Червь-2

Глава 11

Какая огромная тень…

Когда над вашей головой висит лезвие меча, готовое поделить ваше испуганное личико на две мясистые половинки — в голове проносится такая тарабарщина, что хочешь не хочешь, а в лютую дичь поверишь как наивный ребёнок. Любая невообразимая хренотень вдруг обретает очертания, объём, становится реальность. Мысли уже готовы были пуститься в бесконечную рефлексирующую карусель прожитой жизни, но что-то пошло не по плану. Это как во время онанизма, когда одна фантазия перебивается другой и приходится начинать всё сначала, бля.

Опять начинать всё сначала. Гонять и гонять.

Кудрявый опустил плечи, меч тоже немного опустился. Ему, как и мне, вдруг стало очень интересно, что же там происходит — у него за спиной. Мои глаза уже были прикованы к лесу. Где-то там, между деревьев, в глухой тени, хрустели ветки кустов, подбрасывая в воздух сорванную листву. Раздался глухой удар. Качнулась сосна, прыснув в воздух чёрными тельцами птиц.

Седовласому уже не до меня. Он обернулся. И тоже уставился на лес, пытаясь разглядеть, что за леший там возбудился.

Я только начал продумывать план побега, только представил, как бью кудрявого в колено и валю на землю. Как забираю меч. Как… Как вдруг из леса на дорогу вылетает кобыла. Моя кобыла, которая кинула меня как последняя шлюха, отказавшая глотать за хорошие чаевые. Сука!

Подняв столб пыли, лошадь ломанулась на кудрявого. Понеслась как паровоз, фыркая, разбрызгивая щебень и песок в разные стороны. Лишь дыма из жопы не хватало.

Кудрявый не испугался. Его тело напряглось, покрывшись узловатыми бугорками накачанных мышц. Лезвие меча опустилось на уровень груди, выступило вперёд. Ну и яйца у него, даже в сторону не отошёл. Плохо дело. Я так и вижу, как его меч рубит лошадь напополам — от носа до хвоста, и вот эти две половинки продолжают парить вперёд, пропуская сквозь себя тело кудрявого, которое к тому моменту будет насквозь пропитано кровью. Если кобыла сейчас не остановиться — можно будет изучить анатомию, ковыряясь в продольном срезе внутреннего лошадиного мира.

Половинка сердца.

Половинка желудка.

Половинка кишок.

Но нет, моей фантазии не суждено сбыться. Когда до кудрявого остаётся метров пять, кобыла врубает заднюю передачу. Резко тормозит, опустив голову ниже зада. По принципу заднего привода — лошадиная задница по инерции двигается вперёд. Копыта шлифуют, скребут землю. Кобыла заваливается на бок и скользит по земле почти до самых ног кудрявого. Ну и зрелище!

Непостижимо!

Столб пыли скрыл лес. Раздалось громкое ржание. И что странно, цокот копыт никуда не делся.

— Бегу! Бегу! Поймаю!

Ржание моей кобылки звучит иначе.

Цокот копыт угрожающе нарастал.

Вглядываясь в облако пыли, кудрявый напрягся. Подбородок заходил из стороны в сторону, выдав волнение. Он вдруг сгруппировался, присел на колено, оставив перед собой выставленный меч.

Цокот копыт смолк. И в тот же миг из облака пыли вылетает волосатая туша. Огромный кабан. Серый, с белёсыми клыками, торчащими из распахнутой пасти как железные арматурины из бетонной стены. С хохолком длинных чёрных волос, тянущимся от головы и до середины спины. Чёрные копыта. Ноги и пузо облеплено потрескавшейся штукатуркой грязи, лежавшей в несколько слоёв. Морда в слюнях. Блестящая шерсть вздыбилась от возбуждения и адреналина.

Этот хряк, этот мусорный контейнер, предназначенный для смешанных отходов, громко визжа и одновременно хрюкая, взмыл воздух, перелетел кобылу и тараном устремился в мужика как пушечное ядро. Как кулак боксёра в грушу. Как фура в стену деревенского дома. Как торпеда в корпус корабля.

Наметив цель, чёрные глаза кабана скрылись под серыми веками. Длинные чёрные ресницы. Круглый нос, покрытый испариной. Разъярённый зверь успел прицелиться в человека, решившего встать на пути.

