно ли сделать освященную дорогу? Поставить столбы и на них повесить газовые фонари.

Я уже думал над этим. Фонари на столбах вдоль дороги развесить конечно можно, вот только кто их будет зажигать, а потом тушить?

Владыка Филарет рассказал о своей поездке. Он был полон сил и даже помолодел. Еще бы, воплотились в жизнь такие смелые мечты. У нас учреждена отдельная епархия и теперь решение многих проблем зависит только от него и меня. Года через два у нас появится еще и викарий, по крайне мере так обещано. Вместе с ним приехало еще шесть монахов и пять иереев с матушками и малолетними детьми. Целых пять телег были нагружены багажом нового Владыки.

Мы с Лонгином неспеша ехали в Усинск, Владыка Филарет остался в монастыре и вернется позднее.

Выслушав о доставленном донесении из Пекина, Лонгин рассказал мне о своем «источнике».

Как я и предполагал, это оказалась европейская женщина. Семнадцатилетней девушкой она вышла замуж за русского офицера и уехала с мужем в Оренбург, где вскоре была со своей камеристкой похищена и продана в рабство в Коканд.

Там она быстро сделала «карьеру» в гареме одного из ханов, а потом была подарена правителю Кашгара и после покорения которого оказалась в Китае.

Во всех гаремах она была в числе любимых жен, а в Китае стала любимой наложницей великого цзяньзюня, маньчжурского генерал-губернатора Улясутая.

Спасая свою шкуру после нашего разгрома карательного похода Чжан Цзинбао, великий цзяньзюнь подарил свою любимую наложницу Нюхуру Хэшэню, который лет пять назад положил на неё глаз.

— Ты лично знаком с ней? — этот вопрос у меня вертелся на языке, как только Лонгин начал свой рассказ.

— Да, я с ней познакомился когда отдавал статуэтки. Это потрясающе красивая женщина, сейчас ей сорок. Назвалась она госпожей Клеопатрой. Монахи стали помогать нам в том числе и по её просьбе. Не знаю правда почему, но она пользуется огромнейшим уважением среди них. Года через два после Уюкской битвы я как-то приехал в хурээ на Сесерлиге и встретил там её камеристку. Эта женщина когда-то была её кормилицей, а затем няней. Она всегда была со своей воспитанницей, даже в рабстве и гаремах. Ей сейчас около шестидесяти, — рассказ Лонгина я я слушал как сказку. Но доставленное прошлым вечером донесение нашей разведки было не сказкой, при всей его фантастичности.

— Они обе достаточно хорошо говорят по русски, особенно Клеопатра. В ханских гаремах много русских наложниц и русский был языком общения этих несчастных. А в Китае он надежно защищает дам от лишних ушей. Так вот служанка или подруга, не знаю как нё правильно охарактеризовать, Клеопатры предложила мне сотрудничество. Они будут снабжать нас разведданными, а мы, когда наберем большую силу, поможем Клеопатре отомстить за смерть любимого мужа и изуродованную жизнь. С меня взяли слово, что я никому, даже вам, не расскажу о них. В послании пришедшем сразу после окончания войны, Клеопатра сообщила о своем переезде в Пекин и разрешила рассказать вам после получения следующего донесения. Что я и сделал.

Очередной роялище, только не в кустах. А у тебя в гостиной или столовой. Просыпаешься, туда-сюда и идешь завтракать. Ба, а там стоит.

— А что будет, если мы не пожелаем играть в эти игрища и совать голову в петлю? Совершить военный поход из наших краев в Среднюю Азию, это совершенно завиральная идея.

Лонгин пожал плечами и натянул поводья, останавливая лошадь.

— Нам ничего. А две несчастные женщины умрут в печали. Это у них фикс-идея прийти в Коканд с армией, освободить несчастных узников и наказать похитителей и работорговцев.