Тайна крови

Глава 23. Драконья кровь и стальные объятия

Его слова повисли в воздухе, словно заклинание, а его рука все еще сжимала мою. Тепло от его ладони казалось обжигающим после леденящего ужаса того, что он со мной сделал. Я медленно высвободила свои пальцы, и его взгляд на мгновение дрогнул — в нем мелькнуло что-то неуловимое, почти уязвимое.

— Ты сказал, что все объяснишь, — напомнила я, откидываясь на подушки. Слабость все еще сковала тело, но разум был ясен и остр. — Объясняй. Сейчас. Начиная с того, почему это должно было выглядеть как нападение.

Эрдан тяжело вздохнул и отступил на шаг, давая мне пространство. Он прошелся по комнате, его взгляд скользнул по знакомым предметам, будто ища в них поддержки.

— Ты не просто носитель драконьей крови, Селестина. В тебе дремлет наследие Древних, тех, кто мог повелевать самой сутью мироздания. Но твой дар... он заперт за семью печатями страха и сомнений. Твоё собственное сознание — его главная тюрьма. — Он остановился у окна, глядя в ночь. — Обычные методы пробуждения заняли бы годы. У нас нет этих лет. Те, кто охотится за такой силой, как твоя, уже на пути сюда.

Он обернулся, и в его глазах горела незнакомая мне прежде серьезность.

— Мне нужно было создать ситуацию крайней опасности, чистого инстинкта. Ситуацию, где твой разум отступил бы и позволил проснуться древней силе. Мой «обман», моя «жестокость»... это был единственный ключ, который мог повернуть замок. Я должен был стать тем злом, от которого ты инстинктивно захочешь защититься, используя ту самую силу, что ты отрицала.

В его словах была жуткая, извращенная логика. Это не оправдывало его, но... делало понятным.

— А энергетический щит? Заклинание? Ты... ты выкачал из меня всю энергию.

— Нет, — он резко покачал головой. — Я не забрал ее. Я... перенаправил. Первый всплеск всегда самый разрушительный и непредсказуемый. Щит был не чтобы запереть тебя, а чтобы защитить мир от тебя. А заклинание... оно сформировало канал. Направило эту лаву твоей силы обратно в тебя же, но уже упорядоченно, дав ей форму, а не позволив ей сжечь тебя изнутри. Да, это больно. Да, это истощает. Но это не отнятие. Это... ковка.

Он снова подошел к кровати, но не садился.

— Я видел, как неконтролируемая сила разрывает её носителей на части. Я не мог позволить этому случиться с тобой. — Его голос снизился до шепота. — Да, я манипулировал тобой. Да, я играл роль. И мне противен тот восторг, что ты видела на моем лице. Но это был восторг не от власти, Селестина. Это был восторг от того, что ты выживешь. Что это сработало.

Я молчала, переваривая его слова. Гнев все еще клокотал где-то глубоко внутри, но его уже разбавляло холодное понимание. Он не был монстром. Он был... кузнецом, использовавшим молот и раскаленную сталь, не задумываясь, насколько больно этой стали.

— Ты мог предупредить меня, — наконец выдохнула я.

— И твой разум, твой прекрасный, логичный, сомневающийся разум, построил бы баррикады, — безжалостно парировал он. — Ты бы пыталась контролировать процесс, а это верная смерть. Доверие нужно было не перед ритуалом, а после. Как сейчас.

Его взгляд был тяжелым и полным ожидания.

Я закрыла глаза. В памяти всплыло его торжествующее лицо, и по телу снова пробежала дрожь. Но за ним — его искреннее раскаяние сейчас. Его готовность быть ненавидимым ради её же спасения.

— Тренировки, — тихо сказала я, открывая глаза. — Они будут болезненными?

На его губах тронулась слабая, усталая улыбка.

— Невыносимо. Ты возненавидишь меня снова и снова. Но я буду рядом каждый раз, когда ты будешь падать. И я буду поднимать тебя снова.

Он снова протянул руку. На этот раз не для рукопожатия, а ладонью вверх, как для клятвы.

Я посмотрела на его руку, потом в его глаза — в эти бездонные глаза дракона, видевшие больше, чем я могла представить. В них была правда. Суровая, неприглядная, но правда.

Я медленно положила свою ладонь на его.

— Хорошо, — повторила я. — Но если я возненавижу тебя, ты будешь знать почему.

Его пальцы сомкнулись вокруг моих, крепко и надежно.

— Честно, — согласился он.

И в тишине комнаты, под пристальным взглядом ночи за окном, наши руки оставались сцепленными — не как союзников, а как сообщников, связанных одной страшной тайной и одной еще более страшной силой, которую только предстояло обуздать.

— Хорошо, — сказала я, всё ещё чувствуя слабость в ногах. — Но если ты хоть раз обманешь меня…

— Я понимаю, — ответил он, и его улыбка стала менее безумной, более сдержанной. — Я не подведу тебя, Селестина. Обещаю.

