Целитель. Назад в СССР

Глава 15

— Вот, сука, — пробормотал не я, ощущая боль в спине и в груди, где по белой рубашке расплывалось красное пятно, и разглядывая только что образовавшееся отверстие в ней и в спинке водительского сиденья. Водитель тоже кряхтел и вертелся.

— Млять! — выругался водитель. — Как вы? Михаил Васильевич?

— Хреново, Валёк, — ответил здешний «я» и потерял сознание. Потому что сердце, в которое попала пуля, остановилось. Этот «я» умер. Умер и из тела исчез. Моя матрица четко определила этот момент, когда чужая матрица покинула мой новый организм. Мой новый, но мёртвый организм.

Однако биополе тело не разрушилось, потому что в нём «вдруг», о чудо, оказалась моя матрица. И это было удивительно. Сердце биться перестало, а организм пока живёт на том кислороде, которым оно насытилось. Однако запасы кислорода таяли. У меня в запасе имелось минут пятнадцать, если «прикрыть подачу» кислорода в другие органы, кроме мозга. Не совсем прикрыть, а процентов на семьдесят. Что я и сделал.

— Однако! — с восхищением повторил я, «осматривая» «себя» изнутри.

У «ей внутре», как писали братья Стругацкие, все органы были настроены идеально. И в идеальном же состоянии находились.

— Хм! И что оно тебе дало? — спросил я с ехидцей, вспоминая анекдот про двух хохлов, наблюдавших за тем, как тонет «полиглот», видевший «хохлов» и кричавший «помогите» на разных языках. Думал, что они не знают русский язык. «Дывись, яка вумна людина! Скильки мовы знает!», — удивился один хохол. «Ну, и шо воно ему дало?» — спросил другой, видя, как «полиглот» скрылся под водой. Да-а-а… Вот тебе и анекдот!

Нащупав сердце я надавил на него своей силой. Сжал-отпустил, сжал-отпустил, сжал-отпустил…

— Пошла мазута, — положительно оценил я свои усилия.

— Вези в больницу Железнодорожников, — сказал «я».

Тело лежало на заднем кресле. Машина продолжала двигаться целенаправленно.

— Туда и едем, — бодро откликнулся водитель.

— Сам ты как? Попало?

— На излёте пуля вошла. Не думаю, что проникающее. Скорее всего — поверхностное. Вы-то как? По отверстию и по звукам — калаш, семь шестьдесят два. Как вы-то ещё держитесь⁈

— Так и держусь. На морально-волевых.

— Хорошо! Скоро уже приедем!

Я услышал вой нашей сирены и переговоры в нашей радиостанции. Стояло у нас на машинах специальное оборудование. Оно сейчас на любом китайском рынке продаётся. Сирена на «любой вкус». Хоть с бубенцами.

— Держитесь?

— Держусь! Держусь, Валёк.

В голове пульсировала песня:

— Он мне сказал: Держись, браток! И я держался.

— Ага! Он резал вдоль и поперёк… Он мне сказал: держись, браток…

Сознание было чётким. А каким ему ещё быть? Моя матрица его контролировала. Сердце «работало» под моими нажимами, хоть и редко, чтобы не выгонять кровь в средостение, но достаточно, чтобы кислород в организм попадал. Да и, к моему удивлению, в этом теле активно «работал» анаэробный гликолиз, при котором, в результате расщепления глюкозы, высвобождается энергия и получается молочная кислота. А молочная кислота перерабатывалась почками и печенью снова в глюкозу. Вечный двигатель, однако!

Это тело, при необходимости, могло практически весь кислород отправлять в мозг, а двигаться только за счёт гликолиза. А что? Углерод выдыхать не надо. Молочная кислота — это ведь простейшая формула «цэооаш» (COOH). А глюкозы — C6H12O6. И если воздержаться от испражнений при которых на удобрение уходят необходимые организму силы… Хм-хм… Так вот почему некоторые йоги не кушают, а значит и не тратят всего лишь три элемента: углерод, кислород, водород. Ха-ха! Вот это вывод! Надо будет попробовать.

