Часовые I. Марс наш!

Глава 31

Как хороший хозяин, я встречал гостей у порога. А именно, на монументальной лестнице у башни Часовых. Джозеф Вайс — наверное, самый маститый и уважаемый за железным занавесом журналист. Этакий аналог забугорного Ларри Кинга. Поэтому я даже не удивился, когда из наглухо тонированного микроавтобуса на чёрных номерах появились уже знакомые мне Петров и Боширов.

— Так вот кого вы сопровождали в аэропорту? — усмехнулся я, пожав руки уже знакомых контрразведчиков.

— Нас выдернули с середины миссии в Солсбери, и всё ради чего? Ради того, чтобы сопровождать какого-то журналиста?

— И не говори, — закатил глаза Петров.

— Эх, ребята, — улыбнулся я, увидев, как Джозеф Вайс вместе со своими двумя ассистентами наконец выбрался из микроавтобуса.

Он уже был немолод. По нашим меркам лет на шестьдесят пять выглядит. А по местным — наверное, все девяносто! Выпрямившись, Джозеф Вайс, не торопясь, поправил костюм, взглянул на наручные часы и только потом поднял взгляд на нас.

Поднял взгляд и улыбнулся.

— О, Мэлс Игоревич! — порадовал он улыбкой. — Не ожидал, что встретить старика выйдете именно вы!

— Джозеф, — принял я его крепкое для столь почтенного возраста рукопожатие. — Кроме досадного инцидента в аэропорту, надеюсь, больше препятствий не было?

Акула пера прищурился, явно поняв мой намёк.

— Ну, журналистская аккредитация и дипломатическая виза МИД СССР у меня в порядке, — елейно улыбнулся он. — Однако в консульстве мне мягко намекнули, что перед публикацией было бы неплохо показать им весь отснятый материал. Для утверждения, так сказать.

— Ну это они, конечно, мечтатели, — расхохотался я.

А внутри сладко облизнулся, поняв, насколько Барагозин и его компания боятся оглазки. И надо сказать, не зря боятся, ведь срок моего ультиматума закончился ещё час назад, а финансовые и вычислительные мощности на счёт Часовых так и не поступили. Ну, видит Партия, не я начал эту войну…

Подготовка к «мотору» интервью заняла не более получаса. Клавдия Леонтьевна, как настоящая гостеприимная хозяйка, всё подготовила заранее. Величественный главный холл башни Часовых блестел наполированным мрамором, бронзовые статуи Часовых прошлого отдавали свежей патиной и полиролью. Мебель расставлена, свет и электричество — тоже были выставлены в лучшем виде. И даже пузатый чайник в окружении баранок и пряников гордо пыхтел из носика паром.

Мои новые воспитанники также не подвели. Как ушли одной группой, так одной группой и вернулись. Все счастливые, полные эмоций, но, прекрасно понимая важность момента, тихие и скромные. Про себя, кстати, отметил, как с момента знакомства повзрослели мои Борис и Лиза.

Отрадно.

Я сидел во главе стола и держал в руках тетрадь. Толстая, на 96 листов, в чёрной обложке под кожу, с пришитой ленточкой-закладкой. В ней было всё. Мои планы на последние дни, важные записи и вопросы, которые необходимо уточнить, краткие заметки по отличившимся студентам и мысли о том, как таланты этих отличившихся стоит применить в будущем. Но самое главное — на последних страницах в ней находились тезисы.

Мои орлы, как это и водится, сидели по обе руки и, как это водится, нервничали. Лиза молча изучала свои ногти, а вот Борис, наоборот, тараторил за двоих. Пятый… По его лицу вообще было сложно прочитать эмоции. Словно гранитный лик героя с памятников на Мамаевом Кургане! А вот Цлав и Толмацкий, наоборот, раскрепощённо, под чаёк, занимались уничтожением популяции баранок. И не могу не отметить, космодесантники имели в этом определённый успех!

Неспешно выставив свет, оператор подошёл к Джозефу и что-то прошептал ему на ухо. Тот ему тветил, и уже через пару секунд на всех четырёх камерах загорелись красные лампочки. По пустому и величественному главному залу башни Часовых пронеслось заветное: «Камера! Мотор!» — и только это заставило меня оторваться от записей в тетради.

