Тренировочный день 3

Глава 3

Глава 3

— Ребята надо верить в чудеса… — поет Лиля Бергштейн перебирая пальцами по струнам своей гитары: — когда-нибудь осенним утром ранним — над океаном алые взметнутся паруса и скрипка пропоет над океаном!

— Не три глаза, ведь это же не сон! — подхватывает Маша: — и алый парус правда гордо реет!

— В той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль! В той бухте, где Ассоль дождалась Грея! — продолжают они уже хором: — в той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль, в той бухте, где Ассоль дождалась Грея!

Последний сильный аккорд и Лиля — затихает. Откладывает гитару в сторону. Осматривает свои пальцы.

— Не могу долго играть. — говорит она: — кончики пальцев болеть начинают. Струны жесткие.

— У тебя еще и голос есть. И на гитаре играть умеешь. Ненавижу. — говорит Волокитина и роняет голову на руки. Виктор осматривает окружающий его мир, прилагая усилия к тому, чтобы кухня перестала вертеться и кружиться перед его глазами. Наверное, он все-таки перебрал с портвейном. Впрочем, если бросить взгляд в угол и сосчитать количество оставшихся бутылок в нем… становится понятно, что советские спортсмены не ищут легкий путей и не терпят компромиссов.

За кухонным столом спит Алена Маслова, либеро «Колокамского Металлурга», на ее плече пускает вниз слюни из полураскрытого рта Айгуль Салчакова, Маша Волокитина только что уронила голову на руки и, кажется, даже захрапела… так что последними выжившими тут остались он и Лиля. И ладно он, в конце концов он мужчина и весит больше всех тут собравшихся, девушки в волейболе хоть и были высокими, но стройными, даже Айгуль и Маша не больше шестидесяти кило весили точно… а такие миниатюрные как Алена и Лиля и вовсе под пятьдесят. И при этом Лиля Бергштейн умудрилась на ногах остаться и даже на гитаре играет… и в такт попадает. Попадает же?

— Заснула. — с непонятной ноткой в голосе сказала Лиля: — сейчас я… — она встает и убирает гитару в угол, рядом с ополовиненным ящиком портвейна и уходит в комнату. Виктор смотрит ей вслед с тупой настойчивостью алкоголика, понимающего что ничего интересного тут нет, но отводить взгляд в сторону — слишком много мороки.

— И как я тут оказался? — задает он сам себе вопрос: — и что я тут делаю? Надо бы домой пойти, поздно уже… и сколько вообще времени? — он вертит головой, пытаясь найти часы на стене, но от этого движения ему становится худо, голова кружится, и он замирает, пытаясь переждать головокружение.

— Вот. — возвращается Лиля и накрывает плечи Волокитиной клетчатым пледом: — а то замерзнет еще. Потом отнесешь ее на кровать, ладно? Сможешь? Я помогу, буду ноги держать.

— Конечно. — кивает он: — давай прямо сейчас, а то я домой пойду.

— И куда ты собрался? — спрашивает его Лиля. Спрашивает неожиданно серьезно, да и глаза у нее трезвые и ясные. Виктор собирает себя в кучу, усилием воли заставляя вести себя сообразно правилам поведения в обществе, не пускать слюни изо рта, не падать на пол и все такое.

— У меня дом есть, понимаешь? — говорит он, поднимая палец и тыча им куда-то вверх. Задумывается, глядя на свой палец. Верно, думает он, как там китайцы говорят? Из-за пальца ты не видишь планету. Хороший у него палец. Указательный. Можно указывать. Как там мистер Тоуд говорил «я им укажу!».

— Кому укажешь? — Лиля кладет подбородок на ладонь своей левой руки, оперев ее локоть на столешницу.

— Им. — отвечает Виктор: — мистер Тоуд так говорил, понимаешь? Сурки захватили его поместье, знаменитый Жаббсхолл и мистер Барсук вместе с дядюшкой Рэтом помогали ему выкинуть сквоттеров. Кстати, мистер Тоуд тебе бы понравился, у него машина есть. Много машин. Но ездить он не умеет и всегда попадает в аварии. Ик!

— А. — говорит Лиля: — ясно. А с Машей ты как познакомился?