Так я лежал и, сжимая-разжимая сердце, думал о какой-то фигне. Всё-таки бредил, наверное. Потом машина остановилась и через минуту меня уже катили куда-то на носилках. Куда же меня катили? Хе-хе! Вот, млять, секрет «полишинеля»! Кто такой «Полишинель» и что там был за секрет, я не знал.

Когда меня положили на операционный стол и вокруг меня собрались врачи, я немного успокоился, а то потряхивало от адреналина меня изрядно. А как без него? Адреналин — вещь нужная в таких ситуациях.

— Общий наркоз не нужен! — сказал я.

— Бредит, — сказало лицо в очках и в маске, и скомандовало. — Наркоз!

Перед глазами поплыло.

— Хотя… Почему не надо? — Подумал я матрицей. — Мне не пофиг? Пусть ковыряются.

— Вскрываем грудину. Срединная стернотомия.

На грудине посередине сделали насечку, чтобы придать направление грудинной пиле. Короче пошла та работа от которой меня точно стошнило бы, если бы я её увидел. Мелькнула мысль: «А может, ну его, это тело? Спасут, так спасут. Я уже и там, в другом мире, прекрасно устроился. Да и где мне найти для этого тела лишнюю полноценную матрицу? Мне же дальше надо! Но, раз уж 'взялся за гуж», надо «тянуть лямку». Хм! И матрицы немного придётся отщипнуть от себя.

— Ух ты! — сказал тот же голос. — Никогда не видел такого. Пробитое с двух сторон сердце работает, как часы.

— Хорошо, что правый желудочек пробит, а не левый, — сказал женский голос.

— Ну да, ну да. Мозг снабжается, да-а-а… Но лёгкие почти не обогащают кровь кислородом.

— Так, он же не дышит! — сказал третий голос, тоже женский.

— Млять! Точно! А как же он тогда?

— Возможно — анаэробный гликолиз. Знал я таких спортсменов-ныряльщиков…

— Почему, э-э-э, знал?

— Да потому, что нет их уже. Доэспериментировались. Та-а-а-к…

— Подключаем аппарат ИК[9], — услышал я через некоторое время.

— Быстро работают! Молодцы! — подумал я продолжая качать кровь.

К моей аорте подключили одну магистраль, к венам другую. Кровь постепенно охладилась и обмен веществ замедлился.

— Кардиоплегический раствор, — сказал хирург.

— Не надо, — сказал я сам себе мысленно и перестал сжимать сердце.

— О, как! Словно услышал! Ну и ладненько! Приступаем шить. Быстро! Быстро! Сначала заднюю стенку.

От названия инструментов тоже подташнивало, но я терпеливо ждал.

— Запускаем сердце. Электроды.

— Не надо, — сказал я мысленно, и надавил на переднюю часть «своего» сердца.

— Ух, ты! — воскликнул хирург. — Само пошло.

— Нихрена не пошло, — сказал я, чувствуя, что сердце не хочет включаться. Живое сердце трепещет, как птица. Как рыбка в руке. А сейчас я не чувствовал ничего.

— Та-а-а-к… Где там мой плазменный друг? — Спросил я себя.

Я отпустил своё сердце и ударил его привлечённым извне очень маленьким плазменным сгустком. Тело выгнуло дугой. Как-то мне уже приходилось в этом мире реанимировать. Эксперименты по «прощупыванию» людей не всегда заканчивались удачно.

— А это было здесь? — спросил я сам себя и сам себе ответил. — Здесь-здесь! В «последнем мире» я уже граждан и гражданок не «щупал», хе-хе…

— Ух ты! Да он сам себе запускает сердце! Феноменально!

— Это же тот экстрасенс, что в «Меридиане» сеансы психотерапии вёл.

— Помню-помню. Ходили мы. Впечатлились, да Света?

— Ага, — буркнула Света. — Никогда не забуду тот наш поход. Я словно сучка текла.

