Червь-2

Глава 12

Солнце висело над головой, следя за моим путешествием сквозь кроны деревьев. Как надзиратель, наблюдающий за твоими потугами сквозь узкое оконце крохотной камеры. Но меня это уже не беспокоит. Я могу показать средний палец. Послать нахуй! Обоссать стены и уйти домой, молча, без лишних объяснений. Ведь каждый из нас имеет право оказаться не в том месте и не в тот час. Дерьмо случается, бля.

Мы неслись по песчаной дороге. Ветер бил мне в лицо, и я представлял, как сижу за рулём краденого кабриолета, несущегося по МКАДу со скоростью 200 километров в час. С бутылочкой холодного пива. С сигаретой в зубах. И с взмокшей от возбуждения тёлочкой на соседнем сиденье, чьи рыжие волосы развевались словно флаг. Между ног чувствовалась кожа, но эта была не натуральная кожа телёнка, которую используют для обивки салонов дорогих спорткаров. Это была грубая кожа, из которой слепили не очень удобное седло. Но я сейчас не в том положении, чтобы жаловаться. Лучше вообще завалить варежку и молча ждать, когда закончится дорога. А то в рот может залететь не только грязная муха. Как же хорошо, что я умею мысленно общаться со своими друзьями.

— Что делаем дальше? — спрашиваю я, крепко держась за лошадиную гриву.

Под грязной рубахой, впитавшей в себя кровь и пот, началась движуха. Крысы зашевелились. Заелозили, царапая мою кожу крохотными коготками. Щекотно и больно. Но всё равно — мне приятно.

— Во-первых, — отозвался в голове крысиный писк, — нужно добраться до деревни.

Первый пункт — в процессе.

— Во-вторых, — продолжают пищать крысы, — ты выполнишь свою работу, как договаривались.

Второй пункт — просто охуеть, снова работать! Попробовать увильнуть? Сказать, что болею? Я могу слиться?

— В-третьих: если у тебя всё получится, и ты останешься в живых…

— Стоп! Стоп-стоп-стоп! Что значит: останусь в живых?

— То и значит. Но не переживай. Хуже чем сейчас, скорее всего, не будет.

— А если будет?

— А у тебя есть выбор?

Риск для жизни — это я люблю! Живём один раз, надо всё попробовать.

— Если останешься в живых, — продолжает крыса, — мы поможет тебе отыскать твои вещи.

— Хорошо! Вы меня замотивировали. Так что делать нужно?

— Наберись терпения.

Солнечные лучи больше не обжигали. Ласкали кожу тёплым прикосновением, намекая на скорый уход солнца в ночь. Дорога прекратила извиваться как шлюха после щекотки, выпрямилась и потянулась до линии горизонта, где уже показался тонкий шпиль башни. Пробежав километр — показались крыши домов. Затем — частокол забора, сложенного из высоких брёвен.

— Мы почти на месте, — говорю я.

— Кобылу нужно отпустить, дальше пойдём пешком.

— Зачем?

— Её могут узнать! Да и как ты с ней собрался таскаться по деревне?

Логично, бля.

Потянув гриву на себя, мысленно прошу кобылку остановиться. Моя умница. Послушалась. Я спрыгнул на дорогу. Тратить время на прощания я не собирался: неизвестно, что там с погоней. Надо торопиться.

Поглаживая лошадь по гриве, я шепчу ей на ухо:

— Ты свободна.

— Еще нет, — отвечает она.

— В смысле?

— Сними седло!

А, точно…

Расстегнув ремни, снимаю седло и прячу его в кусты. Кобыла тут же заржала. Громко и довольно. Радости полные штаны. Крутанулась вокруг себя и, не обронив ни слова, уверенно понеслась вперёд, по направлению лагеря. Хорошо это или плохо — хер его знает. Как бы она не жаждала свободы, ветра в морду, зелёный травы на лугах, — душа её не готова. Таскать на спине потного жирдяя — вот её судьба.

Приуныв от расставания, я побрёл к забору. Минут через десять мои ступни заныли. Заныли старые мозоли, сменившись новыми.

Показались высокие ворота. Два охранника, похожие на использованные гондоны, встретили меня кислыми рожами. Я был грязный, вонючий, уставший. Хуже бродяги. Таких даже к воротам подпускать не стоит, мало ли какую заразу с собой принесут, но когда приближаюсь к ним впритык, их лица резко меняются. Наполняются недоумением и растерянностью. Словно у них перед носом какая-то важная персона, но какая — это загадка, разгадать которую они боятся.

