Замуж до утра

ГЛАВА 20

В кромешной темноте и полной тишине мы оставались долго. Я спряталась в углу клетки, Джина была где-то рядом, а Риган в нескольких сантиметрах от меня, но нас разделяло два жестяных листа.

Не знаю, о чем каждый из нас думал – я даже не знала, о чем думаю я сама! В груди всё нарастала паника: сначала это был страх, который постепенно превратился в ужас. После у меня на миг отнялись ноги, принялись дрожать руки, а губы бесконтрольно шевелились. За ужасом последовала паника – сердце забилось в три раза быстрее, к липкому от пота телу прилипло платье.

Наконец, я сдалась.

– Не могу сидеть в тишине, – шепотом пробормотала я, но меня услышали.

Джина тут же оказалась рядом, положила свою руку на мое плечо. Она промолчала, не зная, какие слова поддержки найти.

– У нас есть шанс убежать завтра? – спросила я, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно. Ответ на вопрос я и сама знала, но молчать дальше было невозможно.

– Мне сказать правду? – отозвался Риган из-за стенки.

– Ни в коем случае!

– Можем попытаться вырваться, – горько усмехнулся он. – На наших ногах и руках будут кандалы, за спиной не один десяток профессиональных, опытных охотников, одержимых черными духами.

Застонав, я уронила голову на колени. Вот и закончилась моя жизнь. Так глупо, что расскажи кому – не поверят.

– Сколько времени у нас осталось, Риган?

– Не больше десяти часов.

– Это будут самые долгие десять часов моей жизни. Ханна могла нам оставить хотя бы отхожее ведро!

Джина и Риган промолчали. Они понимали меня – естественные нужды у людей, сидящих в темницах, не исчезают!

Я считала минуты. Сбилась на трехсот какой-то и плюнула на это занятие. Мне предстояло убедить себя, что после смерти жизнь не закончится, а будет другой. Возможно, я перерожусь в каком-нибудь интересном мире, или вообще стану ленивой кошечкой, все свои девять жизней греющейся у печи. Все будет хорошо – именно это я должна была вбить себе в голову, иначе сойду с ума еще до сожжения.

– Вы ведь не хотите умирать, да? – обратилась я к Джине.

– Нет, но я готова. В смерти нет ничего страшного, Аманда, если здесь у тебя никого нет.

– У меня останется отец. Впрочем, он ведь теперь Даниэль Рафо. Что же мы, не избавим Лондон от этих тварей? Черные слуги так и продолжат заселять город? А Корпорация, Риган? Что с ней станет?

– Ее уже нет, – удрученно ответил он. – Пятеро охотников, оставшихся неприкосновенными, со временем наберут людей, обучат их, откроют новую организацию. Но нас уже не будет волновать, получится ли у них. Я не пессимист и всегда радовался новому дню. Я всему радовался, что бы ни происходило. Но завтра мы умрем, и говоря это, я не пытаюсь привнести в наше незавидное положение еще и панику, я лишь хочу, чтобы мы подумали о прожитых днях. Вспомнили все самые счастливые мгновения наших жизней, поблагодарили Бога за то, что мы когда-то родились.

– Я не верю в него, – хмыкнула Джина. – И, пожалуй, посплю. Кто знает, что ждет меня по ту сторону мира живых? Может быть, мне там и выспаться некогда будет.

Миссис Ингелоу на самом деле улеглась спать в углу, и вскоре ее дыхание успокоилось.

Я не могла последовать ее примеру, мне и глаз сомкнуть не удалось бы, не то что заснуть!

– Аманда? – позвал Риган негромко. – Если ты хочешь высказаться, я тебя выслушаю. Ты наверняка проклинаешь меня за то, что я убедил тебя поехать со мной в церковь. Я виноват во всем, что с тобой произошло и еще произойдет… завтра. Скажи мне, о чем ты думаешь?

– Есть хочу, – отозвалась я, едва сумев сдержаться и на самом деле не начать ругаться на мужчину. В глубине души я на него злилась, но в то же время понимала, что виновата не меньше его. Ведь у меня своя голова на плечах имеется, и именно я согласилась выйти замуж за незнакомца в ту ночь.

Риган ошарашенно молчал. Потом осторожно переспросил:

– И все?

– Еще мне нужна уборная. Вообще-то, очень срочно. И да, я знаю, что говорить такое мужчине не следует, но мы находимся в подвале, в клетках, и завтра утром умрем. Так какая теперь разница, что можно говорить, а что нет?

