Целитель. Назад в СССР

Глава 17

Мужики, которые меня звали на Бикин, улетели в самые верховья за рыбой и за дичью. Браконьерить собирались, ага. Мне же рыба и охота была не нужна, а нужна была тишина, покой и одиночество. Поэтому я выбрал среднее течение реки и один их тех рукавов, по которому никто не плавает на лодках.

Тут надо понимать, что река Бикин похожа на Амазонку. Она тое течёт по равнине и разделяется на множество рукавов и часто меняет судоходный фарватер. Она подмывает в «высокую воду» деревья, которые падают, плывут и скапливаются на крутых поворотах, забивая русло на огромную высоту. Метров на пять семь завалы-заломы бывают.

В небольших заломах делают пропилы для прохода узких деревянных лодок, называемых местными «баты», а большие забиваются камнями и землёй, и русло становится старицей. Вот на один такой рукав, с двух сторон закрытый заломами, я и высадился. До того, чтобы ему стать старицей, рукаву было ещё жить и жить, а потому вода через заломы протекала бодро и журчала отменно. Что мне было и надо.

Мне даже палатка пока была не нужна. Если только дождь пойдёт… Но главное было начать. И я начал сразу по прибытии. Тут было-то полчаса лёта. Пятьсот километров по прямой всего. Ха-ха! Самое смешное, что, похоже, э-э-э, не надо было уходить так далеко от людей и садиться медитировать у текущей реки, ожидая, когда она пронесёт мимо труп моего врага, потому что буквально через пять минут я увидел путь в обратный мир. В мир, где остался «последний». А это было уже кое, что.

Тот мир, в котором находился я сейчас, мне не нравился хотя в нём у меня имелся даже космический челнок, а ещё космическая энергетическая установка, которая без проводов передавала электричество на землю, а тут хоть в любую подстанцию ставь токоприёмник и распределяй электричество по имеющимся сетям. Были тут ещё и «ручные» плазмоиды, с помощью которых можно было тоже много чего всего, но кроме осуществления мобильной связи «последний» их никак не использовал.

А мой первый мир, в котором я родился, куда можно было хоть сейчас шагнуть, мне был по душе. Хоть и ждала меня там война с русской мафией. Э-э-э… В смысле, — с советской. Там же ещё и грузинские воры, и армянские, и просто чеченцы… Салат оливье, млять! Или винегрет с окрошкой⁈ Но про тех я хоть что-то знаю, а про этих масоно-иезуито-банкиров я не знал ничего. Как от них спрятаться? Не думаю, что они надолго поверят в история и моей преждевременной кончине. Я-то, Миша Шелест, живой, кхм, пока. Что же у них здесь в Союзе нерушимом своих «спяще-дремлющих» нет? Да, полно, думается. Те же воры в законе. Тот же Миша Япончик, которого штатовцы ещё в это время не прижали, но ведь запросто могут через здешнюю «элиту» попросить устранить.

Странно получилось с поиском обратного пути. Странно… Я расширил своё биополе с помощь нейросети чуть ли не за пределы возможного, увидев даже Москву и Красную площадь. Именно увидел, да. С высоты птичьего полета. В смутной ауре, да, но раньше, когда нас настраивал Игорь, у меня совсем не получалось перемещать своё эфирное тело так далеко. Ха! Да никуда у меня его не получалось перемещать! Ни-ку-да! А тут… Но это было не то, чем я интересовался сейчас.

— Подглядывать в чужие спальни потом будем, — буркнул я сам себе, и вдруг с помощью нейросети — она работала как-то самостоятельно, решая поставленные мной задачи, почувствовал, не только эфирное тело, которое было самое близкое к физическому, но и другое тонкое тело — астральное. И вот, почувствовав его, я вдруг «увидел» ту нить, исходящую из него, которая вела «вниз». А та, поднимающаяся «вверх» спиралью «нить», стала не нитью, а, кхм, тропинкой. Но мне по этой тропинке, почему-то совсем не хотелось идти. Я чувствовал себя как «Красная Шапочка», которая узнала, что в лесу водятся волки, которые могут её съесть. Ага. Неожиданно так узнала. Аж мороз по коже пробежал…

Однако тянуть за нижнюю нить я не стал, а открыл глаза и удовлетворённо, с хрустом в суставах и позвоночнике потянулся.