— С Машей? — Виктор смотрит на спящую Волокитину: — да в общем-то случайно. У нее хороший удар и она говорит правду в лицо. Ты знаешь, как арии воспитывали своих детей по Геродоту? Они учили их трем вещам — скакать на лошади, стрелять из лука и ненавидеть любую ложь. Кажется, что Машу воспитали степные народы ариев по Геродоту. Вот…

— У нее есть удивительная способность. — тихо говорит Лиля: — видеть тебя.

— Тоже мне способность. — говорит Виктор: — я вот тоже тебя вижу. Вот ты тут сидишь, а я тебя вижу. Я — Супермен?

— Видишь меня? — Лиля отстраняется от стола: — правда? А ну-ка… — она поднимает руки заводит их назад и стягивает с себя футболку через голову. Раз и готово.

— Ну? — спрашивает она: — что ты теперь видишь, Полищук?

— Эээ? — Виктор пялится на Лилю и подыскивает слова в голове. Что он видит? Сиськи? Пожалуй, некуртуазно так говорить. Бюст? Пожалуй, слишком куртуазно.

— Я вижу красивую девушку, которая играет за либеро «Красных Соколов» и не носит под футболкой бюстгальтера. — говорит он: — во как! Я справился?

— Почти. — Лиля снова надевает футболку на себя, к вящему разочарованию Виктора: — ты ж не меня видишь, а мою грудь. Все вы такие… кто-то видит сиськи, кто-то — волосы, кто-то — как я хорошо играю. А Маша… она не помнит, но я волейбол из-за нее выбрала. Она — всегда меня видела. Всю меня, настоящую меня, понимаешь? — Лиля наклоняется к спящей Волокитиной и убирает с ее лица выбившийся локон: — такая она. Она кажется грубой, но на самом деле глубоко внутри она очень ранима. Скажи, Полищук, вот ты — меня видишь? Видишь Машу? Твою Айгулю? Знаешь вообще, что в семье у нее творится? Почему Масловой так срочно парень нужен? Ничего ты не видишь. Позвали тебя с собой красивые девчонки ты и побежал, виляя хвостиком.

— Ну уж и хвостиком. — обижается Виктор. Задумывается.

— Не обижайся. — вздыхает Лиля: — мне просто обидно, что никто не видит какая Маша классная. Она же просто невероятная. Умная… такая умная. И добрая. Очень добрая. В тот раз нечаянно моего хомяка раздавила… перепугалась и ночью же убежала. Где она в три ночи другого хомяка достала — только она сама и знает. Думала, что я — расстроюсь. А я хомяков с двенадцати лет держу, знаю, что у них век короткий и мрут они как мухи. А она… под утро притащила другого, пыталась скрыть что прежний помер и нового за него выдать. Они ж похожие все. Вот ты, Витька — сможешь среди ночи в городе хомяка достать?

— Наверное не смогу. Будет трудно. — кивает Виктор: — хотя не знаю. Все зависит от того, насколько мне это нужно, потому что скорей всего меня потом посадят за кражу и взлом с проникновением.

— А вот ей очень было нужно чтобы я не расстроилась. — Лиля снова наклоняется над Волокитиной и смотрит на нее как-то по-особенному. Улыбается.

— Она классная. Порой я жалею что мы с ней — в разных командах. — говорит Лиля и у нее на лице снова появляется улыбка, только на этот раз она отличается от прежней улыбки Лили Бергштейн, это не сияющая широкая улыбка «оторви-и-выбрось», а печальная улыбка человека, который смирился с потерей.

— Но потом думаю — наверное это и хорошо. — продолжает она: — может быть если бы мы играли вместе я бы ей быстро надоела. Я… надоедаю людям. Все говорят что меня слишком много и что я — раздражаю. Мне все равно что они все говорят… но если бы Маша так ко мне отнеслась, я бы…

— Погоди. — Виктор поднимает палец и снова залипает на него, изучая обкусанный ноготь. И когда он успел ноготь на указательном пальце себе обкусать? Впрочем, неважно…

— Погоди. — продолжает он: — ну так она буквально так тебе и сказала «раздражаешь». Я не пытаюсь тут кайфоломом выступать, но ведь так и было.

— Она так не считает. — качает головой Лиля: — на самом деле она меня любит. Где-то глубоко внутри.