Кто-то однажды сказал: «Лучшие интервью — это те, в которых тебе не нужно ничего продавать». Что ж, надеюсь, он ошибался, потому как сегодня на этом интервью я, не мелочась, намеревался продать людям всей «Земли 1» Свою Идею! И имя этой идеи — «Часовые»!

— Хоть мы уже и познакомились, пока готовились к съёмкам, но хотел бы сделать это вновь. Так сказать, для наших зрителей, — улыбаясь самой интеллигентной улыбкой, поприветствовал меня Джозеф. — Итак, Мэлс Игоревич, я слышал, ваши студенты зовут вас только Сумраком… Но я не отношусь к их числу, поэтому хотел узнать, как к вам обращаться?

— Ну-у-у… — протянул я, изобразив задумчивость. — Обращаться ко мне лучше на коленях. (хехе) Шучу. Ну а если кто как вам, Джозеф, будет удобнее, всё-таки сегодня вы гости всех Часовых.

— Приятно слышать, Мэлс, — улыбнулся он и, поправив очки, заглянул в свои конспекты. — Ну и раз уж наше интервью сразу переросло в встречу без галстуков, позволь первый вопрос? Почему ты сам стал инициатором этого открытого обращения?

— Джозеф, ты самый именитый и авторитетный журналист старой эпохи. У тебя огромная аудитория, и, не буду скрывать, я выбрал тебя ради открытой площадки. Но об этом позже.

Подобной откровенности редактор Times явно не ожидал и даже приподнял очки с самым проницательным взглядом.

— Почему?

Я улыбнулся.

— Потому что десерт, Джозеф, подают в конце трапезы. Понимаю, что многие хотели бы сразу услышать то, ради чего я прервал абсолютно всю публичную деятельность. Но прошу подождать. Обещаю, вы будете не разочарованы. Следующий вопрос.

— А ты умеешь интриговать! — расхохотался журналист.

Дело пошло, так что я даже позволил себе неторопливо снять галстук. Джозеф же с любопытством разглядывал в моих курсантов.

— Вижу, что на интервью ты явился не один! Как я понимаю, это всё кадеты твоей Академии?

— Именно так. Сегодня с нами те, кто отличился на последнем задании, — кивнул я в ответ.

Чёрт подери, я только сейчас вспомнил, что Джозеф Вайс был в аэропорту и уже пытался брать у меня интервью. Правда, тогда я находился в образе Ждановой, но это неважно. Главное, что сама судьба, не иначе, сделала из журналиста Times реального свидетеля нашей работы!

И от этого было немножко страшно. Мало ли чего он мог увидеть и какие выводы сделать. Откровенно врать о том, как мы безоговорочно всех победили, не выйдет.

— Да-да-да, кстати, об этом! — всплеснул руками журналист. — Вышло так, что я прилетел в СССР как раз в то же время, когда произошла эта вопиющая трагедия. И, как мы все понимаем, это была первая… первая боевая миссия у ваших курсантов?

Я улыбнулся. Что ж, мои студенты тоже заслужили свои 15 минут славы.

— Именно в составе группы Часовых? Для Гагариной Елизаветы и Голубчикова Бориса уже вторая. Да и пришедшие к нам из космодесанта курсанты Свитнев, Цлав и Толмацкий тоже далеко не новички. Мы с ними работали во время операции в заливе Свиней. Тогда они служили под командованием легендарного Буданова. Но, думаю, будет лучше, если ребята сами о себе расскажут.

— О, это прекрасная идея! — загорелся Джозеф и, мгновенно забыв про меня, начал перекрёстный допрос моих студентов.

Вайс профессионально, буквально несколькими фразами, познакомив зрителей с моими студентами.

Далее следовало щепотка восхищения какими-то особенными чертами моих студентов, например тем, что дедушка Лизы оказался тем самым Гагариным. Или тем, как простой сельский парень, сын механизатора, вдруг стал звездой Часовых. Джозеф находил за что похвалить каждого из моих студентов, причём без намёка на лесть и строго по делу.

А у меня создалось впечатление, что у него каким-то образом уже оказалось досье на каждого из моих студентов. И это было нехорошо.

Сначала, зажимаясь, ребята отвечали косноязычно, но после заразительного примера Лизы, которая сразу вошла в образ светской дивы, по три раза в неделю дающей интервью, ребята немного расслабились и включились в диалог.