— Сделал дело — гуляй смело, — сказал я сам себе, вынимая из «челнока» своё рыбацкое имущество: кофр с удочками, прорезиненный комбинезон с сапогами и спасательным жилетом из специальной ткани, пропускающей воду в виде пота из него, но не впускающую в него. Много ещё чего было у «последнего» в этом мире удобного в эксплуатации.

— Явно из будущего вещи, — понял я. — Жирует плесень. Ну ничего, придёт время я тебя раскулачу.

Почему-то я оставался негативно настроенным к посетившему меня «последнему». Хотя именно благодаря ему я стал тем, кем стал. Не «ввались» он тогда в меня, и не начни распоряжаться моей жизнью так «беспардонно», я бы так и прозябал либо слесарем судоремонтником, либо мотористом. Хотя нет. Наверное, стал бы ментом и душил бы сейчас организованную преступность.

Первым делом я развёл костёр, благо, сучьев на плёсе было изрядно… Даже не сучьев а деревьев, с которых я эти сучья пообламывал. Сухие деревья, прошлогодние, или даже старее, сучья словно сублимированные, такие сухие и лёгкие. Вспыхнули, как порох. Вскоре большой костёр полыхал, охватывая котёл с водой, а я со спиннингом бродил по берегу и бросал, и бросал блёсенку. И к моему удивлению, рыба в этом забытом рыбаками рукаве имелась.

Уже через полчаса на берегу лежали три полуторакилограммовых ленка. И это, я вам скажу, приличный для этой рыбы «размерчик». С отключённым, хе-хе, биосканером, который «видел» в каком-то инфра-ульта-красно-синем диапазоне всё, что шевелилось подводой и не только. Хотя… Ну знаешь ты, что рыба тут есть, но попробуй, заставь её твою блесну или другую приманку есть! Перед «клювом» многих ленков я проводил разные блесны, пока не подобрал нужную. Ленок, это вам не дурной бикинский хариус, которому дай оранжевую нитку, намотанную на крючок, он и попадётся. Ленок — умная рыба.

Трёх штук мне хватило для того, чтобы сделать из них рыбу горячего копчения. У меня для этого имелся с собой специальный агрегат, собираемый из жестяных конусообразных колец, превращающихся в коптильню. Так что, через полчаса я уже со зверским аппетитом поглощал произведение собственной кулинарии с пренебрежением вспоминая утреннего омара. Солнце садилось, костёр становился всё краснее и краснее, а я всё сытее и сытее.

Попив вкусного горячего чая «с дымком», я растянулся на надувном матрасе и задремал. Шумела река. Квакали из заболоченной лесной низины лягушки, крякали дикие утки, а я спал. Ночь то в июне короткая. Смеркалось поздно. Вымотался я за длинный денёк: то сердце мне оперировали, то в голову стреляли… Вот и зачем мне такая «другая жизнь»? То ли дело у меня в последнем мире. Даже с мафией дружно живу.

Никто меня на этой косе ночью не съел только потому, что челнок накрыл меня своим защитным полем. А так, хе-хе, шарахались вокруг и тигр, и медведь. Видел я их своей матрицей, которая «стяла» в челноке за навигатора. Мы ж с ней как одно целое. Млять! И с другими как одно целое. Вот зачем нужна такая жизнь с такой степенью многозадачности и постоянным бдением? Хотя… Может быть «последий» как-то отключается от своих тысячи глаз?

Медведь чуял оставшуюся копчёную рыбу, которая издавала такой аромат, что я даже ночью, вставая «отлить», не удержался и заглотил пару кусков. На сон грядущий, так сказать. Он пытался к ней приблизится, но что-то его не подпускало и он ревел, ска, всю ночь прямо у меня под боком. Проснувшись, я стал швырять в него камни, чтобы он ушёл, чем взбесил ещё больше. Тигр, тот, ска, умный… Он, ткнувшись пару раз носом в вязкую «хрень», отступил и прилёг в травке, не особо прячась. Причём друг друга они словно и не замечали. Вот и я их игнорировал, занимаясь своими утренними делами, словно их и не было. Тигр впечатлился моей наглостью и нервно дёрнув несколько раз хвостом, ушёл с гордо поднятой головой. А мишка ещё какое-то время пытался сквозь невидимую преграду прорваться, то и дело нарушая тишину недовольным сопением и, тихими уже, взрыкиваниями.

