Светлейший-9. Битва за надежду

Глава 22

Толстой-Стагнис стоял у фонаря, вскинув воротник старого пальто и глядя куда-то в сторону Невского, на зажженные огни, на надвигающуюся ночь. Воздух дрожал от сдержанной тревоги, словно сам город пытался предупредить меня: будь осторожен.

— Алексиус, — повторил он негромко. — Нам нужно поговорить. Увы, это не может ждать.

— Конечно, друг мой, — отозвался я, хотя уже не ожидал от столь внезапного появления Стагниса ничего хорошего.— Что случилось?

Он не предложил мне прогуляться, не позвал в кафе — просто пошёл, и я последовал за ним. Мы шли по еще морозному Петербургу, шаги отдавались гулким эхом от мостовой. В центре было на удивление пусто, только редкие автомобили катились по улицам, унося светских дам и господ в направлении театров и дворцов.

Я молча ждал, когда старый товарищ заговорит.

— Я знаю, что вы взяли Юрьевского, — сказал Толстой-Стагнис внезапно. — Знаю, где его будут держать. У тебя есть доступ в Петропавловскую крепость?

Я остановился. Быстро же птички ему нашептали. Вот только эта информация была секретной и просто так профессор с державного химфака бы ее не узнал. И вряд ли ему рассказала Марина — она и сама не была в курсе.

— Мне нужно попасть к нему, — продолжил Толстой. — Срочно. До официального допроса. До того, как с ним поговорит Император или великий князь…

— И зачем? — сухо спросил я. — Ты же не юрист. И даже не маголекарь. Как ты себе представляешь повод, под которым тебя можно туда провести?

Толстой остановился на шаг впереди. Молчал. Долго. Потом обернулся. Его лицо, искажённое жёлтым светом фонаря, показалось мне старым. Усталым. Словно за эти дни он прибавил десяток лет.

— Юрьевский сдаст меня, Алексиус, — сказал он глухо. — Он расскажет, что я участвовал в его махинациях. Что я поставлял ему прототипы и работал на него. Что я… Я не могу этого допустить, Алексиус. Ты понимаешь? Будь я один, но у меня же семья… У тебя самого теперь есть близкие. Ты должен понять меня.

Я застыл, не веря своим ушам. Нет, конечно, у меня не раз возникали подозрения, но я не ожидал, что Стагнис вот так просто выложит все сам.

Я уставился на него, и всё во мне молчаливо говорило: понимаю. Но не принимаю.

— Предположим, я смогу это сделать, хотя это почти невозможно, — проговорил я. — Чтобы ты… что? Чаю с ним попил? Подкорректировал его психоэфирно? Вычистил воспоминания? Убрал пару неудобных истин из его головы?

— Я знаю, что это ты вытащил Юрьевского из плена и привез в Питер, — глухо ответил профессор. — И представляю, каких усилий это тебе стоило. Знаю, что прошу слишком много, но черт возьми, Алексиус, дело в моих детях!

Я резко к нему развернулся.

— А когда ты влезал в заговор, о детях не думал? — прошипел я.

— Тогда их еще не было и в проекте. Помоги мне. Мне нужно только чтобы он молчал о моем участии! — Толстой шагнул ближе. — Я не хочу, чтобы моя работа погубила детей. Я был глуп, признаю. Я верил, что контролирую процесс, что это они от меня зависят… Но Юрьевский — он… он давно не тот, кем был раньше. Я ошибся в нем. Ведь изначально его цели были благородными… Я просто выбрал не того.

Впервые я видел Стагниса растерянным. Бывший боевой товарищ, всегда уверенный, всегда знающий больше, чем показывал, теперь стоял передо мной и боялся. Но не за себя. Не за тело. А за имя. За лицо. За то, как будет выглядеть в глазах собственных детей.

Я покачал головой.

— Прости, Стагнис. Даже если бы я хотел помочь, уже не смогу. Путь в Петропавловку сейчас охраняется жестче, чем покои Императора. Мой статус высок, но не настолько. Доступ имеют только государь, великий князь и те, кто ведёт допрос.