Он не стал протягивать руку снова, а лишь кивнул и вышел из комнаты, оставив меня наедине с хаосом мыслей.

Тренировки начались в тот же вечер.

Эрдан пришел без предупреждения, его шаги были бесшумными, а взгляд — сосредоточенным и лишенным прежнего безумия.

— Встань, — сказал он просто. — Сила не ждет, пока ты перестанешь чувствовать себя разбитой.

Он был безжалостным учителем. Требовательным, точным, непоколебимым. Он не позволял мне жаловаться, не принимал оправданий. Мы работали с самыми основами — с дыханием, с концентрацией, с мельчайшими искорками энергии, которые я едва могла ощутить, не то что контролировать.

— Ты пытаешься командовать ею, — говорил он, наблюдая, как я сжимаю кулаки от напряжения, а на ладонях лишь слабо мерцает свет. — Перестань. Ты — сосуд. Позволь ей течь через тебя. Не зажимай.

Его пальцы едва касались моих запястий, корректируя положение рук. Его прикосновения были быстрыми, безличными, техничными. Никакого намека на что-то большее. Только работа.

Иногда я ловила его взгляд на себе — изучающий, оценивающий. Но в нем читалась лишь холодная оценка прогресса, а не интерес ко мне как к женщине. И это, как ни странно, успокаивало. Он держал свое слово. Он был здесь только как наставник.

Прошли недели. Изматывающие дни и вечера, наполненные болью в мышцах, мигренями от перенапряжения и редкими, но такими желанными проблесками успеха. Однажды вечером у меня получилось удержать сферу чистой энергии целых пять секунд, прежде чем она с шипением разлетелась искрами.

Я в изнеможении рухнула на пол, тяжело дыша. Эрдан стоял надомной, и в уголках его глаз я увидела нечто, отдаленно напоминающее... одобрение.

— Лучше, — произнес он скупым тоном. — Завтра продолжим.

Он развернулся и ушел, не предложив руку помощи, не сказав лишних слов. И в этом была его странная, суровая честность. Он не пытался меня утешить или ободрить. Он просто верил, что я справлюсь. Сам факт, что он продолжал тренировки, был высшей формой его веры в меня.

Постепенно я начала понимать узор его действий в ту ночь моего пробуждения. Жестокость — чтобы спасти. Обман — чтобы раскрыть правду. Каждое его слово, каждый поступок теперь виделись под другим углом — не как предательство, а как часть чудовищно сложного плана, единственной целью которого было мое выживание.

Однажды ночью я не могла уснуть и вышла в сад. Луна освещала серебром листву. Я сидела на холодной каменной скамье, пытаясь повторить одно из дыхательных упражнений, когда услышала шаги.

Эрдан остановился в нескольких шагах, его силуэт вырисовывался в лунном свете.

— Ты должна отдыхать, — сказал он. — Завтра будет новый день. Новая битва.

— Я не могу отключиться, — призналась я, не глядя на него. — Она всегда здесь. Эта сила. Живая, дышащая. Как вторая кожа, которую я еще не научилась чувствовать.

Он молча подошел и сел рядом, сохраняя дистанцию. Мы сидели в тишине, и это молчание было насыщеннее любых слов.

— Она боится тебя не меньше, чем ты ее, — произнес он наконец, глядя прямо перед собой. — Ты для нее — дикое, непредсказуемое существо, которое может ее уничтожить. Вы должны научиться доверять друг другу. Это диалог, Селестина, а не команда.

Я повернулась к нему. В лунном свете его лицо казалось высеченным из камня — прекрасным и недоступным.

— А ты? — спросила я тихо. — Ты мне доверяешь?

Он встретился со мной взглядом, и в его глазах что-то дрогнуло.

— Я доверяю твоему потенциалу. И своему умению его раскрыть. А все остальное... приложится.

Он встал.

— Иди спать. Завтра рано вставать.

Я смотрела ему вслед, пока он не растворился в темноте. Между нами не было ни поцелуев, ни признаний. Была только тихая, суровая уверенность в том, что мы выбрали правильный путь. Длинный, трудный и одинокий путь ученика и наставника. И для начала этого было достаточно.

На следующее утро тренировка была особенно изматывающей. Эрдан заставил меня снова и снова вызывать энергию, фокусируя ее в точке между ладонями, пока голова не закружилась от усилий. Когда я наконец опустила руки, дрожа от напряжения, меня осенило.

— Эрдан, — выдохнула я, опираясь на колени. — Вчерашний разговор... Я вспомнила. Ты сказал, что сила боится меня. Но когда ты... когда ты играл свою роль, ты наложил на меня печать. Та, что сжигала и сковывала. Что стало с ней? Она все еще здесь, внутри?