Так, находясь в абсолютной «нирване», пьяный от воздуха и от обжираловки, светясь от фосфора и не только, я, перелетая с места на место, пробыл на речке ровно семь дней. Особо не «зверствуя, я наловил килограммов десять ленков, и примерно столько же хариусов. После того, как я раскрыл секрет этого самого, хм, Полишинеля, прятаться по тихим рукавам мне не было резона, тем более, что я рыбачил, а с уловом надо было что-то делать. Поэтому я пролетел туда-сюда над речкой и вычислил одно удэгейское зимовье из которого только-только, что 'отъехали» хозяева. Они уехали, а я заехал. Заехал, вывесил просушится уже просоленного хариуса. Вывесил, а сам пошёл рыбачить дальше. Хм! Ну, как, пошёл! Не пешком пошёл, а на резиновой лодке с мотором, за которой пришлось слетать во Владивосток в гараж. А! Полчаса туда, полчаса обратно…

Всего на Бикине я знал двенадцать заломов. «Здешний Я» в том году поднимался с друзьями на батах от самого Бикинского моста к устью речки Зевы. Вот поэтому я и знал где пропиленные заломы. Пропиленные они-то пропиленные, но они ведь образуются на крутых поворотах русла и поэтому в этот пропил, шириной чуть больше метра, надо суметь ещё попасть. И, если идя на моторе снизу против течения, можно скорость снизить до минимума и лавировать, то спускаясь вниз по реке, тормозить не получается. Удэгейцы, как-то умудряются попадать на скорости, но такой заход, это что-то похожее на катание на «американских горках». Дух захватывает так, что холодеет в паху.

Но я в пропилы не лез, а катался между ними. Река-то огромная. Пятьсот шестьдесят километров. Хватало мест, где можно было и поплавок макнуть, и с блесной поохотиться. Выше по течению река сжималась сопками и спрямлялась, а потому заломов становилось всё меньше и меньше. Так я и провёл с пользой для своих нервов время. Ещё и рыбы накоптил. И не только накоптил.

Хм! В челноке не портились продукты. Даже хлеб не сох и не плесневел. Вот и привёз я домой не солёную рыбу, как в прошлом году, а потрошённую, но свежую, чтобы жену жаренными хариусами и ленками порадовать. А что? Порадовал. Сказал, что прямо из нашего Владивостокского аэропорта летали поэтому и удалось рыбку свежей сохранить в специальных коробках со льдом.

— Точно, какую-то бабу нашёл, — саркастично встретила мои душевные порывы жена. — Давно так не старался.

— Давно мужики хотели домой привезти свежую рыбу, — возмущённым от обиды тоном сказал я. — Вот я и посоветовал термобоксы сделать из пенопласта и льдом засыпать. А ещё зимой отправили на Улунгу льдогенераторный шкаф. Авиаотряд у меня его выкупил. Их же там пожарная база. И лесной охраны, что пожары тушат. Охота, рыбалка — это их бизнес. Я им шкафы морозильные подарил, а они мне участок отдали в аренду. Сейчас там мужики местные домик рубят.

— Там ещё и местные есть? Улунга, — это же, ты говорил, глухая тайга.

— Глухая. Только самолётом можно долететь… — пропел я. — Там даже света нет. Кхм! Не было!

— А холодильники-морозильники?

— А моя волшебная солнечная батарея? Сейчас в этом посёлке есть и свет, и даже, прости Господи, телевизор со спутниковым ретранслятором!

— Они на тебя не молятся?

— Они на тебя молятся.

— Почему? — удивилась и заинтересовалась Лариса.