Я солгал. Я мог бы пробиться. Через три звонка и один приказ. Но я видел: Толстой даже сейчас чего-то мне не договаривал. И я слишком хорошо знал этот его взгляд — взгляд, в котором правды было не больше, чем в истеричных манифестах Павловичей.

— Алексиус… — голос его сорвался. — Это ведь я тебя когда-то вытащил из-под обвала на Южной границе. Ты мне обязан.

Я кивнул.

— Обязан. За жизнь — обязан. Но не за правду. И не за Юрьевского.

— Что ж, я должен был попытаться.

Он молча смотрел на меня ещё мгновение, затем резко развернулся и ушёл в ночь, не обернувшись. Его фигура растворилась в тумане, и мне показалось, что он уходит не просто от меня — от самой Империи, в которую когда-то верил.

Я остался стоять на мостовой, прислушиваясь к глухому гудению Невы под расколотым льдом.

А под кожей шевелилась нехорошая уверенность: Стагнис не оставит это просто так.

Юсуповский дворец, сверкавший огнями и отражающийся в воде Мойки, казался пришельцем из другого века — века роскоши, парадных карет и вальсов при свечах. Уже у подъезда стояли нарядные лакеи в темно-зеленых ливреях с золотыми гербами. Мокрые хлопья снега, падавшие с неба, тут же таяли на разогретой дорожке, по которой медленно шли гости бала.

— Николаев! Черный Алмаз! Это он!

— Все-таки явился…

— Конечно, явился! — шептались за моей спиной. — Ведь поговаривают, что его Дом скоро объединится с Юсуповыми…

Я пришел чуть позже назначенного времени — нарочно. Предполагал, что к моему прибытию бал уже развернется в полную силу, и мне не придется участвовать в слишком длинных приветствиях и церемониях. И едва я перешагнул порог главного зала, как оказался словно в другой реальности.

Бальный зал дворца Юсуповых сиял и сверкал так, что глазам стало больно. Высокие своды потолка терялись в позолоте лепнины, где между орнаментами вились северные олени и стилизованные корабли — тонкая отсылка к культуре шведов, в честь которых устроили бал.

Люстры из венецианского стекла, специально привезённые из Италии ещё при прадеде нынешнего князя Юсупова, отражались в безупречно отполированном паркете. Вдоль стен стояли пальмы в серебряных кадках, а между ними — зеркала в резных рамах. С «неба» неторопливо падали искусственные сверкающие снежинки.

— Алексей Иоаннович! — издалека поприветствовал меня Феликс Феликсович старший. Я подошел ближе и церемониально поклонился.

— Ваше сиятельство, превосходный праздник. Уверен, кронпринц и его сестра восхищены вашим гостеприимством.

— Надеюсь, — улыбнулся мне князь. — Наслаждайтесь вечером, ваша светлость. Я передам детям, что вы явились. Они будут рады вас видеть.

— Феликс, как я понимаю, уже вернулся из Стокгольма?

Старший Юсупов усмехнулся и скользнул взглядом по толпе гостей, среди которой плыла его супруга княгиня Лионелла.

— Разумеется, вернулся! После всего, что он там устроил…

Я подавил улыбку. Видимо, мой друг и правда слишком буквально воспринял просьбу посла поставить Стокгольм на уши. Впрочем, в чем младшему Юсупову не откажешь — так это в изобретательности. Впрочем, судя по всему, это была фамильная черта…

— Ида оставила для вас два вальса, Алексей Иоаннович, — напомнил ее отец.

Я коротко кивнул и поклонился, предоставив хозяину бала беседовать с графом Шереметевым.

В центре зала танцевали пары. Оркестр исполнял шведские танцевальные сюиты и полонезы, придавая балу особый оттенок северного очарования.

Я прошёл сквозь толпу, неспешно приветствуя знакомых. Меня сразу заметили. Присутствие Черного Алмаза не могло остаться незамеченным. Несколько дам взволнованно вздохнули, кто-то снова указывал на меня, а в бокале какого-то генерала-особиста из Четверки даже задрожало шампанское, когда он меня узнал. Ну еще бы, столько от меня было головной боли.