Какого бы альфа самца кудрявый из себя не строил, каким бы героем не являлся, но человек он обычный. И как следует обычному человеку, оказавшемуся перед лицом несущегося на него поезда, он струхнул. Дёрнулся. Хотел слиться, отойти в сторону, но не успел.

Нос хряка вжался в лезвие меча. Покрытая соплями кожа тут же лопнула, как колбаса под напором ножа. Лезвие чуть приподнялось, руки кудрявого выстрелили вперёд, поймав точку опоры в могучих плечах. Кабан продолжал парить, и с каждым сантиметром, сопровождающимся звуком нарезки мяса и высвобождающейся под давлением сердца крови из сосудов, голова животного делилась на две части. Две половинки страшной морды раскрылись в стороны как бутон розы в лучах утреннего солнца. А потом резко завяли, уныло повиснув как сдувшийся дрын.

Я лежал на земле и смотрел. Смотрел, как кровь заливает кудрявого. Как из вскрытой черепушки кабана ударил фонтан крови и две половинки розового мозга вывалились на землю. Как быстро слетались мухи, учуяв жар смерти. Ладонью я вытер с лица горячую кровь, выстрелившую и в меня, и продолжил смотреть.

Меч справился с головой, но вот дальше не пошёл. Возможно, не справился кудрявый. Лезвие вдруг прекратило рубить. Руки кудрявого согнулись в локтях, затряслись колени. Мужчина скукожился. Туша кабана, с повисшими двумя половинками головы, с двумя половинками обвисшего языка, с которых капали на землю густые капли крови, без визга, без крика, с огромным мечом, застрявшим в позвоночнике, снесла нахуй мужчину с дороги, перекинув его через меня.

Они пролетели пару метров и замертво рухнули на землю. Снова пыль. Снова кряхтенья.

Я быстро вскочил на ноги. Посмотрел на бедолаг. Кудрявый лежал под кабаном, как будто накрылся одеялом из шкуры. Их тела охватила судорога. Они вместе дёргались так, словно очутились на дискотеке, сожрав без разбора все таблетки, которые им только могли предложить. Впечатляющее зрелище. Цирк на выезде. И как вообще это могло произойти? Здесь, посреди леса, рассечённого пополам песчаной дорогой.

— Вовремя мы появились?

Ага. Теперь всё ясно. Теперь всё встало на свои места.

Ну наконец-то! Родные голоса!

Я перевёл взгляд на свою кобылку, неуклюже пытавшуюся вставь на ноги. На седле, держась крохотными лапками с крохотными коготками, сидел мои крыски. Мои пушистые друзья.

— Вовремя, — сказал я.

Я выдохнул. Ладонью стёр с лица остатки липкой крови, начавшей быстро сворачиваться. Видок у меня — пиздец, полный.

Когда лошадь встаёт на все четыре ноги, крыски орут мне:

— Быстрее, запрыгивай! Нужно убегать.

— Сейчас, мне нужно кое-что выяснить. И забрать.

Свой меч я нахожу позади себя, в паре шагах. Поднимаю, прячу в ножны. Подхожу к дёргающимся в танце безумия телам на земле. С кабаном всё понятно. Из разрубленной пополам головы хлестали две струйки крови. Первая, что била в воздух на метр и с каждой секундой затихала — заливала кудрявому лицо, брызгала в рот, перекрасила его роскошную шевелюру в коричневый цвет. Слипшиеся волосы уже не кажутся такими красивыми, такими харизматичными и кудрявыми. Сейчас он напоминает бедного барашка, чью глотку вспороли в подворотне и пустили реки крови по улицам микрорайона.

А вторая струйка — стреляла через дорогу, оставляя на траве красные росинки, в которых застревали муравьи и слетевшаяся мошкара. Через минуту всё прекратилось. Сердце кабана остановилось. Задние ноги хряка задрали штаны кудрявого почти до колен. Кожаные штаны сморщились гармошкой. По складкам, как по водосточным желобам потекли тонкие струйки. Под ногами кудрявого начало разрастаться серое пятно влаги. Запахло мочой. Кабан обоссался, выпустив дух на свободу.

Кудрявый закряхтел. Кровавый пузырь надулся на его губах. Лопнул. Струйка крови потекла по щеке, изогнулась, и залезла на подбородок. Судя по всему, это была далеко не кровь кабана, наполнившая рот кудрявого.