порадовало что, вопреки ожиданиям, Лиза не стала перетягивать на себя одеяло и, отведя внимание от собственной персоны, принялась хвалить Бориса. Сонник-техник засмущался. Но космодесантники поддержали Лизу, сообщив, что на обсуждаемой миссии именно он, боец невидимого фронта, был главной звездой.

«Растут студентики,» — улыбнулся я про себя.

— Друзья, если я не ошибаюсь, то среди вас кого-то не хватает.

Спрашивал Джозеф вроде бы у ребят, но смотрел почему-то на меня.

— Да. Среди нас не хватает младшего лейтенанта Кузнецова. К сожалению, ни одна операция не проходит гладко, произошла стрельба, и лейтенант Кузнецов получил ранение, поэтому не может присутствовать здесь.

— Я всё видел… — заставив меня похолодеть, загадочно произнес Джозеф Вайс. — Кто-то очень не хотел, чтобы я прилетал в СССР, и те пули явно предназначались мне. А ваш сержант — он закрыл меня собой! Бросился под пули… Передайте ему от меня…

Старик явно расчувствовался, поэтому не закончил свою фразу. А через секунду и вовсе подобрался, вновь приняв образ той самой акулы пера с двумя Пулитцеровскими премиями.

— Не сомневайтесь, Джозеф, так поступил бы любой Часовой! — с лёгким пафосом ответил я.

И получил от студентов феноменально единогласное согласие!

Ну ребята! Ну сумрачные соколы! Горжусь!

Не знаю, что Джозеф подумал, однако на этом он закончил опрос моих студентов, и по налёту его серьёзности я понял, что сейчас начнётся мясо.

— Итак, Сумрак, после кубинской операции в заливе Свиней ты пропал почти на два года! Как вдовец, который десять лет назад потерял супругу, я прекрасно тебя понимаю и соболезную твоей утрате. Я могу представить, кем для вас была товарищ Катя… Но непосредственно к вопросу: чем же таким важным эти два года занимался Сумрак?

Я ждал этого вопроса, а потому подготовился. И даже отрепетировал ответ.

— Что ж… — я прикусил губу, изобразив задумчивость. — Я ударился в работу и изучение других Т-миров.

— Их технологий?

— Истории, Джозеф, истории! Ты же слышал про теорию изменчивости? Все Т-миры похожи. Но у всех темперов есть определённый вектор развития, и с некоторыми мирами у нас очень много общего…

— Например, история⁈ — журналист явно понял, куда я клоню.

— Именно! История нашей Земли-1 невероятно похожа на историю развития цивилизации на Земле-505! В технологическом прогрессе они отстают от нас лет на семьдесят. Но вот в истории, наоборот, это мы отстаём от них на тридцать лет.

— А вот тут не совсем понял, — нахмурил брови интервьюер. — Можешь пояснить?

— Я говорю о том, что Часовые имеют невероятную возможность заглянуть в будущее и посмотреть, что будет с нашим миром через тридцать-сорок лет!

— Можешь привести примеры? — сделал «стойку» Вайс.

— Раньше на Земле-505 даже существовал СССР!

— Существовал?

— Да, Джозеф, «существовал». А в восемьдесят пятом году генеральным секретарём у них стал такой же эффективный менеджер вроде нашего Барагозина. А через шесть лет «перестройки» СССР Земли-1 перестал существовать!

— Что такое «перестройка»?

Я улыбнулся. Ну, держись, Вайс, я захожу с козырей!

— То, что в нашем мире Барагозин продвигает как «Оптимизация»!

— А чем, по-вашему, плох курс на оптимизацию и рационализацию? — удивился интервьюер. — Разве идея Барагозина об эффективном развитии и производстве в масштабах всего Союза — это плохо?

— Экономия должна быть прежде всего экономной. Джозеф, вы знаете, во сколько для Советского Союза обходится каждый килограмм ресурсов, доставленных на спутник Сатурна Европу?

— Нет. Откуда?

— Двадцать девять тысяч пятьсот советских рублей за килограмм. Каждый килограмм, который весит спутник, ракета, космонавты, вода, которую они пьют, и еда, которую едят.

— Внушительная сумма, — записав что-то, согласился Джозеф.

— А месячный бюджет всей структуры Часовых — двадцать пять тысяч ровно! То есть всё, начиная с содержания и оплаты коммунальных услуг всей башни и заканчивая зарплатой Часовых в месяц, для бюджета Советского Союза обходится меньше, чем литр доставленной на Европу воды!