Я остановился у постамента с хрустальной вазой, чтобы окинуть взглядом зал. В центре, под самой люстрой, танцевали кузен Андрей и принцесса Астрид. Пара и правда получалась интересная. И красивая. Андрей вел её в вальсе так, словно танец был не формальностью, а откровением. Рука кузена крепко держала принцессу за талию, но движения были нежными. Взгляд сосредоточен только на ней, а лицо — открыто, искренне. Астрид улыбалась, но её улыбка будто слегка дрожала. Но не от танца.

Когда они кружились мимо меня, наши взгляды пересеклись. Принцесса мгновенно отвела глаза, и на ее лице мелькнул страх. Едва уловимый, но настоящий. Так смотрит затравленный зверь, осознавший, что попал в ловушку. Я понял: Карл Густав наблюдал за ней. И она боялась этого.

— Прекрасно смотритесь, — сказал я, когда они снова оказались рядом со мной. Астрид немного покраснела, да и Андрей смутился.

Сам кронпринц стоял чуть поодаль от танцующих, рядом с группой своих приближённых. Тёмно-синий мундир с серебряными аксельбантами был безупречен, прическа уложена волосок к волоску. Он казался спокойным, но я видел, как сжималась его челюсть и дергался уголок рта каждый раз, когда Астрид смеялась шуткам Андрея, а великая княжна София принимала очередное приглашение танцевать. У него в руке был бокал, но он не пил. Вместо этого его взгляд метался между сестрой, Андреем, Софией и… принцем Кристианом.

— Кажется, он влился в компанию.

Я обернулся. За моей спиной стоял Феликс младший с двумя бокалами игристого в руках. Один он протянул мне.

— С возвращением, лейтенант, — ухмыльнулся я. — Как Стокгольм?

— С трудом, но выстоял. Впрочем, чувствую, в следующий раз визу мне не одобрят… Да и черт с ним. Развлекаться там не умеют. Пришлось дать короткий, но яркий мастер-класс.

— Ага, я читал газеты, — рассмеялся я и пригубил шампанского. — Заявиться в казино в компании пятидесяти стриптизерш, наряженных в нижнее белье из кольчуги… Серьезно?

— Не стриптизерш, а танцовщиц из кордебалета, — назидательно поправил товарищ. — И это были бутафорские сценические костюмы. Никакой похабщины — лишь эстетика и настоящая ванна игристого.

Я покачал головой.

— Ты неисправим.

— А нужно исправлять? — Феликс приподнял бровь. — Мне казалось, тебе нравится моя эксцентричность… К слову о шведских приключениях. — Он резко посерьезнел и понизил голос. — Я рад, что вы выбрались. Ида себе места не находила. Да и я тоже. Хреново, знаешь ли, быть где-то неподалеку, но не иметь возможности вмешаться.

Я хлопнул друга по плечу и отмахнулся.

— Ты здорово нам помог, правда. Особенно когда начал разбрасывать фишки с балкона пентхауса и вызвал массовые беспорядки.

Феликс лишь хмыкнул и уставился на принца Кристиана, весело болтавшего о чем-то по-английски с Леней, Катей, Аполлоном и Левой.

— Что скажешь об этом Кристиане? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Да черт его знает. В общении уж точно поприятнее кронпринца, а как на деле, пока не понимаю.

— Ты слышал, что на родине Кристиана называют королем, которого у Швеции никогда не будет?

— Должно быть, это раздражает Карла Густава.