— Нет, ну я признаю, что она к тебе неровно дышит. — соглашается Виктор: — что есть, то есть. Если человек так много говорит «ненавижу тебя, Бергштейн», а сама к тебе в гости идет и вообще ее действия противоречат словам… наверное она пытается отрицать свои чувства.

— Вот! — сияет Лиля: — слушай, а ты мировой парень, Витька! Я сразу поняла что мы с тобой подружимся! Говори!

— Что?

— Ну говори дальше! — она ерзает на стуле и придвигается чуть ближе: — что ты только что говорил! Что она отрицает свои чувства ко мне!

— Ну так это на поверхности плавает. Не бином Ньютора… — пожимает плечами Виктор. Лиля молча поднимает бутылку «Массандры», покачивает ею в воздухе, дабы убедиться, что та еще не пустая и — наливает портвейна в его стакан.

— Ну. — говорит она: — пей давай. Вон там твоего торта еще кусочек остался, кушай. А потом говори.

— Не, если я еще выпью, то тоже в бревно превращусь. — мотает головой Виктор: — ты вот лучше скажи, как ты еще на полу не валяешься?

— Не знаю. Меня алкоголь с детства не берет. — отвечает Лиля: — сколько не пью… разве что спать захочется потом. А ты, Витька с базара не спрыгивай. Ну-ка говори, что ты там про Волокитину и меня думаешь.

— Так а что думать. Ты ей нравишься. И она тебе тоже. — Виктор отчаянно зевает, едва не вывернув себе челюсть: — … и эээ… ну совет да любовь, кто же против.

— Да погоди ты! — сердится Лиля: — а то сейчас портвейн отберу! Погоди! Ты с самого начала! Что я ей — нравлюсь, вот!

— Да ты и сама знаешь!

— Ну и что! Сейчас драться буду!

— Ладно! Ладно… чего там? Ах, да… ну так вот — ты ей нравишься.

— Аргх!

— Все, все, больше не буду. Понял. — Виктор поднимает руку вверх, сдаваясь на милость победителя: — давай по существу. Кстати, кто-нибудь тебе говорил, что ты очень миленькая когда сердишься?

— Витька!

— Да все уже. Так, с чего я взял что ты ей нравишься, взгляд со стороны — тебе же это нужно, верно?

— Да!

— Ну так вот — видно. Она еще в парке такая «вражеский вымпел на зюйд-зюйд-ост!», а сама на дорожке осталась. Если бы там кто-то шел с кем она точно встречаться не хотела бы, она бы просто на в сторону уволокла молча и все. И никто бы кстати не пикнул бы, Маша Волокитина лидер не только на площадке.

— А я что говорю! Маша — классная! — ликует Лиля и нетерпеливо ерзает на стуле: — дальше давай!

— А потом, когда ты пропала, ну побежала тот мячик выигрывать — по-моему она в тот момент расстроилась немного. Я тогда не понял, а сейчас понимаю. — говорит Виктор: — наверняка себе уже нарисовала картину как вы вместе у тебя на квартире зависаете, а ты — раз и исчезла. Хороший ход, Бергштейн! — он поднимает свой стакан и они с Лилей — чокаются. Отпивают. Некоторое время молчат. Лиля засовывает в рот кусочек «днерожденного» торта и облизывает пальцы, категорически отказываясь иметь дело с вилкой.

— Классный торт. — говорит она с набитым ртом: — и ты классный, Витька. Я сперва думала, что ты — гад морской, но потом одумалась. Ты же к Маше клинья не подбиваешь? Нет? Вот и хорошо… давай я тебе с Айгуль помогу. А ты мне с Машей! Мы с тобой будем друзья. Заговорщики. Карбонарии, вот! Но ты — говори, говори…

— Не, у нас с Айгуль нет ничего. Я ей даже не сильно нравлюсь. — говорит Виктор: — это у нее шуточки такие.

— Значит у тебя уже кто-то есть. — прищуривается Лиля: — ладно не буду пытать, захочешь — сам расскажешь. Ты лучше скажи мне, если я ей нравлюсь, почему она от меня всегда убегает?