— Потому, что я сказал, что когда моя жена услышала, как они тут, бедненькие, страдают без, э-э-э, цивилизации, приказала мне это всё им подарить.

Жена фыркнула и ушла за железную дверь в иной мир, где Серёжа с няньками и их детьми лепили снежную бабу. И я пошёл туда же, волоча за собой огромный ящик с добычей. Сам я, что ли, буду её жарить? А прислуга китайская на что?

Тут в речках тоже было рыбы полно. Хариуса, правда не было, но тридцатисантиметровая пеструшка — так называемая молодь симы, водилась круглогодично, даже подо льдом, но я подлёдную рыбалку не люблю. Заходят в эти реки, как и в нашем обычном мире, и горбуша, и кета, и нерка. Видели бы мои друзья-рыбаки какие мне экземпляры попадаются!

— Хм! — подумал я. — Я уже что, так в здешнюю матрицу пророс, что про рыбалку размышляю, как про свою? Рвать когти и немедленно!

Поиграв немного с сыном в снежки и покатав на санках, я пошёл, принял душ и принялся отбирать матрицы. Отобрав, перво-наперво ту, самую первую матричную матрицу. Основу основ, так сказать. Из-за отдачи которой и заварилась у этого «меня» карусель. Для этого не нужно было ходить «в люди» и побираться. Все матрицы были со мной на контакте и при первой же команде возвращались в моё здешнее тело. Возвращались и растворялись уже в моей матрице. А я, приобретя первродную матрицу, вдруг понял, что могу хоть сейчас вернуться не в предыдущий мир, а в свой последний. Да и в любой другой, открытый и созданный Флибером я мог по желанию шагнуть хоть сейчас.

— Да-а-а… И стоило было огород городить? Ха-ха-ха! — я откровенно веселился над собой. — Притянул бы первую матрицу и… Ну, хоть на рыбалку в кои веки сподобился! Я-то, хм, настоящий, по рыбалкам не ездец, и не ходок. Хм! И на челноке покатался. Мне понравилось. Космическом, млять! Бр-р-р… Всё-всё-всё… Пишите письма мелким почерком. Адью-адью…

Я принципиально не стал дёргать за нить, кхм, торчащую у меня снизу, а сразу шагнул в предыдущий мир, и провалился в тело, лежащее на больничной койке.

Хм! В этом мире прошло столько же времени, сколько в том, где находился я. Хотя… Стоит ли удивляться, ведь в нем находился я из другого мира — «последний». Нормально он так вместо меня поработал. Даже послание для меня оставил. Прописанное в тонком теле:

— Не знаю, как это у тебя получается, но предлагаю встретиться и обсудить ситуацию.

— Хм! — подумал я. — Вот он удивится, когда узнает, что у него не только большинства матриц нет, но и одного челнока который тоже, кстати, мог быть ретранслятором но мне он как энергостанция был не нужен. Очень мне понравилось на нём рыбачить. А космическая энергия к нам и так попадает. Она во все параллельные миры этого сектора попадает. Предок немного перебдел и, предполагая полёт к звёздам, не захотел оставлять Землю без энергии, вот и заказал энергостанцию. Я никуда улетать не собирался, да и запитывать полпланеты тоже, поэтому взял «лишь» челнок и токоприёмники, что в нём оставались. Около десяти штук. Не пересчитывал. Те, что хранились в том мире на складе, не взял. Не грабитель же я, в самом деле…

Моё родное тело лежало в реанимации, присоединённое ко всему к чему возможно. Причём, датчики, облепившие моё тело, и приборы, считывающие их показания, были явно лишними. И помещение… Хм!

— На простую реанимацию не похоже, — подумалось мне. — Интересно, отметили приборы наш, кхм, обмен матрицами. Хм! Самому даже интересно. Млять, что это?

Я почувствовал у себя в, кхм, внизу, кхм, катетер.

— О, как! Я что лежу тут, как овощ? А сменщик мой, что тут делал? М-м-м… И был ли он тут, вместо меня?

