Аптекарский огород попаданки

Глава 37.

Василий Степанович вряд ли слышал моё гневное замечание, а вот Груня расслышала и почему-то сердито нахмурилась:

— Негоже, Сашенька, такого человека напраслиной винить. Поди, окромя Василия Степановича, никто б за нас не вступился.

— Единственное доброе дело не искупает его хамского поведения, — аргументировала я и снова постаралась сосредоточиться на книге.

Однако следующая реплика Груни заставила меня поднять голову:

— От горя любой осуроветь может…

— От какого это горя? — ничего не поняла я.

Продолжая выделывать тесто, названная сестрица моя спросила:

— А вы, чай, не знаете?

— Нет, не знаю.

Она поглядела на меня исподлобья:

— Жена егойная померла. С дочуркой старшой.

— Умерла? Отчего? — тут уж мне совсем стало не до чтения.

— От хвори какой, кто их знает. Василий Степанович на службу военную ушёл, раненный был. Вы что ж, не заметили, Сашенька? Вона как посекло его бедного, — она понизила голос: — Говаривают, ноги лишился и чуть без глазу не остался. Вон, хромый весь ходит. А шрам какой страшенный! Ужасть одна! Да только не виноват он. С госпиталя вернулся, а жены и дочи-то нет уже. Представьте, каково? Вот и ожесточился, и смурной всякий день ходит. А как мужику без женской ласки? Беда да горе одно! — Груня свирепо потрясла белёсым от муки кулаком над головой. — А вы всё шипите на него, Сашенька, ведь это грех большой. Пожалели б лучше!

— Вот ещё, жалеть его… — пробормотала я себе под нос и тут же язык прикусила.

И вправду, что ж я гневаюсь? Может, и хам он, и манерами не блещет. Да только Василий Степанович от беды меня спас, работу дал… Конечно, все его благодати творились всегда с какой-то грубостью, будто человек не добро делал, а пакости задумывал. Но ведь никакими пакостями он не прославился, меж тем хорошего немало учинил.

Вениамин тоже как-то обмолвился вскользь, что судьба у его брата была не из лёгких. Однако я и вообразить не могла, насколько жестокие испытания выпали на долю Василия. Неужели всё это могло случиться с одним человеком?!..

Вдруг я вспомнила собственную жизнь, уже прошлую. Как потеряла одновременно и мужа, и карьеру, и здоровье. Как в одночасье разлетелся на куски мой мир. Как буквально всё, чем я жила и во что верила, истёрлось в прах. И что меня ждало дальше? Скорбь, уныние, пустота, отвращение ко всему и всем, а особенно — к себе самой…

Вспомнила, как ненавидела себя, своё собственное тело, невозможность нормально двигаться. Постоянно думала о том, чего я лишилась. Жила будто в вакууме… И это притом, что в моё время у меня было немало возможностей даже в таком положении. Да, каждое действие давалось через больно. Да, на самые примитивные перемещения, которые раньше не замечались вовсе, у меня уходили минуты, а то и часы. Но что-то же мне оставалось доступным, а я продолжала смаковать эту боль. И, если уж честно, так до конца и не смирилась со своим состоянием, не нашла себя заново.

Так может, нечто похожее происходило и с Василием?..

Я бы не сказала, что он выглядел обиженным и угнетённым. Положа руку на сердце, вообще назвала бы его даже чересчур энергичным и деятельным. Он ни разу не походил на затравленного несчастьями бедолагу. Но вот сердце его… явно ожесточилось.

— Груня, — обратилась я уже немного спокойнее и тише, — а тебе откуда такие породности известны?

Моя собеседница пожала плечами. Процесс приготовления пирожков уже достиг стадии формирования отдельных заготовок из теста, которые Груня любовно раскладывала на столе.

— Авдотья Филипповна, что с баранками на углу торгуить, говорила. Да и Нюрка, что у церковки торчит целыми днями, того же самоё сказывала. И Вениамин Степанович… — Груня вдруг зарделась. — Вениамин Степанович говорили мне как-то… Я-то вызнавала, какие пирожки ему по нраву — с капусточкой али с яблоком. А он так вздохнул и сказал: «Ах, Агриппина Никифоровна, в отрочестве мы с Василием, бывало, пойдём на речку, накупаемся. Он так плавал хорошо. Никогда мне было за ним не угнаться. А потом, придём домой… Маменька ругается… А нянюшка наша, Софья Мироновна, головой покачает и пальцем пригрозит, чтобы её задобрить. А сама нас тотчас на кухню тихонечко проведёт и пирожками капустными накормит… Только из печи…».

Судя по тому, как достоверно, со всеми интонациями Груня передала эти слова, не осталось сомнений, что пересказ её был весьма точен. Она даже изобразила выражение лица Булыгина-младшего. Что ж, похоже, у Груни имелись скрытые актёрские навыки. Зря я думала, что она неспособна разыграть спектакль. Просто ей «сцена» походящая нужна.

Я улыбнулась, заметив, что начинку она заготовила из капусты, и решила больше не отвлекать Груню от её стратегически важной миссии.