Эрдан, поправлявший манжеты своего тренировочного дублета, замер. Его взгляд стал отстраненным, будто он смотрел куда-то вглубь себя.

— Нет, — ответил он наконец, и его голос прозвучал почти как эхо. — Её больше нет.

Он поднял на меня глаза, и в них читалась тень того самого безумия, которое я видела в ночь моего пробуждения — но теперь оно было приглушенным, подконтрольным.

— Печать была... ключом. И замком одновременно. Её единственной целью было удержать силу до критического момента, не дать ей разорвать тебя на части до времени. Но в ту секунду, когда ты приняла её, когда твоя воля встретилась с её потоком и ты не сгорела... Мне даже не пришлось её снимать. Она растворилась. Сгорела в первом же всплеске твоей мощи, как бумага в пламени. От неё не осталось и следа.

Он сделал паузу, подбирая слова.

— Это был рискованный компонент плана. Если бы твой дух оказался слабее... но он не оказался. Ты справилась. И печать выполнила свою роль — она исчезла, когда перестала быть нужна.

Я молча переваривала его слова. Часть меня ждала подвоха, искала скрытый смысл в его объяснении. Но другая, более сильная часть, чувствовала странное облегчение. В моем теле не осталось ничего от того унижения, той боли. Он не просто снял печать — она уничтожила себя сама, потому что я стала сильнее её.

— Значит, она... была одноразовой? — уточнила я, всё ещё пытаясь осознать это.

— В каком-то смысле, да, — кивнул Эрдан. — Это не было постоянным проклятием. Это был механизм, рассчитанный на одно срабатывание. Сдержать. Напрячь. И сломаться в нужный момент, выпуская наружу всё разом. Самый опасный и самый эффективный способ пробуждения. Другого у меня не было.

В его голосе снова послышались знакомые нотки — не раскаяния, а холодной, безжалостной необходимости. И сейчас, понимая масштаб того, что он задумал и провернул, я чувствовала не страх, а нечто иное. Нечто вроде уважения к тому, на что он был готов пойти.

— Я ненавидела тебя за эту печать, — сказала я тихо, глядя на свои ладони, на которых уже не было и намека на ожоги.

— Я знаю, — так же тихо ответил он. — И это было правильно. Ненависть давала тебе силу бороться. А теперь... — он выпрямился, и его взгляд снова стал острым, наставническим, — ...теперь у тебя есть другая сила. И мы должны продолжать. Снова. Сфокусируйся.

Тренировка продолжалась еще с час, пока мои мышцы не заныли от напряжения, а сознание не затуманилось от концентрации. Мы молчали, и в тишине, прерываемой лишь моим тяжелым дыханием и его лаконичными указаниями, мой ум возвращался к его словам. Ключ. Замок. План.

Когда он наконец позволил сделать перерыв, я опустилась на каменный пол, вытирая пот со лба. И вопрос, который крутился у меня в голове с самого утра, вырвался наружу почти против моей воли.

— Эрдан... а помолвка? Ты тогда сказал... что я твоя будущая жена. Это была просто ложь? Игра для зрителей? Или... — я не знала, как закончить эту фразу, и просто замолчала, смотря на него.

Он замер, его спина, повернутая ко мне, напряглась. Мне показалось, он даже перестал дышать на секунду. Затем он медленно обернулся. На его лице было странное выражение — не виноватое, а скорее... озадаченное. Так будто он сам только что вспомнил о чем-то очень важном и крайне неудобном.

— Нет, — тихо сказал он, и его голос потерял привычную твердость. — Это... это было всерьез. По всем законам и договорам. Юридически, магически... ты действительно моя невеста. Более того, моя жена. Договор заключения брака была частью ритуала. Без этого... формального, публичного объявления наших душ и судеб едиными... печать не сработала бы так, как нужно. Это создавало необходимую связь.

Он провел рукой по лицу, и впервые за все время наших тренировок я увидела на его лице не маску учителя или безумного стратега, а просто усталого мужчину, осознавшего последствия собственных сложных планов.

— Черт, — выдохнул он вдруг, и его глаза расширились. — Я совсем забыл. По условиям того договора... твой отец... он должен навестить нас. Чтобы убедиться в... благополучии новобрачной. Он должен был прибыть... — Эрдан задумался, быстро вычислительный в уме, — ...через несколько дней. После того как все уляжется.

Мы смотрели друг на друга в гробовой тишине. Я — пытаясь осознать, что я, сама того не зная, уже несколько недель как замужем за этим человеком. Он — осознавая, что его гениальный, многоходовый план вот-вот столкнется с очень земной и очень неудобной реальностью в лице разгневанного отца драконицы, которую он похитил, подверг пыткам и... женился на ней.

На его губах дрогнула какая-то странная, смущенная улыбка.

— Кажется, — произнес он медленно, — нам предстоит сыграть еще один спектакль. Для совсем другой аудитории.