— Весьма экономично! — то ли издеваясь, то ли всерьёз восхитился Джозеф Вайс. — По меркам и масштабам вашей организации!

Я саркастически изогнул бровь.

— Я встречал вас у входа в башню. Один. В вестибюле. Почему?

— Признаться, когда вы согласились на интервью, я рассчитывал, что именно я буду задавать вопросы…

— Штат Часовых допускает пятьдесят человек. Сейчас же, вдумайтесь, значок Часового имеют право носить всего восемь. Мы экономим электричество, сидя на собственном нуль-реакторе, чтобы уложиться в бюджет. Так что, Джозеф, позволить себе дворецкого мы просто не в состоянии.

Вайс замолчал, явно не поверив в мои слова. А я молчал в ответ, пока он не озвучил вслух своё мнение.

— Не может быть! Как восемь Часовых могут справляться с миссией контроля Т-пространства? Как всего восемь человек могут отлавливать межмировых «туристов»? Извините, Сумрак, но я не верю! И не потому что не верю вам лично, просто такое не укладывается в голове!

— Добро пожаловать в нашу обыденность, Джозеф! — невесело улыбнулся я. — А знаете, сколько стоит, подчеркиваю, базовое содержание Академии?

— Но ведь все эти деньги вам компенсирует Партия!

Вот тут я не выдержал и рассмеялся.

— Сегодня у меня состоялся разговор с товарищем Барагозиным, где я умолял, просил, требовал хоть немного ресурсов, чтобы Академия Часовых могла держаться на плаву. И знаете, что я услышал в ответ?

— Нет.

— Я услышал, что Часовые ресурсов не получат, и, более того, Партия запрещает мне, как государственному сотруднику, давать любые интервью иностранным гражданам.

— Нонсенс! Посмотрите, как Советский Союз продвинулся в освоении космоса за последние десятилетия! Космическая миссия на спутник Сатурна Европу… Ещё 20 лет назад это было лишь мечтой некоторых фантастов. А теперь…

— Вы идеалист, Джозеф. На создание единственной колонии на Красной планете Советскому Союзу — без партнерской помощи — потребовалось сорок с лишним лет неимоверного напряжения сил и прорва средств. И что мы имеем в итоге?

— Вы о заявлениях марсианской колонии о праве на самоопределение? — догадался интервьюер.

— Именно, мой друг. Именно!

— Так какое ваше мнение по этому вопросу? Каково мнение Часовых? Вы, как и все сознательные граждане мира, согласны с безусловным правом марсианских колонистов на самоопределение?

Хищная акула пера явно пыталась загнать меня в ловушку, заставив либо признать право марсиан, либо выставить сумасшедшим тираном, который готов утопить Марс в крови.

Но и к этому я подготовился.

— Конечно! Часовые абсолютно поддерживают и разделяют право марсианской колонии на самоопределение и отделение от Советского Союза!

Неожиданно Джозеф захлопал, будто я сказал что-то действительно великое.

— Правильные и мудрые слова истинного миротворца! — не постеснялся лести Джозеф.

— Я не договорил, — произнес я, стерев с его лица восторженную улыбку. — Весь Советский Союз в течении сорока лет надрывался ради общей идеи колонизации Марса! И к чему это привело? Правильно! К тому, что едва почувствовав какое-то подобие самообеспечения, марсианская колония вдруг решила, что она имеет право на независимость! Что ж, Часовые не против! Часовые признают Марс независимым, но только после того, как марсианская колония вернёт Советскому Союзу всё то, что тот вкладывал в неё в течение сорока лет.

И иллюстрируя свои слова, я начал писать на клочке бумажки цифру, которую для меня любезно посчитала Клавдия Леонтьевна. В ней был учтен каждый трудовой час каждого советского труженика, который ушел на освоение Красной планеты.

Джозефу пришлось подождать, потому как у меня даже разболелась рука. Приняв от меня довольно длинный клочок бумаги, журналист попытался прочитать цифру, но, видимо, не справился с обилием нулей. А потому смирился и, подняв очки, очень серьёзно посмотрел на меня.

— Сумрак, вы же понимаете, что для общественного образования, едва насчитывающего четыре миллиона человек, такая сумма абсурдно высока?

— Понимаю, — согласился с ним я. — Ну а вы, как бывший военный корреспондент и журналист, думаю, знаете цену Независимости!