— Фу, Светочка, не вспоминайте.

— Так, сами начали.

— Да-да-да… Стучит моторчик, — голос хирурга был задумчив, но потом он встрепенулся. — Всё в зад! Всё в зад! И смотрите внимательнее на аорты, чтобы повреждений на них не оставили. Изойдёт ещё кровью, когда закроем грудину!

— Всё-ё-ё, можно и дальше двигаться, — сказал я сам себе.

Сильный запах нашатыря ударил в мозг. В мой, но и не мой мозг. Зрение расширилось и в нём появились какие-то лица.

— Повезло парню. Не об бетонный пол головой приложился, — сказал кто-то мужским голосом.

— О, как! Я в поликлинике! Когда «последний» покинул меня, а я от этого сознание потерял! — оценил я своё «местопопадание».

— Это я вышел от врача, — подумал тот «я», — который взял у меня из вены кровь для анализов, подошёл к окну и, потеряв сознание, упал с прямой спиной и стукнулся затылком об пол. Хорошо, что возле окон пол был деревянным. Там трубы, наверное проходили, вот его и не забетонировали.

— Повезло, да, — услышал я мысли того «меня», который поднялся сначала на колени, а потом и на ноги.

— Всё? Всё в порядке? Не грохнешься снова? — спросила девушка в белом халате, держащая остро пахнущую даже издалека ватку.

— Нормально, — кивнул «я» головой и боль резанула лоб.

— Не хватало сотрясение получить, — мелькнула «чужая» мысль.

— Та-а-а-к… Поехали дальше. Кстати… Может Флибер ещё здесь?

Я с сомнением «посмотрел» на «нить», уходящую в туман. И, подумав: ' Чем «чёрт не шутит?», позвал Флибера. Тот не отозвался. А должен был, если был тут. По «штату» ему положено, оказывается, откликаться на мой зов, даже если он находится в спячке.

— Ладно, поехали, помолясь, — подумал я и, потянув за видимую только мне, «нить», снова ушёл в «сиреневый туман».

— Я умер, что ли, или сплю? — подумал «последний». — Если умер, то почему продолжаю мыслить? Если нет, то почему перестал видеть глазами своих ботов? И своими остальными матрицами я управлять не могу.

— Какими, млять, ботами⁈ Какими, млять, матрицами! — подумал здешний «я».

— Это — точно — сон! — продолжил рассуждать «последний». — Но, почему-то, было больно во лбу, когда пуля ударила в голову.

— Почему болит голова? Или это прострел в голове? Что-то в последнее время стала часто болеть голова. Переутомление? От двенадцатичасовых вахт?

— Какие вахты? — спросила «последний». — Охренел я, что ли?

Тут я почувствовал, что тело, в которое я переместился, лежит на спине, что мои глаза, действительно, прикрыты веками, за веками светло, а я слышу какой-то несильный гул и небольшую вибрацию.

— И что тут необычного? — подумал «я».

— Херня какая-то, — подумал «последний». — Где это я уснул?

Глаза открылись, и возник «тот» потолок, серо-бежевого цвета, явно — пластиковый, слева ограниченный шторкой, спускающейся до самой кровати. Кровати узкой, не такой, к каким я привык.

— А-а-а… Это я в своём теле в момент перехода в меня «последнего», — осторожно подумал я, всё ещё контролируя нить, по которой пришёл в этот мир. — И куда пришёл Флибер, ища точку перехода, или, как он её назвал, «точку бифуркации». В точку перехода матрицы «последнего» в моё тело.