Я пробежался глазами по мужскому телу, по тем участкам, что были видны под огромной тушей хряка. Одна из половинок головы неестественно висела в воздухе, прижавшись к рёбрам мужика. Сев на корточки, я присмотрелся: белёсый клык воткнулся между рёбер, и, скорее всего, проткнул лёгкое. Выглядит всё очень херово. Прям совсем.

Кудрявый дёрнулся, потянулся трясущимися руками к туше. Одной рукой схватился за гриву, второй — за половинку головы, и попытался скинуть с себя умершее животное. Ничего не получилось. Силы его покинули. Я положил руку ему на плечо и прижал к земле, чтобы он не навредил себе еще больше. Его руки упали на землю, прекратив бороться.

Он снова закряхтел.

Измождённые глаза впились в мои.

— Не дёргайся, — говорю я, — сделаешь только хуже.

Зашевелились губы. Раздался кашель. Новая порция крови вырвалась наружу, разлетевшись каплями во все стороны. Струйка крови увеличилась. Но был тут и положительный момент — кровь без пузырьков. Хороший знак. Главное сейчас — не наделать ошибок.

Мне доводилось видеть ошибки. И это не просто криво забить гвоздь. Нет. Это когда благими намерениями убивают человека. Да, и так бывает, бля.

После очередного обстрела, когда с неба падали птицы из стали, обрушился целый подъезд соседнего дома. Облако пыли смешалось с едким дымом и ничего дальше пары метров мы не видели. И не слышали. Взрыв был такой силы, что взрывная волна, пройдя сквозь бетонные стены, всё равно скрутила наши органы в узел, обдав тела адским жаром. Звон долго еще стоял в голове. Может, кто-то и орал от боли, может кто-то и звал на помощь, может кто-то и плакал, — мы ничего не слышали.

Выбегая из квартир, люди спускались по лестницам, громко хрустя битым стеклом. Выскочив из подъезда, первым делом ты пытаешься понять: что случилось. Что произошло? Ведь ты не стоял у окна, ты не сидел на той самой ракете, ты даже не интересовался, что там за стенами твоей крепости — твоего дома. Просто, в какой-то момент, ёбнуло так, что ты нахой оглох.

И вот, не смотря на всю опасность, все эти выжившие люди, разодетые во что попало: в халатах, в майках, в брюках, в шубах, вываливаются из подъезда, как разноцветные колечки из картонной упаковки утреннего завтрака, и начинают выяснять: Что, мать его, случилось?

Охая и ахая, все осматривают дом. Находят место обвала. Двор наполняется плачем, криками.

Но ты еще ничего не слышишь. Никто еще ничего не слышит. Но все понимают, что случилось что-то страшное. Снова. Опять.

Когда дым рассеялся, а бетонная пыль осела на плечи жильцов, все сразу стола понятно. В огромной куче бетона, среди перемолотой мебели, битой посуды, среди мятых микроволновок и холодильников, среди разбитых телевизоров, среди побитых унитазов и раковин, были разбросаны останки бывших соседей.

Бывших друзей.

Бывших родственников.

Весь двор распрощался с бывшей жизнью, похромав в новую. Тяжёлый шаг для человека. Гигантский скачок в никуда.

Разорванная в клочья бумага, обрывки обоев, лоскуты занавесок и разбитые надежды медленно опускались на землю, кружа в воздухе как конфетти после выстрела из хлопушки.

Как в новый год.

Как в новый год двор быстро наполнился людским гулом возмущений, проклятий и жалоб. И даже этот хор из нескольких сотен голосов не смог перекрыть болезненный мужской вопль.

Скорее всего, мужчина сидел на кухне, перед сном перекусывал бутербродом, а когда бетонные панели дома не выдержали силу взрыва, кухня этажом выше, и всё, что в ней когда-то было куплено с трепетом и любовь, обрушилось на его голову.

Ты покупаешь кухонную мебель, подбираешь занавески, чтобы когда явится твоя мама, она не сказала, что у тебя отсутствует вкус, и ты не умеешь подбирать цвет. Ты кропотливо, тратя выходные, сидя в окружении блестящих каталогов, находишь подходящий набор мебели и даже не задумываешься, что один из этих практичных стульев с тонкими металлическими ножками сможет проткнуть грудь твоего соседа снизу.