Я подумал-подумал, прочитал память тела, и понял, что нихрена не было его тут. Вернее, он сюда заскочил, и его сразу выкинуло отсюда. Только куда? Наверное в его мир. Куда же ещё. Из той точки входа и выкинуло. А тут часть моей матрицы не смогла полноценно управлять телом и оно потому как овощ и лежит. А ведь на операционном столе оно показало себя, как автономный разум, управляющий своимтелом даже в бессознательном состоянии. А потом, раз, и отключившийся. Загадка? Загадка! Вот её и пытаются разгадать. Благо, ситуация позволяет. Тело-то в бессознательном состоянии. Куда хочешь катетеры вставляй. Хм! И не только катетеры…

— Фу-у-у! Шелест!

— А что, Шелест? Промыли, наверное, и сверху, и снизу. На искусственном питании ведь. Вон! Бутылка слева, бутылка справа. Капают, млять, какую-то смесь питательную.

Я скосил глаза на ноги.

— Ага! В ноге бутылка и в другой ноге… Ну правильно! Но тогда лучше катетер в самый мочевой пузырь ввести. В данном случае показана не катетеризация, а цистосома, то есть вывод мочи через искусственно созданное отверстие между мочевым пузырём и поверхностью кожи в мочеприёмник. Хм! Знаю, да. Много, млять, чего знаю. За тысячу жизней-то память какая, и с таким количеством матриц даже и умею. Н-д-а-а-а… Токарь-многостаночник, ска.

Что-то с кучей матриц во мне, мне было как-то не уютно. Это в «последнего» вселился «первый» ещё в детстве, когда личность ещё не сформировалась, а я-то уже о-го-го какая, кхм, личность…

Я повернул голову налево и увидел большое горизонтальное зеркало, похожее на окно.

— Хм! Вот оно, что! — подумал я. — Наблюдатели. Ну-ну… Даже интересно. Наблюдают они! Это кто так распорядился? Не Григорьев, ли? Хотя, вряд ли. Это точно не Владивосток. Хм! Оборудование импортное… Иностранная служба меня похитила? Хм! Не успели бы они меня к себе доставить за семь суток. Кто бы им позволил? Значит свои. Дроздов, скорее всего.

Здесь Юрий Иванович про моё попаданство не знает. Он просто был моим руководителем по линии внешней разведки и до сих пор курирует меня. Даже после того, как ушёл из «комитета». Он и тогда, когда нас пытались отравить в Трускавце, нас с Ларисой к московскую клинику перевёз, а потом в санаторий ЦК ВЛКСМ, где у меня завязались деловые отношения с первым секретарём комсомола Мироненко. Потом молодёжный центр, где мне удалось саккумулировать имущество (а главное — суда) двух предприятий: Владивостокской базы тралового и рефрижераторного флота и Востокрыбхолодфлота. Всего более трёхсот рыбодобывающих, транспортных и вспомогательных судов. Я тут круче Ласкаридиса. Хм! Десяти Ласкаридисов.

— Но какой смысл меня убивать? Завещание? Оно у Дроздова. Ему я полностью доверяю. Не нужен мне лично такой флот, мне и одного судоремонтного завода по самые гланды. Да и вообще… Я бы всю жизнь с детишками каратэ занимался. В школе, кстати, мне нравилось. Да-а-а… Как там моя школа. Готов тот «я» посвятить всю жизнь чужим детям? Может, кхм, возьмёт и уволится из школы, нахрен! Туда! Туда стремиться надо. Но там чужое «я». Хм! Взять и перенести его матрицу сюда! Волевым решением, так сказать! Хм!

— А кто ты такой, чтобы проявлять своеволие.

— Он бы без меня не выжил! Умер он! Это уже моя жизнь! Пусть радуется тому, что дадут! Меня, между прочим, тоже никто не спрашивал, хочу я, или не хочу, чтобы моё тело занял какой-то «Последний». Он вон сколько времени моим телом управлял! Стоп!

Я вдруг понял, что с кем-то спорю, но точно не с собой. Подозрительно странно знакомые интонации…

— Флибер, ты, что ли?

— Хм! А кто ещё может потревожить такого важного «попаданца», как Миша Шелест. Этого, такого важного, Мишу Шелеста.

— Ой! Только не надо! — проговорил я и скривился. — Явился не запылился.