— У, блин, как интересно! Ну, спорьте-спорьте, кто из вас главный! Хе-хе… А я пошёл дальше. Стоп! А куда это я пойду дальше? В тот мир, где убили «последнего»? Именно в тот момент? И зачем это мне? Меня же там снова убьют! Не-не! Как-то надо так туда шагнуть, чтобы… Чуть раньше бы. Хм! Ладно! Там видно будет. Может, успею увернуться, хе-хе. Куда его? В голову приложили из снайперки? От автоматной очереди увернуться как-то не очень получилось. А с дыркой в голове можно в больницу прийти? Был какой-то фильм южнокорейский: «Пуля в башке» назывался. Он там ходил и жил с пулей. Хм! В любом случае, даже если там у меня голова разлетелась, как арбуз, мне то что с этого? Мне нужно понять, где Флибер? Он должен быть там!

Я снова потянул «верёвочку» и стал мысленно напевать, видя себя волком из мультфильма «Ну! Погоди!», поднимающегося по верёвке к балкону зайца:

— Сиреневый туман над нами проплывает. Над тамбуром горит полночная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что, хм, с девушкою я прощаюсь навсегда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда…

— Дун! — ударила пуля в лоб.

Вернее, она ударила в «тело», в которое вселился я, чуть раньше. На какую-то долю секунды раньше. Поэтому-то матрица из него и вылетела.

— Это эхо загудевшей от попадания пули в голову я услышал, — понял я. — Ни чего себе! Она у него, что, чугунная? Голова? До сих пор звук отражается от стен. Или это в голове у меня гудит?

Потрогав то место на лбу, из которого обильно струилась кровь, я убедился, что пуля именно торчит в голове. Оболочечная пуля двадцать второго калибра, очень распространённого здесь для стрельбы по чайкам. Это наш калибр пять и шесть миллиметра, от мелкокалиберной винтовки. Я посмотрел на ряд катеров, пришвартованных к длинному причалу. Мелкашка, чем и хороша, что почти бесшумна, и тем, что медно-оболочечной пулей со ста пятидесяти метров вполне себе возможно пробить голову человека. Но не эту.

Пуля должна была войти в лицо и выйти из затылка, но так как я по смотрел вниз, наклонив голову, то она и угодила в лоб. Тут и непростое стекло притормозило пулю, и сам лоб. Я потрогал новое отверстие в стекле, укреплённом специальной плёнкой. А вот если бы ниже, то, кто его знает. Лицевые кости всё же тоньше лобной.

— Да-а-а… И что делать?

Отправился в ванную комнату своего тайваньского кабинета.

— Шила в мешке не утаишь. Вон какое стекло менять придётся! Хотя… В него никто не заходит. Только уборщица, но она бот. Кровь уберёт.

Из зеркала на меня смотрел человек, сильно похожий на меня, но я уже научился видеть отличия. Этот был почти смугл, чист лицом, так как регулярно посещал косметолога и очень коротко стрижен. Почти смугл потому, что загар меня не делал коричневым. Особенно тайский. Я от него почему-то становился жёлтым. Причём, нормальный загар сползал в душе и появлялся этот. С желтизной. Жена шутила, что кожа помнит моих китайских предков.

— Хм! Жена… Как много в этом звуке… А ведь я только-только переместился сюда из своего дома на Космонавтов. Да-а-а… Восемьдесят шестой год. Ничего себе, какой он для меня в этом мире!

Открыв ящик с «аптечкой», достал бинт и салфетки и, обработав рану вокруг пули йодом, наложил салфетку и сделал себе повязку.

— Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве. Эх, по сырой траве! — пропел я.

Пуля в «башке» мне не мешала. Кто знает, как далеко она вошла и пробила ли пуля кость? Вынимать её? Нафиг-нафиг! Этот организм уже принялся заращивать неожиданно образовавшееся отверстие в голову и выдавит-таки из неё чужеродное тело. Недели через две примерно. Он и титановую пластину выдавил и гвозди, которыми её прибили, ха-ха…

— Ну, да ладно! — сказал я сам себе. — Флибер-то где? Я же сюда зачем пришёл? Эге-э-й! Флибер, ты где!

Однако, никто не проявился. Хм! Да мне никто другой был и не нужен!

— Флибер, ты где, мать твою⁈ Не откликается, зараза. Мёртвые с косами стоят! И тишина! И что мне теперь делать?