– Ты мне нравишься, – вдруг произнес он, и я замерла с открытым ртом, не успев его захлопнуть. – Даже больше, чем просто нравишься. Я благодарен судьбе за нашу встречу, и безумно сожалею, что она оказалась роковой. Если бы мы познакомились чуть позже или в другой жизни, то я был бы рад иметь такую жену, как ты, но не фиктивно. По-настоящему я хочу на тебе жениться, понимаешь?

– Понимаю… – протянула я шокированно. Сердце забилось еще сильнее, но теперь уже не в панике. Стенка между мной и Риганом вдруг стала ужасно мешать, и я прильнула к ней ладонями и лбом.

– Я чувствую то же самое к тебе. Но завтра мы умрем, как ты уже сказал не один раз. И да, я рада, что успела признаться в своих чувствах. А еще очень рада, что ты не видишь моего лица, оно наверняка покраснело как томат.

Риган рассмеялся:

– Если случится чудо, и мы выживем, ты скажешь мне “да”?

– Безусловно. Да, Риган, я согласна стать твоей настоящей женой.

– Девушки твоего возраста мечтают о романтичном предложении руки и сердца на берегу моря или в цветущем летнем саду, и мне ужасно жаль, что ты получаешь его в вонючем, грязном подвале.

– Зато я запомню это навсегда и не забуду даже в другой жизни. Кто еще может похвастаться таким антуражем на фоне предложения руки и сердца? Мне, можно сказать, повезло.

Мы засмеялись, и напряжение исчезло. Теперь не страшно и умереть.

– А гореть больно? – выпалила я внезапно для самой себя, спустя примерно еще один час.

– Думаю, да. Но ты не должна бояться, больно только в первые мгновения, потом уже ничего не чувствуешь.

– Откуда тебе это известно?

– Рассказывал один из призраков. Он погиб, заживо сгорев в собственном доме. Говорит, что сожжение – самая благородная смерть. По его словам, огонь очищает и тело, и душу.

– Но его душа стала призраком и осталась на Земле, а не получила божью благодать?

– Я не стал говорить ему о том, что огонь ничего не очищает.

Мы помолчали, прижавшись к металлической стенке по обе стороны. Так я слышала дыхание Ригана, и даже в какой-то момент мне показалось, что мужчина пустил слезу. Решив, что ослышалась, я не стала спрашивать. В конце концов, он все равно не признается в слабости, хоть ничего постыдного в ней и нет.

– Мне жаль, Риган, что так получилось с Ханной. Я и подумать не могла, что она…

– Все в порядке. Да, моя сестренка оказалась ведьмой, и что с того? Я больше ненавижу себя за то, как поступил со своей семьей. Я и подумать не мог, что они настолько сильно будут страдать. Разумеется, уход родного сына из дома не самое приятное в жизни, но чтобы появилось желание свести счеты с жизнью… Если бы я только знал, то никогда бы не пришел в Корпорацию. Но сделанного не воротишь, и мне остается смириться с тем, что я натворил.

– Ты не виноват. Каждый человек заслуживает право на счастье и на занятие любимым делом, что одно и то же. Конечно, если бы ты знал, что твоей маме будет настолько плохо, то я уверена, выбрал бы другую профессию. Но ведь ты не знал. Ни у кого нет возможности видеть будущее, Риган. Не стоит винить себя за это.

– Ну а ты? Чем ты жила, о чем мечтала?

Мне показалось, что Риган намеренно сменил тему. Я подобрала колени к груди, опустила на них голову и принялась вспоминать.

– О домике за городом, мольберте и красках. Я думала, что буду жить одна в единении с природой, рисовать в удовольствие, а однажды стану известным, но обязательно загадочным, художником. Обо мне будут говорить по всему миру, мои картины будут раскупаться с такой же скоростью, как свежеиспеченный хлеб. И все-все только и будут судачить, что о том, кто же рисует такие шедевры? А пока они сплетничают, я продолжаю жить в домике у леса, рисовать, вечерами гулять у озера и любоваться закатами.

– Прекрасная мечта. Ну а семья? Муж и дети?

– Обязательно, но после того как стану известной. Конечно, я часто фантазировала, что однажды выйду замуж за чудесного человека, рожу ему двоих детей: мальчика и девочку. Но на днях мечта пошатнулась, когда вдруг тем самым прекрасным человеком в моих мечтах стал ты… Прости, Риган, я стала испытывать к тебе симпатию уже давно. Я молодая девушка, а ты взрослый, серьезный, и очень красивый мужчина. Не влюбиться в тебя было невозможно. Да ни одна девушка не устояла бы!