Один из этих гондонов, облачённый в кожаный доспех серого цвета, выходит из тени деревянного козырька, подходит ко мне. Смотрит. Хмурится. Из-под шлема текут струи пота. Он сглатывает. Затем еще раз. Слышно, как кадык скребёт изнутри кожу. Он открывает рот с желтющими зубами, как утренняя моча, и молчит. Кстати, запах изо рта тоже напомнил мочу. Я смотрю на него, не понимая, что происходит. Мне стало даже как-то стрёмно. Неужели весть о моём побеге добралась до деревни быстрее меня. Быть такого не может!

Закрыв рот, стражник обернулся к своему напарнику и состроил неуверенную рожу.

Второй гондон, взяв на себя всю ответственность, с важным видом отрывает зад от скамейки, встаёт. Оружие — длинное копьё — так и остаётся стоять не тронутым, прижавшись к забору возле скамьи. Хороший знак. Поравнявшись с дружком, встав почти плечо к плечу, они смерили меня взглядом. Переглянувшись, уставились на мой пояс, после чего самый важный (это тот, что встал вторым) спросил:

— Ты одна из «Кожагонов»?

ЧАВО⁈ Кого? Это новый синоним онаниста? Угар… У меня это название на лице написано?

— Приятель, — говорю я, — это ты у нас похож на «кожагона». И с трудом сдерживаю улыбку.

Реакция меня удивила. Только я договорил, как стражник вытянулся по струнке, руки по швам, уставился на меня зелёными глазами и растянулся в довольной улыбке, словно его похвалили первый раз в жизни. Его серьёзная физиономия кричала гордостью.

— Я, — начал отчитываться парень, словно стоял в карауле, — всего лишь стражник. С вами мне никогда не сравниться. Никогда не принять бой плечо к плечу. Никогда не пожать верной ладони.

Да что тут происходит? Что он несёт?

— Прошлой ночью, — продолжает он отчитываться, — когда вас вывозили за ворота, мы подумали… ну…

— Ну…

— Они вас вывозили для кое чего другого… — румянец окрасил его щеки, глаза снова опустились на мой пояс.

Да что он там такое увидел? Опустив глаза, меня сразу же осенило. Сухая ладонь моего меча тянулась к охраннику. Вот оно что! «Кожагоны». Возможно, так называют себя эти разодетые по пояс ребята из того лагеря. Это прямо как частная военная компания. ЧВК «Кожагоны»!

— Что с вами случилось? — спросил стражник, переведя взгляд на мою рубашку. — Где ваша лошадь?

— На меня напал кабан. Всё хорошо, я зарубил зверя, но как ты видишь, пришлось повозиться.

Для пущей убедительности я вытащил меч наружу, покрутил лезвие у носа стражника, продемонстрировав во всей красе остатки крови на лезвии.

— Я рад, что с вами всё в порядке, — сказал стражник, наблюдая, как я убираю меч в ножны.

— Можно вопрос?

Как же воняет у него изо рта, аж блевануть хочется.

— Можно.

— Что вы сделали с кабаном?

— А с какой целью ты интересуешься?

Стражник обернулся, кинув взгляд на своего дружка. Заулыбавшись, снова на меня посмотрел. Облизнул губы, да так, что меня чуть снова не вывернуло наизнанку. Как же это отвратительно!

— Свежее мясо на ужин, — начал он, — что может быть лучше? Туша так и осталась лежать на дороге?

— Осталась…

— До захода солнца успею забрать?

В принципе, если погонит прямо сейчас, то успеет. Но зачем мне лишние свидетели. И не надо ему вообще соваться в ту сторону.

— Не успеешь, — отвечаю на серьёзных щах, — придётся скакать до самого лагеря.

Он ничего не сказал, как послушный пёс продолжил стоять смирно, выжидая какой-то команды или еще чего. Было ясно, что мой меч — это пропуск. Пропуск в деревню. Пропуск в новую жизнь. Может еще куда.

— Дай мне пройти, стражник, — может, прозвучало и грубовато, но церемониться у меня не было времени.

Состроив уже привычную кислую мину, парень отошёл в сторону. Второй послушно открыл калитку в воротах.

Зайдя в деревню, я торопливо спросил у крыс, куда нам идти дальше, и какая у нас задача.

— Тебе нужно срочно найти большой красочный дом на солнечной стороне деревни. Проникнуть в него…

— Хорошо-хорошо, но сейчас нельзя торопиться. У нас хвост. Я нехило так наследил, и ко всему прочему — мы запалились на проходной.

— И что ты предлагаешь?

— Залечь на дно.

— Это как?

— Это образно. Нам надо спрятаться, переждать ночь, переспать с мыслями. Понимаете?

— Более чем.

— У меня здесь есть знакомый, — говорю я, — он поможет нам спрятаться. Нужно только найти, где находится здание… да как же он его назвал… название еще такое дебильно… вспомнил! «Швея»!

— Нам как раз туда и нужно, — говорят крыски, — и в открытую туда соваться — точно не стоит.