— Еще как. Но Кристиан знает свое место и к трону лишний раз не лезет. С таким кузеном и я бы не стал рисковать — еще отравит ненароком…

Кристиан и правда держался дружелюбно. На нем был мундир шведской королевской стражи, а открытая улыбка смягчала его чуть резкие черты лица. Он смеялся вместе с нашими ребятами из Спецкорпуса и пил шампанское с видом человека, которого совершенно не заботила напряжённая обстановка. Лишь иногда поглядывал на Софию…

Но в момент, когда Карл Густав подошёл к нему, чтобы что-то сказать, лицо Кристиана потемнело. Они отошли в сторону, обменялись парой коротких фраз — на шведском, ничего нельзя было расслышать, — и Кристиан резко отвернулся, бросив взгляд в сторону Софии.

Великая княжна стояла у колонны, в платье цвета ледяной фиалки, с тонким жемчужным ожерельем и перчатками, доходившими до локтей. В её взгляде был интерес. Настоящий. Она смотрела на Кристиана — не открыто, но с вкрадчивым вниманием. Я остановился рядом с ней.

— Великолепный вечер, не так ли, ваше высочество? — тихо спросил я.

— Превосходный, — отозвалась она, не отрывая взгляда от принца. — С каждым годом у Юсуповых всё изысканнее. Но вы ведь и сами знаете, зачем мы здесь.

— Разумеется, — я глотнул шампанского. — Политика шелка и кружев.

— Именно. И всё же, — София повернулась ко мне, — вы заметили, как Кристиан сдержан, когда рядом кронпринц? Он старается держаться от него в стороне и между ними явно есть конфликт, хотя в остальном он вполне… располагающий. — Она чуть наклонилась. — Думаю, он чувствует давление старшего родича и хочет сделать больше, чем он ему позволяет. Хотя, возможно, мне это показалось…

Я заметил в её голосе тонкий вызов. Она явно искала путь к сближению. И мне оставалось только помочь.

— Желаете, чтобы он пригласил вас на танец?

София чуть улыбнулась, но ее улыбка тут же погасла, и девушка смутилась.

— Это было бы… Я не знаю, Алексей. Основные танцы со мной уже ангажировал кронпринц…

Я хитро подмигнул кузине.

— Ни слова больше, выше императорское высочество. Я все устрою.

— Алексей…

— Желание дамы — закон.

Я направился к Кристиану, который только что закончил разговор с Аполлоном Безбородко. Он все еще выглядел слегка раздражённым, но старался улыбаться.

— Ваше высочество, — я остановился перед ним и поклонился.

— О, князь Николаев! — Кристиан широко улыбнулся, обнажив ряд белых ровных зубов. — Какая радость, что вы нашли время прийти на этот бал. Он великолепен! У нас в Швеции все делают с меньшим размахом.

— Моя кузина, великая княжна София Петровна, была бы весьма польщена вашим приглашением на танец, — я понизил голос. — У нее свободен еще один вальс.

Кристиан вскинул брови и удивлённо усмехнулся:

— Это официальное приглашение, ваша светлость? Ее императорское высочество изъявила волю…

— Почти, — отозвался я. — Но, поверьте, мешкать не стоит. Сейчас или никогда. Если, разумеется, для вас это имеет значение.

Он взглянул в сторону Софии, неожиданно посерьезнел и кивнул:

— Спасибо, ваша светлость. Я бы сам не осмелился. Она слишком… — Он замялся. — Слишком хороша для меня. Такие девушки достойны лишь первых лиц…

Я улыбнулся.

— Дерзайте, ваше высочество.

Я отошел за колонну и наблюдал за тем, как Кристиан подошел к Софии. Она встретила его с легким кивком, а через минуту они уже двигались по залу в плавном ритме вальса, среди огней, блеска драгоценностей и шелеста шёлка.

Вечер набирал обороты — и вместе с ним нарастало напряжение в зале. Астрид и Андрей теперь стояли у одной из ниш, увитой еловыми ветками с серебряными лентами — декорация, выбранная в честь шведских зимних лесов. Я видел, как принцесса что-то говорила, Андрей наклонялся ближе, её щеки розовели, а губы дрожали.

Но краем глаза я всё равно следил за Карлом Густавом. И когда он посмотрел прямо на меня — я не отвёл взгляда. Его глаза сузились. Он понял. Мы оба все поняли.

И да, он был в ярости.