– Мне лестно слышать такое, – отозвался Риган. – Я рад, что мои чувства оказались взаимны.

Мы говорили еще очень долго. Выдавали друг другу самые страшные секреты, делились постыдными историями, обсуждали вероятность существования инопланетян. Мы говорили обо всем. Я рассказала Ригану всю свою жизнь от начала до текущего момента, а он мне свою.

Через несколько часов нас не станет, и мы хотели убедиться, что наговорились вдоволь.

Усталость взяла свое, и я все же заснула. Прилегла рядом с Джиной, мы обнялись, чтобы было теплее, и я провалилась в темноту.

Очнувшись, едва могла пошевелиться. Свело руки и ноги, шея не поворачивалась. Стреляющая боль в спине не предвещала ничего хорошего. Говорить о том, что в уборную уже было не нужно, незачем – мы много часов провели в клетках без отхожего ведра, и как бы нам ни было противно и стыдно, человеческий организм слушаться не желал.

Неимоверно хотелось пить. Кружилась голова. Я подползла к прутьям и выглянула в темноту. Уверена, уже наступило утро, но почему Ханна и охотники еще не пришли за нами?

– Риган, Джина? – хрипящим, простуженным голосом позвала и закашлялась. На глазах выступили слезы. – Сколько прошло времени по вашим ощущениям?

– Много, – отозвались они в один голос.

Джина виновато напомнила:

– Сонный порошок… Все, кто был наверху, наверняка надышались. Мне жаль, правда, простите меня. Наверное, сгореть все же куда лучше, чем умереть от жажды в темнице.

– Вот уж точно, – устало хмыкнул Риган.

– Габита, – нахмурившись, вспомнила я. – Она все время проводит на кухне, а в свою комнату поднимается по отдельной лестнице. Ей хоть и дозволено бывать в любой части дома, но она предпочитает передвигаться одной дорогой. Если вдруг она поймет, что что-то не так… Она спасет нас, слышите? Можно попробовать пошуметь, но не уверена, что стены пропустят звук. Миссис Ингелоу, вы сыпали порошок в холле или у кухни?

– Нет, только в бальной зале.

– Тогда у нас есть шанс. Главное, чтобы Габита вдруг поняла, что в доме все неестественно заснули, а нас нет. Мы заходили к ней ранее, она знает, что я здесь. Кухарка – женщина неглупая, она догадается, я уверена.

Я еще очень долго убеждала себя в том, что нас спасут. Джина и Риган не мешали мне обманывать саму себя и молчали, ну а мне становилось куда легче, когда я представляла, как отворяется дверь, и по ступенькам бежит Габита.

Она не пришла. Ни через день, ни через два. Мы считали часы по очереди, стараясь не сбиваться. Говорить в полный голос уже не могли, от слабости едва ощущая реальность. Джина временами пыталась ходить по клетке из угла в угол, гремя кандалами, но через пару шагов сдавалась и мешком падала на пол. Риган за стенкой молчал все чаще.

Я молилась. Потом поняла, что молитвы не работают, и окончательно убедилась, что Бога не существует. Я уже догадывалась об этом, когда принимала роды у Хельги в роще. Потом, когда ходила в гости к подопечной семье. И теперь снова… Если он есть, то почему не спешит помочь?

Кряхтя, попыталась сесть, но удалось только лежа привалиться к стенке. Горло уже пересохло настолько, что при каждом слове, которое я пыталась произнести, его драло словно наждачкой. Голод не чувствовался, боль не ощущалась, хотелось только пить. Всего глоток воды, или даже просто смочить губы.

В бреду я царапала пол. Стремилась дотянуться до Джины, но даже не понимала, в какой стороне искать. Всё слилось воедино: темнота, стенки клетки, прутья, потолок. Мир кружился, замирал, взрывался в моей голове. Сотни и тысячи оглушающих колокольчиков звенели в ушах, глаза болели от напряжения.

Я медленно умирала от обезвоживания. Джина, наверное, уже погибла, иначе почему она не шевелится? А может, она шевелилась, да я не услышала. Как там Риган? Жив ли? Говорит ли он со мной хотя бы мысленно?

Мне было все равно. Больше ничего не имело значения.

Где-то вдалеке послышался скрежет металла. Раздались шаги – тяжелые и уверенные. У меня не хватило сил перевести взгляд на лестницу и посмотреть, кто заявился в нашу могилу, я так и осталась на месте, глядя в пустоту перед собой невидящим взглядом.