— Но у меня там знакомый…

— Поверь, все, кто там чем-то промышляет, не чист на руку. Плохой человек. Он тебе не друг! Мы твои друзья! Слушай нас.

— И откуда вам это известно?

— Мы были свидетелями свержения местной власти. Видели, как убрали правителя. Мы видели, как его убили, а затем расчленили на центральной площади, позвав всех жителей деревни наблюдать за происходящим безумием. И все эти ужасы были исполнены руками служащих «Швеи».

— Вот это подробности! Прямо интриги на каждом шагу. Во что вы меня впутали?

— Завтра узнаешь. Мы знаем, где ты сможешь спрятаться. И как ты выразился: переспать с мыслями.

Улицы переполнял гул потеющей в лучах солнца густой толпы. Кто-то куда-то торопился. Кто-то прогулочным шагом расхаживал по узким улочкам деревеньки, изредка поглядывая на меня пустыми глазами. Пахло бурной торговлей, воровством и мошенничеством. Вся эта толпа не внушала доверия. Как же я ненавижу людные места.

Нестерпимый жар свободы гнал меня прочь от людских глаз. Гнал меня в тень. Гнал в прохладу, дабы остудить плавящиеся от сотни тысяч эмоций и беспокойных мыслей мозги.

Прогуливаясь по улицам, проходя мимо крепких домишек из камня, мы дошли до унылой улицы. Ветхие дома из трухлявого бруса. Грязь. Вонь. В тени высокого забора, обвивающего деревню непреступным кольцом, прятались от солнца не только люди, но и животные, продолжающие, несмотря ни на что опорожнять свои кишечники и мочевые пузыри прямиком на устланную камнем дорогу. Местные трущобы. Рак лёгких у пассивного курильщика. Цирроз печени у любителя попить пивка после работы.

Было ясно, что рассчитывать на трёхкомнатную квартирку с евроремонтом не приходится. Но и то, что я увидел, не наполнило радостью моё сердце. Лучше было бы остаться в центре города, на площади, где еще витал запах гари от сожжённых тел. Найти хату там. Но это было опасно. Если амбал и его дружки явится в деревню, первым дело кинуться искать меня в центре, расспрашивая деловитых людишек. Да и крыски привели меня не куда попало. Проверенное место.

Скорее всего.

Встав перед деревянной дверью ветхого домишки, я выдохнул. А потом глубоко вдохнул. Оглянулся: любопытных глаз не заметил. Открыл дверь. И перешагнул порог.

Зайдя в дом, я сразу же ощутил усталость. Проснулся голод. Под ногами захрустели доски, напомнив звук ссохшегося паркета, заботливо спрятанный под тонким слоем потрескавшегося линолеума с дебильным узором в виде звезды. Внутри всё выглядело как на съёмной однушке по низу рынку. Как правило, такие берут мужики брошенные своими жёнами. Идти некуда. Двадцать лет псу под хвост. Апокалипсис теперь не только в твоей голове. Он повсюду. Везде, куда не плюнь, куда не глянь. Ты вдыхаешь воздух и чувствуешь пыль разрушения и разложения, густым облаком зависшей под потолком. Связать своё будущее с этой квартирой не получится. Нельзя. Эта квартира твой путь в новую жизнь. Путь в твоё новое будущее, где больше не будет боли, страхов и тревог.

Уйдут переживания.

Уйдёт тоска.

Прошлое отпустит.

Эта однушка впитает в себя весь пот твоих страданий, и, когда ты будешь готов к новой жизни, она выпустит тебя на свободу, как заботливая птица отпускает своих птенцов. Отпустит искать новый дом.

Она отпустит…

Обязательно отпустит.

Волоча ногами, я выхожу на центр большой комнаты. Осматриваюсь. На круглом деревянном столе, что примостился у дальней стены под огромным окном, стоял глиняный кувшин и пару тарелок — на одной лежал недоеденный кусок хлеба. На второй — посеревшая половинка помидора, по которой ползала муха.

Как же сильно хочется жрать! Похуй что, лишь бы можно было прожевать и проглотить. Кусок хлеба оказался чёрствым, но это не помешало мне его отправить в желудок. Я даже не обратил внимания на кисловатый привкус плесени — не выплёвывать же всё на пол! Помидор трогать не стал. В графине оказалась вода. Тёплая. Но даже тёплой она приятно смазало горло, в котором песка было больше чем в детской песочнице, в которую насрала собака под похуистичный взгляд ебанутого хозяина.

Помимо большой комнаты, которая являлась еще и кухней, я увидел две запертые двери — еще две комнаты.

— Кто здесь живёт? — спросил я, чуть придя в себя. Я отодвинул стул и присел. Обувка быстро пошла лесом, разлетевшись в разные стороны. Ноги я закинул на стол.