— И что? Значит, гражданская война?

— С Марсом? Конечно нет! — заговорщицки улыбнулся я. — С предателями внутри Партии! В принципе, я бы, конечно, мог и в одиночку наведаться в Кремль и повязать всех и каждого, но тогда бы меня называли тираном. Поэтому эту войну Часовые будут вести цивилизованными методами.

— Очень интересно! Продолжайте, Сумрак! Каковы планы Часовых?

— Народ Советского Союза, как источник власти, должен сам решить вопрос с предателями. А кто будет вешать преступников — нам неважно. Сейчас моя главная задача — вырастить новое поколение Часовых. Признаться, чтобы добыть немного денежных и вычислительных ресурсов, мне даже пришлось продать кое-что на одном из европейских аукционов.

— В самом деле?

— Да. Несколько наградных часов, которые дороги мне как память. Но мои студенты каждый день хотят кушать, во что-то одеваться, чем-то воевать и как-то перемещаться между т-пространствами. А на это всё нужны деньги и вычислительные мощности.

— Неужели всё настолько плохо, что вы, легендарный Сумрак, впали в такое отчаяние?

— Отчаяние — удел слабых, — покачал головой я. — Барагозин так хотел поставить Советский Союз на капиталистические рельсы, что забыл, что в эту игру можно играть вдвоем. А теперь, Джозеф, если вы не против, я объявлю миру, кто ради чего и затеял всю эту пресс-конференцию.

— Серьёзно? Мэлс, есть что-то более важная чем твоя вендетта против Партии?

Я улыбнулся, прочистил горло и впервые за всё интервью открыл тетрадь с подсказками.

— Каждый гражданин Советского Союза обязан отдавать государству десять процентов своего заработка и вычислительных мощностей мозга в качестве налога. К сожалению, до Часовых доходят лишь немногие средства, и поэтому мы просим вас о помощи. Не стоит думать, что легендарные Часовые опустились настолько, что просят милостыню. Мы объявляем лотерею! Каждый, кто пожертвует на нужды Часовых пять советских рублей или эквивалентную сумму в вычислительных мощностях, получит шанс не просто посетить башню Часовых, но и на неделю будет зачислен в курсанты Академии и отправлен в лагерь на Земле 9! Начиная с шестнадцати лет, любой выигравший гражданин Советского Союза на неделю войдёт в группу молодых Часовых!

После того как я закончил, ещё где-то минуту в главном холле башни Часовых стояла звенящая тишина.

— Сумрак, вы это сейчас серьёзно? — спросил Джозеф Вайс.

Буравя меня взглядом, он будто искал подвох, намек на шутку или что-то ещё. Но время шуток прошло. Конечно, мне было мерзко выпрашивать донаты, но иных способов сохранения независимости института Часовых я, увы, не видел.

Это терпкое послевкусие немного скрашивало осознание того, что после моей речи политическая карьера Барагозина и всех причастных, можно сказать, закончена. Вот такой у нас народ, не любит он несправедливости. Но видит бог, если бы пусть даже и сегодня Барагозин одумался, ничего этого не было. А теперь — все. Теперь заряженный на освоение космоса эффективный менеджер и амбассадор местной перестройки за несколько дней превратится в политический труп и вместе со своими приятелями отправиться на свалку истории.

— Абсолютно серьёзно, Джозеф, — подтвердил я. — Я понимаю, что моё заявление произведёт эффект выстрела «Авроры», но время кровавых революций прошло. Не будет ни штурма Зимнего, ни боев, ни вооружённого бунта.

От долгой речи горло окончательно пересохло, и, сделав эффектную паузу, я позволил себе пару глотков уже остывшего чая.

— Признаю, Мэлс, ваше интервью — это не просто информационная бомба, это термоядерный заряд! Не боитесь, что кто-то из ваших последователей может начать суды Линча?

— Джозеф, есть такая пословица: «Особенно опасна божья искра в голове, набитой соломой». Поэтому, думаю, будет не лишним повторить ещё раз: Часовые запрещают своим сторонникам участвовать в вооружённых мятежах и устраивать самосуды! Тех, кто ослушается моего приказа и, взявшись за оружие, попробует половить рыбку в мутной воде, Часовые объявят провокаторами и предателями. И не сомневайтесь, их ждёт самая суровая кара!