— Потому что ты напористая очень. — говорит Виктор и пододвигает к себе тарелку с тортом: — гляди-ка, весь хмель выветрился. Этот твой портвейн — быстро пьянеешь и быстро трезвеешь. Если не заснуть, конечно…

— Тихо! — Лиля отбирает у него тарелку с тортом: — а ну нечего рот свой занимать, когда ты мне говорить тут должен! Это почему я слишком напористая⁈

— А я откуда знаю? Родители тебя такой воспитали, гены у тебя, среда окружающая, детские травмы, психологические паттерны, я откуда знаю? Вон иди к дедушке Фрейду или к Юнгу там, им мозги и трахай, а я тебя, Лиля в первый раз вижу. И сиськи твои. Кстати — очень красиво было.

— Витька! Не делай мне нервы! — взвывает Лиля Бергштейн: — ты не умничай, ты пальцем покажи!

— А? — Виктор смотрит в глаза Лили и вздыхает. Серьезно девушка настроена, что сказать. Когда у девушек в глазах такое пламя то сразу хочется как минимум чтобы в радиусе досягаемости не было острых и режущих предметов. А еще — тупых и тяжелых. В общем ничего, что может нанести тебе травму с последующим летальным исходом. Моментально в море так сказать.

— В общем так. — говорит он: — я сейчас слишком пьян для лекции о человеческих взаимоотношениях, так что постараюсь кратко. Вот смотри… — он с силой трет лицо руками: — смотри…

Он опускает брови вниз и делает умоляющее и «жалкое» лицо, падает на колени перед Лилей и начинает сбивчиво шептать: — Богиня моя! Лучшая либеро на свете! Ты просто воплощение женственности и советского спорта! Ты лучшая! Ты великолепна! Ты моя единственная! Отдайся мне прямо на кухонном столе! Давай поженимся, заведем себе кучу детишек и свяжем свитер с оленями! Я буду ухаживать за тобой! Буду целовать песок по которому ты ходила!

— Ты чего⁉ — глаза у Лили становятся округлыми и она — отодвигается от него.

— Вот. — говорит он уже нормальным голосом, вставая с колен: — отталкивает, верно? Парадокс сознания — как только кто-то у твоих ног, так он тебе сразу не интересен. Даже если нормален. Если бы я действительно тут «хвостиком помахивал», как ты говорила — я бы точно всех оттолкнул. Вы мне нравитесь, даже если эстетически смотреть — здоровые, юные и красивые девушки. Приятные и умные. Задорные. Время с вами приятно проводить… если вовремя свои границы отстоять. Но как только я бы начал к вам всем приставать — тут же отлуп бы получил. Так и ты — слишком ты к Маше липнешь.

— Но… а как иначе? Мы с ней и так редко видимся! Для меня каждый раз как праздник!

— А ты сделай так чтобы виделись почаще, но при этом дай ей больше свободы. И вообще… сделай вид что не сильно в ней заинтересована.

— Это как? — хмурится Бергштейн.

— Как-как… насчет «видеться почаще» — тут уж сама придумай. Например, кружок какой-то вместе посещайте. Или что еще. Даже просто на выходных встречайтесь. Но как друзья-приятели и ничего больше. Будет просто идеально, если ты ей еще и скажешь будто влюбилась в какого-нибудь парня. И от нее отстань, не наседай со своими «классно, классно».

— Так. Погоди-ка… — Лиля убегает в комнату, оттуда доносится грохот и невнятные ругательства. Она снова появляется на кухне, но уже с блокнотом и карандашом в руках, прическа сбита в сторону и на волосах висит серая паутина.

— Так и знала, что у меня есть где-то блокнот. — говорит она, открывая его и садясь рядом с Виктором: — давай помедленнее, Склифосовский, я записываю. Итак… видеться почаще, но не наседать. Понятно. Сделать вид, будто влюбилась в парня… сделано.

— Эээ… ну ты быстрая. — удивляется Виктор степени своего воздействия на неокрепшие умы юных волейболисток.

— Я скажу будто в тебя влюбилась. — говорит Лиля: — а что? Удобно же! Будто все перепили и заснули, а мы с тобой переспали, и я поняла, что ты — мужчина моей мечты. Только попробуй отказаться, ты же мою грудь видел! И кстати я могу тебе еще портвейна налить. И торт еще остался…

— Только этого мне не хватало…