— Жили. Хозяйка пару дней назад умерла.

— От чего? — полюбопытствовал я, хотя, честно сказать, мне было похуй.

— От горя.

— От горя?

— После набега «Труперсов», она потеряла своего сына. Взрослый пацан, кормилец.

— Его тело сожгли на площади?

— Нет. Его тело не нашли. И это еще хуже. Когда ты пропадаешь без вести, то мысли о твоей судьбе не просто мучают душу, они проникают во все извилины и пожирают сознание, как опарыши мёртвую тушу животного.

Горе убивает. Это факт. Но оно и делает нас сильнее, если мы находим силы.

— Хозяйку уже похоронили? — спрашиваю я.

— Нет. Её не хоронили. Никто не знает, что она умерла.

Я убрал ноги со стола. И конкретно напрягся.

— Да ты не переживай, — успокаивают меня крыски, — можем жить спокойно.

— А соседи?

— Они не общались. Никто нас не побеспокоит. Единственное, что может тебя беспокоить, находится в комнате напротив тебя.

Напрягшись еще сильнее, я повернул голову и уставился на запертую дверь.

— И что же там? — спрашиваю я.

— Иди и посмотри.

За дверью оказалась тесная комната. На полу пыльный коврик, на котором красовалась кривая тень от оконной рамы. Справа у стены шкаф, слева — сколоченная из досок кровать. Накрывшись серым одеялом, кто-то лежал, неподвижно.

— Хозяйка?

— Хозяйка.

Замечательно. Просто охуенно! Хозяйка — соседка, еще и мертвая.

Я скинул одеяло. Старушка, лет семидесяти, с длинными седыми волосами лежала на боку, уткнувшись лицом в стену. Красивая. Кожа гладкая и синяя, как медуза. Когда сердце замирает навечно, тело умирает. Вы полностью расслабляетесь. Расслабляются все мышцы. Ноги становятся похожими на трубы, руки — на ветки. Мышцы лица скидывают с себя весь груз, который олицетворял вашу внешность. Ваше лицо — больше не ваше лицо. Вы больше не принадлежите себе. Каждый расслабившийся мускул стёр вашу чёрточку лица. Словно художник стёр ластиком черты лица со свежего рисунка. Кожа гладкая, ровная, как у младенца. На лице нет стресса, нет боли, нет страха. Больше нет горя.

Нет лица.

Перед сном женщина даже не стала переодеваться. Ей было настолько наплевать, что она легла спать в чём была. Она накрылась одеялом и заснула. Умерла, избавившись от страшных мыслей о своём ребёнке.

Горе убивает. Факт.

Глядя на всё это, мне захотелось жрать еще сильнее. Порывшись в ящиках кухонного буфета, кроме гнилых овощей я больше ничего не нашёл. Тут либо с голодухи помирай, либо в люди иди. Голод — двигатель жизни. И куда без него. Пересидеть не получится. Факт.

Когда мы лазили по улицам деревеньки в поисках нужного нам дома, я приметил на центральной площади что-то похожее на рынок. Множество палаток и шатров, стоявшие ровными рядами.

Деньги! С пустыми руками нет смысла идти. Воровать я еще не готов. Не настолько голодный. И тут я кое-что вспомнил.

Я хлопнул по карманам штанов и улыбнулся. Запустил трясущуюся ладонь в карман и быстро выудил кожаный мешочек кудрявого. Развязал узелок и высыпал содержимое на стол.

Блядь!

Пиздец!

Здесь не было золотых монет, грёбанных серебренников или еще какой либо хуйни, представляющей хоть какую-то ценность. И что это вообще такое? Сразу и не разобрать…

Я взял один из шести круглых предметов, размером с пивную пробку. На вид — монета, но присмотревшись… Охуеть! Это шутка какая-то?

Сосок. Всего шесть сосков. Да-да. Это оказались человеческие соски, сушенные, как вобла. Твердые и шершавые. Такого изврата даже я себе представить не смог бы. Лучше бы это оказались пивные пробки!

Я, конечно, могу допустить, что соски здесь ходовая валюта, но это же полный пиздец! У меня миллион вопросов, ответы на которые я смогу найти только на улицах этой странной деревеньки. Ну и влип я.

Собрав сосочки обратно в мешочек, я уже собирался выпорхнуть на улицу, но усталость и грязь меня тормознули. Да и крыски, как заботливые родители, сразу же мне указали на мой неопрятный, слегка диковатый вид.

Спору нет.

Нужно привести себя в порядок, переодеться, и немного поколдовать над внешним видом. Чует моё сердце, что меня уже хватились. И может даже ищут во всю, опрашивая уличных зевак.

Ну что же, хозяюшка, вы не будете против, если я пошарю в вашем гардеробе?