Неравнодушные соседи обернулись на вопль, сразу же, как вернулся слух. Среди искорёженных микроволновых печь, среди вырванных посудомоечных машин, среди крохотных полочек зелёного цвета, среди осколков керамической плитки цвета голубой волны, людские глаза находят торчащую руку и мужское лицо, покрытое слоем пыли. Живого. Он, как новорожденный, выходил головкой вперёд. Нам нужен акушер.

Неравнодушные соседи бросились на помощь. Бросились расчищать завал. Успокаивали его, говоря, что всё будет хорошо. Ты только держись, говорили они. Не сдавайся. Возьми меня за руку и держи, подбадривали они его.

Звали врачей.

И вот если бы в этой толпе нашёлся хотя бы один врач, он строго настрого запретил бы вынимать из груди мужчины ножку металлического стула, который когда-то приобрёл сосед сверху, найдя фотографию с уютной обстановкой в красочном каталоге.

Как только ножку стула вынули, и она скатилась по куче ломаного бетона на землю, изо рта мужчины хлынула кровь. Тут же запузырилась, став ярко красной.

Никто не знает — что делать.

Все зовут врача.

Мужчина успокоился. Больше не кричал, даже прекратил кряхтеть. Больше не просил о помощи, лишь булькал, как насос в аквариуме с рыбками.

Неравнодушные соседи убили его.

С уголков губ капает на бетон.

Кудрявый смотрел на меня глазами поверженного врага: обида сражалась со злостью, но уважение к сопернику взяло вверх. Его губы зашевелились. Лицо тут же искривила боль. Каждое слово — струйка кислоты, текущая в лёгкие через ноздри.

Возможно, он сейчас на смертном одре, хочет произнести последние слова, а сказать толком ничего и не может. Он может попробовать оставить предсмертное послание кровью, написав его на земле, но его руки трясутся как у наркаша от передоза.

Кудрявый снова пробует приподнять голову, пошевелить губами. Плохая идея. Выглядит всё максимально хуёво, новорождённый и то увереннее крутит головой и махает ручками.

— Не двигайся, — говорю я, — и ничего не говори.

Я встал. Подошёл к его лошади. Чёрный как ночь жеребец подпустил меня, не издав ни звука. Ладонью ласково погладил гриву, постучал по могучей груди. Провёл пальцами по спине. И отстегнул седло. Кудрявый смотрел на меня. Наблюдал.

— Беги домой, — шепнул я коню на ухо, — приведи помощь.

Последовала первая реакция: лошадь заржала и закивала головой, словно говоря мне, что всё будет сделано. Без споров, без нытья, без изматывающей ругани. Он всё понял. Развернулся в сторону лагеря (от куда я сбежал) и быстро поскакал.

— Что ты делаешь? — спросила крыса. — Он хотел убить тебя!

— Если бы хотел — убил. И глазом бы не моргнул.

— Нам надо уходить.

— Надо. Сейчас, только кое-что проверю.

Я всегда так делаю.

Подойдя к кудрявому, я присел возле него на корточки. Хоть его штаны и были обоссаны и источали запах привокзальных забегаловок, я не побрезговал обыскать его карманы. В одном нашёл кожаный мешочек размером с детский кулачок. Пощупал — внутри что-то круглое. Может, монеты. Хорошо, если это окажутся деньги. Из второго кармана я выудил блестящую коробочку с крышкой, размером с зажигалку zippo, и кожаный свёрток, перевязанный кожаным шнурком. Рассмотрев его со всех сторон, и поняв, что внутри, я чуть не кончил! Сигареты! Мать его! Это были сигареты. Целых три штуки.

Отлично!

Супер!

Просто охуенно!

— Ты закончила? — спрашивает крыска.

— Я и не начинала! — радостно заявил я, распихивая трофеи по карманам. — Ладно, погнали отсюда нахой!

Перед тем как взобраться на лошадь, я кинул взгляд на кудрявого. Бедняга. Сам виноват, сидел бы себе в бараке, подрачивал на старости лет и проблем бы не знал. Добегался, что тут сказать. Подмигнув ему, я взобрался на лошадь. Крыски разместились за пазухой рубахи, похожей на половую тряпку, которой вытирали квартиру после двойного убийства. Настроение у меня резко поднялось. Мы, наконец, остались одни. Но… Надолго ли?

Нужно торопиться!

Хочу побыстрее курнуть, промочить горло и выспаться.

— Кобылка, гони что есть мочи!